Из инквизиционных протоколов доминиканского патера Жан-Петро Бариби 5 страница

— Господи спаси и помилуй! — воскликнул Лукас.

Мне тоже было не по себе, но делать было нечего. Особые времена требуют особых действий, сказала бы Лесли. Я игнорировала шокированный взгляд Лукаса и прижала нож к внутренней стороне руки, приблизительно на десять сантиметров выше кисти. Не особо нажимая, я провела им наискось по белой коже. Вообще-то это должен был быть пробный порез, но он получился глубже, чем я ожидала. Тонкая красная линия быстро расширялась, и оттуда стала капать кровь. Боль и неприятное жжение появились через секунду. Тонкой, но непрерывной струйкой кровь стекала в чашку в дрожащих руках Лукаса. Отлично.

— Режет кожу, как масло, — сказала я под впечатлением. — Но Лесли так и говорила: убийственно острый нож.

— Отложи его, — потребовал Лукас, который выглядел так, будто его прямо сейчас стошнит. — Черт побери, ты очень смелая, настоящая Монтроуз. Верная нашему семейному девизу…

Я хихикнула.

— Да, это у меня наверняка от тебя.

Улыбка у Лукаса получилась кривой.

— Неужели совсем не больно?

— Конечно, больно, — сказала я и покосилась на чашку. — Уже хватит?

— Да, этого должно хватить. — Лукас подавил рвотный позыв.

— Открыть окно?

— Не надо. — Он поставил чашку рядом с хронографом и сделал глубокий вдох. — Остальное просто. — Он потянулся за пипеткой. — Мне нужно капнуть всего три капли твоей крови в оба эти отверстия. Видишь: тут — под крохотным Вороном и знаком Инь-Янь, потом повернуть колесико и переключить рычаг. Так, готово. Слышишь?

Во внутренностях хронографа начали двигаться сразу несколько шестеренок, послышались щелчки, стук и жужжание, казалось, воздух потеплел. Рубин коротко вспыхнул, потом шестеренки остановились, и все стало, как раньше.

— Жутко, правда?

Я кивнула и попыталась игнорировать гусиную кожу, которая покрыла все мое тело.

— Значит ли это, что в этом хронографе теперь есть кровь всех путешественников во времени, кроме Гидеона? И что произойдет, если и его кровь будет внесена в хронограф?

Я сложила несколько раз носовой платок Лукаса и прижала его к ране.

— Даже если не учитывать, что никто этого точно не знает, эта информация строго конфиденциальна, — сказал Лукас. Постепенно краска возвращалась на его лицо. — Каждый Хранитель должен принести клятву, стоя на коленях, ни с кем, кроме членов ложи, не говорить об этой тайне. Поклясться своей жизнью.

— О!

Лукас вздохнул.

— Но… Эй! Я питаю слабость к нарушению клятв. — Он показал на маленький выдвижной ящичек в хронографе, украшенный двенадцатиконечной звездой. — Точно известно, что таким способом заканчивается некий процесс внутри хронографа и что-то упадет в этот ящичек. В предсказаниях речь идет об эссенции под двенадцатиконечной звездой или даже о Камне мудрости. Прециозы ^[8] объединятся, в воздухе появится запах времени, и один останется навечно.

— Это и есть вся тайна? — спросила я разочарованно. — Опять расплывчато и запутанно.

— Ну, если взять все указания, то можно получить весьма конкретный результат. Вылечит любую заразу и немощь, обещание сбудется под двенадцатиконечной звездой — правильно примененная, это субстанция должна быть в силе вылечить все болезни человечества.

Это звучало уже намного лучше.

— Это окупило бы все усилия, — пробормотала я, имея в виду секретность, граничащую с сумасшествием, принятую у Хранителей и их сложные правила и ритуалы. В таком случае можно даже было простить их важничанье. Такое чудотворное лекарство можно было и подождать пару сотен лет. И за то, что он все узнал и вообще сделал возможным, граф Сен-Жермен заслужил уважение и признание. Если бы он только не был таким неприятным типом…

— Люси же и Пол сомневаются, что Камень мудрости — это действительно то, во что мы должны верить, — сказал Лукас, будто читая мои мысли. — Они говорят, тот, кто в состоянии убить своего прапрапрадеда, не обязательно имеет своей целью благополучие всего человечества. — Он прочистил горло. — Кровь больше не идет?

— Еще немного, но уже меньше. — Я подняла руку вверх, чтобы ускорить процесс. — И что мы теперь будем делать? Может, я попробую эту штуку?

— Боже мой, это же не автомобиль, чтобы совершать пробную поездку, — сказал Лукас, ломая руки.

— Почему нет? — спросила я. — Разве это не было нашей идеей?

— Ну… — сказал он и покосился на толстый фолиант, который принес с собой. — Ты вообще-то права. Так мы сможем убедиться, что все правильно, даже если у нас не слишком много времени. — Внезапно он заторопился. Он наклонился и стал листать Хроники. — Нам нужно проследить, чтобы не выбрать какую-нибудь дату, когда здесь проходило заседание. Чтобы ты не ввалилась посреди него. Или чтобы ты не встретила одного из братьев Вилльеров. В этом зале они провели много часов, элапсируя.

— А можно ли встретить леди Тилни? Одну? — У меня снова было озарение. — Лучше всего когда-нибудь после 1912 года.

— Умно ли это? — Лукас листал фолиант. — Мы же не хотим усложнить ситуацию еще больше, чем сейчас.

— Но мы не можем упустить наши редкие шансы, — воскликнула я, помня, что мне настойчиво внушала Лесли. Я должна использовать любую возможность и прежде всего — задавать вопросы, так много, как только можно. — Кто знает, когда представится следующий случай! В сундуке может быть и что-то другое, и тогда я, может быть, вообще никогда не смогу этого сделать. Когда мы с тобой встретились первый раз?

— Двенадцатого августа 1948 года, в двенадцать часов дня, — сказал Лукас, поглощенный чтением Хроник. — Я этого никогда не забуду.

— Правильно. И чтобы ты этого никогда не забыл, я запишу для тебя, — сказала я, в восторге от собственной гениальности.

На блокнотном листке я нацарапала:

Для лорда Монтроуза — важно!!!

12 августа 1948 года, 12 часов дня.

Алхимическая лаборатория.

Приходи один.

Гвендолин Шеферд

Я резко вырвала листок и сложила его несколько раз. Дедушка поднял голову от фолианта.

— Я мог бы послать тебя в 1852 год, 16 февраля в полночь. Леди Тилни там элапсирует, прибыв из 25 декабря 1929 года, 9 утра, — бормотал он. — Несчастная, она даже не могла провести Рождество дома, в уюте. По крайней мере, они ей дали с собой керосиновую лампу. Послушай, тут написано: 12.30. Леди Тилни возвращается из 1852 года в хорошем настроении; при свете керосиновой лампы она связала крючком двух поросят для благотворительного крещенского базара, который в этом году проходит под девизом «Сельская жизнь». — Он повернулся ко мне. — Вязанные поросята! Можешь себе представить? Существует опасность, что она получит самый большой шок в своей жизни, когда ты внезапно возникнешь из ничего. Ты действительно готова рискнуть?

— Она будет вооружена только крючком для вязания, а они сверху закруглены, если я правильно помню. — Я наклонилась над хронографом. — Значит, сначала год. 1852. Я должна начать с М, правильно? MDCCCLII. А февраль по кельтскому календарю — это три, нет, четыре…

— Что ты делаешь? Мы сначала должны перевязать твою рану и еще раз хорошо всё обдумать.

— На это у нас нет времени, — сказала я. — День… это вот этот рычаг, да?

Лукас вполоборота смотрел на меня испуганными глазами.

— Не так быстро! Все должно быть очень точно выставлено, иначе… иначе… — Он опять выглядел так, как будто его сейчас стошнит. — И никогда не держи крепко хронограф, иначе ты унесешь его с собой в прошлое. И тогда ты не сумеешь вернуться!

— Как Люси и Пол, — прошептала я.

— Для надежности выберем окно всего в три минуты. Возьми 12.30 до 12.33, в это время она уже сидит и мирно вяжет поросят. Если она спит, не вздумай ее будить, а то она еще инфаркт получит…

— Как будто это не было бы записано в Хрониках? — перебила я его. — Леди Тилни производит впечатление крепкого человека, она не упадет в обморок.

Лукас отнес хронограф к окну и поставил за портьеру.

— Мы можем быть уверенными, что тут не будет мебели. Да, и не надо закатывать глаза. Тимоти де Вилльер однажды так неудачно приземлился на стол, что сломал себе ногу!

— А если леди Тилни как раз здесь стоит и мечтательно смотрим в ночное небо? О, не смотри на меня так, дедушка, это была шутка.

Я мягко отодвинула его в сторону, присела на корточки перед хронографом и открыла клапан над рубином. Он был как раз по размеру моего пальца.

— Подожди! Твоя рана!

— Мы можем перевязать ее и через три минуты. Увидимся, — сказал я, глубоко вдохнула и прижала палец к иголке.

Знакомое головокружение охватило меня и в тот момент, когда вспыхнул красный свет, а Лукас произнес: «Но я хотел еще…», все передо мной исчезло.

~~~

Хроники Хранителей

18 декабря 1745 года

В то время, когда армия якобитов^[9] якобы уже подошла к Дерби и двигается дальше на Лондон, мы переехали в нашу новую штаб-квартиру и надеемся, что слухи о 10 000 французских солдатах, присоединившихся к Молодому Претенденту, красавчику принцу Чарли,^[10] окажутся несостоятельными, и мы в городе мирно отпразднуем Рождество. Для нас, Хранителей, трудно представить себе более подходящее место, чем старинный дом в Темпле, ибо и тамплиеры были хранителями великих тайн, их церковь видна из наших окон, а их катакомбы соединены с нашими.

Официально мы будем здесь заниматься нашими делами, но здесь же будет предоставлено жилье адептам, послушникам и гостям, а также слугам, кроме того будет оборудовано несколько лабораторий для занятий алхимией.

Мы очень рады, что лорду Аластеру не удалось испортить отношения между графом и принцем Уэльса, распространяя клевету (см. Протокол от 2 декабря), и мы сумели благодаря протекции Его Величества приобрести этот комплекс зданий.

Сегодня в Зале Дракона произойдет торжественная передача тайных документов, принадлежавших графу, членам Внутреннего круга.

Отчет: сэр Оливер Ньютон, Внутренний круг.

Глава четвертая

Мне понадобилось несколько секунд, чтобы привыкнуть к другому освещению. Зал освещала одна керосиновая лампа, стоящая на столе. В ее теплом скупом свете я разглядела симпатичный натюрморт из корзинки, нескольких клубков шерсти, чайника с войлочным чехлом и чашки, расписанной розами. А еще — леди Тилни, мирно вязавшую сидя на стуле, которая, увидев меня, опустила руки. Она была намного старше, чем в нашу первую встречу, ее рыжие волосы поседели и явно подверглись химической завивке, они были сложены в простенькую прическу. И тем не менее она сохранила величественную неприступную осанку, точно как моя бабушка. Она даже не сделала попытки закричать или — боже упаси! — кинуться на меня с крючком в руке.

— С Рождеством! — сказала она.

— С Рождеством, — ответила я, несколько растерявшись. На какую-то долю секунды я не знала, что делать дальше, но тут же взяла себя в руки. — Не надо бояться, мне не нужна кровь или что-то в этом роде. — Я вышла из-за шторы.

— С кровью все уже давным-давно решилось, Гвендолин, — сказал леди Тилни с легким упреком, как будто я должна была это точно знать. — Я уже спрашивала себя, когда же ты появишься? Присядь. Хочешь чаю?

— Нет, спасибо. У меня, к сожалению, всего пару минут. — Я подошла еще на шаг ближе и протянула ей записочку. — Эту бумагу должен получить мой дедушка, чтобы… ну, чтобы все произошло так, как произошло. Это очень важно.

— Понимаю. — Леди Тилни взяла записку и совершенно спокойно развернула ее. Она вообще не выглядела удивленной.

— Почему вы ждали меня? — спросила я.

— Потому что ты мне сказала, чтобы я не пугалась, когда ты появишься у меня. К сожалению, ты не сообщила, когда это произойдет, поэтому я уже много лет жду, что ты меня все-таки испугаешь. — Она тихо засмеялась. — Но вязание поросят оказывает сильное успокаивающее воздействие. Если честно, от скуки очень легко заснуть.

Я собиралась уже вежливо произнести «Но это же для благотворительных целей», но вдруг заметила корзинку, и вместо этого непроизвольно выпалила «Ой, какие хорошенькие!». Они были действительно хорошенькими. Намного больше, чем я себе представляла, размером с большую мягкую игрушку и выполнены очень правдиво.

— Возьми себе одного, — сказала леди Тилни.

— Правда? — Я подумала о Каролине и залезла рукой в корзину. Игрушки были мягкие и пушистые.

— Ангора и кашемир, — сказал леди Тилни с гордостью. — Только я использую эту шерсть. Остальные берут овечью, но она колючая.

— Э-э-э, да. Спасибо. — Прижав розового поросенка к груди, я попыталась собраться с мыслями. На чем мы остановились? Я откашлялась. — Когда мы встретимся в следующий раз? Я имею в виду — в прошлом?

— Это был 1912 год. Если смотреть от меня, то это будет не следующий раз. — Она вздохнула. — Это было волнующее время…

— О черт! — У меня в животе снова появилось чувство, которое бывает на американских горках. Какого черта мы не выбрали более длинный промежуток времени? — Ну, тогда вы знаете больше меня, — торопливо сказала я. — У нас нет времени на подробности, но… может, вы дадите мне хороший совет на будущее?

Я отступила на пару шагов, выйдя из круга света от лампы и приблизясь к окну.

— Совет?

— Да! Что-нибудь вроде «Избегай чего-то-там…»? — Я ожидающе смотрела на нее.

— Чего? — Леди Тилни точно так же ожидающе смотрела на меня.

— А я откуда знаю? Чего мне надо избегать?

— В любом случае — бутербродов с вяленым мясом и прямого солнечного света, это плохо для цвета лица, — энергично сказала леди Тилни и тут же исчезла.

Я снова была в 1956 году.

Бутерброды с вяленым мясом! Бог ты мой! Лучше бы я спросила, кого мне надо избегать, а не чего. Но было уже поздно. Возможность была упущена.

— Господи, а это что такое? — почти закричал Лукас, увидев поросенка.

Да, еще и это: вместо того чтобы извлечь как можно больше пользы из каждой секунды, чтобы получить информацию от леди Тилни, я, как ненормальная, бросилась к розовой игрушке.

— Вязаный поросенок, дедушка, ты же видишь! — сказала я невыразительно, разочарованная собственным поведением. — Ангора и кашемир. Остальные используют овечью шерсть…

— Во всяком случае, наш тест сработал, — сказал Лукас, качая головой. — Ты научилась пользоваться хронографом, и мы можем договориться о встрече. В моем доме.

— Это было слишком коротко, — пожаловалась я. — Я ничего не успела узнать.

— Ну… как-никак ты получила… э-э-э… свинью, а леди Тилни не получила инфаркт. Или получила?

Я беспомощно покачала головой.

— Конечно нет.

Лукас завернул хронограф в бархатное покрывало и отнес обратно в ларь.

— Давай я тебя утешу: зато у нас достаточно времени, чтобы проскользнуть обратно в подвал и разработать дальнейшие планы, пока мы будем ждать обратного прыжка. Понятия не имею, как мы будем выкручиваться, если Картрелл, этот пьянчужка, проспался.

Я была почти в эйфории, когда в конце концов оказалась в своем времени. Ладно, с вязаным поросенком (я запихнула его в сумку) получилось, наверное, не слишком эффективно, но со всем остальным мы с Лукасом отлично управились. Если только в сундуке действительно хронограф, нам не нужно было больше полагаться на удобный случай.

— Какие-нибудь особые события? — поинтересовался мистер Марли.

Дайте подумать: все время после обеда я ковала со своим дедушкой конспиративные планы, несмотря на запрет мы внесли мою кровь в хронограф, в следствие чего я отправилась в 1852 год, где у меня состоялась секретная встреча с леди Тилни. Ну ладно, это было не слишком секретно, но точно запрещено.

— Лампочка иногда мигала, — сказала я. — И я выучила французские слова.

Мистер Марли наклонился над журналом и действительно записал своим аккуратным мелким почерком следующее: 19.43, Рубин вернулась из 1956 года, там выполняла домашние задания, лампочка мигала. Я подавила смешок. О да, порядок превыше всего. Наверняка он родился под созвездием Девы. Ужасно только, что было уже так поздно. Я надеялась, что мама не отправит Лесли домой раньше, чем я вернусь.

Но мистер Марли, похоже, никуда не спешил. Как будто испытывая мои нервы он очень медленно навинчивал колпачок на ручку.

— Я и сама могу найти выход, — сказала я.

— Нет, вам нельзя, — сказал он испуганно. — Я провожу вас до лимузина. — Мистер Марли захлопнул журнал и встал. — И я должен завязать вам глаза. Вы же знаете.

Со вздохом я позволила ему повязать мне на глаза черный шарф.

— Я так и не могу понять, почему я не должна знать дорогу в эту комнату. — Если не считать, что я ее уже давно знала.

— Потому что так написано в Хрониках, — сказал мистер Марли, в голосе которого слышалось удивление.

— Что? — воскликнула я. — Мое имя есть в Хрониках и там написано, что я не должна знать дорогу? Когда?

Сейчас в голосе мистера Марли явно звучало недовольство.

— Конечно, там не значится ваше имя, иначе все эти годы другой Рубин, ну, я имею в виду, конечно, мисс Шарлотту… — Он откашлялся и замолк; я только слышала звук открывающейся двери. — Позвольте? — спросил он, взял меня за руку и вывел в коридор.

Я не видела его, но была уверена, что он опять покраснел, потому что у меня появилось чувство, как будто я стою возле обогревателя.

— Что точно написано там обо мне? — спросила я.

— Прошу прощения, но я действительно не могу… я и так слишком много сказал.

По его тону можно было понять, что он изо всех сил старается сдержаться, наверное, сжимая кулак, по крайней мере, той руки, что была свободна. И этот тип — потомок опасного Ракоци?! Сейчас умру от смеха!

— Ну, пожалуйста, Лео! — сказала я, вложив в голос все дружелюбие.

— Сожалею, но от меня вы больше ничего не узнаете.

Позади нас захлопнулась тяжелая дверь. Мистер Марли отпустил мою руку, чтобы запереть ее, на что ему потребовалось по моему ощущению десять минут. Я постаралась выгадать немного времени, взяв быстрый темп. Что, надо сказать, с завязанными глазами не так просто. Мистер Марли снова схватил меня за руку, что было хорошо, потому что без проводника в этом лабиринте я бы тут же разбила себе лоб о стену. Я решила еще немного подлизаться к мистеру Марли, на будущее не помешает. Может, он позже поделится со мной информацией.

— А вы в курсе, что я вашего предка лично знаю? — Еще точнее, я даже его сфотографировала, но показать фото мистеру Марли, конечно, не могла, он бы сразу наябедничал, что я брала с собой в прошлое запрещенные предметы.

— Действительно? Завидую вам. Барон, говорят, был впечатляющей личностью!

— О да, весьма впечатляющей! — Чистая правда. Жуткий старик-наркоман. — Он спросил меня о Трансильвании, но, к сожалению, я не смогла ему ничего рассказать по этому поводу.

— Да, ему, наверное, очень сложно жить в изгнании, — сказал мистер Марли, и тут же выдал пронзительной «Ух!»

Крыса, подумала я и в панике сорвала повязку с глаз. Но не крыса заставила мистера Марли закричать. Это был Гидеон. С более длинной, чем сегодня до обеда, щетиной, но с невероятно горящими глазами. И невозможно, бессовестно, непостижимо красивый.

— Это всего лишь я, — сказал он, улыбаясь.

— Я вижу, — сказал мистер Марли недовольно. — Вы меня ужасно испугали.

Меня еще больше. Моя нижняя губа снова начала дрожать, и я вонзила в нее зубы, чтобы удержать. Дурацкая губа!

— Вы можете идти домой, я отведу Гвендолин к машине, — сказал Гидеон и, как будто это было само собой разумеющимся, протянул мне руку.

Я нацепила на лицо маску высокомерия (насколько хорошо это можно сделать с прикушенной нижней губой — наверное, я выглядела, как бобр. Но высокомерный бобр все-таки.) и проигнорировала его руку.

— Нельзя, — сказал мистер Марли. — Мне поручено, довести мисс… О-о-о-о! — Он с ужасом смотрел на меня. — О, мисс Гвендолин, почему вы сняли повязку? Это против правил.

— Я думала, это крыса, — сказала я и бросила мрачный взгляд на Гидеона. — В чем я не так сильно и ошиблась.

— Видите, что вы наделали, — сказал обвиняющим тоном мистер Марли, обращаясь к Гидеону. — Я даже не знаю, что я сейчас… по протоколу… и если мы…

— Не наложите в штаны, Марли. Идем, Гвенни, мы уходим.

— Вы не можете… я настаиваю, чтобы… — заикался мистер Марли. — И… и… и вы в отношение меня неправомочны… э-э-э… я хотел сказать не уполномочены давать распоряжения.

— Так идите донесите на меня!

Гидеон схватил меня за руку и потащил вперед. Сначала я хотела сопротивляться, но поняла, что только потеряю еще больше времени. Скорее всего, мы стояли бы здесь до завтра и дискутировали. Так что я позволила себя тянуть и бросила мистеру Марли извиняющийся взгляд через плечо.

— До свидания, Лео.

— Да, вот именно. До свидания, Лео, — сказал Гидеон.

— Это… это не останется без последствий, — лепетал мистер Марли вслед, а его голова светилась в сумеречном коридоре, как сигнал маяка.

— Да-да, у нас уже поджилки от страха трясутся. — Гидеону, казалось, было безразлично, слышит ли его мистер Марли. — Идиот-карьерист!

Я подождала, когда мы свернем в следующий коридор, вырвала руку и ускорила шаг, почти перейдя на бег.

— Какие-то олимпийские амбиции? — спросил Гидеон.

Я резко повернулась на каблуках.

— Что ты хочешь? — Лесли бы гордилась, услышав мое шипение. — Я действительно спешу.

— Я хотел еще раз убедиться, что ты действительно услышала мои утренние извинения. — Из его голоса полностью исчезла ирония. Зато из моего нет.

— Да, я действительно их услышала, — фыркнула я. — Что не значит, что я их приняла.

— Гвен…

— Перестань, тебе не надо еще раз говорить, что я тебе нравлюсь. Ты мне тоже нравился, ты в курсе? Очень нравился. Но это все в прошлом. — Я побежала по винтовой лестнице вверх так быстро, как могла. В результате, добравшись до верха, я дышала с большим трудом. Больше всего мне хотелось повиснуть на перилах, чтобы отдышаться. Но я не могла позволить себе такую слабость. Тем более, что Гидеон вообще не запыхался. Так что я помчалась дальше, пока он не схватил меня за руку и не заставил остановиться. Я вздрогнула, поскольку его пальцы задели рану на руке. Она снова начала кровить.

— Это нормально, что ты меня ненавидишь, правда, для меня это не проблема, — сказал Гидеон, глядя при этом мне прямо в глаза. — Но я узнал кое-что такое, что вынуждает нас держаться вместе — тебя и меня. Чтобы ты… чтобы мы вышли живыми из этой заварушки.

Я попыталась освободиться, но его хватка стала только сильнее.

— И что же такого ты узнал? — спросила я, хотя мне хотелось вскрикнуть от боли.

— Я еще точно не знаю. Но очень может быть, что я ошибался в отношение Люси и Пола. И поэтому так важно, чтобы ты… — Он запнулся, отпустил меня и посмотрел на свою ладонь. — Это кровь?

Черт! Сейчас самое главное — не выглядеть застигнутой врасплох.

— Ничего страшного. Порезалась сегодня утром в школе о край бумаги. Ну, а чтобы не отвлекаться от темы: до тех пор, пока ты это кое-что, которое ты узнал, не специфицируешь (боже, как я гордилась, что вспомнила это слово!), я не собираюсь держаться с тобой вместе.

Гидеон опять попытался схватить меня за руку.

— Это выглядит серьезной раной. Дай я посмотрю… а еще лучше — идем к доктору Уайту. Может быть, он еще не ушел.

— Это, видимо, должно означать, что ты не собираешься уточнять, что именно ты узнал. — Я удержала его на расстоянии вытянутой руки, чтобы он не мог рассмотреть мою рану.

— Потому что я сам еще не уверен, как это следует понимать, — сказал Гидеон. И точно так же, как Лукас, продолжил, впадая в отчаяние: — Мне нужно больше времени!

— Да, кому не нужно? — Я двинулась с места. Мы уже были возле ателье мадам Россини, а оттуда было уже рукой подать до выхода. — Пока, Гидеон. Мы увидимся, к сожалению, завтра.

Тайно я ждала, что он меня опять остановит, но он не стал. Он даже не пошел за мной. И хотя я умирала от желания знать, какое выражение у него сейчас на лице, я не обернулась. Было бы глупо — у меня слезы опять лились по щекам.

Ник ждал меня в дверях дома.

— Наконец-то! — сказал он. — Я хотел уже начать без тебя, но мистер Бернхард сказал, что надо тебя подождать. Он испортил сливной бачок в голубой ванной комнате и заявил, что должен там сколоть кафельную плитку, чтобы добраться до бачка. Тайную дверь мы закрыли на засов изнутри. Хитро?

— Очень хитро!

— Но через час вернутся леди Ариста и тетя Гленда, и они наверняка скажут, что он должен отложить ремонт до завтра.

— Значит, нам надо поспешить. — Я коротко притянула его к себе и поцеловала в рыжую растрепанную макушку. На такое всегда должно быть достаточно времени. — Ты же никому ничего не рассказал?

Ник посмотрел на меня слегка виновато.

— Только Каролине. Она так… ну, ты знаешь, что она всегда чувствует, когда в воздухе витает какая-то тайна, и как настойчиво она умеет расспрашивать. Но она никому не расскажет и поможет нам отвлечь маму, бабушку Мэдди и Шарлотту.

— В первую очередь Шарлотту, — сказала я, больше сама себе.

— Они все в столовой. Мама пригласила Лесли остаться на ужин.

В столовой все как раз вставали из-за стола. Это означало, что бабушка Мэдди пересаживалась в свое кресло у камина, чтобы поднять ноги, а мистер Бернхард и мама убирали со стола. Все обрадовались, увидев меня, то есть, все, кроме Шарлотты. А может, она сумела хорошо спрятать свою радость.

Ксемериус раскачивался, вися на люстре, и кричал:

— Ну наконец-то ты появилась! Я как раз собирался умереть со скуки!

Хотя воздух вкусно пах едой и мама сказала, что оставила для меня кое-что теплым, я геройски заявила, что не голодна, так как поужинала в Темпле. Мой желудок свело судорогой от этой лжи, но я не могла терять время на то, чтобы его успокоить.

Лесли ухмыльнулась мне.

— Карри получилось изумительно. Я никак не могла перестать есть. Тем более что моя мама в настоящий момент переживает ужасную фазу экспериментирования, и ту макробиотическую дрянь, что она готовит, не ест даже наша собака.

— Для этого ты выглядишь слишком… э-э-эм… скажем, упитанной, — сказала Шарлотта язвительно.

Из ее заплетенных волос выбились несколько прядей и очень выигрышно обрамляли лицо. Непостижимо, как человек может быть таким красивым и таким подлым.

— Хорошо тебе. Я бы тоже хотела, чтобы у меня была собака, — сказала Каролина Лесли. — Или какой-нибудь другое домашнее животное.

— Ах, у нас же есть Ник, — сказала Шарлотта. — Это почти как будто у нас есть обезьянка.

— Не забудь про себя, настоящая гадкая ядовитая паучиха, — сказал Ник.

— Малой, держи пять, — прокаркал Ксемериус с люстры и захлопал лапами. — Отлично парировал.

Мама помогала мистеру Бернхарду составить посуду в кухонный лифт.

— Ты же знаешь, Каролина, что это не получится, пока тетя Гленда страдает от аллергии на шерсть животных.

— Мы могли бы завести голого землекопа,^[11] — сказала Каролина. — Всё лучше, чем ничего.

Шарлотта раскрыла рот, но потом закрыла, очевидно, ей не пришло в голову ничего противного на тему голого землекопа.

Бабушка Мэдди, уютно устроившись в кресле и выглядевшая сонной, показала на свою круглую розовую щечку:

— Гвендолин, поцелуй бабушку! Это ужасно, как редко мы стали видеться. Сегодня ночью ты опять мне снилась, и я тебе сразу хочу сказать, что приятным этот сон не был…

— Давай ты расскажешь мне позже? — Я поцеловала ее в щеку и прошептала на ухо: — Можешь мне помочь держать Шарлотту подальше от голубой ванной комнаты?

Морщинки бабушки Мэдди стали еще глубже, она подмигнула мне. В один момент сонливость как ветром сдуло.

Мама договорилась сегодня вечером встретиться со своей подругой. Сегодняшнее настроение у нее было намного лучше, чем в последние дни — никаких озабоченных взглядов или подчеркнутых вздохов. К моему удивлению она не возражала против того, что Лесли останется немного дольше. Она даже не стала нас нагружать лекцией об опасности ночных поездок на автобусе. Более того, Нику было разрешено помогать мистеру Бернхарду при починке якобы поломанного сливного бачка, вне зависимости от длительности ремонта. Только Каролине не повезло: ее отправили в постель.

— Но я же хочу увидеть, когда сун… сливной бачок разберут, — ныла она и даже выдавила слезу, когда мама не смягчилась.

— Я тоже уже иду в кровать, — сказала Шарлотта Каролине. — С хорошей книжкой.

— «В тени Вампирского холма!» — выдал ее Ксемериус. — Она уже на четыреста тринадцатой странице, на том месте, где молодой, хоть и неживой, Кристофер Сент-Ив наконец-то затаскивает в постель красавицу Мэри Лу.

Это меня развеселило, я глянула в сторону Ксемериуса, который неожиданно слегка смутился.

— Я клянусь, я прочел пару строк, — сказал он и спрыгнул с люстры на подоконник.

Бабушка Мэдди тут же использовала заявление Шарлотты.

— О, дорогая! А я думала, ты составишь ненадолго мне общество в музыкальном салоне, — сказала она. — Я бы с удовольствием сыграла в «Скраббл».

Шарлотта закатила глаза.

— В прошлый раз мы должны были тебя исключить из игры, потому что ты настаивала на том, что существует слово ухокот.

— Да, оно действительно существует. Это кот с ушами. — Бабушка Мэдди поднялась и повисла на руке Шарлотты. — Но я не настаиваю, пусть оно сегодня не считается.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: