Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Проблема теории разума




 

Наша склонность проецировать собственное поведение на все, включая роботов, — это черта, доставшаяся нам вместе с большим мозгом. Эволюционные психологи утверждают, что способность делать заключения о других людях и мысленно ставить себя на их место была огромным преимуществом наших предков, выигравших свой дарвиновский забег за счет умения создавать политические союзы, соперничать за самку и вычислять, кому можно доверять, а кому нельзя. Когда мы умеем представить себе, что думают и чувствуют другие люди, мы обладаем «теорией разума». Человек этой способностью обладает, а вот по поводу других животных с крупным мозгом — шимпанзе, дельфинов и прочих, — до сих пор идут жаркие споры.

Впадая в антропоморфизм, мы распространяем свою теорию разума на представителей других видов. Именно эта тенденция лежит в основе многих наших проблем морального плана, связанных с животными. Возьмем хотя бы охоту. Джеймс Серпелл считает, что охотник, который способен думать как кабан, скорее вернется домой с будущим беконом через плечо. Однако человек, рассматривающий мир с позиции животного, которое он намеревается убить, автоматически начинает сопереживать жертве и чувствует себя виновным в ее гибели. Мой приятель, егерь Билл одно время жил в африканской деревушке, рядом с которой бабуины то и дело уничтожали посевы. По ночам обезьяны попадались в ямы-ловушки, а на следующее утро деревенские жители убивали их, однако весьма сильно переживали по этому поводу — уж больно человеческий взгляд был у обезьян. На суахили даже есть пословица «Не смотри в глаза бабуину». Иначе тебе будет очень трудно его убить.

Быть может, метафорические корни первородного греха кроются в двух противоречивых аспектах человеческой природы — нашей склонности сопереживать животным и нашем желании есть их мясо? Серпелл весьма красноречиво пишет о моральных вопросах, встававших перед нашими предками, обладателями большого мозга: «Высокая антропоморфизация представлений о животных создает у охотника рамку понимания жертвы, идентификации с ней и предчувствия ее действий… Однако здесь же возникает и моральный конфликт, потому что если мы считаем животное такой же личностью, что и свой собрат — человек, тогда умерщвление животного превращается в убийство, а поедание его мяса — в акт каннибализма».

Антропоморфизм нередко является источником нашего чувства вины за дурное обращение с животными, однако есть и другая проблема, связанная с проекцией нашего мышления на другие виды. Зачастую мы неверно интерпретируем их поведение. Неизменные улыбки дельфинов в аквариуме Sea World означают, что животным очень нравится бесконечно плавать кругами в одном и том же бассейне. Неверный вывод. Когда альфа-самец в стае бабуинов зевает, ему скучно. Неверный вывод. (На самом деле он демонстрирует свои внушительные клыки, словно говоря: «Я могу тебя на клочки разорвать».) Когда Тилли трется мордочкой о мою ногу, она показывает, что любит меня. Неверный вывод. На самом деле она помечает мои ноги пахучей жидкостью из желез на щеках, заявляя всему миру, что я являюсь ее собственностью.

Исследователи из университета Портсмута обнаружили, что половина британских собаковладельцев утверждает, будто бы их питомцы способны чувствовать вину и стыд. Ну, вы же знаете эту картину — хвост между ног и большие печальные глаза, которые словно бы говорят: «Я не хотел какать на ковер». Когда наш золотистый ретривер Дикси, по выражению ветеринара, «делает трагедию», этот взгляд может разорвать вам сердце. Но можно ли быть уверенным, что виноватые глаза и пристыженный вид означают, что ваша собака сознает свой грех?

По мнению психолога Александры Горовиц, изучающей поведение животных в Барнарнд-колледже, собака ничего этого не сознает. Чтобы выяснить, когда же собака выглядит виноватой — когда и в самом деле натворила дел или когда ее хозяин думает, будто она натворила дел, — Горовиц провела изобретательный эксперимент. Владельцы собак запретили своим питомцам есть собачье печенье, которое экспериментатор положил прямо под нос собаке. Затем хозяева собак вышли из комнаты. Одним собакам экспериментатор все же дал съесть печенье, а у других его забрал. Когда владельцы вернулись, половина из них ошибочно заявила, будто бы их собаки нарушили запрет, хотя на самом деле эти собаки ничего дурного не сделали. (Да-да, ужасно несправедливо.) Таким образом, результаты показали, что собака имеет виноватый вид лишь тогда, когда ее владелец считает, будто бы она не послушалась, — а вовсе не тогда, когда собака и впрямь съела печенье. Нет, эксперимент не является доказательством того, что у собак моральное чувство отсутствует вовсе. Он просто показывает, как легко мы можем ошибиться с интерпретацией внешнего вида и поведения животного.

 

Каково быть пауком

 

Когда речь заходит о том, чтобы понять, что происходит в голове у животного, этологи оказываются в трудном положении. С одной стороны, дома их встречает, виляя хвостиком, любимая собака, и они точно знают, что та рада их видеть. Но когда приходится гадать, что же там творится во внутреннем мире паука, осьминога, летучей мыши или слона, этологам становится не по себе.

В классической статье под названием «Каково быть летучей мышью?» философ Томас Нейджел доказывает, что нам никогда не понять, каково быть летучей мышью или любым другим животным. С ним согласны не все специалисты по поведению животных. Однажды мне довелось побывать в Киото на лекции в рамках Международного этологического конгресса, посвященной поведению приматов. В комнате присутствовало человек сорок — пятьдесят ведущих исследователей. Когда окончилась последняя презентация, один из ученых встал и задал странный вопрос. «Прежде чем мы разойдемся, — сказал он, — я хотел бы спросить, кто из вас занялся изучением поведения животных потому, что хотел понять, каково это — принадлежать к виду, который вы изучаете?» Я сидел в самом дальнем углу зала и успел подумать — что за глупый вопрос! Но я ошибался. Руки подняли больше половины присутствовавших исследователей.

В последние двадцать лет у нас есть такая плодородная область, как когнитивная этология, среди интеллектуальных инструментов которой Гордон Бургхардт называет критический антропоморфизм. Сегодня специалисты по поведению животных говорят о сопереживании у мышей, переговорах между шимпанзе и о посттравматических стрессах у слонов. Я недавно спросил у знакомого арахнолога Фреда Койла, что, по его мнению, происходит в головах у пауков, которых он изучает. Ну, например, есть ли у них план, когда они строят паутину? Или же их мышцы и железы механически подчиняются генетически запрограммированным нейронным импульсам? Мой вопрос застал Фреда врасплох. «Хммм», — ответил Фред. А потом, после долгой паузы, сказал, что считает пауков скорее роботами — эдакими «Айбо» о восьми ногах.

А вот коллега Фреда по лаборатории, тоже арахнолог, относился к паучьему мышлению совсем иначе. Он и впрямь хотел узнать, что происходит в головах у пауков. Как-то раз он одолжил у друзей большой детский манеж и купил в строительном магазине много метров тянущейся резиновой оплетки для проводов. Потом он кропотливо обвязал этой оплеткой манеж и получил огромную паутину, точь-в-точь такую, какие плетут его подопытные пауки.

Однажды поздно вечером Фреду пришлось вернуться в лабораторию за забытой книжкой. Войдя, он увидел своего приятеля — тот безмолвно восседал в центре гигантской паутины, стараясь ощутить себя пауком.

Вывод прост: существует масса причин, по которым взаимодействие людей и животных так часто бывает непоследовательным и парадоксальным. Тысячи исследований показали, что человек мыслит на редкость иррационально, независимо от предмета его размышлений. А уж когда мы задумываемся о других видах — все, тушите свет. Инстинкты заставляют нас влюбляться в мягоньких большеглазых зверушек. Гены и опыт объединенными усилиями учат нас бояться одних животных и не бояться других. Наша культура определяет, кого мы должны любить, кого ненавидеть, а кого съесть на обед. А уж потом идет и конфликт между разумом и чувствами, и наша готовность верить интуиции и сопереживать другим, и склонность проецировать собственные мысли и желания на других существ.

Неудивительно, что наши отношения с другими видами так запутаны!

 

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных