О ПОПУЛЯРНЫХ СРЕДСТВАХ ИЗБАВЛЕНИЯ ОТ НИЗКОЙ ЗАРАБОТНОЙ ПЛАТЫ

§ 1 Самое простое средство, какое только можно вообразить, поддержания заработной платы трудящихся на желаемом уровне, — установление ее в законодательном порядке, в сущности, это и является целью, достичь кото­рую стремятся создатели различных, в разное время полу­чивших и по-прежнему получающих распространение планов перестройки отношении между рабочими и нани­мателями рабочей силы Вероятно, никто и никуда не предлагал, чтобы размер заработной платы был постоянно фиксированным и оставался совершенно неизменным, так как интересы всех участвующих сторон часто требуют, чтобы заработная плата изменялась. Но кое-кто выдвинул предложения установись твердый минимальный уровень заработной платы, предоставив конкуренции определять ее изменения выше этого уровня Другой проект, нашед­ший много защитников среди рабочих лидеров, состоит в создании советов, в Англии получивших название «местные промышленные советы», во Франции — «conseil des prudkommes» («посреднические советы») и др. В та­кие советы входили бы делегаты от рабочих и пред­принимателей, которые, собравшись на конференцию, до­говаривались бы относительно нормы заработной платы и с помощью правительственной власти провозглашали бы эту норму обязательной как для предпринимателей, так и для рабочих Основой для таких соглашений должны служить не состояние рынка рабочей силы, а естественная справедливость Совет должен обеспечить, чтобы рабочие получали справедливую заработную плату, а капитали­сты — справедливую прибыль.

Однако есть люди (но это, скорое, филантропы, инте­ресующиеся положением трудящихся, нежели сами тру­дящиеся), которые с подозрением относятся к вмешатель­ству власти в трудовые соглашения, они боятся, что вме­шательство закона будет опрометчивым и невежественным. Эти люди убеждены в том, что две стороны, участвующие в таких соглашениях и имеющие противоположные интересы, в попытках привести эти интересы к равновесию посредством переговоров между своими представителями, ведущихся на основе принципов справедливости при от­сутствии какого-либо формальною правила для определе­ния того, что является справедливым, лишь усугубят имеющиеся между ними разногласия, вместо того чтобы устранить их. Нотою, чего нельзя добиться юридическими санкциями, эти люди хотят осуществить при помощи санк­ции нравственных Они полагают, что каждый предприни­матель должен платить достаточную заработную плату, и, если предприниматель не делает этого по собственной воле, его следует принудить к выплате таких заработков силой общественного мнения, причем мерилом достаточно­сти заработной платы являются личные взгляды этих лю­дей или то, что они считают мнением общественности Думаю, что я верно представил здесь значительною часть мнений, существующих по данному вопросу.

В своих замечаниях я хочу ограничиться принципи­альной стороной всех этих предложений, не принимая во внимание практические трудности, какими бы серьезными на первый взгляд они пи казались. Я буду исходить из того предположения, что при помощи того или иною из этих планов заработную плату можно было бы поддержи­вать на уровне более высоком, нежели тот, до которого она доведена действием конкуренции. Это предположение равносильно заявлению о том, что заработная плата будет иметь норму, превышающую тот максимум, который только можно допустить при имеющемся объеме капитала и предоставлении работы всем трудящимся. Ибо ошибочно предполагать, будто бы конкуренция попросту снижает за­работную плату. В равной мере она является и тем сред­ством, которое способствует росту заработной платы. В тех случаях, когда имеется определенное число безработных, эти безработные, если только их не содержат за счет благо­творительности, вступают в конкурентную борьбу за полу­чение работы, и заработная плата падает, но в тех случаях, когда все лишившиеся работы нашли себе занятия, зара­ботная плата, даже в условиях полнейшей свободы конку­ренции, не будет более сокращаться. Относительно природы конкуренции имеют хождение странные представления. По видимому, некоторые люди воображают, что действие конкуренции как бы безгранично что конкуренция про­давцов может понизить цены, а конкуренция работников свести заработною плату почти до нуля или же до неко­торого неопределенного минимума. Ничто не может быть более необоснованным, чем это представление. Конкурен­ция может, снизить цепы на товары только до того уровня, который побуждает достаточное число покупателей при­обрести эти товары, а заработную плату конкуренция может уменьшить только до того уровня, при котором всем работникам представится возможность получить некото­рую долю при распределении фонда заработной платы. Если заработки снизятся ниже этого уровня, то часть ка­питала останется неиспользованной вследствие нехватки работников; в таком случае со стороны капиталистов нача­лась бы контрконкуренция, и заработная плата стала бы расти.

Итак, мы видим, что. когда размер заработной платы устанавливается конкуренцией, весь существующий фонд заработной платы распределяется среди всего трудящегося населения, поэтому, если бы при помощи закона или об­щественного мнения удалось бы установить заработную плату на более высоком уровне, некоторые работники остались бы без занятия, а поскольку в намерения филан­тропов вовсе не входит, чтобы эти оставшиеся без работы люди голодали, их необходимо обеспечить посредством вынужденного увеличения фонда заработной платы — посредством принудительного сбережения. Установление минимального уровня заработной платы ни к чему но при­ведет, если не будет положения, предусматривающего предоставление работы или по меньшей мере заработков всем, кто обратится с просьбой о предоставлении того или другого. Соответственно такое положение всегда является частью данного плана и совместимо с мнениями большего числа людей, чем те, кто одобрил бы либо юридический, либо нравственный минимум заработной платы. В народе распространена склонность смотреть на изыскание рабо­ты для всех бедняков как на обязанность богатых людей или государства. Если моральное влияние общественного мнения не побуждает богатых людей ограничивать свое потребление настолько, чтобы сберечь средства, достаточ­ные для предоставления всем беднякам работы за «прием­лемые заработки», то предполагается, что государство обязано установить с этой целью налоги — местные или общенациональные. Таким образом, соотношение между трудом и фондом заработной платы было бы изменено в пользу рабочих не за счет ограничения численности насе­ления, а за счет увеличения капитала.

§ 2. Если бы это предъявляемое к обществу требование могло быть ограничено сроком жизни нынешнего поколе­ния; если бы необходимо было только обязательное накоп­ление, достаточное для обеспечения существующего числа людей постоянной работой за хорошую плату, то такое предложение не имело бы более ревностного сторонника, чем автор этих строк. Общество состоит по преимуществу из людей, живущих физическим трудом; и если общество, г. е. трудящиеся, предоставляет свои физические силы для того, чтобы обеспечить отдельным лицам возможность пользоваться роскошью, то трудящиеся должны сохранять за собой право устанавливать налоги на эту роскошь в интересах общественной пользы; среди же этих интересов самым главным является поддержание жизни народа. Поскольку никто не несет ответственности за то, что по­явился на свет, то для обеспечения средств, достаточных для существования всех уже живущих людей, никакие денежные жертвы, принесенные теми, кто имеет более, чем достаточно, не являются чрезмерно большими.

Но совершенно иное дело, когда тех, кто создал и накопил капитал, призывают воздержаться от потребления до тех пор, пока они не предоставят пропитание и одежду не только всем, кто существует ныне, но и всем, кому ныне живущие или их потомки сочтут возможным дать жизнь. Признание и исполнение подобного обязательства устранило бы все препятствия, стоящие на пути увеличе­ния численности населения — как положительные, так и предупредительные; ничто не мешало бы населению начать увеличиваться с максимальной скоростью; и так как естественное увеличение капитала происходило бы, в са­мом лучшем случае, не быстрее, чем прежде, то для покрытия возрастающего дефицита налоги должны были бы увеличиваться такими же гигантскими темпами, как и населенно. Разумеется, была бы предпринята попытка требовать работы в обмен на вспомоществование. Но опыт показал, какого рода работы следует ожидать от людей, живущих за счет общественной благотворительности. В тех случаях, когда плата дается не за работу, а работа изобретается для оправдания платы, неэффективность тру­да несомненна: заставить поденщиков работать по-настоящему, не имея права увольнять их. практически возможно лишь при помощи плети. Можно, конечно, придумать, как устранить это возражение[9]. Средства из собранного за счет налогообложения фонда можно было бы распространять по всему рынку рабочей силы, как, по-видимому, наме­реваются поступить сторонники droit аи travail (права на труд) во Франции, — не предоставляя любому безработно­му права требовать вспомоществования в каком-то кон­кретном месте пли у определенного должностного лица. В этом случае сохранялось бы право увольнять -отдельных работников; правительство обеспечивало бы создание до­полнительных рабочих мест только в случае их нехват­ки, сохраняя за собой, подобно другим работодателям, право выбора своих работников. Но как бы эффективно ни трудились работники, растущее население не смогло бы, как мы столь часто отмечали, расширять производ­ство в соответствующей пропорции; излишек продукта, остающийся после того, как все были бы накормлены, со­ставлял бы все меньшую и меньшую долго по отношению ко всему продукту и к населению; и поскольку населенно продолжало бы увеличиваться в постоянной пропорции, тогда как увеличение продукта происходило бы в убываю­щей, то со временем весь этот излишек был бы поглощен; налог в пользу бедных поглотил ⁽бы весь доход страны; н те, кто платит этот налог, и те, кто живет за счет собран­ных этим налогом средств, слились бы в одну массу. И то­гда уже смертность или благоразумие стали бы сдержи­вать рост населения — причем это препятствие нельзя было бы устранить, и оно возникло бы внезапно и сразу, так как к этому времени погибло бы все, что возвышает род человеческий над муравейником пли колонией бобров.

Известные авторы в своих хорошо знакомых и впол­не доступных сочинениях указывали на эти последствия столь часто и ясно, что такого рода незнание не является более простительным для образованных людей. Вдвойне позорно, если какой-либо человек, притязающий на роль наставника общества, игнорирует эти соображения, обходя их молчанием или, упражняя свое красноречие и рас­суждая о заработной плате и вспомоществовании бедным, не только не опровергает эти доводы, а просто не принимает их во внимание.

Каждый имеет право жить. Это мы считаем само собою разумеющимся. Но никто не имеет права давать жизнь существам, содержать которых должны будут другие лю­ди. Всякий человек, намеревающийся настаивать на пер­вом из этих прав, должен отказаться от любых притязаний на второе. Если человек не может содержать даже самого себя без помощи других, то эти другие имеют право ска­зать, что не берутся содержать также и потомство, которое он физически способен произвести на свет. Однако есть множество писателей и ораторов, и в том числе людей с самыми тщеславными претензиями на возвышенность чувств, которые видят жестокосердие в том, что нищим не позволяют производить на свет наследственных нищих в самом работном доме. Когда-нибудь потомки с изумлени­ем спросят, что же это был за парод, в котором такие про­поведники могли находить горячих сторонников?

Государство могло бы гарантировать всем уже родив­шимся на свет работу с получением хорошей заработной платы. Но если государство сделает это, то оно должно ради самозащиты и во имя исполнения всех целей, для которых оно существует, поставить условие, чтобы без его согласия не рождался ни один человек. Если обыкновен­ные и добровольные побуждения к самоограничению устранены, их место должны занять другие. Необходимы будут ограничения на вступление в брак, по меньшей мере равносильные существующим [1848 г.] в некоторых гер­манских государствах, или суровые наказания для тех, кто плодит детей, будучи не в состоянии содержать их. Обще­ство может кормить нуждающихся, если берет под свой контроль их размножение, или, будучи лишено всякого нравственною чувства по отношению к несчастным детям, общество может оставить размножение на усмотрение бед­няков, предоставляя им самим заботиться о своем пропита­нии. Но общество не может безнаказанно взять на себя прокормление бедняков, оставляя им свободу размножения.

Щедро раздавать народу под девизом «благотворитель­ность» или «предоставление работы» вспомоществование, не оказывая при этом на бедняков такого влияния, какое усилит у этих людей действие мотивов, продиктованных благоразумием, — значит расточать средства благотвори­тельности, не достигая цели. Оставьте народ в таком положении, при котором его Материальный достаток явным образом зависит от его численности — и тогда можно бу­дет извлекать постоянно максимальную выгоду из любой жертвы, принесенной ради улучшения материального бла­госостояния нынешнего поколения, и тем самым закрепить привычки: у подрастающего поколения. Но отнимите у трудящихся возможность самостоятельно регулировать свою заработную плату, гарантируйте им получение опре­деленного вознаграждения либо в законодательном поряд­ке, либо вследствие влияния общественного мнения — и никакое количество материальных благ, которые вы може­те дать им, не заставит ни их, ни их потомков видеть в сво­ем собственном самоограничении надлежащее средство со­хранения этого благополучия. Вы лишь заставите их с негодованием требовать, чтобы вы продолжали обеспечивать их самих и все потомство, какое только они могут иметь. По этим причинам некоторые авторы подвергли огуль­ному осуждению английскую систему вспомоществования бедным и вообще любую систему помощи трудоспособным людям, по крайней мере в тех случаях, когда это вспомо­ществование не сочетается с рядом законодательных мер, направленных на предупреждение перенаселения. В соот­ветствии со знаменитым законом, принятым на 43-м году царствования Елизаветы, общество брало на себя обязан­ность обеспечивать работой и заработком всех трудоспо­собных бедняков; и не приходится особенно сомневаться в том, что если бы цель этого закона была в полной мере достигнута, а лица, ведавшие вспомоществованием, не прибегли бы к каким-то средствам нейтрализации естест­венных последствий этого закона, то налог в пользу бед­ных к данному моменту поглотил бы весь чистый продукт земли и труда в нашей стране. Поэтому вовсе не удиви­тельно, что Мальтус и другие авторы сначала выступали вообще против каких бы то ни было законов в пользу бед­ных. Потребовались значительный опыт и тщательное изу­чение различных способов управления делом вспомощест­вования, чтобы убедиться, что признание абсолютного права на получение содержания за счет других людей мо­жет существовать юридически и фактически, не ослабляя роковым образом пружин трудолюбия и налагаемых бла­горазумием ограничений. Однако это было полностью доказано исследованиями, проведенными членами первой ко­миссии по изучению функционирования системы вспомоществования бедным. Хотя эту комиссию несправедливо обвиняли во враждебном отношении к принципу предо­ставления законного права на вспомоществование, ее чле­ны первыми доказали полную совместимость любого зако­на о бедных, признающего право на вспомоществование, с прочными интересами класса трудящихся и их потомства. На основе ряда фактов, истинность которых была провере­на путем опытов, проведенных в приходах, разбросанных по всей Англии, доказано, что обеспеченное содержание за счет благотворительности может быть лишено своего вред­ного влияния на умы и привычки народа, если вспомоще­ствование, хотя и удовлетворяющее все необходимые по­требности, сопровождается неприятными для рабочих условиями, заключающимися в некотором ограничении их свободы и лишении их некоторых удовольствий. Можно считать доказанным, что при соблюдении таких условий нет нужды бросать кого-либо из членов общества на про­извол судьбы; что общество может, а потому обязано пре­дохранить каждого принадлежащего к нему члена от крайней нищеты; что положение даже тех людей, которые неспособны самостоятельно найти средства к существова­нию, не должно заключать в себе физические страдания или страх; эти люди должны лишь ограничить свои при­хоти и подчиняться строгой дисциплине. Это, безусловно, составляет определенный выигрыш с точки зрения чело­вечности, который, будучи важен сам по себе, приобрета­ет еще большее значение как шаг по направлению к даль­нейшему развитию; и человечество не будет иметь более злейших врагов, чем те, кто заведомо или бессознательно старается возбудить ненависть к законам о бедных или принципам, на основе которых эти законы возникли.

§ 3. Мы рассмотрели попытки регулировать размеры заработной платы и принимать искусственные меры к тому, чтобы все желающие работать получали достаточное вознаграждение за свой труд. Теперь мы должны рассмот­реть другую разновидность популярных средств избавле­ния от низкой заработной платы, которые не претендуют на вмешательство в свободу заключения соглашений меж­ду рабочим и работодателем. Эти средства предоставляют рыночной конкуренции возможность определять размер заработной платы, но, когда этот размер признается недо­статочным, предусматривают возмещение из некоторых дополнительных источников. Такой, в сущности, была ме­ра, к которой прибегали приходские власти на протяжении 30 или 40 лет, вплоть до 1834 г., и которая известна под названием «система дотаций». Впервые эта мера была применена тогда, когда вследствие непрерывного ряда не­урожайных лет и обусловленных этим высоких цен на продовольствие заработная плата трудящихся стала недо­статочной для того, чтобы семьи сельскохозяйственных рабочих могли позволить себе привычное количество про­питания. Гуманные чувства в сочетании с привитым в то время сознанию высших сословий представлением о том, что не следует допускать, чтобы народ, обогативший стра­ну многочисленным населением, терпел за это страдания, побудили управлявших сельскими районами начать выда­чу приходского вспомоществования людям, уже работав­шим по найму у частных лиц; и, когда такая практика получила одобрение, непосредственные интересы ферме­ров, которым эта мера позволила переложить часть бреме­ни содержания своих работников на прочих обитателей прихода, привели к огромному и стремительному ее рас­пространению. Поскольку в основу этого плана был поло­жен, как открыто признавали, принцип приведения средств каждой семьи в соответствие с ее потребностями, то естественным выводом из этого принципа было то, что женатым следует давать больше, чем одиноким, а тем, у кого большая семья, — больше, чем малосемейным; по сути дела, доплата обычно давалась за каждого ребенка. Такое прямое и положительное поощрение роста населе­ния не является, впрочем, неотъемлемым последствием этой системы, размеры доплаты к заработной плате могли бы быть постоянны и одинаковы для всех рабочих, и так как из всех возможных форм существования данной систе­мы эта вызывает наименьшее количество возражений, то мы и предположим, что данная система существует имен­но в такой наиболее выигрышной для нее форме.

Очевидно, что эта система является попросту другим способом установления минимальной заработной платы, ее отличие состоит лишь в том, что работодателю позволя­ется покупать рабочую силу по ее рыночной цепе, с воспол­нением рабочему недостачи за счет выплат из обществен­ных средств. Против данной формы поддержания опреде­ленной заработной платы можно возразить все то, что мы приводили прошв предыдущей. Она дает трудящимся уверенность, что, как бы многочисленны они пи были, они все получат заработную плату определенного размера. Поэтому данный вид гарантии устраняет как положительные, так и диктуемые благоразумием препятствия к неограниченно­му pocту населения. Но помимо уязвимых мест, общих для всех попыток регулировать заработную плату, не регули­руя при этом численность населения, система пособий имеет специфическую, только ей присущую нелепость. Нелепость эта заключается в том, что данная система не­избежным образом одной рукою изымает из заработков то, что прибавляет к ним другой рукой. Существует некая норма заработной платы—либо минимальная, при кото­рой люди могут жить, либо такая минимальная, при кото­рой люди будут согласны жить. Предположим, что этот минимум равен 7 шилл. в неделю. Потрясенные ничтож­ностью этих жалких заработков и движимые человечно­стью, приходские власти восполняют этот минимум, дово­дя его до 10 шилл. в неделю. Но трудящиеся привыкли к 7 шилл. и, хотя с радостью стали бы получать больше, будут, скорее, жить на эти 7 шилл. (как доказано факта­ми}, нежели ограничат свой инстинкт размножения. Выдача им приходских пособий не изменит их привычки к лучшему. Получая 3 шилл. в неделю от прихода, они будут жить, пользуясь тем же достатком, какой имели и прежде, и конечно, их численность увеличится настоль­ко, чтобы снизить заработки до 4 шилл. Соответственно они и размножатся до этого предела; а может быть, в ра­ботном доме уже достаточно бедняков для того, чтобы мгновенно, не дожидаясь увеличения численности населе­ния, привести к такому же результату. Хорошо известно, что система пособий имела именно такие практические последствия и что под ее воздействием заработал плата упала до такого низкого уровня, который никогда ранее не был известен в Англии. В течение прошлого века при довольно жестком отправлении законов о бедных населе­ние увеличивалось медленно и заработная плата сельско­хозяйственных рабочих была значительно выше границы голодной смерти. При системе же пособий население воз­растало так быстро, а заработная плата упала до такого низкого уровня, что семьям, получавшим и заработную плату, и пособие, жилось хуже, чем прежде, когда они существовали только на свою заработную плату. В тех слу­чаях, когда работник живет исключительно на свой заработок, существует реальный минимальный уровень зара­ботной платы. Коли заработная плата падает ниже мини­мальной нормы, которая позволяет поддерживать числен­ность населения, то по крайней мере вымирание части населения восстанавливает эту минимальную норму зара­ботной платы. Но если образующийся вследствие падения заработной платы ниже минимальной нормы недостаток восполняется принудительным сбором со всех, имеющих возможность что-нибудь дать, то заработная плата может упасть до того предела, за которым наступает голодная смерть; она может дойти почти до нуля. Принятый в 1834 г. закон о бедных наложил жесткое ограничение на существо­вание этой достойной глубочайшего сожаления системы, являющейся худшей из всех доселе изобретенных разно­видностей злоупотребления идеей вспомоществования бедным, так как система эта обращает в нищих не только безработных, по и все население. И как бы я хотел иметь возможность сказать, что пет признаков ее возрождения[10].

§ 4. Нo в то время как описанная выше система в об­щем отвергнута, существует другой, по-прежнему пользую­щийся весьма значительной популярностью способ вспо­моществования, являющийся дополнением к заработной плате, — способ, в нравственном и социальном отношениях гораздо более предпочтительный, нежели система приход­ских пособий, но чреватый, надо опасаться, тенденцией порождать очень сходный экономический результат. Я имею в виду удостоенную многочисленных похвал си­стему предоставления огородных участков. Система эта также имеет целью возместить работнику недостаточность получаемой им заработной платы; но вместо восполнения недостаточных заработков за счет налога в пользу бедных рабочему дают возможность восполнить свой заработок самостоятельно, за счет клочка земли, который он аренду­ет и возделывает, как огород, лопатой, выращивая на этом участке картофель и другие овощи для потребления в соб­ственной семье, а возможно, и с некоторым избытком, иду­щим на продажу. Если рабочий арендует уже удобренную землю, то иной раз платит за нее сумму, доходящую до 8 ф. ст. за акр; но поскольку его собственный труд и труд членов его семьи не стоит ему ничего, то даже при такой высокой арендной плате он может заработать не­сколько фунтов*. Защитники этой системы придают осо­бенно важное значение тому, чтобы такой надел служил дополнением к заработной плате, а не заменял ее; размер надела не должен быть настолько велик, чтобы рабочий мог прожить лишь возделыванием своего огорода, по вместе с тем он должен быть достаточен для того, чтобы мужчина, имеющий более или менее постоянную работу по найму в сельском хозяйстве, с помощью жены и детей мог исполь­зовать свободные часы и дни. Сторонники этой системы обычно ограничивают размер одного надела 1/4 акра, иног­да – чем-то средним между 1/4 и 1/2 акра. Они считают, что если участок превысит указанные размеры, то, не будучи достаточно велик для того, чтобы полностью занять своего владельца, он сделает его плохим и непадежным наемным работником. Если же участок будет достаточно велик для того, чтобы полностью вывести своего владельца из класса наемных работников и стать для него единственным источ­ником добывания средств к существованию, то он обратит своего владельца в ирландского коттера; учитывая высокий размер ренты, обычно требуемый за аренду таких наделов, следует признать, что для последнего утверждения име­ются некоторые основания. Но, принимая меры предосто­рожности против возникновения коттерства, эти исполнен­ные благих намерений люди не понимают, что если систе­ма, которой они оказывают покровительство, и. не является коттерством, то она, в сущности, не что иное, как система конакров.

Несомненно, имеется существенная разница между вос­полнением недостаточных заработков за счет средств, собранных благодаря налогообложению, и достижением того же самого средствами, дающими явное увеличение валового продукта страны. Есть также разница и между оказанием работнику помощи через его собственный труд и предоставлением ему доплат способом, развивающим в нем беззаботность и праздность. В обоих этих отношениях система наделов обладает неоспоримым преимуществом перед системой приходских пособий. Но я не вижу при­чин считать, будто 'бы эти две системы существенно отли­чаются друг от друга своим воздействием на заработную плату и рост населения. Все доплаты к заработку дают ра­бочему возможность жить, получая меньшее вознагражде­ние за свой труд, и потому в конечном счете снижают цену за труд на всю ту сумму, которую доплачивают рабочим в виде пособий, если в представлениях и потребностях рабо­чего класса не происходит изменений — изменений в от­носительной ценности, которую трудящиеся придают, с одной стороны, удовлетворению своих инстинктов, а с дру­гой — увеличению материального благополучия для самих себя и для своих близких. Мне представляется, что не сле­дует ожидать, будто система наделов произведет в харак­тере трудящихся подобное изменение. Нам часто прихо­дится слышать, что владение землей делает работника предусмотрительным. Действительно, его делают таким собственность на землю или, что равносильно ей, прочное владение землей на неизменных условиях. Но нам никогда не приходилось встречать, чтобы подобное влияние оказы­вала простая, возобновляемая из года в год аренда. Разве владение землей делает предусмотрительными ирландцев? Правда, имеется множество свидетельств — и я не хочу оспаривать их — благотворной перемены, произведенной в поведении и положении рабочих получением наделов. Такого результата и следует ожидать, пока численность владельцев наделов невелика и эти люди составляют при­вилегированный класс, обладая положением, которое под­нимает их над общим уровнем и которое они не желают утратить. Кроме того, поначалу это, несомненно, почти всегда избранный класс, состоящий из лучших представи­телей рабочего люда; этому обстоятельству, впрочем, со­путствует то неудобство, что данная система облегчает заключение браков и рождение детей как раз среди тех людей, которые при иных обстоятельствах с наибольшей вероятностью ограничивали бы свое воспроизводство в со­ответствии с велениями благоразумия. Что же касается влияния этой системы на общее положение класса трудя­щихся, то, как мне кажется, оно будет либо ничтожным, либо вредным. Если наделами обладают лишь очень не­многие рабочие, то это, естественно, те люди, которые жи­ли бы лучше других и без наделов, и класс рабочих в целом не извлечет никакой пользы; тогда как если бы эта система получила общее распространение и каждый или почти каждый рабочий имел бы надел, то результат, пола­гаю, был бы в значительной мере такой же, как если бы каждый или почти каждый рабочий получал пособие в дополнение к заработной плате. Думаю, не может быть никаких сомнений в том, что если бы в конце прошлого века по всей Англии вместо системы пособий была приня­та система наделов, то она в одинаковой степени уничто­жила бы практические препятствия к росту населения, реально существовавшие в то время; население стало бы увеличиваться точно так же, как это и произошло в дей­ствительности; и через 20 лет заработная плата в сочета­нии с доходам, получаемым с наделов, не превышала бы прежние заработки, не пополнявшиеся доходами с участков, как не превысила прежних заработков и заработная плата в сочетании с пособиями. Единственное положитель­ное отличие системы наделов.состоит в том, что она заставляет рабочих производить свое вспомоществование. В то же время я готов вполне допустить, что при некоторых обстоятельствах, если основная масса наемных ра­ботников владеет землей на условии уплаты умеренной ренты, даже не обладая нравом собственности, это ведет не к понижению, a к повышению заработной платы. Одна­ко это происходит только в тех случаях, когда земля, кото­рой владеют рабочие, делает их — в смысле удовлетворенна насущных потребностей — независимыми от рынка рабочей силы. Между положением людей, которые живут на зара­ботки, извлекая из земли лишь дополнительный доход, и положением людей, которые в случае необходимости могут прожить одним продуктом своей земли, нанимаясь на ра­боту только ради увеличения своего достатка, имеется громадное различие. Там, где никто не принужден край­ней необходимостью продавать свой труд, заработная пла­та, по всей вероятности, должна быть высока. «Люди, имеющие в споем хозяйстве какую-нибудь собственность, к которой они могут приложить свой труд, не станут про­давать его за заработки, не позволяющие им питаться чем-то лучшим, нежели картофель и кукуруза, хотя в стремлении составить сбережения они могут питаться преимущественно картофелем и кукурузой. Путешествуя по континенту, мы часто удивляемся, когда узнаем, как высока норма дневных заработков сравнительно с изобилием и дешевизной продовольствия. Именно отсутствие острой необходимости или недостаточное желание работать по найму делает оплачиваемый поденно наемный труд столь дорогим по сравнению с ценами на продукты пита­ния во многих районах континента, где земельная собст­венность рассредоточена среди массы людей»*. На конти­ненте есть такие страны, где даже среди горожан, по-ви­димому, едва ли найдется хотя бы один человек, который добывает средства к существованию исключительно своим основным занятием — только этим можно объяснить высо­кие цены, запрашиваемые ими за услуги, и проявляемую ими беззаботность к тому, имеют ли они вообще работу по найму. Но если бы земля или другие источники получения дохода давали бы им лишь часть средств к существованию, не уменьшая для них необходимости продавать свою рабо­чую силу за плату, то результат был бы совершенно иным. В этом случае их земля лишь позволила бы им существо­вать на меньшую заработную плату и размножаться до тех пор, пока их благосостояние не упадет до уровня, ниже которого люди либо не смогут, либо не пожелают опускаться.

Я не знаю ни одного довода, который можно противо­поставить моему мнению о последствиях системы наде­лов — за единственным исключением довода, использован­ного Торнтоном*, с которым в данном вопросе я не согла­сен. Его защита системы наделов основана на той общей теории, которая утверждает, что только очень бедные лю­ди плодят детей, не обращая внимания на вытекающие отсюда последствия, и что если бы можно было значитель­но улучшить положение нынешнего поколения трудящих­ся—а это он считает возможным достичь посредством системы наделов, — то трудящиеся следующего поколения выросли бы с более высоким уровнем запросов и не стали бы обзаводиться семьями до тех пор, пока пе смогли бы со­держать свои семьи в таком же достатке, в каком выросли сами. Я согласен с этим доводом в той мере, в какой он доказывает, что резкое и очень значительное улучшение положения бедноты в силу своего воздействия на жизнен­ные привычки бедняков всегда имеет шанс закрепился и стать постоянным. Одним из примеров тому являйся изменение, происшедшее в период Французской революции. По я не могу поверить в то, что присоединение к жилищу каждого рабочего ^]/4 или даже ^!/2 акра земли, к тому же на условии уплаты разорительной ренты, про­изведет (после необходимого для поглощения уже имею­щейся массы пауперизованных рабочих снижения заработ­ной платы) столь значительное изменение в материальном положении рабочей семьи на протяжении жизни будущего поколения, чтобы удалось вырастить население, с детства обладающее действительно более высоким уровнем по­требностей и привычек. Столь малые земельные участки могли бы постоянно приносить пользу только в том слу­чае, если бы поощряли трудящихся усердием и бережли­востью приобретать средства для покупки этих наделов в полную собственность; и разрешение выкупать наделы стало бы при условии его широкого использования своего рода воспитанием у всего класса трудящихся предусмотри­тельности и умеренности, последствия которого, возможно, не перестанут ощущаться и после того, как исчезнет породившая их причина. Однако рабочие извлекли бы в этом случае пользу не из того, что им дали, а из тех ка­честв, к выработке которых их побуждают.

Ни одно из средств избавления от низкой заработной платы, не влияющее на ум и привычки парода и не дейст­вующее через них, не, имеет ни малейшего шанса принес­ти ощутимый результат. Пока ум и привычки народа не претерпели изменений, любое средство временного улуч­шения положения беднейших слоев общества, даже буду­чи успешным, приведет всего лишь к ослаблению узды, сдерживавшей прежде рост населения, и потому сможет оказывать постоянное воздействие только в том случае, если при помощи самых крутых налоговых мер удастся за­ставить капитал возрастать столь же ускоренными темпа­ми, каким растет население. Но этот процесс одновременно­го и равноускоренного роста населения и капитала не смог бы, вероятно, продолжаться долго, и, когда он остановится, страна останется с численно возросшим беднейшим клас­сом и с сократившейся долей всех прочих слоев, кроме беднейшего, — или же если указанный процесс продлится достаточно долго, то и вовсе с одним беднейшим классом. Ибо «такое обличье должны приобрести в конце концов» все общественные устройства, которые, устранив естест­венные препятствия к росту населения, не заменили их препятствиями искусственными.

КНИГА III

ОБМЕН

ГЛАВА I

О СТОИМОСТИ

§ 1 Предмет, к рассмотрению которого мы теперь соби­раемся приступить, занимает столь важное и заметное место в политической экономии, что в представлении некото­рых ученых его границы сливаются с границами самой науки. Один известный автор предложил называть политическую экономию «каталлактикой» или наукой об обме­не, другие называли ее наукой о стоимостях. Если бы эти наименования казались мне логически правильными, я бы должен был поместить рассмотрение основных законов стоимости в начало нашего исследования, не откладывая его до третьей части, и уже одна возможность столь дол­гой отсрочки — достаточное доказательство того, что подобный взгляд на характер политической экономии является чересчур ограниченным. Правда, в предшествующих книгах у нас возникала необходимость преждевременно коснуться отдельных вопросов теории стоимости, особенно стоимости труда и земли. Тем не менее очевидно, что из двух больших разделов политической экономии производ­ство богатства и его распределение — рассмотрение стои­мости связано только с последним, и то лишь в той мере, в какой средством распределения является конкуренция, а не установившаяся практика или обычаи. Условия и законы производства остались бы теми же, если бы устройство общества не зависело от обмена или не допускало его. Даже при нынешней системе производственной жизни, при которой занятия подразделяются очень дробно и воз­награждение каждою занятого в производстве зависит от цены особенного товара, обмен не является основным законом распределения продукции, так же как дороги н кареты вовсе не важные законы движения, а просто часть оборудования, посредством которого совершает­ся движение. Смешивать эти представления — значит, по моему мнению, совершать не только логическую, но и практическую ошибку. В данном случае мы имеем дело с ошибкой, слишком распространенной в политической эко­номии и состоящей в том, что не различают необходимости, проистекающей из природы вещей, и необходимости, созданной общественным устройством. Эта ошибка, как мне кажется, всегда порождает два противоположных за­блуждения: с одной стороны, заставляя политэкономов за­числять чисто преходящие истины их предмета в состав его постоянных и универсальных законов, а с другой стороны, приводя к тому, что многие по ошибке принимают постоянные законы производства (такие, как законы, на которых основана необходимость сдерживания роста насе­ления) за временные случайные свойства существующего общественного устройства,– свойства, которыми те, кто будет создавать новую систему общественного устройства, вольны пренебречь.

Однако при таком состоянии общества, когда произ­водственная система полностью основана на купле и про­даже и каждый индивидуум поддерживает существование по большей части не с помощью вещей, в производстве ко­торых он сам принимает участие, а с помощью вещей, до­бытых посредством двойного обмена — продажи, за кото­рой следует купля, — вопрос стоимости оказывается основ­ным. Почти любая гипотеза относительно экономических интересов таким образом устроенного общества предпола­гает некую теорию стоимости, и малейшая ошибка в дан­ном предмете привносит соответствующую ошибку во все наши другие выводы, и что-либо смутное или туманное в нашем понимании стоимости создает путаницу и неопре­деленность во всем остальном. К счастью, в законах стои­мости нет ничего, что осталось бы [4848 г.] выяснить современному или любому будущему автору; теория этого предмета является завершенной. Единственная трудность, которую нужно преодолеть, состоит в том, чтобы, форму­лируя теорию, заранее разрешить главные затруднения, возникающие при ее применении; и добиться этого можно только при известной скрупулезности изложения и изряд­ной терпеливости читателя. Однако (если он новичок в этих изысканиях) он будет щедро вознагражден легкостью и быстротой, с которой глубокое понимание этого предме­та позволит ему постичь большинство остальных вопро­сов политической экономии.

§ 2. Мы должны начать с определения нашей термино­логии. Адам Смит в одном часто цитируемом отрывке кос­нулся наиболее очевидной двусмысленности слова «стоимость», которое в одном своем смысле означает полезность, а в другом — покупательную силу или, по его собственно­му выражению, стоимость, проявляющуюся в употребле­нии, и стоимость, проявляющуюся в обмене. Но, как заме­тил Де Квинси, Адам Смит, поясняя примером это двойное значение, сам впал в другую двусмысленность. Он говорит, что предметы, обладающие самой высокой стоимостью, проявляющейся в употреблении, часто имеют совсем не­большую стоимость, проявляющуюся в обмене, или вообще не имеют ее, что справедливо, поскольку то, что может быть добыто без труда или жертвы, не обладает стоимо­стью, как бы полезно или необходимо оно ни было. Но он добавляет, что предметы с самой высокой стоимостью, про­являющейся в обмене, как, например, алмаз, могут иметь малую стоимость, проявляющуюся в употреблении, или вообще не иметь ее. Это применение слова «употребление» не в том значении, в котором оно используется в полити­ческой экономии, а в том другом значении, в котором упо­требление противопоставляется удовольствию. Политиче­ская экономия не имеет ничего общего с относительной оценкой различных видов употребления, которую дает им философ или моралист. В политической экономии употреб­ление вещи означает ее способность удовлетворять некое желание пли служить некой цели. Алмазам эта способ­ность присуща.в высокой степени, и, если бы они не име­ли ее, у них не было бы никакой цены. Стоимость, прояв­ляющаяся в употреблении, или, как ее называет Де Квин­си, телеологическая стоимость, представляет крайний пре­дел стоимости обмена. Меновая стоимость вещи может как угодно мало уступать стоимости, проявляющейся в упо­треблении; но думать, что она может превысить стоимость, проявляющуюся в употреблении, — значит допускать про­тиворечие, ведь это предполагает, что ради обладания вещью люди отдадут больше чем продельную стоимость, которую они сами назначают ей как средству для удовле­творения своих наклонностей.

Когда понятие «стоимость» используется без определе­ния, оно всегда означает в политической экономии стои­мость обмена или, как ее назвали Адам Смит и его после­дователи, стоимость способности к обмену (оборот, кото­рый никакие ссылки на авторитеты не могут сделать хорошо звучащим по-английски). Де Квинси использует вместо этого безупречный термин «меновая стоимость».

Меновую стоимость следует отличать от цены. Понятия «стоимость» и «цена» использовались как синонимы ран­ними политэкономами, и не всегда различаются даже Рикардо. Но более точные современные авторы, стремясь избежать, расточительного расходования двух хороших научных терминов на одно понятие, используют понятие «дона» для выражении стоимости предмета в денежном отношении— для выражения количества денег, на которое он будет обменен. Под ценой предмета поэтому мы 'будем в дальнейшем понимать его денежную стоимость; под стои­мостью, пли меновой стоимостью, предмета — его общую покупательную силу, власть, которую обладание данным предметом дает над продаваемыми товарами вообще.

§ 3. Но здесь вновь необходимы определенные разъяс­нения. Что подразумевается под властью над товарами вообще? Один и тот же предмет обменивается на большое количество одних товаров и на очень малое количество других. Костюм обменивается на большое количество хле­ба и на очень малое количество драгоценных камней. Стои­мость предмета при обмене на одни товары может расти, а при обмене на другие падать. Сюртук может быть обме­нен в этом году на меньшее количество хлеба, чем в про­шлом году, если урожай был плохим, но на большее коли­чество стекла или железа, если с этих товаров был снят налог или в их производство внедрены усовершенствова­ния. Нельзя сказать, повысилась или понизилась в этих условиях стоимость сюртука. Можно только оказать, что она упала по отношению к одному предмету и возросла но отношению к другому. Однако есть другой случай, при котором любой человек, нисколько не колеблясь, ответит, как изменилась стоимость сюртука, а именно случай, ког­да причиной нарушения меновых стоимостей было что-то влияющее непосредственно на сюртук, а не на хлеб или стекло. Предположим, например, что благодаря изобрете­нию в ткацком оборудовании стало возможным получать сукно с издержками, вдвое меньшими, чем прежде. След­ствием этого стало бы понижение стоимости сюртука, и если бы она понизилась по этой причине, то не только по отношению к хлебу или зерну, но по отношению ко всем вообще товарам, которые могут быть куплены, исключая те, на которые в то же время повлияла сходная причина падения стоимости. Поэтому мы сказали бы, что произошло падение меновой стоимости, или общей покупатель­ной силы, сюртука. Понятие общей меновой стоимости берет начало из того факта, что действительно существу­ют причины, в силу которых предмет склонен менять свою стоимость при обмене на предметы вообще, т. е. на все предметы, которые сами не оказались под влиянием сход­но действующих причин.

При научном рассмотрении меновой стоимости целесо­образно отвлечься от действия всех причин, кроме тех, которые коренятся в самом подлежащем рассмотрению товаре. Причины, коренящиеся в товарах, с которыми мы сравниваем данный товар, влияют на его стоимость по отношению к этим товарам, а причины, коренящиеся в самом данном товаре, влияют на его стоимость но отно­шению ко всем товарам. Чтобы сосредоточить наше вни­мание на последних причинах, уместно предположить, что все товары, кроме данного, сохраняют неизменной свою относительную стоимость. Когда нам приходится обсуж­дать причины повышения или понижения стоимости зер­на, мы предполагаем, что сукно, шелк, ножевые изделия, сахар, строевой лес и другие товары, хотя и различаются но покупательной силе по отношению к зерну, сохраняют неизменными пропорция, в которых они обмениваются один на другой. При этом допущении любой из них может быть принят в качестве представителя всех остальных, поскольку, как бы ни менялась стоимость зерна но отно­шению к любому другому товару, она меняется тем же образом и в той же степени по отношению ко всем осталь­ным; и повышение или понижение его стоимости, выра­женной в каком-то одном предмете, — ото все, что требу­ется принимать во внимание. Поэтому его денежная стои­мость или цена будет но хуже прочего представлять его общую меновую стоимость или покупательную силу и ради очевидного удобства будет часто использоваться на­ми в этом репрезентативном качестве с условием, что у са­мих денег не меняется их общая покупательная сила, т. е. что цены всех остальных предметов, кроме того, который нам приходится рассматривать, остаются неизменными.

§ 4. Различие между стоимостью и ценой, как мы их теперь определили, настолько очевидно, что едва ли нуж­дается в каком-либо примере. Но в политической эконо­мии величайшие ошибки возникают из-за того, что не замечаются самые очевидные истины. Сколь ни просто это различие, оно имеет последствия, с которыми читателю, несведущему в предмете, было бы неплохо основательно ознакомиться сразу же. Следующее последствие — одно из главных. Существует такое явление, как общее повыше­ние цен. У всех товаров может повыситься их денежная ценность. Но общего повышения стоимостей быть не мо­жет. Это логическая несообразность. Стоимость товара А может вырасти, только если он станет обмениваться на большее количество товаров Б или В, но в этом случае они должны обмениваться на меньшее количество товаров А. Стоимости всех вещей не могут расти по отношению друг к другу. Если при определенных условиях стоимость поло­вины товаров на рынке повышается, те же самые условия предполагают падение стоимости другой половины това­ров, и аналогичным образом падение предполагает рост. Стоимость всех вещей, обмениваемых одна на другую, не может одновременно упасть или возрасти, так же как не может каждый из дюжины бегунов обогнать всех осталь­ных или каждое из сотни деревьев перерасти остальные. Как бы проста эта истина ни была, сейчас мы увидим, что она упускается из виду в некоторых самых распростра­ненных взглядах теоретиков и так называемых практиков. И в качестве первого примера мы сошлемся на ту огром­ную важность, которую в воображении большинства людей имеет общий рост или падение цен. Оттого что повы­шение цепы какого-то товара обычно указывает на повы­шение его стоимости при всеобщем росте цен, люди испы­тывают смутное ощущение, будто у всех вещей одновре­менно повысилась стоимость и все владельцы стали богаче. То обстоятельство, что денежные цены всех вещей могут расти или падать, при условии что это происходит в рав­ной мере, не имеет само по себе никаких последствий, не считая влияния на уже заключенные контракты. Оно не влияет ни на чью заработную плату, прибыль или ренту. Каждый получает больше денег в одном случае и меньше в другом, но не больше и не меньше, чем раньше, из всего того, что покупается на деньги. Это имеет такое же значе­ние, как использование большего или меньшего числа конторок для ведения подсчетов. Единственная вещь, стои­мость которой в данном случае действительно меняется,— это деньги, и единственно кто оказывается в выигрыше или проигрыше — это держатели денег или те, кто должен получить или заплатить твердо установленные денежные суммы. Такого рода изменение имеет одно значение для получателей ренты и кредиторов и прямо противополож­ное для тех, кто обременен рентой или долгами. Короче говоря, происходит нарушение твердо установленных де­нежных соглашений, и это — зло независимо от того, вы­игрывает от него должник или кредитор. Но ни на одной будущей сделке данное обстоятельство не отражается. Поэтому давайте запомним (а вспоминать об этом нам придется часто), что общий рост или общее падение стои­мостей является логическим противоречием и что общее повышение или общее снижение цен всего лишь равно­сильно изменению стоимости денег и не имеет никакого значения, за исключением того, что оно влияет на сущест­вующие соглашения, связанные с получением и выплатой твердых денежных сумм, и, следует добавить, того, что оно влияет на интересы производителей денег.

§ 5. Прежде чем начать исследование законов стоимо­сти и цепы, я должен сделать еще одно замечание. Мне следует раз и навсегда предупредить, что я рассматриваю те случаи, когда стоимость и цены определяются только конкуренцией. Лишь постольку, поскольку они определя­ются подобным образом, их можно свести к определенно­му закону, который возможно установить. Нужно исходить из того, что покупатели столь же усердно стараются поку­пать подешевле, как продавцы продавать подороже. По­этому стоимости и цепы, к которым применимы наши выводы, — это коммерческие стоимости и цены; те цены, которые приводятся в прейскурантах; цены оптовых рын­ков, где купля, так же как и продажа, является деловой операцией; где покупатели не жалеют сил, чтобы узнать, и обычно действительно узнают, минимальную цену, по которой может быть получен товар данного качества, и где поэтому верпа аксиома, что на одном и том же рынке не может быть двух цен у одного товара одного качества. Наши утверждения будут верны в гораздо более ограни­ченном смысле в отношении розничных цен, цен, уплачи­ваемых в магазинах за товары личного потребления. На такие вещи часто бывает не только две, а множество отличных друг от друга цен в разных магазинах или даже в одном и том же магазине, потому что привычка и случай значат в этом деле не меньше, чем общие причины. Покуп­ки для личного потребления осуществляются даже дело­выми людьми не всегда по коммерческому принципу: чув­ства, которыми сопровождаются операции по получению и расходованию дохода, часто бывают чрезвычайно раз­личны. То ли по лености, то ли по беспечности, или по­тому, что люди видя утонченность в том, чтобы платить, не задавая вопросов, три четверти тех, кто может это себе позволить, соглашаются на гораздо более высокие цены, чем необходимо, за вощи, которые они потребляют; в то время как бедные часто поступают так же по неведению и недостатку рассудительности, из-за нехватки времени для поисков и расспросов и нередко по принуждению, явному или скрытому. Поэтому розничные цены не подчиня­ются со всей правильностью, которую можно было бы ожидать, действию причин, определяющих оптовые цены. Влияние этих причин сказывается в конечном счете на розничных рынках и является действительной причиной таких изменений в розничных ценах, которые имеют об­щий и постоянный характер. Но непрерывного или точно­го соответствия здесь нет. Ботинки одинаково хорошею качества в разных магазинах продаются но значительно различающимся ценам, а цена на кожу может упасть без того, чтобы более зажиточные покупатели начали меньше платить за ботинки. Тем не менее цена ботинок иногда действительно снижается; и, когда это происходит, при­чиной тому является всегда какое-то общее условие, та­кое, как подешевление кожи; а когда кожа дешевеет, даже если ничего не меняется в магазинах, посещаемых бога­тыми людьми, мастеровой и чернорабочий получают свою обувь обычно по более низкой цене и происходит замет­ное снижение договорных цен, по которым ботинки по­ставляются в работные дома или в полк. Во всех рассуж­дениях о ценах должна подразумеваться оговорка: «...предполагая, что все стороны заботятся о своих интере­сах». Невнимание к этим различиям пело к неправильному применению абстрактных принципов политической эконо­мии и еще чаще — к их незаслуженной дискредитации посредством сравнения с фактами иного рода, чем те, на основании которых они выведены и которые, как можно ожидать, вполне с ними согласуются.

ГЛАВА II

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: