Основная критика "гештальт-терапевтической" литературы о стыде

Стыд лежит в основе большинства, если не всех, психологических затруднений

Кофман (1980),
процитированный Вилером:

Стыд – это аффект, являющийся источником многих сложных и беспокоящих внутренних состояний: депрессии, отчуждения, сомнения в себе, изолирующего одиночества, параноидального и шизоидного феноменов, навязчивых расстройств, расщепления себя, перфекционизма, глубокого чувства неполноценности, так называемых пограничных состояний и расстройств нарциссизма. Это феномены, которые коренятся в стыде… каждый коренится в значимой межличностной неудаче (курсив добавлен Вилером).

Важно, что Вилер выделяет курсивом значимость локуса (поля), описанного Кофманом как "коренящегося в значимой межличностной неудаче". В действительности, терапевты оказались бы в затруднении, столкнувшись со многими проблемами, с которыми работает психотерапия, не связанными с трудностями в межличностных отношениях – "коренящихся в значимой межличностной неудаче".

Вилер (1997) далее утверждает:

Переживания такого рода разрыва составляют аффективный кластер, который мы называем стыдом, варьирующуюся от легкого замешательства и смущения через глубокое унижение до состояний слепой ярости и декомпенсации.

Более того, мы смотрим на критичность, отрицание, гиперавтономность, хроническую злость и порицание, так же как и на скорбь, депрессию, сомнения в себе, "слияние" и другие менее пагубные привычки в поведении, выискивая скрытый фон поддержки и разрыва/стыда под фигурой этих высших чувств и действий.

Процитированные утверждение Кофмана и Вилера, могут создать впечатление, что неизбежным источником происхождения большинства психологических проблем является стыд.

Получение доказательств для такого утверждения может быть объяснено способом наблюдения или манерой постановки вопросов и вмешательств. Линзы, которые вы используете, ограничивают и предопределяют характер данных, которые вы получаете (Резник, 1996). Повсеместное использование клиницистами линз стыда, вероятно, порождает множество феноменов, которые подтверждают их веру, что стыд лежит в основе большинства психологических затруднений. Например, представьте другого рода данные, которые вы бы "получили" (тем самым подтверждая ваше новое пристрастие) от клиентов, если бы вы настроили ваши предположительные терапевтические линзы на то, что недостаток любви лежит в основе всех психологических проблем. Посмотрите на постулирование страха как вездесущего этиологического фактора. А как насчет теорий/проекций различных теоретиков относительно жизненной силы, например, Адлеровской власти, Фрейдовской сексуальности, Перлзовской агрессии? Для женщин, как насчет зависти к пенису в качестве инвариантного источника? Неразрешенный эдипов комплекс для мужчин? Первоначальный омут боли?

В феноменологически основанной терапии, такой как гештальт-терапия, терапевту понадобится следовать феноменологическому методу слушания, отбросив как можно больше своих ценностей, убеждений, теорий, интерпретаций, пристрастий и т.д. с целью получить новые и свежие впечатления от клиента. Универсальные объяснительные конструкции информируют нас мало о чем другом, кроме проекций/пристрастий теоретика или терапевта. Важны только свежесть и различия, и различия составляют разницу, которая действительна важна и информативна.

Утверждение, что стыд является причиной всех проблем, нарушает как наш феноменологический способ слушания, так и наше уважительное отношение к клиентской феноменологии. Это также явно нарушает наш мета взгляд на мир, который предполагает, что наше понимание того, что составляет стыд отражает "реальность" не больше, чем понимание любого другого человека, особенно данного конкретного клиента, когда обращаются к его опыту. Эта точка зрения явно вступает в конфликт с большей частью сегодняшней гештальт-терапевтической литературы о стыде.

Если бы мы все разделяли одну и ту же феноменологию и, тем самым, те же значения, тогда героиня Шалом Алейхема Гольд (в Скрипаче на крыше по книге Теви и его пять дочерей) была бы абсолютно права, говоря своему мужу Теви: "Скажи мне, что тебе приснилось, и я скажу, что это значит".

"Скрытый стыд"

Утверждение "скрытого стыда", когда клиент никак не проявляет его и не подтверждает предположение терапевта о его наличии, очевидно является возвратом к психоаналитическому взгляду на терапевта как на эксперта по чужому опыту. Он классически описывается как "демонстрируемое содержание и скрытое содержание": что, как вы думаете, вы имеете в виду, и "я знаю", что вы действительно имеете в виду. Более того, объясняется даже то, как получается, что клиент не идентифицируется с приписываемым ему стыдом (например, это слишком болезненно, это слишком пугающе, ему приходится отрицать это в данный момент и т.д.). Такая позиция превращает терапевта в "эксперта", и ведет к изолированным закрытым системам понимания, где "мы знаем, то что мы знаем", и любые данные, которые противоречат, тому что мы "знаем", можно объяснить какой-то другой вещью, которую мы "знаем". Или я прав, или я прав. Либо вы испытываете стыд, либо вы это отрицаете, и тогда это становится свидетельством "скрытого стыда". В любом случае, феноменология терапевтов/теоретиков стыда торжествует. Монументальное психоаналитическое "chutzpah"!

Терапевты несут "ответственность" за обнаружение у клиента проблем стыда

Следование феноменологическому/диалогическому методу предполагает, что отслеживание и уважительное отношение к клиентской феноменологии имеет большое значение и ценность. Однако, феноменология терапевта, с некоторой избирательностью, также должна учитываться, если хотят, чтобы встреча была действительно диалогической. И здесь искусный танец терапевта, обнаруживающий его убеждения и интерпретации о стыде, должен быть представлен клиенту в качестве размышлений терапевта или теории (локус в терапевте), а не как определение клиентского опыта (локус в клиенте). Для терапевта важно уметь тонко различать собственные теоретические построения и построения, основанные на феноменологическом опыте. Это позволяет понять клиента и уже на основании этого решить, как и когда познакомить его с идеей стыда.

В любом случае необходимо, чтобы терапевт тщательно следил за восприятием и реакцией клиента на такого рода знакомство. Безоглядная интроекция так же опасна, как и безоглядное отвержение. Очевидно, что встроенная иерархия и непропорциональное распределение власти, присущее большинству терапевтических отношений, будут способствовать склонению клиента в направлении принятия точки зрения терапевта и доставления удовольствия терапевту, вследствие чего не могут быть слишком ясно прослежены.

Эдвард Сапир, лингвист начала этого века и учитель Бенджамина Ворфа, известного по "ворфианской гипотезе", сказал: "Язык – это почва, в которую льются детские мысли" (Сапир, 1921). Гипотеза Ворфа предполагала, что язык контролирует и влияет на восприятие и, тем самым, на придание значений (Ворф, 1956). Языковые упражнения терапевтов с такими словами как стыд сходны использованию слов типа рана и травма в психотерапии, когда клиент не вносил этого лексикона в терапию. Совершенно очевидно, что язык терапевта повлияет на создание значений клиентом, а если так, я верю, что гештальт-терапия отстаивает изначальное сохранение клиентского языка/феноменологии, когда речь идет об опыте этого клиента.

Стыд – это нежелательный разрыв и нарушение поддержки (поля)

Это утверждение, красноречиво описанное Вилером в его статье, является чрезвычайно важным понятием, конгруэнтным и подтверждающим гештальт-терапевтические взгляды, согласно которым человек находится в поле и взаимозависим внутри него. Тем самым мы явно отмежевываемся от любого рода индивидуалистических моделей, подразумевающих независимость в качестве главной цели. Лаура Перлз прокомментировала, что "независимость без связи является маскарадом для изоляции" (Перлз, 1971, личное общение). Вилер предпринимает попытку восстановить баланс в гештальт-терапевтической теории, заостряя внимание на важности окружения и поддержки. Хотя эта идея не нова для гештальт-терапии, маятник, возможно, уже сдвинулся слишком далеко от поддержки и проблем поля по мере того, как гештальт-терапия старела и "впитывала" в себя нашу изначально индивидуалистическую культуру. Хотя "Куриный суп – это яд" (Резник, 1968) все еще является реальностью для многих из нас большую часть времени, не питаться, т.е. не принимать поддержку от поля, может быть в равной мере токсично. Фритц Перлз отстаивал взгляд, что здоровые люди – "само-поддерживающиеся". Быть таковым включает общение и иногда зависимость в пределах большего поля, чем усилия быть самодостаточным. Это отличие часто путалось с возникающим в результате искажением, что целью Перлза и гештальт-терапии является полная самодостаточность людей. Организменно/средовое поле едино.

Лично я бы предпочел, чтобы Гордон Вилер подчеркнул, что стыд является аффектом (или эффектом) разрыва и ухода от поддержки поля, только когда такой уход является ненамеренным. Хотя Вилер и утверждает это явно в одном месте в своем обсуждении: "Стыд, таким образом, является переживанием ненамеренного (для меня) разъединения с моим жизненно важным социальным полем", – большую часть статьи он не делает это условие очевидным. Я обеспокоен, что из этого можно сделать вывод, что все уходы от поддержки ведут к стыду. Ясно, что это не так. Кроме того, наличие поддержки поля не гарантирует, что человек не будет испытывать стыда.

Терапевтам нужно воспринимать клиентский стыд в не провоцирующем стыда окружении, и полезно, чтобы терапевт поделился своими собственными переживаниями стыда

Применительно к реальной клинической работе, эти два утверждения, часто являющиеся поддерживающими, утешающими и приносящими облегчение клиенту, не составляют, на мой взгляд, хорошей терапии со стыдом. Хотя они часто предоставляют некоторую почву и базовую поддержку в процессе работы, порождающие стыд феноменологические процессы не достигаются и не ассимилируются. Эмпатическая поддержка в окружении, не вызывающем стыда часто может помочь клиенту, переживающему стыд, чувствовать себя лучше; однако, это не "конечный выигрыш" терапии. Облегчая фенотипический стыд, мы часто лишаемся возможности воздействовать на генетический стыд, и, значит, решать проблему. Именно здесь гештальт-терапия, со своим акцентом на важности поля и феноменологическим/диалогическим методом исследования может отличить стыд, который требует проработки, поскольку мешает нормальной адаптации человека к окружения, от "здоровых" форм стыда и сожаления, требующих поддержки.

Заметим, что Гринберг и Пэйвио также рассматривают большую часть стыда как социальную по происхождению и требующую проработки. Хотя большая часть их обсуждения этого важного вопроса сконцентрирована на технике двух стульев, они не останавливаются в работе со стыдом на эмпатии, поддержке и связи, а настойчиво идут дальше. Они сосредотачивают внимание на том, какого рода информация всплывает и какие области доступны (аффективная, когнитивная, сенсорная), а также на нарушениях границ, "незавершенных" делах и т.д.

Гринберг и Пэйвио (1997) утверждают:

Диалог двух стульев… наиболее полезен в достижении и реконструкции убеждений, продуцирующих стыд… Освобождение от проблемы происходит, когда клиенты осознают свою ответственность за продуцирование чувств стыда, и когда они пересматривают вещи, ранее вызывавшие презрение и стыд. Когда такие адаптивные реакции поддерживаются терапевтом, клиенты становятся в состоянии более четко проговорить вызывающие стыд интроекты и глубинные убеждения относительно себя, влияющие на плохую приспособленность, и начинают подвергать их сомнению из внутренне присущего чувства ценности.

Гринберг и Пэйвио, однако, не описывают диалогическую модель (или пример терапии), а, скорее, следуют по более узкому пути доступа к интроектам, аффектам, знаниям и т.д. через "диалог с пустым стулом" с помощью последовательной модели исследования, предназначенной для того, чтобы извлечь наружу (1) "плохое чувство", (2) "первичную эмоцию", (3) "невыраженные адаптивные чувства", (4) "убеждения, ведущие к плохой приспособляемости", (5) "адаптивные чувства" и (6) "самопод­тверждение" (Гринберг и Пэйвио, 1997).

Вилер, напротив, подразумевает, что встреча человека со стыдом в теплом, не провоцирующем стыда и подкрепляющем окружении может быть самым большим, что может сделать терапия.

Он утверждает:

Мы будем рассматривать эту потребность в разговоре как попытку исправить стыд с помощью поиска эмпатической связи, которая восстанавливает целостность личности. Наиболее простой и эмпатичный ответ, от друга или терапевта, может быть чем-то вроде: "Должно быть, ты ужасно себя чувствуешь, когда с тобой так поступают", или даже, если это уместно: "Когда меня так отвергают, я чувствую унижение и стыд". Если стыд – это аффект нежелательного разрыва, тогда в то самое место ощущаемого нарушения мы и должны идти, чтобы произвести исцеляющее вмешательство.

Вилер (1995) утверждает: "Цель терапии – в трансформации переживаний стыда в переживания связи с полем и развитие навыков и процессов поддержки такой трансформации" (стр. 84).

Некоторые исследователи утверждают, что попытки проработать стыд неэффективны, т.к. сам процесс дальнейшего исследования, возможно, порождает дополнительный стыд у клиента.

В работе со стыдом необходимо учитывать разные планы и уровни получения знаний о стыде: данные первого уровня – непосредственно проявляемое "чувство" стыда и его содержание; данные второго уровня – конкретные "программы" и механизмы стыда; и данные третьего уровня – как и когда нарушение связи и поддержки сформировали соответствующие интроекты, неодобрение и презрение, аффекты, чувства и другие когниции, окружающие взаимодействия – что и составляет общий дезадаптирующий стыд. Это – наиболее уязвимая и хрупкая часть клинической работы, которая требует длительного времени.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: