Бог войны и богиня любви: о чем молчат исторические хроники 15 страница

Король повернулся к супруге. Слава Богу, Беренгария уже не закатывает ему свои молчаливые истерики. Его маленькая королева выглядела понурой и вялой, однако черпала силы в молитвах и сознании своего долга. И покорно подставила лоб, когда Ричард склонился, чтобы поцеловать ее. Он по-прежнему с ней ласков на людях. Но вот заставить себя прийти к ней в опочивальню… В последнее время Ричард избегал плотской близости с благочестивой супругой.

Рядом звякнули струны, когда Блондель отложил в сторону лютню. Ричард взглянул на него отнюдь не дружелюбно. Что успел услышать менестрель в шатре до того, как Ричард его услал? Что уже донес сюда? Но нет, Блондель предан своему королю, он не посмеет.

Да и Пиона, похоже, находится в блаженном неведении. Она с улыбкой шагнула навстречу брату.

– Мой великолепный Ричард!

Она выступала медленно, полная невозмутимости и чувства непобедимости, присущей женщине, уверенной в своей красоте. Но она и впрямь красотка! Не так хороша, как Джоанна де Ринель, но горделива, стройна, великолепна. Как величественно смотрится тонкий обруч на ее темных, уложенных в серебристую сетку волосах, – будто корона. Ее черты отличались женственностью, только подбородок был волевым и свидетельствовал о твердости характера. Но в губах – полных и ярких – чувствуется женская мягкость. И Ричард не сомневался, что она подчинится его решению. Он не оставит ей выбора!

Король улыбнулся сестре и поцеловал ей руку.

– Пиона, услада моего сердца, прекрасная, как цветок в сверкающей свежей росе!

Иоанна удивленно вскинула брови и рассмеялась.

– О Небо! Пообщавшись со своим сарацинским гостем, ты стал столь же велеречивым.

– Тебя что-то не устраивает, малышка?

Ее серые блестящие глаза светились теплом.

– Я рада тебе, Ричард, мое небо и солнце, если тебя так более устраивает, учитывая, как ты увлекся напыщенными сравнениями сарацинского посла.

– Устраивает, если это сказано с любовью. А теперь… – Он повернулся к присутствующим: – Оставьте нас с Ее Величеством Иоанной.

Первой вышла Дева Кипра, чуть покачивая на ходу широкими бедрами, за ней с поклоном удалились супруги де Ринель, вышел и Блондель. Последней покинула покой Беренгария, маленькая, поникшая. Ну почему Ричард в последнее время не испытывает к ней ничего, кроме жалости? Но и свою сестру он жалел. И все же, когда они остались одни, его взгляд сверкнул такой сталью, что улыбка застыла на лице Пионы.

Снаружи, на куртине стены, Джоанна замедлила шаг, давая пройти Обри. По приказу короля они с мужем держались дружелюбно, к тому же Обри был не прочь прихвастнуть перед ней, как удачно получается у него проворачивать дела при строительстве укреплений. Он и сейчас завел об этом речь, но супруга прервала его:

– Хватит, Обри. Я утомлена и хочу побыть одна.

Он не стал спорить, ушел в обнимку с Блонделем, и вскоре Джоанна различила перезвон струн и их веселое пение. Молодая женщина осталась одна и, стоя у парапета стены, смотрела на море. Ночь была тихая, рядом плескались о берег волны, отсвечивая лунным блеском. Воздух был упоительным! Как славно ощущать такое затишье после той бури, какую она пережила в душе еще недавно! Но душа Джоанны все еще кровоточит, и ей так страшно! Да, Уильям не выдал сестру королю Ричарду, но с тех пор даже не смотрит в ее сторону. И все же это лучшее, что он смог для нее сделать. А ей и сказать ему нечего, нечем оправдаться. Она предательница. Она спасла того, кого Уильям так долго и упорно искал. И все же мысль, что Мартин бежал от маршала тамплиеров, для Джоанны более радостна, чем если бы ее брат пытал и покалечил его. И кем бы ни был на самом деле Мартин… О, что бы ни говорил о нем Уильям, Джоанна верила, что он не мерзавец. Ведь Мартин не сбросил своего преследователя-маршала, когда она закричала, что это ее брат, это он помог ей спасти и втащить Уильяма на стену. Однако зачем ей думать о Мартине? Джоанна понимала, что после случившегося им вряд ли суждено когда-нибудь свидеться. Однако же она никогда не забудет его, и ей всю жизнь придется испытывать холодное и тяжелое отчаяние от невосполнимой потери.

Но разве только это? Джоанна откинула край широкого рукава и провела рукой по своему животу. Ребенок! У нее останется ребенок Мартина! Об этом никто не будет знать, кроме ее преданной Годит… и Уильяма, которому Джоанна невольно открылась. Но ее замкнутый, отчужденный брат сохранит ее тайну, она в этом уверена. Другое дело Обри… Пока он и не догадывается, что его жена в тягости. Обри порой приходит к ней, желая примирения, но когда Джоанна леденеет при мысли, что он опять бесчувственно и грубо, как и ранее, возьмет ее, супруг вдруг начинает колебаться и всегда находит предлог уйти. К ее облегчению. И все же молодая женщина понимала, что однажды ей придется сказать и Обри, и остальным, что она носит дитя. Пока же никто ни о чем не догадывается, Джоанна все так же стройна и тонка в талии, у нее прекратились изжога и дурнота, одно время так изнуряющие ее, а сознание, что в ее теле растет маленькая жизнь, дарили молодой женщине ни с чем не сравнимую радость. Она неимоверно похорошела в последнее время, даже Обри делает ей комплименты. Надо будет все же сойтись с ним. Но пока Джоанна довольствуется тем, что они стали достаточно дружны с мужем, хотя, положа руку на сердце, трудно быть любезной с человеком, которого еле выносишь.

Неожиданно мысли Джоанны были прерваны громким, почти истерическим криком Пионы. Ричард тоже повысил голос, в нем чувствовался гнев. Даже не гнев, а настоящий львиный рык. О Пречистая Дева! Король ранее никогда так грубо не разговаривал с любимой сестрой. Чем же Иоанна его так прогневала?

Джоанна стояла, прислушиваясь, но теперь голоса, пусть возбужденные и, казалось, перебивавшие друг друга, стали звучать глуше. Может, ей следует вернуться к ним? Нет, она не посмела.

А в покое Иоанна ломала руки и в гневе смотрела на своего великого брата. Даже сейчас, узнав, какое будущее он ей приготовил, она не решалась выплеснуть на него всю переполнявшую ее ярость.

– Как вы можете так поступать со мной! О, Ричард! Рядом с вами на меня всегда снисходило успокоение, всегда возникало ощущение незыблемости мира, его древних устоев. Вы были самым совершенным рыцарем во всем христианском мире. Слышите, в христианском! А теперь вы пошли на позорный сговор с неверным. Да полноте, верите ли вы вообще в Иисуса Христа, Ричард, если решили продать свою сестру в мусульманский гарем?! Ну, так я вам скажу: я не кобылица, на которую хозяин надевает узду и ведет куда хочет. Никто не заставит меня делать то, что мне не нравится. Я сама вправе решать, каким будет мое счастье.

– Замолчи, сестра! – Ричард старался говорить негромко, но твердо. – Ты всегда знала, что рождена для престола. А все эти разговоры, что ты сама выберешь себе супруга… Ты Плантагенет! И обязана подчиняться старшему в роду.

Иоанна смотрела на него широко раскрытыми глазами. Она не заплакала, хотя и была близка к этому. Но еще больше она была поражена. И это ее благородный, великодушный, любящий брат? И если то, что он ей сулил, правда… То она сама, Иоанна, не может быть правдой, потому что она и это не могут сосуществовать в одном мире.

– Я не хочу жить в мире, где возможен такой ужас, – осевшим голосом произнесла она. Но не позволила овладеть собой слабости, горделиво выпрямилась. – Ричард, некогда, на Сицилии, вы взяли мое приданое на свои нужды, взяли с охотой, но за это я выкупила у вас право распоряжаться своей участью. И вы дали на это согласие. Дали слово короля и рыцаря! Слово чести! И я напомню вам один из постулатов рыцарского кодекса: «Всегда соблюдай свое честное слово. Ни в чем не солги и будь верен данному слову».

– На все воля всемогущего Творца, – опустил голову Ричард. – И когда я давал тебе обещание, Пиона, я не ведал, как повернется судьба. Сейчас, в наше тяжелое время, когда Гроб Господень снова в руках обрезанного антихриста и папский эдикт обязывает всех приложить усилия, чтобы христиане вновь могли поклоняться своим святыням, разве может иметь вес слово, данное в тот момент? Именно пути Господни привели меня к решению отдать тебя аль-Адилю. Я готов взять на себя этот позор и твое презрение, сестра. Но ты должна подчиниться! Подумай, сколько жизней будет спасено, если ты уступишь! Ты вернешь христианам Святой Град! И сама возвысишься неслыханно. Ты станешь, по сути, императрицей. Разве так позорно быть императрицей?

– Я считаю позором осквернить таинство брака, вступив в союз с неверным! И я считаю бесчестьем соединиться с обрезанным. И это мне! Мне, чьи предки были христианскими королями!

– Успокойся. Ты разве не слышишь, что я сказал? Ты останешься христианкой. И твое христианство будет порукой для твоих единоверцев снова иметь право преклонять колени в храме Гроба Господня. Ты станешь порукой мира, Пиона!

– Не смей меня так больше называть! – топнув ногой, воскликнула молодая женщина. – Пиона – это имя для друзей, а ты мне больше не друг.

– Знаешь ли… – Ричард резко поднялся, и Иоанна невольно попятилась, снизу вверх взирая на него. – Знаешь, если бы мне сказали, что Гроб Господень будет возвращен, если я один с мечом выйду против целого полчища сарацин и погибну, то я бы согласился.

– Но ты погиб бы с честью! Мне же ты предлагаешь бесчестье. Предлагаешь по доброй воле стать главной среди языческих наложниц в гареме аль-Адиля.

– Смирись, Иоанна. Есть время гордости, и есть время смирения, – негромко произнес Ричард, однако со всей силой убеждения. Видно было, что он не привык просить и эти слова даются ему нелегко, но дело стоило этих усилий. Но уже в следующее мгновение он заставил себя улыбнуться. – А уж как Малик очарован тобой! Видала бы ты его лицо, когда я сказал ему о возможности стать вам парой. Да он просто влюблен в тебя без памяти! Однако и ты, Иоанна, признайся: разве аль-Адиль так уж не по нраву тебе? У меня создалось впечатление, что он понравился тебе еще в Акре. Там ты не была к нему столь непримиримой и даже находила его приятным. Ну же, признай, он красивый мужчина.

Иоанна только заморгала, ничего не понимая. О чем это Ричард? Да она и разглядеть-то брата султана толком не успела.

– Чем он мне может понравиться? Ну, согласна, он хорошо держится в седле и…

– Так ты признаешь это? – Теперь Ричард широко улыбался.

Иоанне же хотелось его стукнуть. Но она не смела.

Он был королем.

Вместо этого она молитвенно сложила руки.

– О, Ричард, если ты против того, чтобы я имела право выбирать себе спутника жизни, то позволь мне хотя бы уйти в монастырь.

– Довольно! – вскричал Ричард, отпрянув от сестры. – Ты сама не понимаешь собственного блага. Вы с аль-Адилем нравитесь друг другу, тебе предложен достойный союз, ты будешь жить в величии и роскоши, а главное – выполнишь свой христианский долг. Или ты отправилась в Святую землю на увеселительную прогулку?

– Я не выйду за язычника! – сквозь зубы процедила Иоанна. При этом на ее лице появилось выражение, сильно напомнившее Ричарду их отца – Генриха Плантагенета. – Я скорее брошусь с башни, я утоплюсь…

– Ну, ну, – не обращая внимания на ее ярость, отмахнулся Ричард. – Ты плохая христианка, если хочешь погубить свою душу, вместо того чтобы привести своих единоверцев к миру. Но учти, завтра ты отправишься с аль-Адилем в Иерусалим. Там ты посетишь все святые места, а потом сочетаешься с ним браком. И это приказ. Все, что касается остального… – Он приблизился, и теперь лицо Ричарда, его облик и голос говорили о непреклонности принятого им решения. – Все остальное – капризы давно изнывающей без мужчины вдовушки. И чтобы ты не совершила какую-нибудь глупость, тебя будут охранять. Ты немедленно отправишься в свою комнату и будешь пребывать там под стражей до самого отъезда. А утром, если ты не будешь готова, то, клянусь душой нашего великого предка Завоевателя, я отдам тебя аль-Адилю, даже если для этого придется связать тебя по рукам и ногам и взвалить на спину мула, как овцу для заклания!

Он вышел, с силой хлопнув дверью.

Стоявшая неподалеку у каменного парапета Джоанна видела, как стремительно покинул покои королевы Сицилийской Ричард. Даже по тому, как он двигался, молодая женщина поняла, в каком он гневе. И невольно отступила в тень: когда Ричард Львиное Сердце в таком состоянии, он сметет на пути всех и вся. Но чем же так расстроила короля его сестра?

Через какое-то время Джоанна де Ринель увидела, как Пиону под стражей провели в отдаленные покои. Причем стражники остались стоять у дверей, скрестив копья. Джоанна со стороны наблюдала за ними – в отсвете одинокого факела охранники в их кольчугах и шлемах казались вылитыми из бронзы, настолько были неподвижны и беззвучны. В комнате же Пионы сначала стояла глухая тишина, а потом Джоанна различила какието странные звуки. И не сразу поняла, что это смех Пионы – резкий, прерывистый, почти безумный. Нехороший смех.

Джоанна испытала прилив боли за кузину. Та всегда так благоволила к ней, была так ласкова и внимательна.

И вот теперь Пиона в беде…

Молодая женщина решительно подошла к стражам.

– Впустите меня к ее милости. Вы что, оглохли? Я – приближенная королевы Сицилийской! Или вам приказали никого к ней не впускать? Но вы должны понимать, что дамы ее положения нуждаются в услугах своих женщин.

Солдаты молча переглянулись, а потом развели копья, пропуская леди де Ринель.

Джоанна толкнула тяжелую дверь и вошла. Остановилась на пороге.

Венценосная сестра короля Ричарда каталась по кровати, запутавшись в сорванных занавесях полога и странно, дико хохотала. Это был ни на что не похожий смех, будто Пиона выталкивала из горла крик, но он выходил резкими прерывистыми звуками.

– О, дорогая моя… – Джоанна опустилась у ложа венценосной кузины. Она откинула с ее лица покрывало, посмотрела на искаженное судорогой лицо.

Но Иоанна Плантагенет была не так воспитана, чтобы предаваться отчаянию при посторонних. И хотя ее чеканный обруч сбился набок, удерживающая волосы сетка свисала как попало и пряди растрепались, она выпрямилась и попыталась взять себя в руки.

Джоанна с состраданием смотрела на нее.

– Почему вы так странно смеетесь, Пиона?

– Чтобы не заплакать. Мое сердце разрывается…

Она кусала губы, пытаясь сдержаться, но сильная душевная боль все же победила королевские манеры, и слезы потекли из глаз, сначала медленно и тяжело, потом быстрее и быстрее. В конце концов Пиона затряслась в рыданиях, прильнув к плечу подруги.

Плакала она долго. Джоанна раздела ее, умыла и напоила водой. Потом легла рядом, обняв Пиону, и та постепенно стала успокаиваться. Прошло немало времени, прежде чем Пиона дала волю словам.

Джоанна пораженно слушала. Она жалела кузину… но и понимала замысел Ричарда.

– Разве вас заставляют принять магометанство? – осмелилась она спросить, когда Иоанна немного притихла.

– Этого еще не хватало! Ричард говорит, что брак христианки с мусульманином послужит примирением между религиями и паломники смогут ходить в Святой Град. – Но как к этому отнесутся вожди крестоносцев? Тот же Гуго Бургундский, магистр Гарнье де Неблус, король Гвидо де Лузиньян, ваш племянник граф Генрих Шампанский? А наши священнослужители? Уверена, многие из них возмутятся и придут в негодование от замысла Ричарда. Крестоносцы пришли сюда сражаться, добыть славу или погибнуть, и, мне кажется, они будут возмущены, узнав, что с ними не посчитались в этом вопросе.

Иоанна немного приподнялась. Подобное, похоже, не приходило ей в голову. Но тут же слезы вновь потекли из ее глаз. О, пока весть о браке христианской принцессы с неверным разойдется, Иоанна уже станет женой аль-Адиля. Ричард приказал вывезти ее тайно уже завтра на рассвете. А если она попробует сопротивляться…

Пиона не договорила, стыдясь даже кузине поведать, как пообещал поступить с ней в таком случае Ричард: свяжет и вывезет как пленницу. И еще неизвестно, что хуже: кричать и биться, опозорившись перед целым войском и неверными, или покорно исчезнуть связанной по рукам и ногам, с кляпом во рту.

– И знаешь, что самое возмутительное, Джоанна, – шептала принцесса, ибо после истерического смеха ее голос совсем сел. – Самое возмутительное и странное, что Ричард уверяет, будто аль-Адиль влюбился в меня еще при Акре. Когда же он видел меня, скажи на милость? Более того, Ричард уверен, что и мне понравился этот сарацин.

Джоанна медленно отстранилась от принцессы и отошла. Ее руки нервно сжали переброшенные на грудь длинные косы. При Акре… Малик аль-Адиль уверяет, что именно там познакомился с Иоанной Плантагенет. Неожиданно Джоанне стало ясно, кем очарован брат Салах ад-Дина. Не Пионой, с которой эмир не виделся, – он очарован как раз ею, леди де Ринель. Ведь именно она каталась верхом с обаятельным эмиром Маликом, пела ему, кокетничала, развлекала беседой. И теперь выходит… О, Джоанна осознала, что во всем случившемся виновата именно она. Но Иоанна не должна страдать из-за ее легкомыслия!

– Пиона, – тихо сказала она, – милая моя Пиона. Ты помнишь, когда в Акре ты себя неважно чувствовала во время месячных, я вместо тебя совершала прогулки на той чудесной лошадке в окрестностях города? И по возвращении рассказала, что во время этих выездов познакомилась с неким эмиром. Теперь же я должна сознаться – это и был аль-Адиль. Но тогда я этого еще не знала.

Принцесса наморщила лоб, пытаясь вспомнить. Да, ее кузина что-то такое говорила…

Джоанне пришлось пуститься в объяснения. И пока она говорила, у нее неожиданно возник дерзкий план. Он даже воодушевил молодую женщину. Все же была в Джоанне некая авантюрная черта, какая влекла ее к опасным приключениям.

– Пиона, я хорошо узнала аль-Адиля, это благородный и честный человек, несмотря на то, что он язычник. Но он принял меня за тебя. Мусульмане говорят несколько витиевато, часто их речь наполнена поэтическими сравнениями, но порой аль-Адиль называл меня Джованна – не Жанна по-французски, не Джоанна по-английски, а как ты любишь, чтобы тебя называли на сицилийский лад. Мне же сначала, учитывая его акцент, послышалось Джоанна. И я недоумевала, откуда сарацин знает мое имя. Аль-Адиль сказал, что ему известно, что я родственница короля Ричарда, но и это я восприняла на свой счет. И только много позже я поняла, что он обманулся. Но не призналась ему. Почему? Я просто смалодушничала. Испугалась. Однако аль-Адиль если и был очарован, то именно мною. Я понравилась ему, а не ты!

Она стала подробно рассказывать о том, как общалась с эмиром. Иоанна внимательно слушала, и постепенно слезы на ее щеках высохли.

– Я немедленно пошлю за Ричардом и все ему объясню! – Она в одной рубашке спрыгнула с кровати.

Но Джоанна удержала ее. Если Ричард решил отдать свою сестру аль-Адилю ради мира с мусульманами, то изменит ли услышанное его планы? Нет, он сделает то, что задумал, даже если узнает, что его приятель эмир очарован совсем другой женщиной.

– Я не желаю страдать из-за тебя! – рассердилась принцесса.

Джоанна вздохнула. Пиона имеет право на нее сердиться, однако надо поделиться с ней мыслями о том, как можно исправить положение.

Они долго шептались. Джоанна доказывала, что им сейчас надо выиграть время, пока весть о решении Ричарда породниться с неверным не станет известна всем главам крестового похода, всем священникам и крестоносцам. Ричард решается на отчаянно смелый шаг, но он все же вынужден будет держать ответ перед своими соратниками. К тому же брак коронованных особ должен получить благословение Папы. А его святейшество вряд ли позволит подобный союз… если не вынужден будет с ним смириться, когда Иоанна уже станет женой мусульманина и Ричард не докажет свою правоту, впустив паломников в Иерусалим. Если такое возможно. Поэтому женщинам надо уведомить понтифика до того, как бракосочетание свершится. Пусть Пиона сейчас же напишет Папе Иннокентию письмо, в котором обо всем поведает, а Джоанна этой же ночью отправит его с гонцом к Святому Престолу. Конечно, пока письмо дойдет, пока крестоносцы узнают о сговоре у них за спиной…

Но главное, чтобы Ричард не успел выполнить свою угрозу: после того, как Пиона окажется в руках у аль-Адиля, уже ничего нельзя будет исправить. Поэтому завтра вместо принцессы в ее платье и под ее вуалью, как и при Акре, к аль-Адилю выйдет Джоанна де Ринель. Эмир видел ее ранее и, как и тогда, примет за Иоанну Плантагенет. А сейчас, написав письмо, Пиона должна пойти к брату, чтобы попросить его отправить ее с аль-Адилем еще затемно… И чтобы при этом при сутствовало как можно меньше людей. Задумывая свой план, Ричард вряд ли захочет огласки, поэтому он согласится с просьбой сестры, а им это необходимо, чтобы сам король не заметил подмены. Но ведь кузины так похожи – все это говорят. Главное, чтобы сам Ричард не передавал сестру из рук в руки аль-Адилю. Пусть Пиона, дав согласие, выставит это своим требованием.

– Но как же ты, Джоанна? – побелевшими губами вымолвила Иоанна. – Ты понимаешь, какому риску подвергаешь себя? О нет! Я не согласна!

Джоанна ласково смотрела на подругу. И стала объяснять: она уверена в порядочности Малика аль-Адиля. Однажды она уже доверилась его чести, и он оказался достоин этого доверия. Он, вообще-то, славный, недаром так нравится Ричарду. И Джоанна поведала кузине, как под покровительством Малика совершила свое паломничество в Назарет.

– Я поражаюсь твоей отваге, Джоанна, – только и смогла вымолвить Пиона. – Вернее, твоему безрассудству. Но послушай, ведь аль-Адиль разгневается, когда поймет, что ты не сестра Ричарда Плантагенета! – Я могу сказать ему, что меня принудили. Ты принудила, не желая выходить за иноверца. Или скажу, что просто не совсем понимала, куда еду. Дескать, был приказ отправиться с аль-Адилем в Иерусалим, а какая же христианка откажется побывать в Святом Граде?

– Однако… Если ты так понравилась эмиру… Ты красивее меня, Джоанна. Я это признаю, пусть это и не льстит мне. А вдруг язычник Адиль захочет жениться на тебе, забыв обо мне? Что тогда будет?

– О, императрицей Иерусалима мне все равно не стать, – засмеялась Джоанна. – Ведь я замужем! А сарацины не женятся на замужних женщинах. К тому же я родственница короля Ричарда Львиное Сердце! Поэтому аль-Адиль не посмеет поступить со мной дурно. И повторюсь: он человек чести. Поэтому, когда все раскроется, эмир попросту вернет меня – может, за выкуп, а может, даже с обидой на Ричарда. Но сейчас главное – оттянуть время, пока главы крестоносцев и, в первую очередь, Папа не узнают, что задумал Львиное Сердце! Ну же, пиши! – И Джоанна протянула Пионе свиток арабской белой бумаги и перо.

Покои сестры короля она покинула поздней ночью, сказав стражам, что вдовствующая королева Сицилийская желает переговорить с братом. И пока охранники ходили за Ричардом, пока король благословлял Пиону, соглашаясь на все ее требования, Джоанна заплатила одному из капитанов итальянцев, чтобы он передал в Рим послание. Потом она отправилась к себе и принялась молиться.

У Джоанны перед дорогой было время немного поспать, но она понимала, что не сомкнет глаз. Она решалась на безрассудное предприятие, как сказала Пиона, но обе они понимали, что сейчас это единственный выход. К тому же Джоанна верила в благородство эмира аль-Адиля. Он не причинит зла женщине, которая в родстве с королем. Нравится ему Джоанна или нет, но брат султана Саладина не захочет стать посмешищем в глазах своей и христианской знати, когда все поймет, поэтому скорее предпочтет тихо отправить мнимую Иоанну Плантагенет назад.

Вот только как все это воспримет Ричард Львиное Сердце? Джоанна уже нажила себе врага в лице родного брата, а теперь может разгневать и самого короля. Но она его кузина, она знатная дама. В худшем случае ее просто ушлют. Домой. В Англию. Обри наверняка откажется сопровождать супругу, когда у него тут столь доходный пост на строительстве укреплений. И там, вдали от мужа, в окружении родни Джоанна спокойно родит своего малыша. Так что все сложится вполне удачно для нее. Джоанна столько страдала в последнее время, что сама Пречистая Дева не сможет не сжалиться над ней и убережет ее от невзгод.

Глава 11

Пока восстанавливались укрепления Яффы, крестоносцам было не до того, чтобы заниматься постройкой храмов и церквей в самом городе. И все же в бывшем соборе Святого Петра уже отреставрировали алтарь и поставили позолоченный крест, украшенный сапфирами и аметистами. Иоанна Плантагенет пришла сюда помолиться еще затемно, а когда вставала с колен, неожиданно увидела за одной из уцелевших колонн нефа Ричарда. Пиона даже вздрогнула, но быстро взяла себя в руки.

– Что это означает, сир? – холодно спросила она. – Мы ведь условились, что вы оставите меня в покое, если уж я согласилась на ваше жестокосердное приказание!

Ричард подходил как-то неуверенно, что так не вязалось с его обычной царственной осанкой.

– Я не мог не сказать тебе последнего «прости», Пиона. Не мог не благословить. Я ведь очень переживаю за тебя.

Иоанна поджала губы, пока он целовал ее в лоб, а потом быстро отстранилась и набросила на лицо алую вуаль.

– Довольно, Ваше Величество. Я уже просила, чтобы вы не провожали меня, ибо не отвечаю за себя, могу забыть о своем происхождении, не сдержаться и подниму такой крик…

– Все, все, Пиона, я ухожу. – Ричард отступил к алтарю, даже руки выставил ладонями вперед, показывая, что отстраняется и более не посмеет тревожить ее. – Но ты должна помнить: в тебе королевская кровь и тебе суждено править самым великим королевством. Ты посланница мира, не забывай!

Он остался стоять в освещенном двумя свечами пространстве подле алтаря, а Иоанна, обходя кучи щебня в полуразрушенном нефе, скользнула в боковой придел. Здесь в темноте массивной арки выхода ее ожидала Джоанна де Ринель.

– Ты была права, кузина, решив, что поменяться накидками нам будет лучше в самый последний момент, – быстро шептала королева Сицилийская, скидывая и передавая Джоанне свой широкий плащ винно-красного бархата. – Ричард приходил, как ты и предполагала. Какая же ты все-таки умница, Джоанна, как умеешь все предусмотреть! Обещаю, что и в дальнейшем я буду во всем действовать, как ты советовала.

Кузины еще с вечера обговорили, что оденутся в схожие наряды, и теперь на леди де Ринель было гранатовокрасное блио, схожее кроем и вышивкой с винно-алым одеянием королевы Сицилийской, а свои длинные темные косы Джоанна спрятала в шелковую сетку с жемчугом, как в последнее время предпочитала носить Иоанна Плантагенет. В полумраке они поменялись плащами – Иоанна накинула на плечи кузины свой бархатный плащ, а сама облачилась в ее светло-лиловую накидку с капюшоном. Потом Пиона передала кузине легкую алую вуаль и водрузила сверху свой любимый венец – золотой обруч с зубцами наподобие распускающихся бутонов.

– Теперь нас совсем не различить, – оглядев Джоанну, подытожила принцесса. Она перекрестила кузину, и на ее глаза навернулись слезы. – Я буду молиться о тебе, милая. И сделаю все, чтобы тебя вернули, едва представится такая возможность. А теперь иди – да хранит тебя милосердная Дева Мария!

Они крепко обнялись. В стороне стояла давящаяся слезами Годит. Верная камеристка Джоанны так толком и не поняла, что задумала ее непредсказуемая госпожа, но ей совсем не нравилось, что та уезжает, а ей придется укрывать у себя сестру Ричарда, да еще всем говорить, что леди де Ринель не покидает покоев из-за недомогания. Сколько эту ложь выдержит ее старое сердце? Не меньше трех-четырех дней, сказала ей Джоанна. За это время Пиона постарается связаться со своим племянником Генрихом Шампанским. Генрих – человек верный и искренне привязан к своей молодой тетушке Иоанне Сицилийской. Он скроет ее тайну, а там Пиона уговорит его привести ее на совет предводителей похода. И уж там, на этом собрании, она огласит планы короля Ричарда относительно ее брака с неверным. И как бы ни гневался Ричард, он, узнав, что его родственницы совершили подмену, вынужден будет сначала выслушать мнение своих военачальников, какое вряд ли окажется в пользу его решения о союзе христианской принцессы с язычником.

Да и письмо уже будет на пути к Папе, и, узнав об этом, все, что сделает Ричард, – это принесет свои извинения аль-Адилю и начнет переговоры о возвращении – а может, и о выкупе – своей кузины Джоанны де Ринель.

Джоанна думала об этом, когда, подражая величественной походке Иоанны Плантагенет, шла в сторону недавно восстановленных ворот Яффы, называвшихся Иерусалимскими, ибо именно отсюда начиналась старая дорога паломников к Святому Граду. Подле их каменной арки мнимую Пиону уже ожидали несколько женщин из свиты королевы Сицилийской, которым та доверяла настолько, что смогла убедить их вместо нее сопровождать иную даму. Тут же находились и рыцари, которым Ричард поручил тайно доставить его сестру в положенное место. Среди них Джоанна заметила молодого Онфруа де Торона, и… Женщина даже споткнулась от неожиданности, увидев среди свиты своего супруга.

Именно Обри подвел к мнимой Иоанне Плантагенет ее серебристо-бежевую арабскую кобылу.

– Пожвольте ушлужить, Ваше Велишештво. – И он сложил ладони ковшиком, чтобы дама могла поставить ногу, дабы подняться в высокое седло.

Джоанна надеялась, что в предутреннем сумраке и под складками вуали Обри не узнает собственную жену.

Чтобы скрыть волнение, англичанка заставила себя думать о чем-то стороннем: например, о том, что строительное дело в Яффе ее муж поставил на совесть: стены вокруг разрушенного сарацинами города росли споро, многие участки были почти полностью восстановлены, и теперь работники приступили к укреплению рвов. За рвами виднелся палаточный лагерь войска: в сероватом сумраке эти шатры в садах вокруг Яффы смотрелись призрачно, привычного движения там еще не наблюдалось.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: