Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






В этой книге, как и во ВСЕХ моих книгах, — только ПРАВДА! 5 страница




Он посмотрел на меня задумчиво, так как мой вопрос поставил его в тупик — это был, по-видимому, слишком неожиданный вопрос. Он потрогал свой подбородок, взъерошил волосы и слегка пожал плеча­ми. Потом ответил:

— Тебе это трудно объяснить. Существуют некоторые вещи, кото­рые невозможно понять, пока ты не достигнешь определенной ступе­ни. Я попытаюсь ответить, задав тебе встречный вопрос. Если бы ты находился в монастыре и твоей обязанностью было наблюдать за ста­дом яков, что бы ты ответил яку, если бы он спросил тебя, кто ты есть?

Я подумал над тем, что он сказал, а потом ответил:

— Конечно, сэр, трудно себе представить, чтобы як задал мне такой вопрос, но если бы это случилось, я бы принял такой вопрос как доказательство того, что этот як — разумное существо, и мне было бы довольно трудно объяснить ему, кто я есть. Вы спрашиваете меня, сэр, как бы я прореагировал, если бы як задал мне такой вопрос, и я отвечу вам, что я постарался бы все объяснить этому яку самым наилучшим образом.

В тех условиях, о которых вы говорите, я должен был бы сказать ему, что я монах и что мне поручено наблюдать за этими яками и что я делаю все от меня зависящее для этих яков, что я отношусь к ним, как к моим братьям и сестрам, хотя мы и облечены в разные формы. Я объяснил бы этому яку, что мы, монахи, верим в реинкарнацию, я объяснил бы ему, что каждый из нас пришел на эту Землю, чтобы выполнить определенную задачу и выучить определенный урок так, чтобы, попав в Небесные Поля, мы могли подготовиться к путешест­вию на более высоком уровне.

— Ты очень хорошо говоришь, монах, очень хорошо, — сказал мой Пленитель. — Я искренне сожалею, что мне пришлось воспользовать­ся сравнением с существом более низкого порядка, чтобы получить чувство перспективы. Да, ты прав, монах, ты меня просто поразил проявленным пониманием и, должен признаться, своей непримири­мостью, потому что ты оказался даже тверже, чем мог бы быть я, если бы, к своему несчастью, оказался в подобных условиях.

Теперь я почувствовал уверенность в себе, поэтому сказал:

— Вы относитесь ко мне как к существу низшего порядка. Сначала вы относились ко мне как к дикарю, необразованному, некультурному, лишенному всяких знаний. Вы смеялись надо мной, когда я искренне признался, что ничего не знаю о больших городах этого мира. Но, сэр, я говорил вам правду, я признавал свое невежество, но я хотел пролить на него свет, а вы не хотели мне в этом помочь.

Я опять обращаюсь к вам с просьбой, сэр: вы захватили меня в плен против моей воли, вы с большой свободой обращались с моим телом, Храмом моей Души, вы развлекли меня несколькими замечательными событиями, предназначенными для того, чтобы произвести на меня впечатление. Но на меня бы произвело еще большее впечатление, сэр, если бы вы ответили на мой вопрос, потому что я знаю, что я хочу узнать. Я опять спрашиваю вас — кто вы?

Некоторое время он стоял молча, как будто испытывая замешатель­ство. Наконец он сказал:

— В вашем языке нет слов, нет понятий, которые позволили бы мне объяснить положение вещей. Прежде чем обсуждать какой-то пред­мет, необходимо, чтобы обе стороны одинаково понимали все терми­ны, чтобы они согласились с определенными предварительными пра­вилами. Сейчас я могу тебе только сказать, что я один из тех, кого можно сравнить с ламами-врачами из вашего Шакпори. Я наделен ответственностью наблюдать за твоим физическим телом и подгото­вить тебя к тому, чтобы ты мог получить знания, когда я буду убежден, что ты готов к этому.

Пока ты не получишь всех этих знаний, все разговоры о том, кто я есть или что я есть, бесполезны. Так что пока просто постарайся понять, что все, что мы делаем, делается для пользы других людей и что, хотя ты очень высоко ценишь то, что вы называете свободой, после того, как ты поймешь, какие цели мы преследуем, когда ты узнаешь, кто мы есть и кто есть ты и твой народ, ты изменишь свое мнение.

С этими совами он выключил мое зрение, и я услышал, как он вышел из комнаты. Меня опять окружала темная ночь моей слепоты, и я опять был один на один со своими мыслями.

Темная ночь для слепого — это поистине темная ночь. Когда я был лишен зрения, когда пять китайских пальцев выдернули мне глаза, я испытал агонию, и даже при отсутствии глаз я видел, или мне казалось, что я вижу, яркие вспышки, кружащиеся пятна света, лишенные вся­кой формы. Это вскоре прошло, но теперь к моему зрительному нерву был подсоединен прибор, и я мог ему доверять, у меня были все причины, чтобы доверять ему.

Мой Пленитель выключил мое зрение, но «последействие» осталось. Я опять переживал особые противоречивые ощущения потери чувс­твительности и покалывания в голове. Может показаться невероят­ным испытывать одновременно потерю чувствительности и покалы­вание, но именно это я ощущал, и я опять остался во власти своего онемения-покалывания и всех этих кружащихся пятен света.

Какое-то время я лежал, обдумывая все, что со мной произошло. У меня возникла мысль, что, скорее всего, я умер или сошел с ума, и все эти вещи не что иное, как вымыслы ума, покидающего мир сознания.

На помощь мне пришел мой опыт священнослужителя. Я восполь­зовался древней наукой переориентации своих мыслей. Я ОСТАНО­ВИЛ РАЗУМ и таким образом позволил взять верх своей Высшей Сущности. Это не воображение, это все РЕАЛЬНОСТЬ: меня исполь­зуют Высшие Силы для Высших Целей.

Мой испуг и паника стали утихать. Ко мне вернулось самообладание, и какое-то время я лежал, предоставив своему мозгу следовать ударам моего сердца. Мог бы я вести себя иначе? Должен ли я соблюдать осторожность, принимая эту новую концепцию? Стал бы Великий Тринадцатый, окажись он в подобной ситуации, действовать иначе? Мое сознание было ясным, я понимал свой долг. Я должен продолжать вести себя так, как это делает хороший Тибетский Священнослужи­тель, и все будет хорошо.

Покой опустился на меня, я чувствовал, как блаженное состояние охватывает меня, подобно теплому одеялу из ячьей шерсти, которое защищает от холода. Незаметно для себя я погрузился в беззаботный сон, лишенный сновидений.

Мир сдвинулся. Казалось, все поднимается и падает. Четкое ощуще­ние движения, а потом металлический лязг быстро вывели меня из моей дремоты. Я двигался, мой стол куда-то ехал. Вся стеклянная посуда, которая перемещалась вместе со мной, издавала мелодичное позвякиванье. Насколько я помнил, все эти предметы были присоеди­нены к моему столу. Теперь все пришло в движение. Меня окружили голоса: высокие голоса, низкие голоса.

«Обсуждают меня», — со страхом подумал я.

Но что за странные голоса, так не похожие на все, что мне приходилось слышать! Мой стол двигался, но это было абсолютно бесшумное движение. Ни звуков скольжения, ни скрипа. Он как будто плыл.

«Так, — подумал я, — чувствует себя перо, несомое ветром».

Потом движение стола изменило свое направление. Очевидно, я двигался по коридору. Вскоре мы въехали в большой зал — эхо гово­рило о расстоянии, большом расстоянии. Качнувшись в последний раз, мой стол опустился на то, что, как подсказывал мне мой опыт, должно было быть каменным полом, но откуда он мог здесь взяться? Как я вдруг мог очутиться в пещере, о чем мне говорили мои ощущения? Будет ли наконец удовлетворено мое любопытство, или его будут раз­жигать все больше? Я ни в чем не мог быть уверен.

Последовало продолжительное обсуждение на всех языках, уже зна­комых мне. Одновременно с лязгом, раздавшимся, когда мой металли­ческий стол опустился на каменный пол, я почувствовал, как на мое плечо легла рука, и голос моего Пленителя произнес:

— Теперь ты опять получишь свое зрение, ты уже достаточно от­дохнул.

Раздался скрип и щелканье. Вокруг меня закружился водоворот цветов, вспышек света, начали появляться неясные очертания, кото­рые вскоре выстроились в определенную картину. Но это была карти­на, которую я не мог понять, картина, которая ничего для меня не выражала. Я лежал, обдумывая, что бы все это могло значить. Все молча выжидали. Потом последовал короткий, резкий, лающий вопрос.

Я услышал мягкие шаги своего Пленителя, приближающиеся ко мне.

— Ты ничего не видишь? — спросил он.

— Я вижу странную картину, — ответил я, — я вижу то, что ничего для меня не означает, какие-то волнистые линии, раскачивающиеся цветные пятна и вспышки света. Вот все, что я вижу.

Он что-то пробормотал и поспешил прочь. Я слышал, как они что-то обсуждали шепотом, потом донесся звук, который издают, соп­рикоснувшись, два металлических предмета. Вспышки света и цвета стали ярче. Все закружилось в безумном экстазе, потом остановилось — и я увидел.

Я находился в просторной пещере, не меньше двухсот футов высо­той. Длину и ширину ее я не мог определить, потому что ее стены терялись в расплывающейся мгле за пределами моего поля зрения. Помещение было гигантских размеров, в нем было что-то похожее на амфитеатр, места которого были заполнены — как бы мне их лучше назвать? — созданиями, которые могли появиться только с картинок, изображающих богов и демонов. Самый странный из всех парил в воздухе над центром арены.

Висящий передо мной шар, который, как я догадался, должен был изображать наш мир, медленно вращался, в то время как издалека его освещали лучи, подобно тому как солнечные лучи освещают нашу Землю.

Теперь наступила полная тишина. Странные создания внимательно смотрели на меня. Я так же пристально смотрел на них, хотя перед этой могущественной толпой я чувствовал себя маленьким и незначитель­ным.

Здесь были мужчины и женщины небольшого роста, которые каза­лись совершенными и были похожи на богов. Они излучали ауру чистоты и покоя. Другие тоже были похожи на людей, но у них были странные, совершенно невероятные птичьи головы, полностью пок­рытые чешуей или перьями (мне вообще трудно было понять, что это такое), и руки, человеческие по форме, но поражающие своей чешуей и когтями.

Были среди них и гиганты. Создания огромных размеров, которые возвышались, словно статуи, затмевая своих более миниатюрных соб­ратьев. Некоторые из них, несомненно, были людьми, но их размеры поражали воображение. Мужчины и женщины, или самцы и самки. И такие, которых нельзя было отнести ни к тем, ни к другим, или же к обоим сразу. Они сидели, внимательно уставившись на меня, и мое чувство неловкости все увеличивалось под их застывшими взглядами.

С одной стороны от меня сидел человек приятного вида со строгим выражением лица и высоко поднятой головой. Он сидел спокойно в окружении живых ярких цветов своей ауры, что делало его похожим на Бога, восседающего на Небесах. Наконец он заговорил, опять на непонятном языке. Мой Пленитель вышел вперед и нагнулся надо мной.

— Я вставлю эти штуки в твои уши, — сказал он, — и ты станешь понимать каждое слово, которое будет здесь произнесено. Не бойся.

Он ухватил меня за правое ухо и оттянул его кверху. Другой рукой он ввел в ушное отверстие какое-то маленькое устройство. Затем он проделал то же самое с моим левым ухом. Он повернул маленькую ручку, присоединенную к коробке, которая находилась у меня за шеей, и я услышал звуки. И вдруг я обнаружил, что могу понимать странный язык, который до этого был мне совершенно непонятен. У меня не было времени, чтобы удивляться этому чуду, я должен был слушать окружавшие меня голоса, голоса, которые я теперь понимал.

Голоса, которые я теперь различал, язык, который был мне теперь понятен. Да, но грандиозность понятий была по-прежнему недоступна моему ограниченному воображению. Я был скромным священнослу­жителем стой Земли, которую они называли «Землей дикарей», и моих представлений было недостаточно, чтобы постичь смысл того, что я теперь услышал. Мой Пленитель заметил, что я испытываю затрудне­ния, и опять поспешил ко мне.

— Что с тобой? — прошептал он.

— Я слишком плохо образован, чтобы понимать смысл того, что они говорят, за исключением простейших слов, — прошептал я в ответ. — Все, что я слышу, вообще лишено для меня смысла: я не могу ПОСТИЧЬ столь возвышенных вещей.

Лицо его выразило беспокойство, и он нерешительно подошел к какому-то служителю, одетому в великолепные одежды, который сто­ял рядом с Престолом Величайшего. Они шепотом о чем-то посовеща­лись, потом оба не спеша направились ко мне.

Я пытался следить за разговором, который продолжался вокруг меня, но у меня ничего из этого не получалось. Мой Пленитель нагнул­ся ко мне и прошептал:

— Объясни Адъютанту, в чем состоят твои трудности.

— Адъютанту? — повторил я. — Я даже не знаю, что это значит.

Никогда прежде я не чувствовал себя столь невежественным, столь непригодным, никогда не испытывал такой бесполезности всех своих усилий. Никогда прежде я не чувствовал себя настолько вышибленным из колеи. Адъютант улыбнулся мне и сказал:

— Ты понимаешь, что я тебе сейчас говорю?

— Да, сэр, понимаю, — ответил я, — но я слишком невежествен, чтобы понять, что говорит Величайший. Я не могу ПОСТИЧЬ темы разговора, все ПОНЯТИЯ, которыми вы пользуетесь, мне недоступны.

В ответ он кивнул головой и сказал:

— В этом, конечно, виноваты наши автоматические переводчики, они не настроены ни на твой метаболизм, ни на особенности твоего мозга. Но не волнуйся, Главный Хирург, которого ты называешь своим Пленителем, поработает над этим и подготовит тебя к следующей сессии. Это незначительная задержка, и я объясню это Адмиралу.

Он дружелюбно кивнул мне и зашагал к Величайшему. «Адмирал? Что значит Адмирал? — недоумевал я. — Что значит Адъютант?»

Эти слова были полностью лишены для меня смысла. Я стал ожидать развития событий. Тот, кого называли Адъютантом, приблизился к Величайшему и тихо заговорил с ним. Разговор шел очень неторопли­во и спокойно. Величайший кивнул головой, и Адъютант сделал знак тому, кого он назвал Главным Хирургом, моему Пленителю. Тот вышел вперед, и последовала оживленная дискуссия.

Наконец мой Пленитель сделал какой-то странный жест, положив свою правую руку себе на голову, повернулся и проворно направился ко мне, одновременно посылая руками какие-то знаки тому, кто нахо­дился вне поля моего зрения.

Разговор продолжался. Он шел беспрерывно. Человек очень боль­ших размеров поднялся на ноги, и у меня создалось впечатление, что они обсуждают что-то, связанное с организацией кормления. Стран­ная особа женского пола вскочила на ноги и что-то пыталась ответить. Казалось, она решительно возражает против того, что говорит этот человек. Потом с покрасневшим лицом — от гнева? — она резко села. Человек невозмутимо продолжал свою речь. Мой Пленитель подошел ко мне и пошептал:

— Ты должен презирать меня за то, что я называл тебя невежествен­ным дикарем.

Он сердито выдернул эти странные штучки из моих ушей. Быстрым взмахом руки он проделал что-то такое, что опять мгновенно лишило меня зрения. Я почувствовал, как меня поднимают, и мой стол опять двинулся из этой огромной пещеры.

И стол, и оборудование не слишком осторожно проталкивали по коридору, все время доносился скрип и щелканье металла, потом вдруг направление движения изменилось и меня охватило неприятное чувс­тво падения. С тихим звуком мой стол коснулся пола, и я предположил, что опять нахожусь в той металлической комнате, где был и раньше.

Отрывистые голоса, шелест одежд, шарканье ног. Движение сколь­зящей металлической двери — и я опять остался один со своими мыслями. Что все это значит? КТО такой Адмирал? ЧТО такое Адъютант? И ПОЧЕМУ моего Пленителя называют Главным Хирур­гом? Что ЭТО за место? Все это было слишком далеко от моего пони­мания.

Я опять лежал в этой комнате, мои щеки пылали, я испытывал общий жар. Я был совершенно подавлен тем, что так мало могу понять. По их мнению, я определенно вел себя как невежественный дикарь, тогда как по моему мнению — я был похож на яка, стоящего перед разумным человеком, к которому тот обращался, но безрезультатно. Я покрылся холодным потом, когда представил себе, какой позор я навлек на жреческую касту своей полнейшей неспособностью что-нибудь понять. Я чувствовал себя УЖАСНО!

Так я лежал, поглощенный своими страданиями, мучимый темнотой и самыми грустными мыслями, и во мне зарождалось глубокое подозрение, что для этих неизвестных людей мы ВСЕ дикари. Я лежал и покрывался испариной.

Раздался скрип открывающейся двери, и комната заполнилась хихиканьем и щебетанием. Опять эти ужасные особы женского пола! С невероятной стремительностью они опять содрали единственную зак­рывавшую меня простыню, оставив меня голым, как новорожденный ребенок. Без всяких церемоний перевернув меня на бок, они подложи­ли по всей длине моего тела какой-то холодный липкий лист и быстро перевернули на другой бок.

Когда концы простыни опять подоткнули под меня, я почувствовал резкий рывок — на мгновение мне показалось, что я полечу вверх тормашками со стола. Руки женщин подхватили меня и быстро выма­зали резкими жгучими растворами. Потом они грубо обтерли меня чем-то, что по ощущению напоминало старую мешковину.

Время продолжало тянуться. Я изо всех сил старался его подогнать, но сделать ничего не мог. Для такой затеи я был слишком обездвижен. Но вскоре на меня началась такая атака, что сначала я испугался, что меня собираются пытать.

Женщины схватили меня за руки и за ноги и стали крутить и изги­бать их, как только могли. Крепкие руки вонзились в мое тело и начали его месить, как будто я был просто куском теста. Костяшки их пальцев оставляли во мне вмятины, мне стало трудно дышать.

Мои ноги развели в стороны, и непрерывно щебечущие особы жен­ского пола стали натягивать длинные шерстяные рукава мне на ступни ног, потом на ноги до самых бедер. Меня подняли сзади за шею, так что я согнулся в талии, наклонившись вперед, и на верхнюю часть моего тела натянули какое-то одеяние, которое стянуло мне живот и грудную клетку.

На мою голову нанесли странную пену с отвратительным запахом и внезапно я услышал сильное жужжание. Источник жужжания прикос­нулся ко мне — и у меня застучали зубы — те немногие, что остались после того, как большая часть была выбита китайцами. У меня возник­ло ощущение, как будто меня остригают, как яка. Грубое обтирание — настолько грубое, что мне показалось, что с меня сдирают кожу, — и какой-то туман опустился на мою беззащитную голову.

Дверь заскользила опять, и до меня донеслись звуки мужских голо­сов. Один я сразу узнал — это был голос моего Пленителя. Он подошел ко мне и обратился ко мне на моем родном языке:

— Мы собираемся обнажить твой мозг, это не должно тебя пугать. Мы собираемся ввести электроды прямо в твой...

Слова больше ничего не значили для меня, они означали только то, что для меня опять начались страшные времена и я бессилен что-либо сделать.

Незнакомый запах распространился в воздухе. Щебечущие женщи­ны замолчали. Смолкли все разговоры. Клацнул металл о металл. По­том послышалось бульканье жидкости, и я почувствовал, как что-то острое вонзилось в мою левую руку. Меня с силой ухватили за нос и в мои ноздри втиснули какое-то непонятное круглое устройство, затол­кав его дальше до самого горла.

Я почувствовал покалывание по всему черепу, за которым внезапно последовало онемение. Появилась издающая жалобный вой ужасная машина, которая коснулась моего черепа и начала медленно обходить его вокруг. Они собираются отпилить мне верхнюю часть черепа!

Ужасные, все перемалывающие пульсации проникали в каждую клетку моего существа — у меня было ощущение, как будто каждая моя косточка вибрирует в знак протеста. Наконец — я это ясно почув­ствовал — вся верхняя часть моей головы была отрезана, за исключе­нием маленького свисающего кусочка плоти, с которым еще оставался соединенным мой череп.

Я по-прежнему испытывал ужас, но это был странный ужас, потому что, хотя я и был очень напуган, я сознавал, что сама по себе смерть не вызвала бы у меня протеста.

Теперь меня охватили ощущения, описать которые невозможно. Без какой-то видимой причины я вдруг издал протяжный звук «Ахх-хахх-хахх». Потом мои пальцы начали резко дергаться. Я ощутил жже­ние в ноздрях, казалось, я должен немедленно чихнуть — но чихнуть я не мог.

Но самое худшее было потом. Я вдруг увидел перед собой своего дедушку по материнской линии. Он был в одеянии правительственно­го чиновника. Когда он обратился ко мне, на лице его появилась добрая улыбка. Я посмотрел на него — и почувствовал удар изнутри: я не должен был видеть его. У меня не было глаз! Что за чудеса? Я удивленно вскрикнул, и видение исчезло. Ко мне подошел мой Пленитель.

— В чем дело? — осведомился он. Я рассказал ему.

— О, это не значит НИЧЕГО! — воскликнул он. — Мы только стимулировали некоторые центры твоего мозга, чтобы ты стал лучше все понимать. Мы видели, что у тебя есть способности, но тебе мешала медлительность и оцепенение, вызванное религиозными предрассуд­ками. Это не позволяло тебе открыть свой мозг. Теперь мы делаем это для тебя.

Особа женского пола ввинтила маленькие устройства в мои ушные раковины, сила, с которой она это делала, позволила бы ей ввинтить колья для палатки в каменистый грунт.

Раздался щелчок, и я стал понимать чужие языки. Я стал ПОНИ­МАТЬ весь смысл. Теперь мне был понятен смысл и назначение таких терминов, как «кора головного мозга», «продолговатый мозг», «психо­соматический» и тому подобное.

Коэффициент моих интеллектуальных способностей был увеличен — и я теперь знал, что все это значит. Но это было суровое испытание! Я был полностью обессилен. Время, казалось, остановилось.

Вокруг меня беспрерывно ходили люди. Их бесполезная болтовня не умолкала. Все это стало мне надоедать. Мне захотелось оказаться подальше от этого места с такими странными запахами, места, где мне отрезали всю верхнюю часть головы, как будто это было просто крутое яйцо. Это не значит, что мне часто доводилось видеть крутые яйца — они были для купцов и тех, у кого есть деньги, а не для бедных жрецов, питающихся тсампой.

Время от времени люди обращались ко мне, интересовались, как я себя чувствую. Чувствую ли я боль? Не кажется ли мне, что я что-то вижу? Какой цвет появляется в моем воображении?

Мой Пленитель подошел ко мне и рассказал, что мне стимулируют различные центры и что во время этого процесса у меня будут, конеч­но, возникать ощущения, которые могут меня напугать.

Напугать меня? Я все время напуган, объяснил я ему. Он рассмеялся и небрежно заметил, что в результате такой обработки мне теперь всю свою долгую жизнь придется жить одиноким отшельником, потому что мое восприятие слишком сильно обострится.

Никто никогда не будет жить со мной, сказал он, пока в самом конце моей жизни не придет ко мне молодой человек, чтобы получить от меня все знания, которыми я обладаю, и понести их дальше и в конце концов передать ни во что не верящему миру.

Наконец, когда прошла, как мне показалось, целая вечность, мой череп вернули на место. Странные металлические зажимы соединили вместе обе половинки. Мою голову обмотали полосками ткани, и я был поручен заботам женщины, которая уселась рядом со мной.

По хрусту бумаги было ясно, что вместо того, чтобы исполнять свои обязанности, она погружена в чтение. Потом я услышал мягкий удар упавшей книги, а вслед за этим до меня донеслось ритмичное посапывание женщины. Я решил, что мне тоже пора спать!

 

ГЛАВА ПЯТАЯ

 

Старый отшельник вдруг замолчал и положил руки на песок, широко растопырив пальцы. Эти чувствительные пальцы легко устанавли­вали контакт с грунтом. Какое-то мгновение он сосредоточенно молчал, потом произнес:

— Скоро к нам явится посетитель.

Молодой монах посмотрел на него ошарашенно. Посетитель? Зачем сюда приходить посетителю? И как ОН может быть в этом уверен? Не было слышно никаких звуков, никаких изменений в доносившихся сна­ружи голосах природы.

Так они просидели минут десять, подняв головы, ожидая. Вдруг ярко очерченный овал входного проема закрыла тень, и на фоне светло­го неба показалось черное пятно.

— Ты здесь, Отшельник? — послышался высокий голос. — Фуу! И почему отшельники живут в таких темных недоступных местах?

В пещеру вперевалку вошел жирный монах очень маленького роста с мешком на плечах.

— Я принес тебе немного чая и ячменя, — сказал он. — Они были предназначены для Хижины Живущего За Пределами, но ОНИ больше не нуждаются ни в чем. Не могу же я тащить всю эту тяжесть обратно.

Вздохнув с облегчением, он сбросил мешок на землю. Сам он тоже опустился на землю, видимо, испытывая большую усталость, и уселся, облокотившись спиной о стену. Как он неряшлив, подумал молодой монах, почему он не сел так, как сидим мы? Потом он сообразил: этот монах был слишком толстым, чтобы ему было удобно сидеть со скре­щенными ногами!

— Какие у тебя новости, Посланец? — мягко спросил старый от­шельник. — Как поживает Великий Мир вокруг нас? Монах тяжело вздохнул.

— Я хочу, чтобы ты помог мне избавиться от этого жира, — сказал он. — В Чакпори мне сказали, что у меня заболевание желез, но ничего не дали, чтобы мне стало лучше.

Его глаза, уже привыкшие после яркого солнечного света к сумраку пещеры, с интересом бегали вокруг.

— О! Я вижу у тебя здесь молодой человек, — сказал он. — Я слышал, что он отправился к тебе. Как его успехи? Он и в самом деле такой смышленый, как говорят?

Не дожидаясь ответа, он продолжал:

— Несколько дней назад выше прошел камнепад. Валун ударил сторожа Хижины Живущего За Пределами и сбросил его с утеса. Вот наедятся теперь грифы! — Эта мысль заставила его разразиться хохо­том. — Отшельник умер в пещере от жажды, — продолжал он. — Там были только Сторож и Вечный Отшельник — и вот он оказался замуро­ван. А нет воды — нет и жизни, ведь так?

Молодой монах молчал, думая об одиноких отшельниках. Стран­ные люди, которые чувствуют «зов» удалиться от всех контактов с ми­ром Человека.

С помощью монаха-добровольца такой «одиночка» отправляется в горы и находит там заброшенную хижину. Там он поселяется во внут­ренней комнате без окон. Его добровольный «сторож» выстраивает сте­ну так, чтобы отшельник больше никогда не мог покинуть эту келью. В стене оставляется маленькое отверстие, как раз достаточное для того, чтобы через него прошла чаша. Через это отверстие раз в двое суток ему передают чашу воды из ближайшего горного источника и горсть ячмен­ных зерен.

За все время жизни отшельника даже слабый луч света не попадает в его келью. Никогда больше он не будет ни с кем говорить и никто не заговорит с ним. Здесь всю оставшуюся жизнь он будет предаваться размышлениям, освобождая свое астральное тело от физического и от­правляясь в путешествия на далекие астральные планы.

Ни болезнь, ни изменения во взглядах не могут дать им освобожде­ния. Это может сделать только смерть. Снаружи полностью закрытой кельи живет Сторож, который ведет свое независимое существование, всегда уверенный в том, что от замурованного отшельника не донесется ни звука.

Стоит Сторожу заболеть или умереть, или же он сорвется с утеса — и отшельник тоже умирает, обычно от жажды. В этой крошечной ком­натке, никогда не отапливаемой, какой бы суровой ни была зимняя стужа, отшельник проводит свою жизнь. Чаша холодной воды каждые два дня. Холодная вода, никогда не подогретая, никакого чая, даже в самую холодную зиму вода из горного ручья, который течет прямо из-под ледника, покрывающего горные склоны. Никакой горячей пи­щи. Одна горсть ячменя каждые два дня.

Острые боли, которые вызывает голод в первые дни, когда желудок сжимается, ужасны. Но боли, вызываемые жаждой, еще страшней. Тело обезвоживается, становится почти хрупким. Из-за отсутствия пиши, воды и упражнений мышцы истощаются.

По мере того как тело потребляет все меньше воды и пиши, его обычные функции почти отмирают. Но отшельник никогда не покидает своей кельи, все, что ему приходится делать, все, что Природа ЗАСТАВ­ЛЯЕТ его делать, он делает в углу этой комнаты, где время и холод превращают его отходы в замерзшую пыль.

Зрение должно исчезнуть. Сначала оно напрягается, тщетно пыта­ясь преодолеть вечную тьму. Сначала воображение преподносит стран­ные вспышки «света», почти достоверные хорошо освещенные «сцен­ки». Со временем зрачки расширяются и мышцы глаз атрофируются, так что если бы лавина разрушила крышу, солнечный свет выжег бы глаза отшельника, точно так, как если бы в них ударила молния.

Слух становится неестественно острым. Появляются воображаемые звуки, которые терзают отшельника. В разреженном воздухе ему слы­шатся обрывки разговоров, которые прерываются тут же, как только он пытается к ним прислушаться.

Потом начинается борьба за сохранение равновесия. Он чувствует, что сейчас упадет в сторону, вперед или назад. Вскоре он начинает слы­шать свое приближение к стене. Малейшее возмущение воздуха, выз­ванное, например, поднятием руки, воспринимается как штормовой ветер.

Вскоре он начинает слышать удары своего сердца, которые кажутся пульсациями мощного двигателя. Потом приходят громкие булькаю­щие звуки движущихся внутри его тела жидкостей, испарений из внут­ренних органов, которые выбрасывают свои выделения. Его слух стано­вится настолько острым, что он слышит слабое трение мышечной ткани о мышечную ткань.

Рассудок проделывает с телом странные трюки. Его мучат эротичес­кие картины. Ему начинает казаться, что стены черной комнаты хотят его раздавить. В спертом воздухе комнаты его дыхание становится тяже­лым и затрудненным. Только раз в два дня отодвигается камень в кро­шечном отверстии внутренней стены так, чтобы могла пройти чаша воды и горсть ячменных зерен, и только через это крошечное отверстие может войти воздух, дающий жизнь. Потом оно опять наглухо закрыва­ется.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных