Бог войны и богиня любви: о чем молчат исторические хроники 13 страница

Руфи нет… А он так стремился к ней!

– Кто там пришел, Иосиф? – донесся с галереи дома голос госпожи Хавы. Но едва Мартин вышел из-под оплетавших арку калитки виноградных лоз и поклонился, женщина радостно всплеснула руками. – О, мой мальчик! Ты здесь! С тобой не случилось ничего дурного? Эй, дети, Ракель, Иегудит, наш Мартин вернулся! Сообщите об этом отцу.

От приветливой улыбки госпожи Хавы Мартину стало легче. Он перевел дыхание. Как же он любил возвращаться к ним! В свой дом, к этим людям, почти родным ему. Окруженный евреями, он отвесил поклоны дочерям Ашера, почувствовал на лбу нежный поцелуй Хавы, похлопал по плечам ее зятьев. С галереи к нему уже спешила с протянутыми руками госпожа Сарра, в ее глазах блестели счастливые слезы.

– Бог Моисеев услышал мои молитвы, и вот ты здесь – целый и невредимый! Эй, дети, вы поглядите, кто прибыл!

Малыш Эзра едва ли не с разбега запрыгнул на Мартина, на локте повисла толстушка Нехаба, даже застенчивая Лея приблизилась к рыцарю и смущенно поклонилась. Сарра же обнимала его и, тараторя, рассказывала, как они волновались за своего спасителя, как им его не хватало в пути. Сами они по милости Бога Израилева и праотца Иакова добрались в Никею без всяких происшествий. Да и Сабир опекал и охранял их в дороге, а Иосиф скрасил им путь рассказами о том, какой его друг Мартин ловкий и сильный воин. С ним ничего не может случиться худого, уверял он.

Окруженный евреями, Мартин вошел в дом и увидел Сабира. Его друг-сарацин стоял, прислонившись к косяку двери и сложив руки на груди, и с улыбкой наблюдал за происходящим. Сабир выглядел просто великолепно! Его белые зубы сверкали в обрамлении черной бороды; на нем был богатый шелковый халат, голову венчал переливающийся малиновый тюрбан, за широким розовым кушаком была заткнута булава с позолоченной головой оскаленной пантеры.

– О, Сабир! Ты смотришься как настоящий эмир, да будет милостив к тебе так почитаемый тобою Аллах!

Раскрыв объятия, Сабир шагнул навстречу Мартину, и друзья крепко обнялись.

– Ну, вот ты здесь, – отстраняясь и все так же широко улыбаясь, сказал он Мартину. – Сейчас ты отдохнешь, а потом я провожу тебя к Ашеру бен Соломону. Он уже ждет, но ты с дороги…

– Пустое. Я уже достаточно отдохнул, а теперь мне не терпится повидать нашего благодетеля Ашера. Я выполнил его приказание и…

– И заслуживаешь награды! – Мусульманин расхохотался. – Тогда идем. Думаю, наши добрые друзья отпустят тебя, чтобы ты мог получить воздаяние за свои подвиги.

Мартину показалось, что при этих словах евреи как будто притихли. И пока он поднимался в верхние покои, все время чувствовал за спиной их взгляды.

– Мартин, – окликнул его снизу Иосиф, – как только освободишься, приходи ко мне. Нам надо поговорить. – А я пока приготовлю слоеные пирожки, которые ты так любишь, – донесся до него голос госпожи Хавы, когда за ними с Сабиром уже упала расшитая занавесь на арке переходов.

Так было всегда: в погожие дни домочадцы Ашера обычно располагались в комнатах с выходом на террасу, а сам глава семьи оставался в глубине дома, где предавался трудам в отдаленном кабинете.

Мартин прошел за Сабиром по пустынным коридорам. Их шаги глушили мягкие пушистые ковры, в воздухе пахло благовониями. В какой-то миг Мартин задержал Сабира.

– Как там наш старина Ашер? Он не сердился, что не я, а ты охранял его родичей по пути в Никею?

– Но я же справился с твоим поручением! К тому же главное сделал ты, Мартин. И уж поверь, госпожа Сарра не преминула уверить брата, сколь многим тебе обязана.

– Славная женщина! Но скажи, Сабир, что означает отсутствие юной Руфи?

– Она отбыла в Фессалоники еще до праздника Суккот[41]. Ашер сам проводил ее.

– Но когда она вернется?

– Ты меня спрашиваешь? Лучше спроси ее родителя.

В этот миг из глубины покоев послышался голос самого Ашера:

– Сабир, с кем ты разговариваешь? Если с нашим Мартином, то веди его скорее сюда.

Наверное, еще с детства у Мартина осталось чувство благоговения перед этим человеком. Поэтому он тут же поспешил на его зов, приник к его коленям.

– Мой добрый господин!

Рука даяна никейской общины евреев почти невесомо опустилась на его светловолосую голову.

– Мальчик мой! Да будут с тобой мир и благословение. Обетование да умножится тебе на многие годы. Ты здесь, слава Всевышнему! И для тебя теперь все позади.

Ашер бен Соломон был все такой же – чуть сутулый, но крепкий, с длинной бородой патриарха и пышными, с проседью волосами; на его макушке темнела плоская шапочка-кипа. Длинные пейсы обрамляли его продолговатое лицо с крючковатым носом, глубокие морщины прорезали чело, под густыми бровями – умные черные глаза.

– Я рад, что ты благополучно вернулся, Мартин. Вся моя семья возносила молитвы Яхве, чтобы с тобой не стряслось никакой беды.

– А Руфь…

– О, поверь, она молилась с не меньшим пылом, чем иные мои домочадцы. Ты же знаешь, как она к тебе относится, – улыбнулся еврей. – Но сейчас ей будет лучше в Фессалониках.

Ашер произнес это со своей обычной улыбкой, однако Мартин вдруг почувствовал неладное. И все те радостные и теплые слова, которые он хотел сказать Ашеру, неожиданно остыли, растаяли. Подумалось: Ашер поклялся отдать ему руку своей дочери и пусть теперь держит перед ним ответ. Пусть объяснит, что означает отсутствие Руфи.

Но Ашер бен Соломон заговорил о другом:

– Бог Израилев благословляет твои труды! Ты, как всегда, справился. И прежде всего, Мартин, я должен рассчитаться с тобой. Моя сестра Сарра не могла тобой нахвалиться, и с ее слов я понял, как непросто тебе пришлось. К тому же Сабир рассказал, насколько ошибочной была моя надежда на маршала де Шампера. Похоже, я подвел тебя, Мартин, а потому решил загладить свою вину и удвоить твою награду.

С этими словами Ашер достал из стенного шкафа несколько тяжелых мешочков с позвякивающими монетами и, улыбаясь, поставил их на стол перед наемником. Мартин даже не взглянул на них, он по-прежнему не сводил глаз с даяна. Но тот невозмутимо стал говорить, что эти деньги дадут возможность Мартину несколько лет безбедно жить, ни в чем не нуждаясь, он отдохнет от трудов и опасностей, успокоится и забудет о том, что пережил.

Из горла Мартина вырвался короткий сухой смех, заставивший Ашера умолкнуть. Брови еврея удивленно изогнулись.

– В чем дело, Мартин? Тебя не устраивает награда?

– Не устраивает.

Мартин, как бывало и ранее, сидел перед Ашером на обтянутой богатым шелком софе, но сейчас он подался вперед.

– Мне не нужно это золото, почтенный господин. Мне нужно нечто другое. И вы знаете что. Вернее, кто. А если забыли… Надеюсь, это не так, однако все же осмелюсь напомнить: вы поклялись, что отдадите за меня вашу Руфь. Мне нужна она!

Последние слова он почти выкрикнул. Ашер спокойно, даже с улыбкой смотрел на него, но Мартина не оставляло смутное подозрение.

– Здесь, в этой самой комнате, вы говорили мне, что, когда я привезу вашу сестру Сарру с ее детьми из Акры, согласитесь на мое предложение и позволите нам с Руфью стать мужем и женой. Вы обещали отдать мне ее! И я жду исполнения вашей клятвы. Пошлите за Руфью!

Мне не нужно ваше золото. Мне нужна ваша дочь!

В его голосе послышались властные, непреклонные интонации.

Ашер развел руками.

– Ты так ее любишь!

– Да. Ее и вас всех. И глубоко почитаю. Я хочу стать членом вашей семьи.

– О, Мартин, ты для нас родной уже с того момента, когда я ребенком привел тебя в свой дом.

– Но своего сына вы вряд ли отдали бы в обучение к ассасинам.

Ашер сурово свел брови.

– Это не обсуждается. Мы все обговорили с тобой уже давно, и мне неприятны твои малодушные заявления и жалобы. Много лет назад ты дал согласие служить мне, ты брал плату и… Мне не в чем винить себя перед тобой.

– Если это так, то объясните, почему вы услали Руфь? Чтобы она была от меня подальше? Вы отказываетесь от своих обещаний?

Его голубые глаза наполнились ледяным холодом. Ашер поежился, стал кутаться в полы накидки, словно озяб.

– Ты забыл, мой мальчик, что я тебе обещал. А обещал я, что не стану противиться вашему счастью, если ты будешь любить мою Руфь. Но вернувшийся Сабир поведал, что ты потерял голову от сестры маршала де Шампера. Джоанна де Ринель – очень красивая женщина, ты был близок с ней… И я подумал, что ты и она… Разве не так? Тогда при чем тут моя Руфь?

Потрясенный Мартин не сразу обрел дар речи.

– Сабир видел лишь то, что видел. И не ему судить о моих чувствах к леди Джоанне. Я просто выполнял задание, но в сердце моем всегда была Руфь. Только Руфь! – Сейчас он почти верил в это.

– Как прискорбно, – с грустью произнес Ашер и развел руками. – А я было подумал… Я не мог рисковать своей Руфью и обольщать ее надеждой. К тому же за ней прибыл жених.

Мартин ошеломленно смотрел на даяна. Ему даже показалось, что он ослышался. Ашер молчал, опустив голову, в покое стало тихо, и Мартину почудилось, что эти мгновения тишины заполнены гулким и учащенным биением его сердца, едва слышным свистом, вырывавшимся из сведенного ужасом горла. Он еле смог прохрипеть:

– Вы сказали – жених? Уж не ослышался ли я?

– Разве ты не знал, что Руфь давно была просватана за Гамлиэля из Фессалоник? По разным причинам их свадьба все время откладывалась. Но вот он прибыл в Никею за невестой – и Руфь дала согласие стать его женой. Я не стал неволить ее. Не в наших обычаях принуждать своих женщин.

Лицо Мартина оставалось спокойным. Но в душе… Собственная жизнь вдруг показалась ему какой-то обрубленной: дорога через этот сияющий, только что полный надежд мир отныне вела только в пустоту. Руфь… Его возлюбленная больше не ждет его, и идти ему некуда. Как такое могло случиться?

Последние слова он произнес вслух – слабо, подавленно. Потом голос его окреп:

– Вы мне лжете насчет согласия Руфи. Ваша дочь рассказывала мне, что Гамлиэль стар и отвратителен ей. Она любила меня, а этого еврея из Фессалоник ненавидела! Руфь и раньше отказывала ему, даже глотала иголки от кактуса, чтобы прикинуться больной и не достаться тому, кто ей не мил.

– О, это! – засмеялся Ашер, махнув рукой. – И ты поверил рассказам моей девочки? Но что еще она могла говорить тебе – красивому, влюбленному? Юным девам необходимо испытывать на мужчинах свое очарование, это их игра, пробы женских чар на поклонниках. Признаюсь, порой даже мне Руфь казалась увлеченной тобой, она была такой очаровательной и ребячливой в своих кокетливых играх! Однако я не заметил, чтобы после твоего отъезда моя дочь тосковала. А потом приехал Гамлиэль, одарил ее подарками, веселил, баловал. Ты говоришь, он стар? Ха! В таком случае для пятнадцатилетней Руфи и ты стар, ибо Гамлиэль всего на год старше тебя. Но если ты воин и ловец удачи, рискующий жизнью, то выбранный мною для дочери жених – солидный и почитаемый вдовец, у него хорошо налажена торговля, он богат и происходит из хорошего еврейского рода. Достойная партия – так мы все решили. Руфь была с нами согласна. И когда Гамлиэль приехал, моя девочка с готовностью стала его женой. Это благословенный брак.

Пока Ашер говорил, Мартин сидел, опустив голову, потом медленно поднял ее и взглянул на своего покровителя. Его красивое лицо – такое знакомое, но странно потемневшее, утомленное, с полуопущенными веками, отмеченное печатью тяжелого внутреннего чувства – выражало муку. Даян даже почувствовал жалость к нему. Мартин заговорил:

– Обещания следует выполнять, господин, – бесцветным голосом, который словно шел издалека, произнес он. – А вы пообещали…

Ашер сурово поджал губы и откинулся на спинку кресла.

– Ты хорошо помнишь, что я пообещал, Мартин? Если запамятовал, я напомню. Да, почти полгода назад в этой самой комнате я сказал, что сделаю все, что пожелает моя дочь. И она пожелала выйти за Гамлиэля из Фессалоник, чем несказанно порадовала всех нас.

Повторю: это был давно задуманный союз, Руфь с детства была обещана Гамлиэлю, знала это и не пошла против воли семьи. Да она и не согласилась бы стать твоей, особенно после того, как узнала, что входило в твое последнее задание: соблазнить красивую англичанку, которой ты не на шутку увлекся. Ведь так, Мартин? Но все это уже в прошлом, мальчик мой. Руфь – жена другого. Однако это не означает, что ты стал менее дорог для нас. Я по-прежнему люблю тебя, я восхищаюсь твоим мужеством и умом, твоей ловкостью…

– Как это подходит для вас, Ашер, – скривил уголок рта в презрительной усмешке Мартин. – Как все это необходимо вам, чтобы и дальше давать мне сложные и опасные поручения! Да, Сабир был прав, уверяя, что для вас я чужак. Вы видите во мне не человека, достойного породниться с вашей семьей, а только орудие своих планов.

– Я хорошо плачу́ тебе!

«Хорошо плачу́». Эти слова эхом пронеслись в мозгу Мартина, опалили, достигли самого сердца. И он вдруг вспомнил, сколько раз рисковал своей жизнью ради планов Ашера, скольких людей обманывал, убивал, предавал… Он вспомнил, как завел в ловушку при Хаттине войско крестоносцев, как потом мучился виной за их погубленные жизни, как позже попал в плен и перенес муки пыток и как во время последнего задания вынужден был жить среди прокаженных… А еще рисковал собой в Акре, когда ему были опасны и сарацины, и крестоносцы… Что все это значит для Ашера? Ничего. И теперь Мартину ясно дают понять, что он всего лишь наемник, с которым считаются, пока он полезен для дела Ашера бен Соломона.

– Да, вы платите мне за хорошо выполненную работу. Но сам я ничего не значу для вас. Просто чужак, которому вы никогда не отдали бы руку своей дочери. Зачем вы лгали мне, обещая, что готовы признать во мне равного?

Чтобы я не отказался спасти вашу родню в Акре?

– Мы не будем больше это обсуждать!

Повисло молчание. Лицо Ашера, его голос, весь его облик говорили о каменно-твердой решимости поступить по-своему. Он не чувствовал себя виноватым перед своим наемником. И даже опять указал ему на мешочки с деньгами на столе. Плату за его риск, за пролитую кровь и ужас общения с прокаженными, за опасности и трудности. Достаточная плата, как считал Ашер.

– Я уезжаю, – холодно произнес Мартин, поднимаясь. – Больше вы меня не увидите. Срок моего найма окончен, я разрываю наш уговор и отправляюсь в Фессалоники. Мне надо увидеться с Руфью и убедиться, что все сказанное вами – правда.

Он уже шагнул к двери, когда Ашер с неожиданной стремительностью кинулся ему наперерез, закрыл путь, широко расставив руки.

– Нет! Ты должен оставить Руфь в покое! Ты не смеешь ее волновать.

– Так я еще могу ее взволновать? И это подле ее нестарого, богатого и лелеющего ее супруга? Значит, с этим браком не все так благополучно, как вы уверяете. Но я хочу сам услышать ее ответ, хочу узнать, почему она предала меня! Или все же не предавала?

– О, Руфь подтвердит, что я не солгал, клянусь в том священным талмудом! – выкрикивал Ашер, наступая и принуждая Мартина пятиться. – Моя дочь сама понимает, что ваши игры в любовь ничего не стоят. Ей нужна спокойная жизнь, она не должна связывать себя с гоем[42], который может погибнуть в любой момент. Но… Как ты смотришь на меня! Сколько презрения! О, блаженный Аарон! Мартин, ты ведь не почитаешь никого и ничего, для тебя нет ничего святого! Ты разбойник, который не верит ни во что, кроме своей силы. И ты.… О, бог Авраама! Да у такого варвара, как ты, даже хватит дерзости похитить мою девочку. Нет, Мартин! Нет! Ты не поедешь! Руфь не для тебя! Ты не достоин ее!..

Он кричал и махал руками. Мартин смотрел на него, и его голубые глаза будто превратились в два провала черного льда. Откуда Ашеру было знать, что всякий, кто замечал на себе этот холодный каменный взор, вскоре был мертв. И Ашер даже не успел ахнуть, когда сильные руки Мартина вдруг с молниеносной быстротой сомкнулись у него на горле, голова еврея запрокинулась, он ощутил, как стальные пальцы сдавили ему глотку.

– Так я гой? Варвар, не достойный породниться с вами? О, вы всегда так думали, даже когда обманывали меня, обещая Руфь!..

Ашер слабо замотал головой, из его горла вырвался клокочущий звук, дыхания не хватало. Но нет! Он так просто не даст этому убийце разделаться с собой.

Мартин даже в своей оглушающей ненависти понял, что этот «старина Ашер» не так уж слаб. Как он отбивался, как умело давал подсечки! Он упорно вырывался и даже оттащил Мартина к своему столу, но тут более сильный и ловкий рыцарь все же повалил его. Прямо на столешницу, на свитки Торы и мешочки с золотом. Голова Ашера свешивалась, он был придавлен сверху, все еще отбивался, но сопротивление его постепенно ослабевало. Навалившись на него и не разжав хватку, Мартин сверху вниз хладнокровно смотрел, как багровеет и темнеет лицо даяна, как вываливается язык, как полные ненависти черные глаза наполняются паническим ужасом, а руки уже не упираются в плечи Мартина, слабеют, он не повторяет попыток расцарапать лицо.

И все же Ашер еще не был побежден. Его упавшая рука стала судорожно шарить в стороне, пока не нащупала небольшой бронзовый молоток. Но не для того, чтобы применить его против врага, – столь опытного воина старому еврею было не победить… И Ашер из последних сил сделал замах и ударил молотом по медному диску, стоявшему на столе.

Гулкий протяжный звук, раздавшийся так неожиданно, сначала ошеломил Мартина, он ослабил хватку на горле Ашера, и тот смог вздохнуть. Но уже не вырывался, силы его были на исходе.

Мартин лишь краем сознания понял, что звук удара могут услышать в доме, – Ашер часто призывал кого-то к себе в дальний покой. Но пока сюда придут…

Мартин ощерился, крепче стиснув горло Ашера. Это за все – за обман, за то, что его всегда считали тут недочеловеком, послушным рабом, недостойным войти в их семью. Чужаком.

И все же в какой-то миг Мартин уловил рядом чье-то присутствие. Он не успел даже оглянуться, когда в затылке стрельнула резкая боль. Потом наступила тьма.

Была уже глухая ночь, когда Иосиф поднялся к родителю. Ашер бен Соломон все еще не ложился, но при появлении юноши сурово поглядел на него: приход сына был явным ослушанием. Ведь после того, как причитающая Хава обработала ссадины на горле мужа и напоила его теплым молоком с медом, глава дома сипло, но властно приказал домочадцам разойтись и не покидать покоев.

Теперь же Ашер смотрел на появившегося в дверях сына со смешанным чувством удивления и гнева. Юноша нерешительно потоптался у входа, а затем негромко, но твердо произнес:

– Нам надо поговорить, отец.

Сев напротив Ашера, он посмотрел на него с состраданием. Губы юноши задрожали, когда он увидел гнев в глазах родителя. И все же осмелился спросить:

– Куда вы велели Сабиру увезти бесчувственного Мартина? Я видел, что мой друг жив, но Сабир связал его по рукам и ногам, перекинул через седло и куда-то вывез из дома под покровом ночи.

– Тебя все еще волнует судьба этого негодяя?

– Он – мой друг.

– Друг? Ты называешь другом того, кто покушался на мою жизнь?

– Мы были с ним дружны с детства.

– Забудь об этом. Мартин никому из нас не друг. Он прирожденный убийца. Я долго направлял его умение в нужное нам русло, но всегда знал, что он из волчьей породы. А волк, даже прирученный, остается хищником. И вот он напал на меня. На меня – твоего отца!

Ашер повысил голос, но закашлялся и приложил руку к забинтованному горлу. Иосиф опустил голову. В покое горел светильник, и в его свете Ашер видел, как тени пробегали по лицу сына, как менялось его выражение: боль и сострадание, потом сменившиеся упрямством. Сын напрягся и в следующее мгновение произнес:

– Отец, ничего бы этого не случилось, если бы вы выполнили свое обещание. Мартин надеялся на брак с нашей Руфью, «ибо крепка, как смерть, любовь, люта, как преисподняя», – процитировал он из «Песни песней».

– Замолчи! Ты не знаешь, о чем говоришь!

Но вы обещали Мартину руку Руфи, отец. Я предупреждал вас, что Мартин будет опасен, когда поймет, что его обманули.

Ашер массировал горло, при этом не сводя взора с сына. Ему не нравилось, что мальчик не понимает своего отца.

– Бог Авраама! – было первое его восклицание. – Всевышний, проясни разум моего наследника! Ибо о чем мы говорим, Иосиф? Как я мог отдать Руфь, мою красу Сиона, этому убийце, руки которого по локоть в крови?

– Но ведь все, что делал Мартин, он делал по вашему приказу, отец. Значит, и ваши руки в крови.

Ашер резко подался вперед и ударил сына по лицу.

– Все, что я делал, делалось во благо народа Израилева!

Повисло долгое молчание. Ашер видел, как по щекам Иосифа потекли слезы. Но он заслужил наказание. Как и Ашер его заслужил, позволив своему мальчику настолько сблизиться с этим приемышем, и теперь Иосиф волнуется за этого страшного и опасного гоя. Поэтому Ашер, преодолевая боль в горле, стал ему объяснять:

– Ты знал, что Руфь давно обещана Гамлиэлю из Фессалоник. Так было условлено, я не мог нарушить слова, но и не желал неволить дочь, когда она упиралась, уверяя, что ей по сердцу Мартин. Но отдать ее за Мартина, этого человека без совести и веры, без рода и племени… Нет, это было бы последнее, на что я пошел бы. И все же я вынужден был пообещать ему руку Руфи.

Если она сама это захочет. О, это моя вина, что ты, моя Хава и все вы… Вы так привязались к этому чужеродному для нас красавчику! Однако он служил нам, а я всегда знал, что, если держишь волка на поводке, нельзя слишком туго затягивать удавку. Поэтому и пообещал ему Руфь.

Иосиф слушал сиплый голос родителя и склонялся все ниже. Слезы по-прежнему текли из его глаз, и это стало раздражать Ашера.

– Прекрати страдать по этому варвару. Он едва не убил твоего отца!

– О, простите, простите! – Иосиф припал к руке Ашера. – Но матушка плачет, тетушка Сарра тоже… А я… Мартин – мой друг… был им. Поэтому я не нахожу себе места. Поэтому и осмелился побеспокоить вас.

Ашер смягчился и почти нежно потрепал сына по жестким кудрявым волосам.

– Ты был тут, Иосиф, когда за Руфью приехал Гамлиэль, и сам видел, что она с охотой пошла за него. Ее увлечение Мартином было всего лишь детской причудой. К тому же Руфь – разумная девочка. Когда я объяснил, что ее ждет с этим иноверцем, а что она получит в браке с добронравным Гамлиэлем, Руфь поняла меня. Ведь Мартин взращен убийцей. Я хорошо платил за его обучение и объяснил ему это, когда он вырос. Руфь же, моя нежная роза Шарона, не должна была достаться такому человеку, этому выродку и разбойнику, который бы погубил ее жизнь. Такой ли участи ты желаешь своей сестре? Иосиф поднял голову и посмотрел на родителя.

– Отец, я находился неподалеку, когда вы уговаривали Руфь стать женой Гамлиэля, и слышал, как вы очерняли Мартина в ее глазах. Даже ваша сестра Сарра не выдержала и стала заступаться за своего спасителя.

– Сарра живет тут в моей милости и должна молчать! И поверь, уж она бы ни за что не пожелала отдать ему свою Нехабу.

– Но Мартину была нужна только Руфь! И вы пообещали… Даже мне говорили, что такое возможно, особенно если Мартин станет евреем.

Кто? Он? Этот варвар? Стать одним из нас, человеком из богоизбранного народа? Никогда!

Слезы высохли на щеках Иосифа. Он вдруг поднял руку, указывая Ашеру на одно из изречений, выведенное красивой вязью на стене.

– «Проклят тот, кто слепого сбивает с пути», – гласит строфа из пятой заповеди Моисея. – Именно это вы и сделали, отец.

– Так было надо, Иосиф. И довольно об этом.

Оба умолкли. За раскрытым окном под порывами ветра шевелились нависающие ветви, уже веяло осенью и прелым листом. Ночи становились холоднее. И кудато туда, в холод и мрак, Сабир по приказу Ашера увез плененного им Мартина.

– Вы приказали убить его? – после продолжительного молчания осмелился спросить Иосиф. В его голосе чувствовалось напряжение.

– Нет, – вздохнул Ашер. – Твоя мать и тетушка Сарра умоляли меня не прибегать к этому последнему средству. Да и ты не желаешь его смерти, разве не так?

Юноша передернул плечами. Он сидел сгорбившись, отчего его голова почти ушла в узкие покатые плечи.

– Слава тебе, бог Израиля, что Мартин останется жив. Но Сабир? Он верен вам, однако вы сказали, что он ненавидит Мартина. Как странно… Мне казалось, что они дружны.

– Они и были дружны, пока мне это было угодно. Все эти люди – Сабир, Мартин, Эйрик и другие наши наемники – служат мне за деньги. И по моему приказу защищают и спасают друг друга. Но, поверь, они всего лишь разбойники, алчущие наживы. Между ними всегда существовало соперничество. А Сабир… Он особо болезненно воспринимал превосходство назареянина[43]Мартина. Отсюда и его ненависть.

– Но вы сказали, что он не убьет моего друга… О, простите, не убьет Мартина. Мне это нужно знать. Как для того, чтобы быть спокойным за него, так и для того, чтобы быть уверенным, что Мартин не вернется и не навредит моей семье.

Ашер впервые за все время улыбнулся.

– Будь спокоен, Иосиф. Твой отец не настолько глуп, чтобы оставить злодея на свободе. И дабы он не смог угрожать нам, я отправил его к тому, кто давно в нем заинтересован. Сабир отвезет плененного Мартина к его учителям в Масиаф, к ассасинам. Признаюсь, что, когда обучение Мартина подходило к концу, Старец Горы заявил, что хотел бы оставить у себя столь способного ученика, и даже перечил мне, когда пришло время Мартину вернуться. Его там называли Тень, он был у них лучшим. И все же ассасины нуждались в деньгах, и я выкупил у них своего приемыша. Но теперь по моему приказу Сабир вернет Мартина ассасинам в Масиаф. Отныне только их глава имам Синан будет распоряжаться его судьбой. При условии, что Мартин смирится. Если же нет… Это уже их забота. Но к нам он больше не вернется, будь покоен. Э, да что с тобой?

Он произнес это, видя, как Иосиф поднялся и, не мигая, смотрит на него. Глаза юноши были расширены, лицо исказилось от внутреннего волнения, грудь вздымалась глубоко и часто. От слов, застрявших в горле, он, казалось, не мог говорить.

– Для тебя это так важно, сын? – с беспокойством спросил Ашер.

Да, – наконец выдохнул юноша. – О, отец, лучше бы вы убили Мартина! Но обрекать его на такую участь…

– На какую, ради Бога отцов наших? Да знаешь ли ты, что сотни мальчиков толпятся у ворот замка Масиаф, терпят голод и ненастье, мечтая, чтобы однажды их впустили в эту твердыню? Но берут только самых упорных, а Мартина я привез туда для обучения по уговору. И он прожил там достаточно долго, чтобы…

– Да его мучили там! Над ним издевались. Он ненавидит их… О, он не подчинится. Его попросту замучают, его казнят!

– Но эта кровь будет уже не на наших руках!

Последние слова Ашер почти выкрикнул, голос его сорвался, и он обхватил себя за горло. Ему было больно, однако он не заметил сострадания в глазах сына.

– Клянусь талмудом, отец, но то, что вы сделали… Это подло. Я знаю Мартина, и вы знаете его. Поэтому понимаете, что он не покорится. Отправить его к ассасинам… Это все равно что обречь его на мучительную смерть!

– Успокойся…

– Успокоиться? После того, что я узнал, какой подлец мой родитель? О нет! Вы заставили Мартина верить вам, убедили, что он тут свой, что стал нам почти родным, – и после всего обречь на такое… Знайте же, что я немедленно покидаю ваш дом и, быть может, Бог отцов наших укажет мне путь, как спасти моего друга. Ибо Мартин – мой друг! Он никогда меня не предавал, как не предавал никого из нас. Я не оставлю его в беде! Да ниспошлет праотец Иаков мне удачу.

Он медленно отступал к двери. Ашер поднялся и пошел за ним, воздев руки.

– Успокойся, Иосиф, успокойся, – приговаривал он. – Ты никуда не уедешь, я приказываю. Я – твой отец! Воспротивиться воле родителя… Не уподобляйся Авессалому, который восстал против отца своего Давида, был наказан Богом и даже после смерти не избежал позора, так что с тех пор все иудеи плюют на его могилу. Ты такой участи себе желаешь? Стой, я тебе говорю! Стой!..

Голос Ашера окончательно сорвался, он кинулся за Иосифом, но тот уже сбежал по лестнице, выскочил во двор, и было слышно, как за ним с громким стуком захлопнулась входная калитка.

Пораженный Ашер замер, прижимая руки то к горлу, то к сильно бьющемуся сердцу. О, он не мог поверить, что его единственный сын предпочел ему, главе рода и отцу, кровавого назареянина, этого гоя и убийцу!

Где-то в доме скрипнула дверь, но Ашер был слишком потрясен и взволнован, чтобы давать сейчас объяснения домочадцам. Нет, его сердце просто не выдержит этого!

Шатаясь и держась за стену, Ашер побрел по дому, шепча проклятия:

– Негодный Мартин! Да низвергнет тебя карающая длань в долину Иосафата! Иосиф… О, сын мой, сын мой! Как вышло, что твое сердце отказалось от твоего народа, от твоей семьи ради убийцы… ради этого негодного человека по прозвищу Тень! Он ведь действительно всего лишь тень… О, сын мой!

В полутьме Ашер прошел в дальнее крыло дома, где в узкой каморке спал Эйрик. Войдя внутрь, даян поморщился, настолько сильно тут ощущался запах перегара. Ибо рыжий напился сразу после того, как узнал, что Мартин набросился на их господина.

Эйрик! – позвал Ашер наемника и потряс его за плечо. – Эйрик, проснись, я приказываю тебе! Ты слышишь меня?

Наконец рыжий великан поднялся и с удивлением посмотрел на Ашера.

– Да, да, Эйрик, это я. Ты понимаешь хоть что-нибудь, рыжий пьяница? О, бог Иакова да ниспошлет хоть немного разума в эту похмельную голову.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: