Бог войны и богиня любви: о чем молчат исторические хроники 14 страница

– Успокойтесь, господин. Что вам надо? Я все исполню.

Ашер почти встал на колени возле его ложа, сжал трясущимися руками широкие плечи Эйрика. Не терпящим возражений тоном даян приказал ему немедленно отправиться в город, догнать Иосифа и вернуть домой. Даже применить силу, если понадобится. Ашер позволяет это Эйрику.

Ночь была темной, и Ашер не видел, как могучий варанг пересек двор. Опять хлопнула калитка, стало тихо. Ашер ждал, стеная и раскачиваясь.

Глава 10

Яффа. Святая земля

Красный королевский шатер, в котором Ричард принимал брата султана, был обширен, удобен и весь увешан эмблемами Плантагенетов – тремя золотыми шествующими львами. Деревянный настил под ногами покрывали ковры, на складном столе стояли изысканные яства, а когда стало темнеть, в массивных кованых треногах зажгли огни с примесью тонких благовоний. Эмир Малик аль-Адиль должен видеть, что даже в походных условиях король английский ни в чем не испытывает нужды и может принять высокого гостя с подобающими удобствами. Это была уже не первая их встреча: аль-Адиль сдружился с Ричардом, еще когда привозил ему в Акру послания от султана, поэтому и ныне не возражал, когда Салах ад-Дин вновь доверил ему вести переговоры с грозным Мелеком Риком.

Как оказалось, новая встреча обрадовала обоих – и короля, и эмира Малика аль-Адиля. И хотя война не располагает к дружбе, во время переговоров оба противника получали удовольствие от общения, и в какой-то момент Ричард даже предложил посвятить брата султана в рыцари. Эмира это позабавило, но потом он из интереса согласился, прошел полагающийся обряд, и Плантагенет лично надел на него рыцарский пояс с прямым франкским мечом.

– Это превосходное оружие, мессир аль-Адиль, – с улыбкой произнес король и, дабы показать сарацину достоинство оружия, сильным ударом разрубил стальную булаву.

Малик уважительно поцокал языком и принял меч с поклоном. Правда, по восточной традиции он тоже преподнес королю ответный дар – изогнутый арабский клинок скимитар в великолепных чеканных ножнах. Скимитар был лучшей дамасской стали, и, чтобы продемонстрировать его остроту, аль-Адиль уронил на острие клинка легкую как перышко вуаль. Сталь мягко, без всякого напряжения разрезала опадающую ткань. Ричард слегка нахмурился, но через миг уже улыбался, благодарил аль-Адиля за столь великолепное оружие. Хотя и добавил, что совершенство клинка все же зависит от мастерства воина, владеющего им. И пусть сарацины многое постигли в ковке, их недавнее поражение под Арсуфом доказывает, что в войне побеждает тот, кто более чувствует ход боя и настроение своих воинов, а не тот, кто поднимает более острые клинки.

– О, почтенный Мелек Рик, но ведь наше противостояние еще не закончено, – улыбнулся аль-Адиль. – И ничто так не излечивает от поражения, как победа.

– Истинно так. Был Хаттин – и христиане пали духом. Но после Арсуфа мои воины воспрянули. Теперь в их сердцах, душах и стремлениях только одна мечта – повторить славу Арсуфа у стен Иерусалима.

И прежде чем брат Саладина успел ответить, Ричард передвинул ферзя на доске, над которой они сидели, и заявил, что его гостю – шах и мат.

Аль-Адиль долго смотрел на расстановку фигур на складном столике с шахматами, потом рассмеялся.

– Признаю! – Он поднял руки ладонями вперед. – Вы – прекрасный воитель как в жизни, так и в умении сдвигать фигуры на доске. Однако Иерусалим еще не ваш.

– О, главное, что вы сказали, – это слово «еще».

Но песок бежит в часах, время идет, и однажды…

– «Однажды» – загадочное слово, и никто не ведает, что оно может сулить.

Так они сидели и перебрасывались фразами, шутили, но их взгляды, казавшиеся столь приветливыми, таили в себе скрытый подтекст. И Малик аль-Адиль знал, что улыбчивый с ним, полный обаяния Ричард все же остается его врагом.

– Попробовали бы вы сыграть в шахматы с моим братом, – лукаво улыбнулся он, вновь расставляя фигуры. – В стратегии ему нет равных.

– О, клянусь рукоятью своего меча, я мало о чем так мечтаю, как о подобной партии. Но ведь уважаемый мною султан Юсуф ибн Айюб отказывается от личной встречи. Он опасается меня?

– Он никого не опасается, Мелек Рик. Он ждет вас… у стен Иерусалима. И там… О, все в мире свершается по воле Аллаха, великого и милосердного…

– Хотите еще вина, аль-Адиль? – прервал сарацина Ричард. Ему были не по душе постоянные ссылки гостя на Аллаха. Он устал от теологических споров, во время которых оба с трудом сдерживали готовое прорваться раздражение. Куда приятнее наблюдать, как Малик с удовольствием пригубливает из кубка рубиновое бордоское вино.

Красное виноградное вино в позолоченной чаше кубка приобретало полный благородной красоты оттенок, изысканно отливая янтарем. Аль-Адиль медленно смаковал напиток, и на лице его было написано глубочайшее удовлетворение. Именно таким, полным расположения к западному угощению, он нравился Ричарду! Он вообще ему нравился. Как было по душе и то, что брат Меча Ислама неплохо говорил на лингва-франка и хвалил франкское оружие. Даже с любопытством и охотой позволил посвятить себя в рыцари… А еще аль-Адилю нравились западные женщины. Но Ричард приберегал эту тему напоследок.

– Разве не грешно вам, дорогой друг, пить напиток неверных, запрещенный вашим Пророком? – спросил король с самой обаятельной улыбкой.

Аль-Адиль пожал плечами – сколько легкости и невозмутимости было в этом движении!

– Уже зашло солнце, Ричард. Обычно простые люди говорят: Аллах спит. Но я лучше отвечу тебе словами нашего поэта Омара Хайяма:

Вино запрещено, но есть четыре «но»:

Смотря кто, с кем, когда и в меру ль пьет вино.

При соблюдении сих четырех условий

Всем здравомыслящим вино разрешено.

Когда эмир перевел суть стиха, король громко расхохотался.

– Мне нравится этот ваш мудрец! Он большой жизнелюб.

– Как и я, – усмехнулся аль-Адиль. Но затем стал серьезен: – Я могу с открытым сердцем общаться с тобой, Мелек Рик, могу пить с тобой вино, но я никогда не забываю, что являюсь посланцем великого Салах ад-Дина. И завтра, когда рассветет, я поеду в Эль-Кудс[44], чтобы сообщить султану, что ты по-прежнему тверд в намерении идти на его город, чего бы тебе это ни стоило.

И снова мы окажемся по разные стороны поля боя.

– Ну, это можно еще обсудить… – Ричард откинулся на спинку сиденья.

Он пристально смотрел на гостя, а тот на него. И каждый видел перед собой соперника. От этого обоим стало грустно.

– Я поклялся завоевать священный град, мой другмусульманин. И все мои люди жаждут этого.

При этом Ричард поднялся и отбросил полу шатра. Уже смеркалось, в стане крестоносцев горели огни, и их было столь много, что посланец султана мог убедиться воочию, каковы силы врага. Он видел, как скоро и умело франки смогли восстановить Яффу у моря, сделать ее не менее неприступной, чем ранее, до того, как люди султана крушили и разбивали эти стены. Нет, крестоносцы ни единого мига не сидели без дела: строительство, военные вылазки, схватки, из которых рыцари в последнее время в основном выходили победителями. Теперь окрестности Яффы стали безопасными для них, люди султана не смеют близко подъезжать к землям, где утвердилось воинство Креста. Но впереди их ждал опасный переход вглубь земель Саладина, где не было ни деревьев, ни колодцев, не было селений, чтобы франки могли пополнить запасы провианта. И аль-Адиль, не переставая улыбаться, напомнил об этом Ричарду. Даже добавил, что и он сам не осмелился совершить сюда путь без двух бурдюков, наполненных водой. А ведь он скакал что было сил!

– Мы тоже выйдем из Яффы не с пустыми руками, мой славный эмир, – улыбнулся в ответ Ричард. – И даже мертвая земля и нападения сарацин не смогут остановить моих храбрецов. Вы слышите их пение?

Ничто не остановит нас, когда сердца горят.

Идем мы на Священный Град и не свернем назад.

Пусть враг коварен и жесток, но знаем наперед:

Пришел наш час, зовет труба – мы совершим поход!

Ричард повернулся к аль-Адилю:

– Эти храбрые воины прибыли сюда со всей Европы, чтобы отвоевать христианские святыни. В случае успеха им обеспечено место в раю. Если же удача от них отвернется… Они и тогда не уйдут, и война будет продолжаться бесконечно. И клянусь крестными муками Спасителя, от этого никуда не деться ни мне… ни тебе, друг Адиль.

Король произнес это почти с грустью, но все же в его голосе проскальзывали стальные нотки.

Воин. Воин до кончиков ногтей, каким бы милым он ни был, собственноручно наливая послу сарацин вина, как бы ни играл с ним в сюзерена и рыцаря или просто соперничал в игре в шахматы. Даже сейчас, вновь откинувшись на спинку кресла перед мусульманином, Ричард казался очень сильным и высоким – длинные мускулистые ноги, широкие плечи, плоский живот. Кольчуга, которую он не снимал, даже принимая посла (как и тот, в свою очередь), слабо поблескивала при свете огней, за полотняной тканью наигрывал на лютне менестрель Блондель, но оба они знали, что и музыкант носит меч, который не преминет пустить в ход, если понадобится. Как не преминет и Ричард, несмотря на то, что сегодня он с улыбкой посвятил в благородное рыцарское сословие брата султана. И оба – и аль-Адиль, и Ричард – понимали, что это всего лишь игра.

– Мудрый султан Юсуф не обратил внимания на мои предложения о мире, Адиль, – отставляя бокал, вздохнул король. – Он не внял моим словам, что эта война несет обоим народам только горе и кровь. Мы бы могли договориться…

– Нет, не могли, друг мой Мелек Рик. О, султан Салах ад-Дин несколько раз прочел твое послание, прежде чем написал ответ, но кажется мне, что это ты невнимательно внял тому, что написал Салах ад-Дин. Поэтому я повторю: Эль-Кудс важен для нас не менее, чем для вас. У нас есть священные города Мекка и Медина, но свят для нас и Иерусалим, ибо именно там находится мечеть Куббат ас Сахр[45], откуда наш пророк Мухаммад вознесся на небо на крылатом коне Бораке.

– Да знаю я, знаю, – махнул рукой Ричард. – И все же для вас Иерусалим лишь третий по значимости город, а для нас он – все. И мы не уступим, пока…

– Да знаю я, знаю, – подражая Ричарду в интонации, небрежно перебил его аль-Адиль и так же, как король, махнул рукой. – Вы будете воевать, проливать кровь, погибать. Вот что вас ждет. Ибо уже сейчас Саладин дал клич собирать войска, и повсюду – в Дамаске, в Алеппо, в Каире и по всей Северной Сирии – люди вооружаются и спешат на защиту Эль-Кудса. Улемы[46]в мечетях созывают народ на битву под зеленый стяг Пророка и черные знамена калифа… Собралась громадная армия, предстоят жестокие сражения, и вновь кровь омоет сухие пески Палестины. Да, вы выиграли одну славную битву, Ричард, но война еще не проиграна. И мы не отдадим город, который принадлежал нам исконно.

«Так уж и исконно, – хмыкнул про себя король. – Зазнавшийся аль-Адиль забывает, что этот город принадлежал некогда иудеям, потом римлянам, принадлежал он и христианам, а уже позже явились сарацины и заявили, что этот город – их святыня. Якобы их лжепророк взлетел оттуда на небеса, а Авраам и Иисус Христос поддерживали его под локотки, помогая вознестись. Для этих неверных Сын Божий только пророк Иса… пусть и почитаемый, но не настолько, как следует чтить того, кто отдал себя на расправу, даровав миру спасение…»

Но Ричард не стал спорить с аль-Адилем. Он понимал – в том, что говорит брат султана, есть и своя истина: прольется немало крови. А он, Ричард, ответственен за людей, вверивших ему свои жизни. Поэтому он сменил тон, в нем появилась непривычная для него вкрадчивость:

– Мы могли бы договориться иначе, Малик. К примеру… Я стал особенно уважать тебя, когда узнал, какой ты великий воин и сколько блестящих побед одержал в сражениях. Бесспорно, это султан отдавал приказ, но сражался и побеждал именно ты, Адиль. Я даже знаю, что кое-кто из эмиров почитает тебя куда больше, чем самого Салах ад-Дина.

Ричард умолк и внимательно посмотрел на эмира. Тот слушал с улыбкой, но последняя фраза заставила его напрячься. Однако не только сказанное королем вынудило его замереть, но и то, как теперь рассматривал его Плантагенет: будто товар, раба или породистого скакуна перед покупкой – с кончиков белых замшевых сапог до головы. Сейчас аль-Адиль был без тюрбана, его густые черные волосы с едва заметной проседью на висках были зачесаны назад от мыса на лбу. У него был тонкий, с горбинкой нос, красиво изогнутые брови и черные блестящие глаза – ироничные и полные ума; иссиня-черная борода, подстриженная с необыкновенной тщательностью, аккуратно обтекала пухлые яркие губы; в ней было несколько седых нитей, но само лицо – моложавое и полное достоинства. Станом Малик строен, исполнен силы, нарядно одет, отличается благородством манер. Такой мужчина должен вызывать интерес у женщин.

Именно это Ричард и произнес вслух, сказав, что его гость очень привлекателен и наверняка нравится прекрасному полу. После чего с улыбкой добавил, что знает одну даму-христианку, которую очень заинтересовал его вельможный друг-сарацин. Недаром же она с такой охотой отправлялась с ним на верховые прогулки близ Акры. Это было сделано по уговору меж Ричардом и аль-Адилем, когда король предложил своему приятелю-эмиру втайне от всех познакомиться с его сестрой Иоанной, называемой также Пионой в честь ее любимого прекрасного цветка. И хотя сама Пиона поначалу недоумевала, зачем ей надо кататься верхом в окрестностях города, однако потом сама с превеликой охотой стала выезжать на конные прогулки, а по возвращении ни словом не обмолвилась Ричарду, с кем проводила досуг во время этих выездов. Из чего Ричард сделал вывод – Пиона не хочет, чтобы король положил конец этим свиданиям. А еще он помнит полученную от аль-Адиля записку, в которой тот заверял, что нашел Иоанну Плантагенет просто обворожительной.

– О, наконец-то ты заговорил со мной о дивной королеве Сицилийской, – блеснул в улыбке белоснежными зубами посланник султана. – Я не решался сделать это первым. Однако признаюсь, что с тех пор не единожды вспоминал красоту твоей сестры, Мелек Рик. О, прекрасная Пиона! Ее гордые брови изогнуты, словно лук, губы подобны бутону розы, а сама она тонка станом, как тетива. Жизнь моя увяла бы, как ирис от дыхания пустынного самума, если бы не эта сладкая гурия… венценосная красавица!

– Да, моя сестра Иоанна красивейшая женщина в роду Плантагенетов. И вот я бы хотел…

Ричард не договорил, а встал и скрылся за занавеской, где в этот миг смолк перезвон струн Блонделя. Даже своему песнопевцу он не позволил бы услышать то, что намеревался сказать брату султана. И лишь после того, как услал менестреля, Ричард вернулся и, придвинув кресло к аль-Адилю, заговорил, понизив голос. Сказал, что его сестра свободна от брачных уз, хороша собой и достойна носить венец самой могучей державы. А такая держава может появиться тут, в Святой земле, если они договорятся.

– Прошу выслушать, друг мой Адиль. Ты ведь и ранее понял, что я не просто так устроил вашу встречу с Пионой. У нас в Европе… да и у вас в Сирии, так зачастую решаются многие государственные вопросы… посредством браков между венценосными особами. Ты понимаешь, к чему я клоню?

Аль-Адиль смотрел на Ричарда с легкой улыбкой, но глаза его оставались серьезными.

– Я внимательно слушаю, Мелек Рик! Мудрость твоя подобна шербету жарким днем. Говори же!

Ричард сложил руки и, глядя куда-то перед собой, стал излагать свои мысли.

Итак, Иоанна Плантагенет совсем недавно с удовольствием каталась верхом с аль-Адилем, и Ричард, зная свою сестру, понял, что просто так, не по собственному желанию, она бы не задерживалась настолько долго с незнакомым эмиром, если бы тот не заинтересовал ее. Ричард сам настоял на их знакомстве, ибо ему нравился аль-Адиль и он рассчитывал… О, тогда это была лишь слабая надежда, но если его сестра пришлась по сердцу брату султана…

– Я подумал тогда: «О великое Небо! Возможно, сам Всевышний хочет этого союза? И если нам породниться, это ли не способ уладить дело миром, вместо того чтобы вести бесконечные войны?»

Аль-Адиль резко поднялся и несколько минут ходил по шатру, сцепив за спиной руки. Голова его была опущена, но света от огней было достаточно, чтобы Ричард увидел, как тот сосредоточен, как напряжен. О, его красивая сестра явно пленила аль-Адиля. Недаром же сразу по приезде сюда, в Яффу, посланец султана передал ей подарок: удивительно красивые крупные жемчуга, напоминающие цвет облаков и луны. Да и позже, когда Ричард с эмиром объезжали укрепления восстановленной Яффы, аль-Адиль первым заметил прогуливающихся по стене дам – Иоанну в ее алом легком покрывале, королеву Беренгарию, сопровождавшую их Джоанну де Ринель и – немного в отдалении от них – Деву Кипра. Но Ричард готов был поклясться, что его гость смотрит именно на Пиону, причем лицо аль-Адиля при этом сделалось грустным и мечтательным одновременно.

Да и сейчас, услышав предложение Ричарда, он впервые за все время оставил обычную личину ироничной любезности, стал серьезен, его лицо было напряжено, грудь вздымалась глубоко и часто.

– Ну же, друг мой, – улыбаясь, окликнул его Ричард. – Ты знаешь, как я к тебе отношусь, и породниться с тобой было бы для меня великой честью. И великой радостью.

Но как бы ни нравилась аль-Адилю Иоанна Плантагенет, он все же был государственным мужем. И прежде всего спросил о том, на каких условиях может состояться этот брак?

Ричард давно все продумал и был готов к ответу. Резко поднявшись, он смахнул шахматы со столика и быстрым жестом развернул на нем карту с обозначениями замков и крепостей. Он указал перстом на земли побережья, которые уже вернулись под власть христиан – с Акрой, Яффой, Аскалоном, – и сказал, что в случае заключения брачного союза эти владения станут приданым Иоанны. Со стороны же аль-Адиля… Прежде всего крестоносцам должен быть возвращен Святой Животворящий крест. Не менее важным условием является то, что христианские паломники должны получить возможность беспрепятственно посещать свои святыни в Иерусалиме, где воцарятся аль-Адиль с Иоанной. Кроме того, аль-Адиль должен позволить христианам селиться в Леванте и без гонений исповедовать свою веру. Крепости и замки Святой земли будут принадлежать королевской чете – аль-Адилю и Иоанне, а деревни и пути к Святому Граду будут переданы орденам – тамплиерам и госпитальерам, и эти рыцари станут охранять их, наведут порядок на дорогах, избавят от разбойников. И тогда вновь расцветет торговля между западом и востоком, прекратятся войны. Ну а после обмена пленными, когда больше не останется спорных вопросов, Ричард со своими войсками вернется в Европу. Он обещает это! Однако сначала он убедится, что непременным условием этого брачного союза станет правление обоих супругов во вновь возрожденном Иерусалимском королевстве. Пусть аль-Адиль подумает, какая великая и мирная держава возникнет тогда в Святой земле! Свет будет поражен и восхищен. И все это с учетом того, что будут спасены тысячи жизней и что там, где была угроза войны, воцарятся процветание и дружба народов разных верований.

Аль-Адиль был поражен. Почти пол-удара сердца ему больше всего на свете хотелось согласиться, но он сдержался и сказал:

– Мне надо посоветоваться с моим братом.

Однако Ричард отрезал:

– Нет!

Аль-Адиль удивленно поднял на английского Льва глаза, и король стал пояснять: неужели его друг Малик не понимает, что султан воспротивится подобному союзу, дающему его младшему брату такое величие? Однако если аль-Адиль, человек популярный, влиятельный и независимый от давления старшего брата, объявит о своем браке с христианкой уже после его свершения, если сообщит эмирам, что вместо войны в стране воцарятся мир и процветание, Саладин будет вынужден смириться и принять status quo. Султан будет править в своей огромной империи, но и будет покровительствовать венценосной чете в Иерусалиме – подобное должно его устроить, если остальные владения останутся под его рукой. И все же он не сможет воспрепятствовать правлению вновь восстановленным Иерусалимским королевством! Ибо Ричарду известно, что многие эмиры недовольны бесконечными войнами султана, а потому они поддержат аль-Адиля. Как и смирятся с тем, что в Иерусалиме будут проходить и христианские служения: ведь согласились же они с посещением своих храмов верующими восточной конфессии? И Ричард опять с нажимом повторил: если его предложение будет принято, он клянется своей верой и своей честью приостановить движение войск на Иерусалим и навсегда покинуть эти земли.

Ричард умел говорить красиво и убедительно. Поэтому, несмотря на существующие религиозные распри, его предложение казалось аль-Адилю поистине необычным… но и привлекательным! Мир, власть и брак с благородной женщиной высоких кровей, которая так часто снится ему ночами, которую он не может забыть! Но о своих чувствах эмир предпочел не распространяться. И все же спросил: может ли он увидеться с вдовствующей королевой Сицилийской Иоанной Плантагенет? Он должен убедиться, что она согласна стать его женой.

В серых глазах Ричарда появился лукавый блеск. «О нет! – сказал он. – Иоанна подчинится, как всегда подчиняются воле мужчин христианские женщины». И хотя Пиона явно благоволит обаятельному сарацину, но встретятся они после того, как аль-Адиль ответит согласием на предложение короля. Только тогда Иоанна Плантагенет выедет к нему как невеста и он сможет увезти ее, дабы сочетаться браком. Ричард доверяет своему сарацинскому другу, доверяет его чести, но и понимает, что тот не откажется от выгод подобного союза. Он даже согласен, чтобы брак эмира и английской принцессы сначала свершился по мусульманскому обряду, а уже потом по христианскому. Для этого надо, чтобы аль-Адиль провел его в Иерусалиме. Причем это должно произойти тайно, дабы до поры до времени об этом не узнал султан Салах ад-Дин… и не узнали рыцари-христиане, добавил он сдержанно, ибо понимал, какой переполох начнется в стане крестоносцев, когда станет известно о родстве предводителя их похода с мусульманином. Но когда все свершится, когда Иоанна и аль-Адиль станут супругами, они уже будут парой в глазах Всевышнего и пути назад не будет. Никто не посмеет расторгнуть этот брак, особенно когда поймут, какие блага сулит подобный союз!

В голосе Ричарда было воодушевление, однако аль-Адиль поглядел на него с сомнением.

– Ты так настаиваешь, Ричард, чтобы брак произошел в тайне… Вижу, отдаешь себе отчет, как это опасно и какими последствиями может грозить. Да и христиане могут возмутиться союзом женщины их веры и мусульманина, и тогда твоя власть пошатнется.

Ричард вздохнул.

– Ты умный человек, аль-Адиль, и все верно понял. Да, я рискую. Но кто из крестоносцев посмеет восстать против воли Льва? Кто посмеет хулить меня, когда судьба Святой земли в моих руках? И если поначалу я и впрямь ожидаю возмущения и даже гнева своих единоверцев, то со временем они смирятся. Другое дело – как вы уладите все с султаном? Однако я уже говорил – мне известно, что далеко не всех его подданных устраивает эта бесконечная война. Эмиры ждали побед, но теперь, когда все складывается не так легко, как им хотелось бы, многие из них ропщут на Салах ад-Дина. И не уверяй меня, что это не так. К тому же, как мне известно, Саладин очень любит свою родню, и если он сперва и будет гневаться, то потом, узнав о нашем сговоре, простит тебя. Тебя – своего лучшего военачальника! Ты нужен ему, Адиль. И если говорить о риске, то я больше рискую, вверяя тебе жизнь и честь моей сестры, нежели опасаясь гнева моих подданных, моих рыцарей и единоверцев. Да я даже самого Папу Римского заставлю уступить, когда он поймет, что путь христианам в Иерусалим будет открыт только через брачное ложе Иоанны Плантагенет! Но полно, может, ты нашел мою Пиону недостаточно красивой и благородной, чтобы связать с ней свою судьбу?

– О, Ричард! Я даже посвящал ей стихи, – негромко произнес эмир. И он процитировал: «Земля, по которой ты проходишь, превращается в розовый сад. Когда ты смотришь на меня, замирает время».

– Великолепно! – засмеялся Ричард. – Ты истинный трубадур, друг мой, и Пиона не устоит перед такими чувствами. Я сейчас же готов пойти к ней и сообщить об ожидающей ее участи. Однако… Надеюсь, ты сам понимаешь, Адиль, что, если мы решимся, действовать предстоит немедленно! Ты уже завтра возвращаешься в Иерусалим. И как ты отнесешься к тому, что моя сестра поедет с тобой? Причем в полной тайне, о которой будем знать только ты и я… И Иоанна, разумеется.

Аль-Адиль еще какой-то миг размышлял, потом по его губам скользнула улыбка.

– Ты великий мудрец, Мелик Рик. И великий сводник! Но я считаю, что этот план великолепен!

«Еще бы! – думал Ричард, покидая шатер. – Брак с Иоанной для тебя означает союз со мной. А именно такой союзник тебе и нужен, чтобы вырваться из-под давящей на тебя власти Саладина. А ты, дружище, понимаешь, как для тебя это важно. Но то, как аль-Адиль менялся в лице при мысли, что Иоанна достанется ему… О, моя маленькая сестричка сумела пленить этого избалованного красотой гаремных гурий язычника! Но сама-то… Даже смешно, что она скрывала от меня, какого поклонника приобрела! Может, опасалась моего гнева за свою куртуазную игру с неверным? А может… Может, Пиона считает, что он просто нехристь, и не относится к аль-Адилю серьезно?»

Думая об этом, Ричард заволновался. О, в его сестре течет кровь гордых Плантагенетов! И он сам некогда пообещал не принуждать Пиону к браку против ее воли. Она купила себе это право, отдав ему для нужд похода свое приданое. Но… Чушь! Иоанну воспитывали в почтении к государственным интересам. Она разумна и должна понять, что подобный брак спасет немало жизней и вернет христианам Иерусалим! Но если она все же заупрямится… О нет! Он заставит ее! Он дал слово короля аль-Адилю, и Иоанна не должна принудить его переменить свое решение.

И все же объяснение с сестрой страшило Ричарда. Поэтому, чем ближе он подходил к покоям, где проводили вечера дамы, тем все более замедлялся его шаг. Освещенная огнями терраса с кадками пальм и цветущих лимонных деревьев выходила на море. Волны тихо шелестели у песчаного берега, и их плеску вторили журчание голосов в покое дам, легкий перелив струн и мелодичный голос пев шего балладу Блонделя. В воздухе плыл легкий аромат мятного настоя и свежеиспеченных сладких пирожков.

Ричард остановился, собираясь с духом. Иоанна ведь так непредсказуема… или, наоборот, очень предсказуема. В ней есть та же ярость львицы, как и во всем их семействе. Она поставила условие самой выбрать мужа… но нет ничего хуже женщины, которая считает, что может распоряжаться собой. Особенно учитывая личные странные предпочтения Иоанны: сначала она явно тянулась к рослому шотландцу Осберту Олифарду, из-за чего Ричарду пришлось услать парня подальше, хотя такой отменный воин ему бы и тут пригодился. А в последнее время… Ричарду стыдно и подумать об этом – Пиона вдруг стала необыкновенно мила с его смазливым менестрелем Блонделем. И эта женщина уверяет, что сама выберет себе мужа? О, Ричард не позволит ей вытворять подобные глупости и порочить себя, когда он приготовил ей удел… По сути это будет удел императрицы великой земли. Святой земли!

Он вошел в уютный освещенный покой с хмурым, заметно напряженным лицом. Музыка сразу смолкла, присутствующие поднялись, стали отвешивать поклоны. Ричард из-под сведенных бровей взглянул на каждого из них. Спрашивается, что тут делает Обри де Ринель? Ах да, он при супруге, которая мотает клубок ниток с рук королевы Беренгарии. Обри последнее время стал все больше раздражать Ричарда. Не такого он ожидал от этого победителя турниров. Обри все жалуется, что пострадал при Арсуфе и теперь шепелявит, но предприимчивости от этого у него не убавилось: едва началось восстановление Яффы, этот малый тут же сумел перекупить все подряды на строительство, и теперь расходы на камень, плата работникам, снабжение пищей и инструментами войска оказались в его руках. Просто торгаш какой-то, а не воитель. Но Ричард все равно согласился, пусть и скрепя сердце: воровства не отменишь, на строительстве так или иначе кто-то наживается, так пусть это будет Обри. По крайней мере это пополнит кошелек его родича и тот перестанет стенать, как поистратился в походе. Но все же Ричарду этот человек был неприятен, и он почти жалел кузину Джоанну, выбравшую себе такого мужа. Вот к чему приводит своеволие женщин. Нет, женщины должны подчиняться тем, кто лучше их разумеет, какой супруг им нужен!

Ричард будто опасался взглянуть в лицо поднявшейся ему навстречу сестре, поэтому особо долго и любезно приветствовал леди Джоанну. Опять подумал, что она очень похожа на Пиону, но при этом совсем другая. Но, как и Пиона, леди де Ринель полна особого очарования. О, эти дивные глаза переливчатого серо-лилового оттенка! На свету они, как у всех Плантагенетов, казались серыми, как кремень, а в сумерках или при свете огня приобретали лиловый цвет. А какие роскошные черные косы! Они кажутся даже тяжеловатыми для ее изящной, высоко поднятой головки. Идеальная кожа будто светилась изнутри, а ведь еще недавно Джоанна казалась Ричарду несколько бледной, утомленной. Сейчас же просто расцвела. Тонкие скулы, хрупкий стан, высокая грудь…

Почему-то при взгляде на обтянутую переливчатым светлым шелком грудь кузины Ричард невольно покосился в сторону Девы Кипра. Вот чье тело не давало ему покоя. И, будто угадав его мысли, киприотка тут же ответила мягкой, полной значимости улыбкой. Ричард знал, что его дамы едва терпят ее общество, но услать эту женщину… Он и ныне порой втайне встречался с ней. И пусть Ричард презирал за эту связь и себя, и дочь Исаака Комнина, но какое же облегчение он получал с ней!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: