Разноцветный трубадур 4 страница

Им грозил новый приступ Одичалого Молчания, но Гермиона сделала над собой усилие. Подошла и ткнулась Малфою лбом в плечо.

— Извини, — сказала она. — Знаешь, так странно, что ты в чём-то взрослее меня. Я к этому не привыкла. Всегда была самой старшей, самой умной и самой…

—...самой-самой, — закончил Малфой, потирая плечо, — и лоб у тебя самый твёрдый из всех, что меня бодали. Так что в следующий раз вкладывай в свои извинения немного меньше энтузиазма, ладно?

— Дур-рак!

— Вот и договорились, — он полез в книгу, — значит так. Предлагаю тебе не идти, а ехать. Разумеется, на мне. И настоятельно рекомендую сотворить Зеркальный Щит. Если этот уроборос ещё и василиск, то ему и не нужно будет нас есть. Достаточно будет посмотреть. А тут, — он ткнул пальцем в книгу, — ещё и Горгоной Медузою грозятся. И потому, Грейнджер — не смотри! Ни на этого чёртова змея, ни на эриний, буде они появятся.

— Ох, кончай меня лечить. Давай, правда, обращайся и поскакали.

— Захребетница, — проворчал Драко, и вдруг спохватился, — эй, а где наша свита?

Свита обнаружилась в двух ярдах левее, в очень нехорошем состоянии. Живоглот стоял столбиком, и в его остекленевших глазах отражалась огненная пульсация змеиного тела. На макушке кота лежала тусклая немерцающая искра. Гермиона, задохнувшись от ужаса, кинулась, схватила Глота в охапку, принялась тормошить — кот был как каменный. Демон, свалившийся с кошачьей головы, звякнул о грунт и остался лежать неподвижно.

— Пиздец нашей свите, — констатировал Малфой.

— Заткнись, тля белобрысая!! — заорала на него Гермиона и принялась лихорадочно рыться в сумочке. Белобрысая тля стояла над нею, как укор совести, и лила масло в огонь:

— Говорил я тебе в Лимбе, пойдём, наберём мандрагор, а ты…

— Не заткнёшься — убью!

— Опять угрозы, — проворчал Малфой и нацелил палочку на Живоглота:

— Enervate!

Малфой испробовал ещё anapneo, и, покосившись на Гермиону, Imperio. Бесполезно. Живоглот оставался памятником самому себе. И демон так и не замерцал. Гермиона, тем временем вытряхнула из сумочки все имевшиеся склянки, хотя точно знала, что мандрагорового зелья там нет. По очень простой причине — оно начинает портиться через несколько часов после того, как настоится до готовности, и ничем этот чёртов процесс не остановить. Она села на землю среди всех этих бесполезных флаконов и натурально разрыдалась.

— Грейнджер, — услышала она. Ну, что ему надо?

Малфой прижимал к уху застывшее тело кота. Выглядел он при этом глупо, как любой великовозрастный балбес, тискающий мягкую игрушку. Только лицо у него было слишком серьёзное для балбеса.

— Он не окаменел. Сердцебиение есть и дыхание, хотя и замедленное. Это просто транс, магнетический транс.

— Гипнотический, — машинально поправила Гермиона, вставая. Вынула из рук Малфоя тяжёлое мохнатое тело и тоже принялась ощупывать его и прослушивать.

— Пожалуй, ты прав. Но что из этого следует?

— Хотя бы то, что мандрагора нам не понадобится.

— А что понадобится? Ты знаешь, как выводить из транса?

— Понятия не имею,— легко ответил Драко, — а, собственно, зачем? Засовывай его в сумку и пошли. И демона не забудь.

— Во-первых, не командуй. А во-вторых, как так — пошли?

— У меня такое чувство, что в виду этого, — он, не глядя, кивнул на змея, — мы всё равно им ничем не поможем.

Гермиона подобрала демона, спрятала его в рукав и сказала:

— Надо же им было так глупо влипнуть.

— Влипают всегда глупо, — наставительно сказал Малфой, — впрочем, кому это знать, как не тебе?

— Как не нам, — поправила Гермиона и раскрыла сумочку.

Малфой одобрительно проследил, как она аккуратно, в четыре приёма, протолкнула в сумку кота и заметил:

— По крайней мере в таком состоянии с ними намного меньше хлопот.

— А мне кажется, мы остались совсем без защиты.

— Ну-ну, Грейнджер, не драматизируй. Мы всё-таки маги. А ты у нас и вовсе героиня войны. Как-нибудь справимся.

— Дай попить.

Потребив водяной шарик, Гермиона вынула из сумочки солнечные очки, умножила их на два, одни напялила на себя, а другие протянула Малфою. Он взял очки, недоуменно посмотрел на собственное отражение в зеркальных стёклах, просветлел лицом от понимания и надел.

— Всё-таки, Грейнджер, твоя голова работает хорошо, — одобрительно сказал он, — только очень медленно.

Гермиона отвесила ему подзатыльник. Он поймал слетевшие очки, надел их, пригладил волосы, и с удовольствием шлёпнул Гермиону. Она замахнулась было в ответ, но он укоризненно вскричал:

— Где твоё обострённое чувство справедливости, Грейнджер? Мы квиты, между прочим!

Гермиона надулась. Малфой поглядел на змея, на бегущие слева направо алые сполохи и сказал.

— Направо.

— Налево, — тут же возразила Гермиона.

Малфой достал из кармана сикль, сказал: “Дракон — направо”, и подбросил. Выпала решка. Гермиона показала язык, и Малфой удовлетворённо кивнул.

— Теперь можно и налево, — сказал он и стал раздеваться.

По сумрачной долине неспешно рысил белый единорог в тёмных очках с зеркальным покрытием. Гермиона удлинила дужки и вплела их единорогу в гриву, чтобы очки не слетали. Такие же очки, только поменьше, были и на всаднице, но смотреть в упор на игру красных огней в змеиной чешуе Гермиона всё же остерегалась. Озиралась по сторонам, время от времени ощупывала демона в рукаве — не очнулся ли, поправляла себе и единорогу очки, и досадливо думала, что вредная скотина нарочно встряхивает её так, что переворачивается желудок. При этом означенная скотина явно и недвусмысленно пытается вдавиться хребтом ей в промежность, но тут уж спасают джинсы, современный эквивалент пояса целомудрия. То есть, не то, чтобы стопроцентно спасают… В конце концов Гермиона наклонилась вперёд, подняла длинное белое ухо и сказала в шерстистую глубину:

— Будь добр, определись, чего же тебе хочется — чтобы я кончила, или чтобы меня стошнило?

Он фыркнул, выдернул ухо из её пальцев и пошёл ровнее. Гермиона получила передышку и осторожно посмотрела направо. Там обнаружились некоторые изменения.

Гладкая чугунная стена пошла высокими, идеально ровными уступами. И огненное туловище лежало на уступах, насколько хватало глаз, до самой далёкой вершины, и казалось снизу раскалённой до тускло-красного цвета проволокой, мрачной иллюминацией, очерчивающей контуры зиккурата.

— Тпру, — сказала Гермиона, но единорог уже и так стоял, и, надменно закинув рог, разглядывал пирамиду, очевидно, прикидывая высоту уступов.

— А ты уверен, что нам вверх? — спросила Гермиона, — может, пойдём низом, поищем ворота?

Единорог скосил из-под очков серебряный глаз, пожевал шерстяными губами и сказал:

— Бр-р-р.

— Да, пожалуй, ты прав, — согласилась Гермиона. — С чего я взяла, что ворота внизу?

Она тоже подняла голову и посмотрела на чугунные ступени. Ярда три высотой, ч-чёрт.

— Допрыгнешь?

— Бр-р-р! — гневно ответил единорог и показал клык.

— Ну ладно, ладно. Перестань бурчать, ты всё-таки единорог, а не верблюд. Поехали, раз решили.

— Бр-р-р-р!

— Перестань, кому сказала, ты меня всю заплевал. Ну, что не так? А-а-а…

Она произнесла Связывающее заклинание, и толстая верёвка примотала её к своенравному скакуну. Порылась в сумочке и извлекла упаковку таблеток от укачивания.

— Бр-р-р?

— Ты меня на равнине всю растряс, а здесь меня точно наизнанку вывернет, если не принять меры, — объяснила Гермиона и съела таблетку.

— Бр-р-р.

— Не-а, пешком не пойду, и не надейся. Сам спину подставил, никто тебе не неволил. Теперь вот вези!

Единорог закинул голову назад, пытаясь достать Гермиону рогом. Она схватила рог, потянула на себя белую голову и чмокнула в темя.

— Спасение моё, — сказала она, — чудо снежное, ангел-хранитель. Без тебя бы мне здесь конец пришёл.

Обалдевший от такого обращения единорог постоял несколько мгновений в весьма неудобной позе, потом осторожно высвободил рог из руки Гермионы, помотал головой, укоризненно фыркнул и пошёл к подножию первой ступени.

— Я к тебе не подлизываюсь, — говорила ему Гермиона, — не подслащиваю пилюлю. Я даже не вожу тебя за салом, что бы там ни думал по этому поводу. Я просто знаю, что ты — самое большое моё везение...

Она вдруг увидела, как грива единорога с правой стороны, откуда тянуло на них змеиным жаром, стала закручиваться колечками, и в то же мгновение тоже ощутила сильный жар правой щекой и услышала лёгкое потрескивание — у неё тоже горели волосы.

-Стой! — крикнула она, но единорог оказался умнее. Он отбежал от зиккурата ярдов на пятьдесят, и только тогда остановился.

Увлёкшись собственной болтовнёй, она и не заметила, что они слишком близко подобрались к огневой туше. У них нет выбора — подниматься надо по тем же ступеням, на которых разлегся змей. Ну, и что делать? Не Водообразующим же его тушить — обварит паром до костей. Может, засыпать песком? Нет такого заклинания. Ах, демон, демон, нашёл время впадать в нирвану. Вот как здесь без него?

Она на всякий случай ощупала демона в рукаве, но он по-прежнему был неподвижен.

— Предложения? — спросила она единорога.

Он лёг на землю, поджав ноги. Гермиона убрала верёвки, спешилась и отвернулась. Через несколько секунд Малфой встал рядом с ней в позе длинного, тощего, голого Наполеона и неодобрительно воззрился на адского червя сквозь тёмные очки.

— Может быть, заморозим его? — предложил он.

— Ты когда-нибудь пробовал замораживать что-нибудь по частям? — спросила Гермиона.

— Не пробовал, потому что не было повода. А сейчас повод есть.

— Не получится. Целиком мы его не заморозим, а маленькие участки будут мгновенно разогреваться вновь. Как бы он вообще не взорвался от такого обращения.

— Тебе его жалко?

— Опять ты дурака валяешь. Мне жалко нас. Сгорим во цвете лет.

— Сгорим, — бездумно повторил Малфой. — Сгорим?

После паузы Гермиона сказала:

— Глупа я.

— Не огорчайся, — утешил Малфой, — ты ведь всего-навсего маггла.

— Я — маггла, — согласилась Гермиона, — а ты маг. И?

— И тоже глуп. Маг-дурак. А умные не полезли бы в Ад за злобным школьным учителем. То есть, в данном случае, лжеучителем и еретиком. Кстати, Грейнджер, а почему, собственно, он еретик? Или, хотя бы, почему он лжеучитель? Чего такого ложного в зельеварении?

— В зельеварении, враг мой, ложно всё. Неужели ты забыл? “Я постараюсь научить вас, как околдовать разум и обмануть чувства. Я расскажу вам, как разлить по бутылкам известность, как заваривать славу и даже как закупорить смерть….”

— Во-первых, мало ли что он плёл первокурсникам. А во-вторых, это ведь далеко не всё. Зелья лечебные, зелья укрепляющие, наконец, сыворотка правды, вашей, господа гриффиндорцы, любимой правды — это тоже он!

— Но нам он говорил не об этом, а о мороке и обмане, о власти, которую даёт обман.

— Но это правда. Эй, Грейнджер, разве ты не знаешь, что обман даёт власть?

— Давай не будем спорить о философских и нравственных категориях. Всё равно я права. Знаешь, почему?

— И почему?

— Потому что он попал туда. — Гермиона обвиняющим жестом указала на зиккурат.

Малфой некоторое время смотрел на неё сверху вниз и, наконец, изрёк.

— Железная логика. И ведь не поспоришь.

— И не нужно спорить. Скакать надо.

— Ну, Мерлин нам в помощь?

— С богом!

И снова они скакали к зиккурату, и мертвящий жар всё усиливался. И когда терпеть стало невозможно, Гермиона подняла палочку:

— Glaciari!

Неяркое белое сияние окружило всадницу и скакуна. Опаляющий жар стал тёплым ветерком, к тому же, опять откуда-то потянуло запахом расплавленного асфальта. Это навевало бы южное, летнее, романтическое настроение, если бы не нужно было прыгать по этим чёртовым ступеням.

Единорог притормозил у подножия пирамиды, сжался и взвился вверх. Гермиона зажмурилась, вцепилась в гриву. Хорошо, конечно, что Малфой заставил её привязаться, замечательно, что она захватила с собой таблетки от укачивания, и просто прекрасно, что змеев жар им более не опасен — но чёрт возьми, как же страшно — сердце падает...

Единорог перелетал с уступа на уступ. Малфой и в этой ипостаси своей был костист и жилист, твёрдые, как доска, мышцы работали с механической размеренностью, и Гермиона, поймав ритм скачки, почувствовала себя уверенней.Она приоткрыла глаза. С правой стороны светил красным светом змей, слева всё углублялся, с каждым рывком становился всё темнее, обрыв. До вершины ещё очень далеко.

А справа, там, где змей, опять перемены. Ровная огненная река вдруг пошла завиваться кольцами, а внутри колец торчали то ли холмы огненные, то ли пламенные столбы. То ли просто высокие костры — при такой выматывающей скачке и не разглядишь. Запахи. Жареного мяса.

Гермиона почувствовала тошноту.

И звуки доносятся — сквозь гул огня невнятные, но ясно, что крики и вопли. Потому, что это Ад.

Единорога некстати охватил азарт исследователя. Форсировав очередной уступ, он свернул вправо и подскакал к одному из огненных колец.

В центре огненного кольца поднимался столб. Столб горел. И привязанный к столбу человек горел тоже. Только человек ещё и кричал...

Гермиона рефлекторно выхватила палочку.

— Glacius! Aquamenti!

Человек горел и кричал.

Гермиона уничтожила верёвки, спрыгнула наземь и бросилась в огонь. Она схватила горящего человека за руки, за плечи, за торс, но её руки проходили насквозь.

Ничего нельзя было сделать.

Живая рука Драко Малфоя вытащила Гермиону из пламени за плечо.

— Грейнджер. Послушай, Грейнджер. Это не декан. Нам нужно найти декана. Этому человеку ничем не поможешь. Нам нужно идти искать декана, Грейнджер. Пойдём.

— А когда мы его найдём? Что мы сможем сделать?

— Не знаю. Увидим. Пойдём, Грейнджер.

И вдруг Гермиона всем телом ощутила зов, там, впереди, и мгновенно очнулась от шока. И сейчас же жемчужина ожила, толкнулась в грудь сквозь ткань ладанки. Гермиона вскрикнула:

— Скорей!

Малфой обернулся, и Гермиона взлетела ему на спину. Чёрт с ней, с верёвкой, вперёд!

— Скачи! Скорее! Давай!!

Зверь завизжал леденящим визгом, и взлетел на очередной уступ, и понёсся к следующему, и так же бешено визжала Гермиона, почти стоя на его спине.

Горящий столб. И высокая чёрная неподвижная тень в огне. Ни звука, кроме треска огня.

— Северус!

Чёрное лицо запрокинуто. Сжаты зубы. Смрад горелой плоти, но плоти нет, и ничего нельзя сделать.

— Помоги…

— Как?

— Дай… сгореть…

— Что?

— Ты слышала, Грейнджер, — подал голос Малфой, о котором она совсем забыла.

— Он горит. Уже горит. Что я могу сделать?

— Помоги ему сгореть.Совсем. Дотла.

— Нет. Я не могу.

У Малфоя под сухой кожей лица проступили всё мускулы. Точным, как бросок змеи, движением, он выхватил у Гермионы палочку, а самоё Гермиону буквально отшвырнул. Нацелил палочку на чёрного Снейпа.

-Incendio!

У Гермионы вырвался вопль.

— Зря орёшь, Грейнджер, — выговорил Малфой, с трудом разжав зубы.

Верно, зря. Пламя заклинания моментально исчезло, поглощённое адским огнём.

— Дай мне палочку, — сказала Гермиона. — Дай её мне. Не бойся. С тобой я потом разберусь.

Малфой учтиво, рукояткой вперёд, протянул ей палочку. Его рука дрожала.

И рука Гермионы дрожала, и кончик палочки ходил ходуном. Но когда ледяная ладонь Малфоя легла поверх ладони Гермионы и тоже сжала палочку, стало возможно нацелить её.

Гермиона проглотила комок в горле.

Повинуясь двум рукам, палочка описала небольшую окружность и совершила выпад:

— Lumos Solem!

Солнечный луч ударил из палочки, пронзил багровое пламя, охватил Снейпа. И тогда Снейп закричал.

Гермиона рванулась к нему, но в неё вцепился Драко. Прижал ей руки к бокам, обхватил вокруг, как стальным обручем. Она била его ногами, куда могла достать, он упал вместе с ней, навалился, придавил к земле. И всё повторял, задыхаясь: “Дай ему сгореть, пусть сгорит…”

А когда он сгорел, Малфой выпустил её, и она бросилась в адский огонь, не осознавая, что защитное заклинание Морозного Пламени иссякает. Что чёрный пепел, в который она зарылась по локоть, ища жемчужину, обжигает ей руки и колени, что занялись мантия и волосы, и ссохлись от жара башмаки. И только когда жемчужина оказалась у неё в руке, она, вскочив, поняла, что не знает, куда бежать, кругом был багровый огонь. И она закричала:

— Драко!

Руки Малфоя протянулись к ней и выволокли её из пламени. И стало темно.

20.11.2013

Искуситель

“... будьте бдительны.” Карта Искуситель, колода Симболон.

Темно. И тихо. Как в могиле. Она всё-таки сгорела, Малфой не успел её вытащить. И теперь лежать ей здесь, в Аду, до скончания времён, в темноте и тишине. По сравнению со жребием всех остальных, кто попал сюда, не так уж это и плохо.

Странно, ничего не болит. И нельзя сказать, что она не чувствует своего тела, напротив, она чувствует, что лежать ей тепло, хотя и неудобно. Лежит она на спине, в каком-то углублении, лунке какой-то, вроде ванны. Затылок, стало быть, покоится на чём-то типа бортика, под затылок что-то подложено, но всё равно жестковато. А тело, что логично, в воде. Или в какой-то жидкости, тёплой, почти горячей, но странным образом освежающей мятным холодком, холодит даже голову, лицо и глаза под закрытыми веками. Всепроникающий запах серы и ещё чего-то едкого. В правой руке ощущается застывшее напряжение, похожее на длительную судорогу. И кроме этой судороги, никаких неприятных ощущений она не испытывает.

Может быть, попробовать открыть глаза? Страшно. Вдруг глаза всё-таки сгорели? Не попробуешь — не узнаешь.

Она приоткрыла глаза и увидела слабо светящийся туман. Кажется, это то, что Малфой именует “пиздец”. Она ослепла.

Мгновение спустя она сообразила, что лицо у неё чем-то накрыто. Чем-то влажным, горячо-прохладным, пахнущим резко и едко. Змеиное же молоко! Лучшее средство от ожогов. Она подняла левую руку с намерением снять компресс.

— Стоп, — велел голос Малфоя, — глаза болят?

— Нет, — просипела она.

— А что болит?

— Ничего не болит. Горло только, немного.

— Тогда снимай, только осторожно.

Она стянула с лица влажную марлю и уставилась в каменный свод, освещённый слабеньким, “ночниковым” Люмосом. Очередная пещера, ничего интересного. А что интересно? А интересно, почему сведена правая рука?

Она поднесла к глазам правую руку и отрешённо поглядела на сжатый кулак. Сжатый намертво, с фанатизмом бойца всех существующих на свете Сопротивлений.

-Твоя любовь крепка, как смерть, Грейнджер, — сказал голос Малфоя. — Легче вызволить душу декана из пекла, чем из твоего кулака. Я выбрался из Шестого круга и вытащил тебя, я справился с твоими ожогами, и со своими ожогами я тоже справился. Я нереально крут, но разжать тебе пальцы так и не смог.

Она испуганно схватилась за грудь. Ладанки не было. Строго говоря, на ней не было вообще ничего, но главное — ладанка, нужно переложить туда жемчужину.

— Кончай себя лапать. И не паникуй. Раздеть я тебя раздел, но не обобрал же. Ладанка слева от тебя, — подсказал голос Малфоя,

Она протянула в сторону левую руку, нащупала ладанку, жемчужину внутри, облегчённо вздохнула и попросила:

— Дай что-нибудь острое. У меня судорога, поэтому и не разжимается кулак.

— Сумка твоя тоже слева, рядом с ладанкой, — занудно сказал голос Малфоя. — В ней, я уверен, найдётся какая-нибудь булавка. Давай, действуй, раз очнулась. Я и так с тобой трое суток нянчился.

Судорога сразу прошла, и жемчужина едва не выскользнула из мокрой руки. Гермиона заставила себя переместить, наконец, драгоценную добычу в полотняный мешочек, ощупью убедилась, что находящаяся в мешочке жемчужина ещё чуть-чуть подросла и только тогда переспросила:

— Сколько-сколько ты со мной нянчился?!

— Трое суток, леди. Ожоги второй и третьей степени, площадь поражения...

— Тебя тоже обожгло! Ты ведь вытаскивал меня, я помню. Как же ты мог со мной возиться? А кто возился с тобой?

— Я сам. Мне только руки и голову обожгло, а ты… ну, почти целиком.

Она кинула взгляд вниз, на себя, но под слоем мутной бурлящей воды ничего не было видно. Она поднесла к глазами руки. Кожа на руках не несла на себе следов огня. Разве что была ненормально розовой, но это, надо полагать, от горячей воды.

— Слушай, где это я лежу? Неужели в серном источнике?

— А чему ты удивляешься? Странно, что мы не находили их раньше. Я добавил в эту купель зелья от ожогов и положил тебя отмокать — результат налицо. И кто после этого скажет, что Ад — гиблое место?

Гермиона захихикала. Горло ещё саднило, смеяться было довольно больно, а не смеяться невозможно. Ай да Малфой.

— Ай да ты. Ну и ты!

— Грейнджер, ты всё-таки трое суток не ела. Побереги силы.

— Ну, Малфой! Тебе дай волю, ты здесь откроешь курорт с казино.

— Прикидывал. Сюда очень дорого добираться, хотя, если заинтересовать нужных людей, то…

Гермиона с хохотом взбила ладонями воду, схватилась за голову, и охота смеяться у неё сразу прошла. Голова была голая и колючая.

— Сгорели, — прошептала Гермиона.

— Отрастут. Ты чудом выжила, чучело ты гриффиндорское. Ты что, всерьёз собралась рыдать по своим волосам? Тогда начинай. Я тоже поплачу, над моими, они смотрелись на-а-много лучше!!

Она наконец повернула голову на голос. Обладатель голоса сидел недалеко, на свёрнутом спальном мешке. В руках у него был зачитанный Данте.

— Salve, — сказал Драко Малфой.

— Ой, — сказала Гермиона.

Теперь, когда у Малфоя больше не было ни ресниц, ни бровей, стало ясно, что раньше они у него всё-таки были, хоть и белобрысые. Кроме того, вокруг глаз у него были ярко-розовые круги.

— Можно подумать, так всё страшно, — буркнул Малфой, — имей в виду, уже всё отрастает. Просто на мне не заметно.

— А это что? — Гермиона обрисовала пальцем в воздухе круги.

— А, это. Это следы от очков. У тебя они ещё явственней. Моя оправа просто меня обожгла, а твоя вплавилась в кожу. Не хватайся руками, что ты, как маленькая… Ведь ничего же не болит? А через неделю, самое большее, и следа не останется!

— Дай попить, — жалобно попросила Гермиона, — не знаю, как выгляжу я, да и знать не хочу, но тобой, враг мой, вполне можно пугать детей.

Проглотив несколько водяных шариков, она сказала, не то в обвинение, не то в утешение.

— По крайней мере, ты не лысый.

Волосы Малфоя торчали неровными клочьями, создавая впечатление этакого походного шика. Вроде как воин на привале обрезал мечом отросшие пряди, дабы не мешали в бою и не служили прибежищем для чумной вши. Малфой и раньше, при длинных волосах, напоминал пса-рыцаря, а теперь образ достиг стилистического совершенства. Что ж, подлецу всё к лицу. А на что похожа она? Об этом даже подумать страшно.

— Тебе досталось больше, — говорил меж тем Малфой. — Я не сразу понял, что заклятие Морозного Пламени иссякает, поэтому стоял и ждал, когда ты найдёшь жемчужину, не хотел путаться у тебя под ногами. Когда ты берёшь Снейпа, ты по-настоящему опасна для окружающих. Но тут вдруг из огня вылетел демон, и сразу ты начала кричать…

— Демон? — ну конечно, он же, бедняга, валялся в трансе у неё в рукаве, — где он?

Из бурлящей серной ванны вылетела искра и заплясала над головой Гермионы.

— Его тоже обожгло, — пояснил Малфой, — он от этого сразу очнулся, но не сумел быстро сориентироваться и выскочил из огня, вместо того, чтобы гасить его. Ему очень стыдно.

Демон сверкнул тёмно-розовым и спикировал обратно в воду.

— Ты решил попрактиковаться в легилименции? — спросила Гермиона, — откуда ты знаешь, что ему стыдно?

— Мне ведь стыдно, — хмыкнул Малфой, — значит, и ему должно быть стыдно. Мы оба тебя позорно бросили. Но зато потом!

— Да, и что потом? И где Глот, раз у вас всё так хорошо?

— Ур-р-р, — сказал Живоглот откуда-то снизу. Гермиона высунулась из воды, заглянула за край купели и встретилась взглядом с сонно прижмуренными золотыми глазами.

— Этот тип умнее всех нас, — сказал Малфой с завистью. — Он подождал, пока всё утихнет и сам вылез из сумки. Не знаю, как ему это удалось, ты как раз задремала, ну, и я тоже прикорнул. Просыпаюсь в темноте, а у меня на коленях эта туша храпит. Я чуть не умер от ужаса, с тех пор и не гашу ночник.

Кот сверкнул на него глазами, но связываться ему было явно лень. Гермиона положила мокрую руку Глоту на голову, и тяжёлые сернистые капли покатились ему на глаза и нос. Кот вознегодовал, куснул руку, вознегодовал ещё пуще и ускакал в дальний угол, отфыркиваясь, отплёвываясь и сыпля нечленораздельными проклятьями.

Гермиона весело глянула на Малфоя, но, встретившись с ним взглядом, торопливо погрузилась обратно в воду до подбородка.

— Не смотри так.

Но он смотрел, тяжело и неподвижно, привычно приопустив лишённые ресниц веки. В полутьме его зрачки по-звериному расплылись во всю радужку, и на бесцветном его лице выглядели до того жутко, что у Гермионы стукнули зубы.

— Эй. Я лысая, — она звонко, с брызгами, пошлёпала себя по макушке. — У меня неразвиты гендерные признаки. От меня несёт серой и змеиным молоком...

— Ха. — Сказал Малфой. — От меня тоже.

Он в два шага пересёк разделявшее их пространство, нагнулся, навис, придвинулся вплотную к её лицу и зашептал у самых её губ:

— Трое суток ты металась в жару. Трое суток ты бредила деканом. Трое суток я боролся с искушением уничтожить чёртову жемчужину, хватать тебя и искать путь наверх или бросить тебя здесь, с твоим чёртовым бредом,или утопить тебя в этой вонючей луже, или взять тебя, наконец, взять такую, как есть — обожжённую, обезумевшую. Знаешь, что ты здесь передо мной вытворяла?! Знаешь?

Она не знает. Но смутно помнит — именно, что бред. Чёрную фигуру в огне, только на сей раз он не стоял истуканом, монументом собственному страданию. Он раскрыл ей горелые свои объятия, он горел, рыжие весёлые огоньки выглядывали из трещин чёрной кожи, из пустых глазниц, пробегали по его рукам, протянутым к ней. И зов, тот, что помог ей найти его среди тысяч горящих столбов, толкнул её в эти объятия, заставил встретить губами угли его губ, гореть вместе с ним. Не было ни боли, ни жара, только желание. Бред. Но какой реалистичный бред. Даже сейчас одно воспоминание о горящем объятии заставило её выгнуться дугой, застонать, но тут она вспомнила о нависшем над нею Малфое. Снова и снова ему приходится смотреть, что делает с нею мёртвый декан Слизерина. Не открывая глаз от стыда, подняла руки, обняла Малфоя за шею и зашептала в ответ:

— Прости, прости меня за всё. За то, что полез за мной в Ад. За то, что возишь меня на спине, что спасаешь меня из огня и воды, за то, что хочешь меня, лысую и обожжённую, за то, что ты такой дурак…

Он дёрнулся было прочь из её рук, но она только крепче обняла его, чувствуя плечом его горячее дыхание. Плечо, затем всё тело пошло гусиной кожей.

Он застыл на мгновение, прижимаясь к ней лбом, потом глухо сказал:

— Спасибо Грейнджер, ты всегда умела правильно расставить акценты. А теперь отпусти.

— Не-а. Могу я для разнообразия пообниматься с живым мужчиной?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: