Глава 21. Круг замкнулся.

«Краткий справочник о законах в области фармацевтики» на четырехстах пятидесяти страницах был не только неудобоваримо назван, но еще и неудобоваримо составлен, однако Гермиона смогла вычленить из него то, что при продаже маглам зелий в качестве лекарства придется использовать, в лучшем случае, Confundus, а в худшем — заклинания для изменения памяти. Слишком уж часто официальные маггловские представители будут соприкасаться с процессом производства — начиная с клинических проб и до регулярной проверки качества.

Но возможность продавать их как растительные лечебные средства сулила надежду.

Насколько она могла понять, на такие лекарства накладывалось всего несколько ограничительных правил: только в отношении опасных продуктов растительного и животного происхождения, а ни то, ни другое Гермиона не собиралась использовать. И все ее ингредиенты были натуральными. В самом деле, кое-что из того, что она собиралась изготавливать, можно было легко продавать как оздоровительные напитки.

К середине ноября у Гермионы уже был готов бизнес-план. Для начала она принесет образцы в магазины, специализирующиеся на продаже здоровой еды (список таких магазинов она составила по телефонной книге, которую по ее просьбе прислал Гарри). Если они закажут ее лекарства и покупатели их приобретут, она проложит себе путь к более крупным компаниям (перечень которых был написан мелкими буквами и прикреплен к списку магазинов). Если хоть немного повезет, то цепочка эта не оборвется. От предыдущей работы у нее осталось немного денег, наверное, достаточно, чтобы протянуть полгода без получения прибыли, хотя это будет зависеть от платы за жилье. «Да, этого должно хватить», — подумала Гермиона.

Она занималась планированием в том числе и потому, что теперь старательно избегала Северуса.

«Стоило заняться этим с самого начала, идиотка».

Он как будто прирос к ней — как плесень, как большое черное противное заплесневелое пятно — и конец этому нужно положить немедленно, до того, как станет слишком поздно. Гермиона уже ловила себя на мимолетной мысли, что не так уж это и противоестественно — подружиться с ним по-настоящему.

Отвратительно.

Дело не в том, что из-за него она всегда будет с раздражением относиться к сексу, и не в том, что он вырвал у нее разрешение контролировать ее и за свою подлость никогда не получит по заслугам, и не в том, что он был абсолютно уверен в своей правоте и едва ли не оправдывал свою безнравственность.

Нет, была проблема значительнее: он разрушил ее когда-то непоколебимую веру в него. Как на этом выжженном поле может вырасти стойкая привязанность?

Да, конечно, его отношение к ней улучшилось. Но Гермиона все еще пребывала в уверенности, что за всем этим скрываются некие тайные мотивы — а разве у него не было их постоянно? И сейчас он просто воздерживался от своего чертова права, потому что думал, что сможет умелым обращением заставить ее остаться с ним по доброй воле, когда срок договора истечет.

«Или заставит согласиться на что-то еще хуже…»

Сперва Гермиона перестала завтракать с ним в его комнатах. Когда стало понятно, что привести свои чувства в порядок таким образом не получается, она организовала свое пребывание в лаборатории так, что когда бы он ни явился, чтобы проверить ее, она была бы где угодно, но не в лаборатории. Затем она сознательно перестала по выходным заводить какие бы то ни было разговоры с ним во время их опытов. И после этого Гермиона начала искать в замке укромные уголки, где она могла бы спрятаться от него во все остальные свободные часы: кабинет Пенелопы, Астрономическая башня, выручай-комната.

Особенно последняя. Она представала перед Гермионой маленькой, уютной гостиной с восхитительным ковром и креслом перед камином, в котором трещат поленья — прекрасное место для того, кто проводит здесь ночи, которые раз от разу становятся все холоднее.

Комната эта была Гермионе хорошо знакома. Девушка строго говорила себе, что не хочет проводить время с профессором Снейпом, даже если ей и удобно в точной копии его апартаментов.

Однако на секунду ее захватили угрызения совести, когда он спросил (своим самым обычным тоном, который означал, что ответ ему чрезвычайно интересен), чем это таким она занимается, что постоянно находится неизвестно где.

— Да… ничем особенно, то то, то это, — уклончиво ответила она, помешивая зелье от ангины.

— Хммм… — Северус сузил глаза, но ничего больше не сказал.

К середине декабря он стал гораздо более настойчивым.

— Ты почтишь своим присутствием мою скромную обитель сегодня вечером, или мне рассчитывать на тихий вечер в одиночестве? — спросил он в понедельник.

— У меня есть новый «Еженедельник зелий». Не хочешь почитать… у меня в кабинете? — искушал он во вторник.

— Если вдруг тебя не ждут совершенно неотложные дела, может быть, тебе захочется услышать, почему твои пробы над зельем, успокаивающим лихорадку, провалились? — предложил он в среду.

— Да будь оно все проклято, Гермиона, — сказал Северус наконец в четверг, когда стало очевидно, что ни одна из его тщательно продуманных уловок так и не сработает. — Может быть, ты все-таки скажешь мне, почему так старательно избегаешь меня?

Гермиона хотела открыть рот и ответить: «Не твоего ума дело», — и почувствовала странное дежа вю.

— Ммм… Нет, — выпалила девушка и исчезла в коридоре.

И вот теперь, часом позже, она сидела в выручай-комнате, в которую пришла кружной дорогой, чтобы никто не мог проследить за тем, куда она направляется. И хотя Гермиона была окружена интереснейшими материалами о том, как начать свое собственное дело, она совершенно не могла сосредоточиться.

То, что Гермиона была вынуждена отказывать Северусу в его просьбах, расстраивало ее. А то, что она расстраивалась по такому поводу, расстраивало еще больше. К тому же кое-что еще не давало девушке покоя — мучительное ощущение, что сложившаяся ситуация была очень знакомой, но у нее не было совершенно никаких идей, как…

ХЛОП.

Замерев в дверном проеме, теперь совершенно ясно видимый, стоял волшебник, встреч с которым Гермиона так старалась избегать. Он осматривал открывшуюся картину, подняв брови и слегка приоткрыв рот.

А затем рассмеялся — громко и горько.

— Какого черта ты здесь… Я не понимаю, почему ты… Ты что, следил за мной?! — закричала Гермиона.

Причин для того, чтобы чувствовать себя оскорбленной, было несколько, и она не знала, с какой начать.

— Нет, — ответил он, взяв себя в руки. — Ты никогда не задумывалась над тем, где я проводил время в ноябре и декабре прошлого года?

— Не смей менять… — начала Гермиона, но замерла: кусочки мозаики вдруг сложились в полную картину. — Ах… Ах ты…

— О, да. Каждый вечер я приходил сюда, чтобы насладиться одиночеством в моих… так называемых комнатах. Не надо было терять время, ожидая, когда ты закончишь читать те свитки, которые хотел прочитать я. Никакой опасности того, что лестью и обманом ты вынудишь меня разговаривать с тобой. Никакой необходимости терпеть твою нескончаемую болтовню.

— Ты мог бы просто выкинуть меня из своих комнат, и дело с концом, — пробормотала Гермиона: его слова неожиданно уязвили ее.

— Каждый вечер, — говорил он, приближаясь к ней, и выражение его лица было самым неприступным из всех, что ей только доводилось видеть, — я приходил сюда, — останавливаясь перед ее стулом, — потому что пытался не влюбиться в тебя еще больше.

Он взял Гермиону за локти и поднял из кресла, пристально глядя ей в глаза.

— Бегство от тебя оказалось бессмысленным. А ты как? Справляешься?

— Я… Я не… Я никогда…

Его губы дернулись, и он быстро прикрыл веки. Затем сунул руку во внутренний карман своей робы, извлек маленький свиток и одним движением развернул его.

Это был договор, самый поздний, тот самый улучшенный договор, который все равно связывал Гермиону с Северусом против ее воли.

— Incendio, — прошептал он, прикоснувшись палочкой к пергаменту.

* * *

Пепел опадал неестественно медленно, а может быть, это время замедлило бег. Было бы здорово, если так: Гермиона чувствовала, что ей потребуется некоторое время, чтобы понять, как реагировать на такой ошеломляющий поворот событий.

Он любит ее. Он сказал, что любит. Она никогда не думала, что до этого дойдет — что он полюбит ее, признается, а потом отпустит.

«Свободна, Господи, свободна!»

— … можешь, разумеется, остаться у меня в ученицах еще на шесть месяцев, как я и обещал, но твои эксперименты, хотя и являются чрезвычайно нестандартными, доказывают, что ты уже работаешь на уровне, которому соответствует степень мастера, — говорил он, теперь отводя от нее взгляд. — Я уже написал прошение о присвоении тебе степени. Официальное уведомление от министерства ты должна скоро получить.

— Спасибо, — с трудом выговорила Гермиона.

Ноги отказались держать хозяйку, и девушка осела на пол.

Он встал рядом с ней на колени, ткань его мантии растеклась лужицей по полу, и приподнял ее лицо за подбородок.

«… как той, самой первой ночью…»

— Тебе нехорошо? Может быть, призвать зелье?

— Нет, — ответила она и сглотнула.

В горле пересохло, а ее здравый смысл вопил: «Прислушайся ко мне наконец, а не к этому чертову мастеру манипуляции!»

«Он не любит тебя. Ты не можешь ему доверять, он заманивает тебя в западню. Не будь же дурой!»

— Гермиона, — начал он необычно просительным тоном и тут же резко остановился. Когда он заговорил снова, его голос звучал очень собранно: — Останься со мной не потому, что того требует закон, а по собственному выбору. Я хочу возвращаться с занятий и видеть, что ты сидишь на моем стуле. Я хочу засыпать рядом с тобой в своей постели. Я хочу тебя.

Он не мог бы выбрать слов лучше этих для своей заключительной речи, чтобы побудить ее к действию — впрочем, очевидно, что он надеялся на другие действия.

«Я хочу тебя».

«Я хочу вас».

В этих словах Гермиона услышала отзвуки сказанного в прошлом. Его голос был безразличным, язвительным, обманчиво ласковым. Гермиона в ужасе уставилась на него и смогла увидеть только профессора зелий — такого, каким он был два с половиной года назад.

Она вскочила на ноги и убежала.

13.12.2009

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: