РАННИЕ ПОПЫТКИ СИНТЕЗА НАУКИ И МИСТИКИ

…Существует фундаментальная гармония между духом Восточной мудрости и Западной науки.

Ф. Капра

Хотя эта книга называется «Встреча науки и мистики», на самом деле их пути на протяжении большей части истории человеческой культуры не расходились: вплоть до Нового времени наука и знание рождались в лоне древних мистерий, института жречества, античной мудрости и среденевековых монастырей.

Легендарный мистик древности Гермес Трисмегист, принесший знание древнему миру, автор знаменитой «Изумрудной скрижали», щедро черпал мудрость из родников эзотерического и оккультного знания.

Книга герметических знаний «Kybalion» * (* «Kybalion» — свод герметического учения древних, приписываемый Гермесу Трисмегисту и долгие годы передаваемый из «уст в уста». Записан в начале ХХ века группой из «трех посвященных») называет Гермеса «господином мудрости и знаний», «писарем богов» и «учителем учителей», а сам «Kybalion» является древнейшим сводом и источником знаний, в котором оккультные, эзотерические и научные знания практически неотделимы.

Многие учения древности уходят своими корнями в герметизм и «секретные доктрины» Гермеса. В «Kybalion’е» * по этому поводу сказано, что сокровенная мудрость и учения Индии, Персии, Халдеи, Средиземноморья, Китая, Японии, Ассирии, всех древних мастеров, адептов и иерофантов были настоящим «праздником знания», вдохновленным Гермесом.

Наука и философия древней Греции также рождались в лоне мистических учений Гераклита, Эмпедокла, Пифагора, Платона, других греческих мудрецов, причем ныне мы знаем, что все основатели древнего знания прошли мистериальные посвящения, открывшие им путь к сокровенному, математическому, философскому и научному знанию. Именно мистерии древнего Египта и древней Греции были главным инструментом открытия «третьего глаза», и только посвященные, прошедшие инициацию смерти и рождения, получали доступ к знанию и мудрости веков.

Современная наука возникала в лоне средневековых монастырей и университетов, в которых теология и математика имели равные права. Ньютон учился на теологическом факультете колледжа святой Троицы Кембриджского университета, и «отца науки» не без оснований прочили на роль англиканского Лютера.

Основанный в XIII веке Кембриджский университет задолго до Ньютона успел прославиться именами своих выпускников и профессоров: монаха Роджера Бэкона, крупнейшего экспериментатора XIII века, считавшего математику ключом ко всему естествознанию, Джона Фишера, крупнейшего гуманиста, друга и поклонника Эразма Роттердамского, Вильяма Гильберта, знаменитого врача и физика, заложившего фундамент учения о магнетизме и электричестве. Эразм Роттердамский несколько лет прожил в одном из колледжей Кембриджа, получил здесь ученые степени бакалавра и доктора, преподавал греческий и переводил Новый Завет и сочинения Иеронима.

Нет сомнений в том, что Ньютон принес Кембриджскому университету славу крупнейшего центра науки, но верно и то, что Кембриджский университет немало дал Ньютону, ибо именно здесь он обучился богословию, логике, латинскому, древнееврейскому и греческому языкам, аристотелевской физике и космологии… Барроу увлек его математикой, Коперник — новой системой мира, Декарт — аналитической геометрией, но главным учебником жизни и величайшей из книг, источником великой правды, в котором Ньютон никогда не сомневался, была для него Библия. Мы знаем Ньютона как отца науки, но стараемся забыть, что главными занятиями его жизни были алхимия, библейская история и теологические изыскания.

Из «затхлой атмосферы» Средневековья вышли Джордано Бруно, Николай Коперник, серьезная «монашеская» наука, блеск Пизанского и Падуанского университетов, свобода и демократия вагантов, блестящие кафедры естествознания северных университетов, особенно Лейденского. Наука щедро поощрялась и финансировалась церковью, готовясь к великим астрономическим открытиям, разработке небесной механики и созданию дифференциального и интегрального исчислений. Здесь будет уместно напомнить, что большинство выдающихся ученых зарождавшейся эры Просвещения «зарабатывали» на жизнь астрологией, алхимией, герметическими и оккультными науками, часто будучи членами различных мистических орденов. До сих пор сохраняется образ ученого как «волшебника», «чудотворца», и это в каком-то смысле соответствует этим понятиям — извлечению новых миров из Ничто.

Вплоть до ХVII века пути мистики и науки практически не расходились, ученые не гнушались закладывать фундамент науки, пользуясь в равной степени логикой и эзотерикой, и лишь затем «здравый смысл» и «рационализация» вкупе с пресловутой «tabula rasa» привели к науке Нового времени, презревшей свое материнское лоно.

Встреча науки и мистики, о которой речь идет в этой книге, началась лишь в конце ХIХ — начале ХХ вв. и была во многом вызвана кризисом науки, оторвавшейся от одного из своих главных родников — мудрости веков (кстати, это и была главная причина ее кризиса).

Обращаю внимание на такой прискорбный факт, бесспорно связанный с утратой связи между наукой и мистикой в эпоху Просвещения. Если до XVII века целью науки было накоплении мудрости, постижение природного порядка и гармонической жизни в этом порядке, то с XVII века отношение человека к природе изменилось на прямо противоположное: брать, господствовать, контролировать, ставить на службу, создавать оружие судного дня. В итоге возник не просто кризис самой науки, но и угроза экологической катастрофы и гибели всего живого на земле.

Неполадки в науке Нового времени стали осознаваться лишь в конце ХIХ века, причем я имею в виду не начинающийся подрыв фундаментальных основ «нормальной» науки, а понимание ее отрыва от корней культуры и мудрости тысячелетий. Здесь важно отметить роль двух великих русских, к сожалению, незаслуженно забытых — я имею в виду Елену Петровну Блаватскую и Георгия Ивановича Гурджиева *. (* Подробно учения Блаватской и Гурджиева рассмотрены мной во втором томе монографии «Что такое мистика?») Обе эти фигуры крайне неоднозначны, противоречивы, но необычайно рельефны и, главное, символизируют попытку преодолеть пропасть, возникшую на грани веков между наукой и духовными учениями древности. Их мечты и деятельность питала вера в безграничные возможности человека и они, пользуясь весьма ограниченными возможностями науки того времени, бросили вызов официозу и научному истэблишменту своего времени, создав мощнейшие международные движения, направленные к указанному синтезу.

Очень меткую и емкую характеристику Блаватской дал Курт Воннегут: «…Мир казался ей полным чудес потому, что без чудес она жить не могла». В ее книгах много фантасмагории и мистицизма, но их целью, особенно «Тайной Доктрины» и «Разоблаченной Исиды», действительно было ознакомить Запад с учениями Востока и тем самым привлечь внимание широкой публики к непривычному и альтернативному «окну в мир».

Теософия возникла как протест против усиливающихся в XIX веке позитивистских воззрений на природу, человека и систему его ценностей. Механицизм знания, его внеморальность и абсолютность, его оторванность от «души» и «добра», его претенциозность и тоталитарность вызывали глубинный протест у многих духовидцев, разумевших, что «окончательного» и «единственно правильного» знания не существует, что сам процесс познания нельзя толковать как линейный и однонаправленный. Е. П. Блаватская не только почувствовала кризисность такого мышления, но накануне радикальных перемен в науке в чем-то предугадала современные концепции науки, принадлежащие Куну, Полани и Фейерабенду. В самой идее реинкарнации она узрела символ текучести жизни и знания, существования их бесчисленных форм, а также их единства.

Одной из целью теософского движения было «содействовать изучению наук, а также основополагающих фактов и законов, на которые опираются науки; расширять веру и знание от познанного к непо­знанному; от физического к сверхфизическому; и, в конечном счете, привести к пониманию данных человечеству духовных учений».

Е. П. Блаватская предприняла системную попытку осмысления научной и культурной роли восточных духовных доктрин и привлекла к теософскому движению огромное количество интеллектуалов, главным образом, из художественных кругов (из русских следует упомянуть Николая и Елену Рерих, создавших под ее влиянием учение Живой Этики, Анни Безант, Макса Волошина и многих других деятелей Серебряного века).

В «Тайной Доктрине» Блаватская предприняла отважный «синтез науки, религии и философии» (так гласит подзаголовок этой книги). К сожалению, ее склонность к авантюризму и профанации сильно ущемляла как ее огромный мистический дар, так и возможности указанного «синтеза». Поэтому в ее книгах содержится огромный пласт далекой от научности информации.

Надо иметь в виду, что в книгах Блаватской очень много символики и онтологии, но почти отсутствует сложный внутренний мир человека. Эпиграф к «Тайной Доктрине» («Нет религии выше истины»), как мне кажется, свидетельствует о непонимании субъективности (человечности) истины и по существу противоположен евангельскому «Я есмь путь и истина и жизнь». Тем не менее не следует огульно отбрасывать ее вклад в начавшийся на сломе веков процесс синтеза знания и духовных практик Востока. Чтение книг Блаватской — весьма серьезное занятие, требующее большой чуткости и еще большей критичности.

Наверное, невозможно перечислить все предвидения Блаватской в сфере научного знания, тем более значительные и замечательные, что сфера науки лежала далеко за пределами ее мистических переживаний и потребностей, и только гениальная интуиция может объяснить эти «несвоевременные» догадки. Вот краткая и далеко неполная выборка такого рода прозрений:

— эволюционизирующая динамичная Вселенная;

— обоснование возможности существования внеземных цивилизаций;

— предвидение находки скелета синантропа в Китае;

— кардинальное «удлинение» истории эволюции чело­века;

— единство волновой и корпускулярной теории света;

— пульсации «дыхания» (циклов) Солнца;

— возможность использования акустических волн для разрушения материалов;

— предсказание о влиянии музыки на рост растений;

— предупреждение об экологической угрозе техногенного происхождения;

— предвидение акселерации в XX веке;

— отрицание существования «пустоты» в природе («наполненность вакуума»);

— предвосхищение космологии Зельманова;

— грядущая математизация всех наук;

— сосуществование эволюции и инволюции;

— предвосхищение идеи Тура Хейердала о связях индейцев и сибирских (возможно даже — индийских) племен…

Здесь не время и не место анализировать обширное творчество Блаватской, поэтому я ограничусь несколькими цитатами из ее книг, дающими представление о направленности ее мысли:

«Наши задачи — чисто научные: мы выводим из мрака и забвения восточные знания, великие и древние, остав­ляющие за собой всё, что знает теперешняя европейская наука и чем она кичится. Наше общество подорвет и уничтожит подлую материалистическую науку, покажет всю ее глупость и несостоятельность».

«Надо бежать за истиной всюду, где только можно найти ее. Когда отдаешься добру, то всегда приходится начинать со страданий; это происходит от кажущегося бессилия помочь торжеству истины. Но посредством постепенного самоотрешения, убиения в себе всякого эгоистического чувства, мало-помалу достигается счастье. Позднее, когда мы дойдем до познания истины, то убедимся, что наши добрые усилия были гораздо успешнее, чем теперь нам кажется. В этом убеждении будет достаточная награда доброй и мужественно пройденной жизни».

«Священные книги Востока — лучший показатель величия тех, кто составлял эти книги, ибо кто был способен в позднейшие времена хотя бы приблизительно подняться до духовной высоты их религиозной мысли, до озаряющего света их философии, до ширины и чистоты их этических учений? И когда мы находим, что эти священные книги содержат в себе учения о Боге, о человеке и о Вселенной, которые все тождественны по существу, хотя и разнятся по внешним формам, неизбежным выводом отсюда является происхождение всех этих учений из единого источника. Этому единому источнику мы даем имя Божественной Мудрости, в греческом переводе Теософии».

Из ранних попыток синтеза науки и мистики следует также отметить опыт Г. Гурджиева, П. Успенского и Д. Панина.

Г. И. Гурджиева интересовали восточные методы познания в состоянии пробужденности, а также психология и физиология этого состояния. Осуждая догматизм доктринальной науки, он сформулировал собственное кредо: «Мой путь — это путь развития скрытых возможностей человека».

Его целью был синтез западного прагматизма с восточным оккультизмом. Именуя свой путь «четвертым» (после факира, монаха и йога), он настаивал на необходимости психической, эмоциональной и интеллектуальной дисциплины, глубокого и продолжительного погружения в «работу», максимальной замены «магии» психологией. Его заслуга заключается в том, что он действительно подготовил систему психологиче­ских знаний, в чем-то подобную фрейдовской или юнговской.

Cобственную деятельность он оценивал именно в таком ключе, когда писал: «В жизни человечества бывают периоды, когда массы народа начинают непоправимо уничтожать и разрушать всё то, что создавалось веками и тысячелетиями культуры. Эти периоды, в общем, совпадают с началом упадка культуры и цивилизации; такие периоды массового сумасшествия, нередко совпадающие с геологиче­скими катаклизмами, изменениями климата и тому подобными явлениями планетарного характера, освобождают огромное количество знания. Это, в свою очередь, вызывает необходимость в работе по собиранию знания, которое иначе будет утеряно. Таким образом, ра­бота по собиранию рассеянной материи знания часто совпадает с началом разрушения и крушения культур и цивилизаций».

В книге ­«Агенты разведки» Тимоти Лири приводит гурджиев­ские правила повышения уровня самосознания человека:

1. Попытайся добраться до сути событий, от которых остальные люди отмахиваются, как от таинственных и загадочных.

2. Никогда не делай чего-то только потому, что это делают другие.

3. Никогда не думай так же, как думают другие.

4. Доверяй только собственному виденью мира, а не тому, как видят его другие, да и собственному мнению доверяй не очень надолго.

Г. И. Гурджиеву принадлежит первая, хотя еще слабо разработанная, система структурирования человеческого сознания, предвосхищающая современные модели С. Грофа, Т. Лири и Р. А. Уилсона. Так же как и в современных моделях, Г. И. Гурджиев исходил из возможности личностного совершенствования (восхождения по ступеням) собственного сознания, ссылаясь при этом на древние мистические системы, в которых «есть множество намеков на высшие состояния сознания и высшие функции». Такое самоосвоение (восхождение на высшие ступени сознания) — долгий и тяжелый труд.

Важная идея Гурджиева и Успенского состояла в том, что все люди «спят», не знают подлинный мир и себя, а для того, чтобы проснуться, им необходимо овладеть духовными практиками. «Материальная реальность — сон, от которого следует пробудиться».

Гурджиеву и Успенскому принадлежит идея существования новой реальности — «четвертого измерения», пока недоступного сознанию, но скрывающего многие необъяснимые наукой явления. Мир нашего сознания как раз принадлежит этому четвертому измерению и поэтому для него нет преград и расстояний: «Оно проникает внутрь непроницаемых предметов, представляет себе строение атомов, химический состав звезд, население морского дна, жизнь народа, исчезнувшего десять тысяч лет назад».

Критикуя «нормальную» науку, П. Успенский сформулировал свое отношение к ее «стражам» следующим образом: «Профессора убивают науку точно так же, как священники убивают религию».

Книги П. Успенского «В поисках чудесного» и «Новая модель Вселенной» представляют интерес синтезом реальности тел и реальности духа, но в первой из них много элементов мистификации, впрочем, призванной пробудить сознание человека от привычной спячки. Богатая символика этих книг устарела как в отношении науки, так и мистики.

Еще один русский ученый Д. Панин * (* Этот ученый изображен в романе А. И. Солженицына «В круге первом» под именем Сологдина) пытался связать науку и мистику введенным им понятием «густот», универсальном начале как материи, так и духа. Все процессы, происходящие во Вселенной, Д. Панин трактовал в терминах сгущения-разрежения, существенно упрощая и нередко вступая в противоречие с идеями квантовой теории и теории относительности.

Из других русских мыслителей, пытавшихся синтезировать науку и мистику, я отмечу ученых и философов В. Вернадского, В. Налимова, А. Лосева и Я. Голосовкера, попытавшихся заодно разрушить тоталитарное мышление, которое принесло столько бед человечеству. Все они так или иначе занимались органичным соединением и творческим развитием духовного наследия Запада и Востока. В частности, В. Налимов ратовал за синтез всего духовного опыта человечества и за постижение глубинного смысла, «не искаженного нетерпимостью дискретного видения мира»: «И тогда синтез происходит сам собой — он становится просто неизбежной необходимостью. На каком-то уровне мышления все противоречия просто снимаются».

Из других попыток синтеза научного и мистического знания я упомяну движение антропософов, в котором видную роль играл Рудольф Штейнер, еще — работы академика В. И. Вернадского, а также получившую большую популярность в Европе деятельность бенгальского брамина Гададхара Чатттерджи, в миру известного под именем Шри Рамакришны (1836–1886), Свами Вивекананды (1863–1902), Шри Ауробиндо Гхоша (1872–1950) и других индусов, знакомивших Запад с древними мистическими учениями Востока.

Синтезу науки и мистики во многом способствовало то, что Герман Гессе провидчески назвал «паломничеством в страну Востока» — я имею в виду широко развитое европейское культурное движение по усвоению восточных философских и мистических учений, в частности дзен-буддизма *. (* Этот интерес во многом стимулирован книгами японского исследователя дзен Д. Судзуки, а также американскими писателями А. Гинзбергом и Дж. Керуаком и культурологом А. Уотсом).

Теософия Блаватской, антропософия Штейнера, «четвертое измерение» Гурджиева и Успенского, увлечение западной интеллигенции духовными движениями Востока привели к широкому движению, получившему название Нью-эйджа (буквально «новая эра»). Нью-эйдж отражает существенное изменение мировосприятия в результате духовных исканий и смешения разнородных культурных и научных традиций.

Нью-эйдж охватывает огромную сферу человеческой деятельности — от модернизации религий и философий до медицины, целительства, экстрасенсорики, мистических ритуалов, но также и науки. Одно из направлений Нью-эйджа — преодоление обострившегося разрыва между научным и мистическим мировоззрением. Понятие Нью-эйдж ввела Алиса Бейли, одна из лидеров Теософского Общества (1962), но распространение оно получило, начиная только с 80-х годов прошлого века.

Опуская мощную духовную, этическую стороны и общегуманные ценности Нью-эйджа, следует констатировать, что практика движения стала ощутимым толчком к развитию представлений о единстве науки, мистики и эзотерики. Особенно это касается методов альтернативной медицины, психотерапии и особенно холистического подхода ко всем системам человека.

Нельзя умолчать, что Нью-эйдж подвергается небезосновательной критике (а иногда бойкоту) за чрезмерный субъективизм, непроверяемость результатов, бессистемность, популизм и отсутствие глубоких научных обоснований. Тем не менее в рамках Нью-эйдж возникают серьезные течения, направленные на сохранения аутентичных традиций, системное осмысление и сопоставление многообразных философий, духовных практик и способов мышления.

Крупный вклад в синтез науки и мистики внесла аналитическая психология Карла Густава Юнга, детально рассмотренная мной в книгах «Фрейд», «Психоанализ и мистика» и «Что такое мистика?». Отсылая читателя к этим книгам, замечу, что в К. Г. Юнге сочетался глубокий аналитический ум большого ученого, огромный мистический дар и невероятная эрудиция. Результатом столь редкостного сочетания стали открытия синхронизмов, коллективного бессознательного и новый подход к архетипам. С мистическим опытом ученого можно познакомиться по его книге «Воспоминания. Сновидения. Размышления».

Пытаясь объяснить (или, скорее, описать) наблюдаемые корреляции, Юнг ввел понятие «смыслового поля», которое он отождествил с китайским Дао. В результате дискуссий К. Г. Юнга с выдающимся физиком В. Паули было предложено также описание синхронизмов в терминах четверки, содержащей две пары: пространственно-временной континуум — сохранение энергии (эта пара здесь удобнее обычного пространства-времени) и причинности — синхронистичности.

Здесь я ограничусь лишь несколькими высказываниями К. Г. Юнга, свидетельствующими о глубине его понимания тематики, рассматриваемой в этой книге:

«Сама по себе любая научная теория, сколь бы утонченной она ни была, с точки зрения психологической истины имеет меньшую ценность, нежели религиозная догма, по той простой причине, что теория обязательно высоко абстрактна и исключительно рациональна, тогда как догма выражает иррациональную сущность посредством образа».

«Зная себя как уникальное сочетание каких-то свойств, то есть в конечном счете, сознавая свою ограниченность, мы становимся способны осознать бесконечность. И только так!».

«Мифологическое сознание способно перешагнуть всё это, но научное знание не может себе этого позволить. Для разума вся эта мифология — чистая спекуляция. Но для души она целебна и существование наше без этого стало бы плоским и бледным. И нет никаких оснований так себя обкрадывать».

«Это четырехмерный континуум, который не является ни «временем», ни «пространством». Только сознание, которое схватывает часть этого мира, испытывает обособленный кусок, который ему приходится встретить и оставить позади себя как историю, то есть как процесс, будто бы протекающий во времени и не имеющий места в пространстве».

«Факты свидетельствуют, что определенные идеи существуют почти повсеместно, во все времена».

«"Физическое" — не единственный критерий истины. Существуют ведь еще душевные истины, которые с точки физической не могут быть ни объяснены, ни доказаны, ни оспорены».

«Тот факт, что религиозные высказывания нередко даже противоречат физически засвидетельствованным явлениям, оказывает самостоятельность духа по отношению к физическому восприятию и известную независимость душевного опыта от физических данностей. Душа есть автономный фактор, а религиозные высказывания суть исповедания души, зиждущиеся в конечном счете на бессознательных, т. е. трансцендентальных процессах. Последние недоступны физическому восприятию, но доказывают свое присутствие соответствующими исповеданиями человеческой души».

«Я делаю следующий шаг, рассматривая изречения Священного Писания в качестве высказываний души, и при этом подвергаю себя риску быть обвиненным в психологизме. Хотя высказывания сознания могут оказаться обманом, ложью и иным самоволием, с высказываниями души этого случиться не может никак: они, указывая на трансцендентные по отношению к сознанию реальности, всегда делают это главным образом через нашу голову… Поэтому их следует рассматривать не только как объекты, но и как субъекты, подчиняющиеся собственным законам».

«Если человеческая psyche и являет собой нечто, то это нечто должно быть столь невообразимо сложным и безгранично разнообразным, что к нему невозможно приблизиться с позиций психологии инстинкта. Я могу лишь с изумлением и трепетом вглядываться в глубины и высоты нашей психической природы. Ее внепространственный универсум таит несказанное изобилие образов, которые накапливались в живом организме в течение миллионов лет».

Несколько слов о работах О. Шпенглера. Они знамениты не только идеей «заката Европы», но глубоким анализом связи научных взглядов с мировоззренческими установками, свойственными той или иной культуре. «…Не может быть сомнений, перед нами полная идентичность в последних основаниях формы физики с математикой, религией и большим искусством» *. (* О. Шпенглер, Закат Европы, т. 1, с. 518).

Фактически О. Шпенглер впервые поставил проблему парадигмальности знания, развитую в современной наукологии. Вся история науки свидетельствует об огромной роли комплекса бессознательных предпосылок и культурных установок на «формы физики»: «С этой точки зрения нет разницы между католическим и материалистическим природосозерцанием, они говорят одно и то же разными словами… Современная механика есть точь-в-точь слепок с христианских догматов (там же, с. 499).

К числу новых наук, находящихся на стыке науки и мистики, относится возникшая в конце 60-е гг трансперсональная психология, основы которой заложены в работах известных психологов и психотерапевтов А. Маслоу, С. Грофа, А. Уотса, М. Мерфи, Э. Сутича. Своими предшественниками основатели этой науки считают У. Джеймса, составившего первую научную энциклопедию «многообразия религиозного опыта», а также отца аналитической психологии К. Г. Юнга, обогатившего психологию культурными, мифологическими, религиозными и мистическими аллюзиями.

Лидерами современной трансперсональной психологии являются С. Гроф, К. Уилбер, А. Минделл, С. Крипнер, Р. Уолш, Ч. Тарт, М. Мерфи, книги которых переведены на русский язык. В России также создан институт трансперсональной психологии под руководством В. В. Майкова. Широкую известность получило изучение медитации такими учеными как Р. Уолш, Д. Шапиро и М. Мерфи. Взгляды большинства из них обобщены мной в книгах «Психоанализ и мистика», «Сознание-бытие», «Что такое мистика?» и «Эволюция души: новое сознание». В основе трансперсонального подхода лежит холистический подход к сознанию как манифестации мирового духа *. (* Подробнее см. С. Гроф, «Холотропное сознание», изд-во АСТ, 2002).

Трансперсональная психология предлагает совершенно новый взгляд на психическое здоровье и патологию, обеспечивая интегральный, многоаспектный подход к человеку. Трансперсональные переживания обладают особым терапевтическим потенциалом, имеют огромное значение для творчества, эстетического и этического развития.

Трансперсональная психология изучает сознание в широком спектре его проявлений: уровни сознания, высшие состояния сознания, множественность состояний сознания, развитие интуиции, творчества, личностные ресурсы, парапсихологические и экстрасенсорные феномены. Она опирается на целостное видение человека в перспективе его духовного роста, мировые духовные практики и традиции, разнообразные способы самопознания и психотерапии, такие как медитация, холотропное дыхание, телесно-ориентированная психотерапия, терапия искусством, работа со сновидениями, активное воображение, самогипноз и др.

Трансперсональная психология признает не только наличие трансперсональных переживаний и трансперсонального опыта, но и возможность доступа к новой информации через каналы еще не вполне обозначенной «мировой информационной сети» (Космическое Сознание, Вселенский Разум или Пустота).

Трансперсональные переживания, преодолевающие пространственно-временные барьеры, следует рассматривать как манифестации Универсального Разума или Космической Пустоты.

Новая картография человеческой психики Т. Лири и С. Грофа так или иначе учитывает мистические идеи, связанные с человеческим сознанием.

Кеннет Уилбер является наиболее ярким представителем интегральной психологии, которая стремится объединять достижения различных психологических теорий, в том числе психологии развития, эволюционной психологии, глубинной психологии и когнитивных наук, а также трансперсональной психологии и мистических учений Востока и Запада. Написанные им шестнадцать книг о духовности, психологии и науке переведены в двадцати странах. Он считается создателем интегрального подхода, основателем Интегрального университета в Денвере и ведущим теоретиком трансперсональной психологии в мире. Интегральный университет — это исследовательский центр по изучению научных и социальных вопросов в рамках интегрального и нередукционистского подходов к миру. Задача К. Уилбера — найти каждой из них свое место в общей картине человеческого знания. Можно сказать, что многочисленные работы К. Уилбера — своеобразный путеводитель по путям и тайнам духовной жизни.

К числу интегральных мыслителей, кроме Кена Уилбера, относят Шри Ауробиндо, Жана Гебсера, Клэр Грейвз, Эрвина Ласло, Джорджа Леонарда, Майкла Мёрфи, Уильяма Ирвина, Харидаса Чаудхури, Георга Фейерштейна.

Термин «интегральная психология» введен Индрой Сеном, учеником Шри Ауробиндо, основавшим школу интегральной йоги. Хотя это понятие известно с 40-х годов, книга «Интегральная психология: психологическая система Шри Ауробиндо», была опубликована Международным центром образования Шри Ауробиндо только в 1986 году.

Дальнейшему развитию интегральной психологии во многом способствовал Харидас Чаудхури, предложивший триаду принципов уникальности, взаимосвязанности и трансценденции, соответствующих личностной, межличностной и надличностной сферам человеческого опыта.

Согласно Кену Уилберу, интегральный подход отвергает редукционизм (то есть упрощение какого-то феномена до одного из своих аспектов). При этом в интегральной психологии рассматриваются не только западные психологические модели, затрагивающие доличностные и личностные стороны психологии, но и совокупная восточная мудрость с ее подчеркиванием надличностных уровней развития.

Многочисленные поклонники Кена Уилбера ставят его в один ряд с Аристотелем, Хайдеггером, Ницше или Уайтхедом, а его книги называют «наиболее значительными из когда-либо опубликованных книг». Автор «Мировых религий» Хьюстон Смит недавно заявил: «Никто — даже К. Г. Юнг — не сделал так много, как К. Уилбер, для того чтобы западная философия открылась к проверенным веками прозрениям традиций мировой мудрости. Медленно, но верно, книга за книгой, Кен Уилбер закладывает основы подлинной психологии Востока-Запада».

Работая в рамках нового сознания, Уилбер примиряет между собой различные конфликтующие подходы, пытаясь сделать их согласующимися друг с другом и приводя к «ориентирующим обобщениям». Синтез Уилбера и есть феноменология всего человеческого знания на уровне «ориентирующих обобщений» или сети смыкающихся заключений. По его собственному мнению, система, которую он предлагает, вмещает самое большое количество ориентирующих обобщений из разных областей человеческого познания, являясь одной из первых правдоподобных мировых философий, синтезирующих Восток и Запад, Север и Юг.

Кен Уилбер выяснил, что разные формы психотерапии обращаются к разным уровням спектра человеческого сознания и попытался, во-первых, устранить границы между ними и, во-вторых, продвинуться за их пределы. Тем самым им предпринята грандиозная по своим масштабам попытка преобразования сознания человека в направлении «предельного состояния сознания» в рамках холистического подхода.

Еврейская традиция синтеза двух ветвей знания развивалась в рамках Каббалы, представляющей собой одновременно мистическое течение в иудаизме и метод раскрытия единой управляющей мирозданием силы (Творца). Однако, сами приверженцы научного подхода к Кабалле отрицают связь Каббалы с мистикой и рассматривают ее как науку, основанную на повторяемых экспериментах.

Каббала исследует мироздание, включая его начало и конец, процесс формирования и общее устройство, движение в целом и каждой его детали в частности. Каббала предлагает свою методику исследования мира и развития способностей человека. Предметами исследования Каббалы являются:

— возникновение мироздания, включая неживую, растительную, животную природу и человека;

— течение, функционирование и конечную цель всего процесса развития;

— возможность вмешательства человека в этот процесс (антропологический аспект);

— кругообороты жизни — существуют ли они, и как они взаимосвязаны между собой;

— возможность включения земной жизни в высшую форму, в которой мы существуем до рождения и после смерти;

— источники наук, искусства, культуры — всего, что связанно с языком, с поведением человека, их корни и причины их реализации именно в таком виде.

Известными приверженцами научного подхода к Кабалле являются Йегуда Ашлаг (Бааль Сулам), рав Кук, Михаил Лайтман, Вадим Розин *. (* О Рабби Ашлаге говорят как о человеке, которому мистика была знакома так же, как Эйнштейну физика). Здесь очень важно подчеркнуть, что иудейским каббалистам с давних времен было известно, что время, пространство и движение не суть неизменные постоянные, а являются функцией энергии.

С позицией наиболее энергичного защитника научного подхода к Кабалле Михаэля Лайтмана можно познакомиться по его книге «Суть науки Каббала».

Систематическое изучение Каббалы связанно с именем Ари (XVI-й век) и с бурным развитием хасидизма. Ари заложил основы научного подхода к Каббале, систематизировав учение и изложив его не в виде аллегорий, как было принято до него, а виде точных формулировок и определений.

Йегуда Ашлаг и равви Кук первыми начали использовать слова «наука» и «мудрость» в отношении к Каббале. В статье «Суть науки Каббала» Йегуда Ашлаг следующим образом определил науку Каббалы: «Причинно-следственный порядок нисхождения духовных корней, подчиняющийся постоянным и абсолютным законам, которые связаны между собой и направлены на одну возвышенную цель, называемую «раскрытие Творца Его творениям в этом мире».

В 16-ти томах «Талмуд эсер асфирот» Йегуда Ашлаг создал логически-символическую систему, интерпретирующую метафизический смысл мира, а также связи между материальной и духовной сферами. Эти связи разъясняются как серия последовательных превращений от первого акта творения до знакомого нам мира.

В комментариях к осуществленному им первому переводу книги «Зогар» с арамейского на иврит рабби Ашлаг привел диаграммы, поясняющие процесс эволюции сефирот и касающиеся всех сфер реальности. Важно подчеркнуть широкую эрудицию равви во многих областях науки. Его труды впечатляют огромным набором фактов о строении Космоса в сочетании с усиленным подчеркиванием роли и назначения человека в нем.

«Мы являемся свидетелями важной перемены, происшедшей с тех пор в мире: наука, которая всегда была заведомым и непримиримым врагом всех религий, стала теперь помощницей и союзницей Каббалы».

Методику Каббалы, основанную исключительно на личном опыте, обычно называют «наукой получения» («Хохмат а-Каббала»). Главное отличие этой методики от научного метода познания состоит в том, что, изучая духовные объекты, человек должен стремиться уподобиться этим духовным объектам, их свойству добра и власти над своими желаниями. Когда человек изучает математику, он не должен становиться похожим на треугольник или круг. Но, когда он изучает Каббалу — должен уподобиться тому, что изучает!

Методика Каббалы — методика индивидуального совершенствования каждого. Она стремится к тому, чтобы любой человек относился ко всему обществу, как к единому целому, потому что в этом единстве он достигает слияния с Творцом. Таким образом, методика Каббалы является индивидуальной, но приводит она к всеобъемлющему результату.

Так, скажем, изучая структуру мироздания, человек изучает то, как высшие корни нисходят и постепенно раскрываются сверху вниз, от альтруистических (верхних) свойств к эгоистическим (нижним). Этот путь называется в Каббале «порядком нисхождения миров, парцуфим и сефирот». В Кабалле любому качеству духа соответствует аналогичное качество материи.

Вместе с с тем Михаил Лайтман склонен идентифицировать каббалу с точными, естественными науками, а Яков Свирский считает ее «духовным катализатором нового мировоззрения, конструктивным образом сочетающего в себе достижения самой передовой научной и философской мысли».

Против научного подхода к Каббале возражают некоторые представители иудаизма, причем главное возражение вызывает отрыв от ортодоксальности, поскольку последователи научного подхода к Каббале полагают, что мировоззрение Каббалы сочетается с любой религией.

Об отношении физиков к науке Кабаллы свидетельствует, например, высказывание профессора С. Капицы, сына знаменитого нобелевского лауреата: «Я не исключаю, что настанет время, когда рядом будут стоять десять томов теоретической физики Ландау и шесть классических томов Каббалы».

Профессор Алан Вольф, доктор наук в области теоретической физики и известный популяризатор квантовой физики полагает, что Каббала — это важне ший источник знаний о происхождении мира.

Профессор Джефри Сатиновер, преподававший теоретическую физику в Йельском университете и психологию в Гарвардском университете, полагает, что, хотя Каббалу нельзя назвать наукой в полном смысле слова, тем не менее, это система точных знаний: «Я полагаю, что, с одной стороны, Каббалу нельзя назвать наукой, поскольку понятие “наука” очень строго определенное. Вместе с тем, изучая Каббалу, я обнаружил, что взгляды великих каббалистов на удивление точные и выверенные. Они создали методики и строгую технику изменения природы человека».

Кстати, не только Каббала — многие мистические теории называют себя научными, хотя гораздо правильнее было бы назвать их, как и Каббалу, наукообразными или наукоподобными. Претендуя на познание разных аспектов реальности, мистика часто имеет дело с «запредельным» или «тонким» миром и пользуется не логикой или причинно-следственными связями, но духовными практиками и приемами «расширения сознания». О воспроизводимости результатов или количественных методах речь практически не идет по причине отсутствия соответствующих объектов, свойств и необходимой статистики. Но это отнюдь не означает, что мистика — это полная ненадежность, абсолютная непредсказуемость, наивность или инфантильная фантазия, потому что мудрецы всех времен в той или иной мере были мистиками.

Самое большое заблуждение материалистов и рационалистов состоит в том, что только «научная методология может обеспечить познание»: наука — только одно из «окон в мир» и, как мы увидели, во многом подвержена «слишком человеческому».

Если говорить о новой парадигме, синтезирующей физические и мистические идеи, то к закладке ее фундамента причастны преимущественно ученые разных специальностей — физики, биологи, кибернетики, психологи. В последнее время инициативу в синтезе науки и мистики всё больше захватывают физики. Два наиболее ярких примера — Фритьоф Капра и Джеффри Чу.

Физик и философ Фритьоф Капра в своих книгах «Поворотный пункт», «Необычная мудрость: разговоры с замечательными людьми», «Дао физики» рассмотрел кризис современной науки и пути выхода из него посредством изменения научной парадигмы — целостности, системности, новых критериев научности, нового понимания научного закона, субъекта и объекта науки. Ф. Капра пишет, что зерно «Дао физики» посеял в нем именно В. Гейзенберг, который также поддержал развиваемые в книге идеи.

Многие ученые, работающие в области квантовой теории, считают, что мировоззрение современной физики приближается к мистическому. Так, Ф. Капра сравнил главные черты новой физической парадигмы (нового мышления в науке) с мистическими интуициями:

— Приоритет целого над частным (холизм), а не частного над целым, как это было в классической науке.

«Осознание единства и взаимной связи всех вещей и событий и восприятие любого феномена как проявления фундаментальной целостности — еще одна важнейшая общая черта всех восточных мировоззрений. Можно сказать даже, что это — самая сущность этих мировоззрений, да и вообще любых мистических традиций. Все сущее — это взаимозависимые, неразделимые и вместе с тем преходящие паттерны одной и той же высшей реальности». Бог есть целое.

— Замена структуры процессом: любая структура, которую мы наблюдаем, есть проявление лежащего в ее основе процесса: процесс первичен, паттерн — вторичен, то, что мы наблюдаем, представляет собой динамические паттерны, беспрерывно переливающиеся друг в друга — постоянный танец энергии.

Свидетельствует Дж. Нидем: «В то время как европейская философия склонна находить реальность в веществе, китайские философы склонны находить ее во взаимосвязях».

«Мышление, основной категорией которого является процесс, в высшей степени присуще восточным мистическим традициям. Чем больше изучаешь тексты индуистов, буддистов и даосов, тем очевиднее становится, что мир они представляют как движение, поток, перемены. И именно образ космического танца Шивы, в процессе которого непрерывно сотворяются и растворяются все формы, открыл мне глаза на параллели между современной физикой и восточным мистицизмом».

— То, что мы наблюдаем, зависит от того, как мы на это смотрим. Наблюдатель является участником изучаемого процесса (В. Гейзенберг). По Гейзенбергу, невозможно говорить о природе, не говоря одновременно с этим о себе. Представление о Вселенной как машине сменилось картиной взаимосвязанного динамического целого, части которого взаимозависимы и должны мыслиться как паттерны космического процесса. В описание естественных явлений должна явным образом входить эпистемология — описание процесса познания.

«Идея процесса познания как неотъемлемой части человеческого понимания реальности хорошо известна каждому, кто изучает мистицизм. Мистическое знание никогда не достигается отстраненным, объективным наблюдением: оно непременно предполагает полное участие наблюдающего, всего его существа… мистики в глубокой медитации достигают состояния, когда различие между наблюдателем и наблюдаемым исчезает полностью, субъект и объект сливаются в единое целое».

— В природе нет фундаментальных сущностей. Фундамент любого знания зыбок и склонен к постепенному разрушению. Прогресс понимания — это смена парадигм. Его не однажды приходилось переделывать, а несколько раз — разрушать полностью. Каждая крупная научная революция начиналась с того, что из-под ног ученых уплывал именно фундамент науки. Грядущей науке не потребуется твердой основы, на которой должен строиться храм знаний, и мы сможем заменить метафору храма метафорой сети. Подобно тому, как мы видим окружающую нас реальность как сеть отношений, наши описания (понятия, модели, теории) также образуют взаимосвязанную сеть, отражающую наблюдаемые явления. В такой сети не будет ничего первичного или вторичного, как не будет и никакого фундамента.

«Между тем отказ признать какие-либо фундаментальные сущности — вполне обычное явление в восточной философии, особенно в буддизме».

— Перед угрозой ядерного холокоста и опустошения нашей естественной среды обитания нам необходимо радикально изменить методы и системы ценностей, на которые опираются наука и технология. Необходим переход от философии доминирования и контроля над природой к философии сотрудничества и ненасилия.

Но именно такое отношение к природе и миру присуще всем духовным традициям, особенно — Индии и Китая. Прекрасно сказали об этом мудрецы древнего Китая: «Кто следует естественному порядку, тот следует потоку Дао».

— Описание природы может быть только приблизительным. Всё бесконечное множество естественных явлений в природе взаимосвязаны, поэтому чтобы дать полное объяснение хотя бы одному из них, наблюдатель должен знать и понимать все остальные, что явно немыслимо; исследуя природу, мы вынуждены оборвать часть связей этого явления с остальным миром, а это неизменно приводит к приблизительному описанию реальностей. Все научные понятия и теории ограничены и приблизительны. Наука никогда не обеспечивает полного и определенного понимания.

«Прекрасно сознавая сущностную взаимосвязанность всех аспектов Вселенной, мистики понимают, что объяснить нечто означает в конечном счете показать, как это нечто связано со всем остальным. Поскольку же это невозможно, мистики часто настаивают на том, что ни одно отдельно взятое явление невозможно объяснить полностью. Поэтому обычно они стремятся не к объяснению чего-то, а к прямому, неинтеллектуальному переживанию единства всех вещей».

Из современных физических теорий ближе всего к стыку науки и мистики стоит созданная около тридцати лет назад модель бутстрапа («зашнуровки)» известного американского физика-теоретика Джеффри Чу. Она создана как альтернатива теории кварковой структуры микрочастиц Мюррея Гелл-Манна, но в ней все элементарные частицы (адроны) в определенном смысле являются «равно фундаментальными» и «состоят друг из друга», то есть при достаточной высокой энергии способны к взаимным превращениям. Так вот, модель бутстрапа имеет много общего с даосскими, индуистскими и буддийскими концепциями строения вещества.

Как и в этих концепциях, «шнуровочный» подход Джеффри Чу, хотя относится к описанию адронов, констатирует взаимосвязь «всего со всем», предлагая рассматривать мир состоящим не из кирпичиков материи, а в виде единой мировой сети.

По мнению некоторых физиков, Джеффри Чу своей теорией бутстрапа сделал революционный шаг в физике XX века, объединив в физике частиц квантовую механику и теорию относительности в новую теорию, которая знаменует собой радикальную ломку всех западных представлений о фундаментальных науках.

Согласно этой модели, реальность — не сумма фундаментальных кирпичиков материи, но, скорее, сеть отношений, и в конечном счете в этой взаимосвязанной паутине вообще нет никаких частей. Вещи существуют в силу их взаимосогласованных отношений, и вся физика должна быть выведена из единственного требования — чтобы все составляющие были согласованы друг с другом, самосогласованны: «Что бы мы ни назвали "частью", это фактически всего лишь паттерн, который обладает некоторой устойчивостью и только поэтому привлекает наше внимание».

Важной стороной модели бутстрапа является сочетание в ней физического и философского (мировоззренческого подходов) — модель в равной мере относится к элементарным частицам и к системе знаний как сети отношений без каких-либо фундаментальных принципов мироустройства.

Материальная Вселенная в модели Д. Чу выглядит как динамическая паутина взаимосвязанных событий. Ни одно из свойств любой части этой паутины не является фундаментальным: все они вытекают из свойств других частей, и всеобщая согласованность их взаимосвязей определяет структуру всей «паутины».

То, что философия бутстрапа не признает никаких фундаментальных сущностей, делает ее, по мнению Ф. Капры, одной из глубочайших философских систем Запада, хотя основана она на идеях восточной философии и мистики. Именно для буддистской школе махаяны характерны воззрения на природу как на паутину взаимоотношений без каких-либо фундаментальных сущностей.

Все части этой мировой сети представляют собой относительно устойчивые паттерны подобно тому, как в системе знаний преобладают привязанные к своему времени «карты местности». Подобно тому, как мы видим окружающую нас реальность как сеть отношений, наши описания (понятия, модели, теории) также образуют взаимосвязанную сеть, отражающую наблюдаемые явления. Соответственно, природные явления описываются сетью понятий, среди которых ни одно не является более фундаментальным, чем любое другое.

Если нас устраивает приблизительное понимание природы, то мы можем описывать избранные группы явлений, пренебрегая другими, менее существенными. Так можно объяснить многие явления, используя для этого немногие другие, и в результате понять различные аспекты природы приблизительно, не ставя себе задачи понять всё сразу.

Наука больше не нуждается в твердой основе, на которой должен строиться храм знаний, и мы сможем заменить метафору храма метафорой сети.

Согласно этой парадигме, все научные понятия и теории носят ограниченный и приблизительный характер, а наука в целом не дает полного и окончательного понимания феномена, но только ограниченное и приблизительное описание реальности.

Серьезным ударом по механистическому мышлению стала теория биолога и биохимика Руперта Шелдрэйка, изложенная в его революционной книге «Новая наука жизни». Автором показана неспособность классической науки решить ключевые проблемы эволюции видов, генетики, инстинктивных и более сложных форм поведения. По теории Р. Шелдрэйка, жизнь несводима к химическим реакциям и известным процессам и ее понимание требует прорыва знаний за пределы известных законов и полей.

Я обращаю внимание на ширящиеся попытки разработки альтернативных способов получения знания, предпринимаемых самими учеными-естественниками. Традиция, заложенная некогда горным инженером Э. Сведенборгом, продолжается ныне очень большим количеством ученых, например, Фритьофом Капрой, Джеффри Чу, Джоном Арчибальдом Уилером, Роджером Пенроузом, Дитером Цее, Дэвидом Дойчем, адептом «Ведической науки Махариши» С. Хаджелином, внесшим заметный вклад в современную теорию струн. Квантовыми подходами к парапсихологии занимаются не только психологи с мировыми именами, но и такой известный физик, как лауреат Нобелевской премии Б. Джозефсон.

К этому можно добавить аксиологические и прагматические компоненты науки, махизм, стимулировавший Эйнштейна, антропные принципы, «метафизическую веру» Г. Вейля, «субстанциализацию» математических символов и структур, физику самоорганизующихся систем, физику хаоса, а также нефизические работы выдающихся физиков ХХ века.

Здесь я хочу также перечислить имена некоторых других ученых и писателей, способствовавших синтезу мистики и науки: Д. Бом, Дж. Уилер, X. фон Дитфурт, Д. Икеда, Р. А. Уилсон, К. Уилсон, К. Уилбер, К. Прибрам, Ч. Тарт, М. Талбот, К. Ринг, Д. Лилли, Д. С. П. Сираг, Д. Сарфатти, К. Кастанеда, О. Рейзер *. (* С состоянием указанной проблемы можно познакомиться по книгам Фритьофа Капры «Дао физики» (1975) и «Поворотный пункт» (1982), Лоренса Ле-Шана «Медиум, мистик и физик» (1974), Артура Янга «Рефлексивная Вселенная» (1976) и «Геометрия смысла» (1976), Итцака Бентова «Выслеживание дикого маятника» (1977), Гарри Зукава «Мастера танца У-Ли» (1979), Ника Герберта «Наука о разуме: азбука физики сознания» (1979), Фреда Вольфа «Квантовый скачок» (1981), Экхарта Толле «Сила момента сейчас», Мастера Сии «Найти Потерянный рай», «Трансформация сознания» и «112 способов умереть», С. Хокинга, Р. Пенроуза «Природа пространства и времени», Д. Бома (D. Bohm, «Wholeness and the Implicate Order», 1980).

Из русскоязычных авторов здесь следует указать В. Ю. Ирхина, М. И. Кацнельсона («Крылья Феникса» и «Уставы небес»), М. Заречного («Квантово-мистическая картина мира»), С. И. Доронина («Квантовая магия»), И. В. Чусова («Записки физика-экстрасенса», «Кванты и религия»).

Из научных публикаций сошлюсь, прежде всего на работы М. Б. Менского (Человек и квантовый мир (странности квантового мира и тайна сознания), Фрязино: Век 2, 2005; Успехи физических наук, 2000, т. 170, № 6, с. 631–648; 2001, т. 171, № 4, с. 459–462; Вопросы философии, 2004, № 6, с. 64-74), а также на серию работ, опубликованных в журнале «Успехи физических наук», 2001, т. 171, № 4 и 2003, т. 173, № 12 (статьи А. И. Липкина, А. М. Пилана, А. Д. Панова, И. З. Цехмистро, М. А. Попова).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: