Олард Диксон, Иван Ядне – Шаманские ритуалы и боевые практики 6 страница

Мы повторили, что никто за нами ехать не собирался. Напившись чаю, мы поехали дальше. Вскоре выехали на ровную тундру. Вдруг целая стая гусей села невдалеке от нас на прогалине. Мой спутник стал распутывать кладь, чтобы достать ружье. Ружье он достал, но оказалось, что сумку с патронами и прочими охотничьими принадлежностями он забыл дома. Когда через полмесяца мы вернулись в Кичигу, выяснилось, что, как только мы выехали, домашние моего спутника заметили оставленную сумку. Его тесть-старик решил нас догнать, ему все равно надо было ехать к оленеводам за мясом. Вслед за нами он действительно приехал на то стойбище, где мы останавливались на чаевку, и ночевал там.

Тесть моего спутника, один из бывших торгашей, переселился на Камчатку в 1907 г. Он был человек довольно жуликоватый. Коряки его недолюбливали. Так что женщина, обнаружившая удивительную проницательность, была права, назвав его хитрым человеком.

Когда мы выехали со стойбища, мой каюр завел разговор о больной женщине. Он сказал: «Хорошая баба была и вот испортилась отчего-то. Жалко ее мужа». Затем последовал рассказ о трюках, которые проделывает новоявленная шаманка. Однажды старший брат моего спутника с женой приехал к ним в гости. Стали пить чай. Вдруг у этой женщины стало как-то неудобно во рту. Она схватилась за щеку, наклонилась над блюдцем, и из ее рта посыпались бусы. Бусы эти она подарила жене гостя, и та употребила их на украшение своей праздничной кухлянки.

Шаманская сила может пропасть. Обычно у женщин это бывает после вступления в брак, когда появляются дети. Рождение детей служит для женщины поводом потери шаманской силы.

Но вот о шаманах-современниках коряки избегали рассказывать. У них не было уверенности, что шаман не слышит всего того, что о нем говорят даже на самых отдаленных стойбищах. Они не знали, одобрит ли он их рассказы.

5-3771

Приведу здесь такой случай. Когда я впервые познакомился с Онтавом, мне и в голову не приходило, что это шаман, который славится по всей округе. Я решил, что это просто правоверный в отношении шаманства коряк, который знает некоторые заклинания. А он, как потом выяснилось, дает целые шаманские сеансы.

Два слова о шаманских сеансах. Они происходят либо во время праздника, когда приносится соответствующее жертвоприношение, либо по специальному поводу — для гадания или лечения. Гадание и лечение — это два основных повода, по которым производится шаманство.

Мне лично пришлось присутствовать только один раз на шаманском сеансе. Дело было на реке Валаваям. Там стоял небольшой поселок из двух землянок старого типа, со входом через дымовое отверстие. Я ехал с Онтавом. Мы только что переехали через Анапку. Подъезжаем к поселку На одной из землянок я вижу копье, воткнутое в крышу в наклонном положении острием вверх. Вокруг наконечника копья — поясок из разноцветных лент, впрочем, почти уже потерявших свой цвет. К концам лент подвешены бусины. Впоследствии я узнал, что копье, воткнутое в крышу землянки, служит признаком жилища шамана. В данном случае копье торчало на крыше землянки, в которой жила старуха шаманка, очень сильная, как сказал Онтав.

Едва мы успели попить чаю, как Онтав стал торопиться спать/Обычно после чая мы поздно засиживались, как Онтав говорил, «учились»: он учил меня корякскому языку, я его — русскому. Так установилось у нас за семидневную дорогу. Меня очень удивила необычная спешка с отходом ко сну: еще не успели улечься, а уже собираются тушить огонь в очаге. Перед тем как потушили огонь, старуха вышла из землянки. На ней была красивая кухлянка из разномастных оленьих шкур. Кухлянка была вышита кружками, представляющими концентрические круги из полосок белой и красной кожи и меха. От центра каждого кружка свешивался длинный хвост из окрашенного меха, заканчивавшийся бусами. Я обратил внимание на этот наряд, но не подозревал, что это специальная одежда шаманки. Старуха вышла наружу и почти сразу же вернулась. Тот-

час тщательно потушили огонь в очаге. Надо подчеркнуть, что все подлинные шаманские сеансы у коряков происходят в полной темноте.

Вот звякнул бубен. Старуха стала ударять в бубен сначала тихо, потом все громче и громче. Она долго била в бубен и пела. По мере того как она входила в азарт, вся землянка наполнилась звуками бубна. Создалось впечатление, что бубен то удаляется, звучит где-то совсем далеко, то вдруг приближается. Удары слышны все ближе, ближе. Кажется, что старуха подошла вплотную и бубен звучит над самым ухом. Потом звуки уходят куда-то вверх или спускаются глубоко вниз, уходят в угол. Вскоре звуки разделились. С одной стороны был слышен бубен и голос старухи, с другой — второй бубен и незнакомый голос, отвечающий ей откуда-то из противоположного угла землянки. Происходил разговор. В землянке вдруг что-то заворочалось. Кто-то прошел вокруг средней части землянки. Из угла в угол пролетела связка бус. Потом старуха еще немного попела и вскоре прекратила бить в бубен[11]. Стало тихо. Между нею и Онтавом произошел разговор. Я тогда еще очень плохо понимал по-корякски. Онтав потом объяснил мне, что он спрашивал старуху, как живут его домашние; главное, ему нужно было узнать о судьбе двух пестрых оленьих телят. Старуха ему сказала, что все будет благополучно. Когда зажгли свет, я попросил продолжить шаманство, но старуха наотрез отказалась. Она сказала, что нин ‘виты могут сделать худое чужому человеку.

Замечу, что рассказы о шаманских трюках, распространенные среди коряков, очень разнообразны и большею частью маловероятны, хотя и передаются как бы очевидцами. Большая часть этих свидетельств относится к рассказам о воскрешении умерших животных или людей. В Кичиге мне пришлось слышать, например, такой рассказ об одном рекининском шамане. Однажды этот шаман с товарищем ехали верхом. Своей лошади у шамана не было, он взял ее у соседа. Ехали через перевал по очень узкой тропе. Лошадь шамана сорвалась, полетела вниз и убилась. Сам он едва успел с нее соскочить. Шаман сказал: «Если бы это была моя лошадь, тогда ничего, пускай пропадает, но ведь это лошадь товарища, надо что-нибудь сделать». Он спустился с обрыва, обошел вокруг мертвой лошади три раза по солнцу, произнося при этом заклинания. Потом пнул лошадь ногой — лошадь вскочила и пошла.

Вообще легенд о воскрешении людей у коряков существует великое множество. Один из кичигинских алюторцев по имени Камчэ рассказал мне следующее.

Шаман Патгырн’ын однажды приехал на стойбище. За день до его приезда в одной из яранг умерла женщина, мать большого семейства. Все очень сожалели об умершей, она была еще молода. Патгырн’ын спросил: «Вам очень жалко ее?» Ему ответили: «Да, очень жалко, но что поделаешь!»

Тогда он спросил: «У вас есть какой-нибудь совсем дрянной, никуда негодный мальчишка?» — «Правда, есть — вот этот». Ему указали на мальчика лет шести. Паттырн’ын взял толстую длинную палку. Он лег рядом с мертвой женщиной, положил палку себе на плечо. Его и мертвую женщину накрыли общей шкурой. Все это происходило рано утром. Рассказчик пояснил: «Когда Патгырн’ын лег, он тоже как бы умер. Душа его ушла. Но он не умер. Он был очень хитрый шаман». Не наступил еще полдень, как вдруг оба лежавшие под шкурой зашевелились, сбросили с себя шкуру и встали. С лица и даже с головы у обоих капал пот, как будто они долго бежали по неровному мест> Сначала они были как бы полусонные и стояли так, что к.і >,алось, будто женщина убегает, а старик гонится за ней с палкой. Оба тяжело дышали. Потом оба вздохнули очень глубоко и как бы очнулись. Тотчас же упал мертвым мальчик, на которого указали шаману, перед тем как он лег рядом с женщиной.

Рассказчик закончил: «Женщина эта жива до сих пор». Он назвал стойбище, где она живет, и добавил: «Если хочешь, можешь поехать туда, сам увидишь ее».

Про моего доброго знакомого Онтава среди кичигинских алюторцев ходит такой рассказ.

Несколько человек оленеводов-алюторцев ехали в Выв- нак. Среди них был Онтав. Недалеко от Вывнака есть речка с обрывистыми берегами. Эта речка часто бывает совсем незаметной для проезжающих по тундре. На этот раз ездоки тоже не заметили речку и со всего разгона полетели вниз с обрыва. Один только Онтав не сорвался: он ехал сзади всех. Один из ездоков — Ахалли — убился насмерть. У него на нарте было копье. Когда он упал, копье пробило ему горло и перерезало шею. Онтав подошел к нему. Ахалли лежал весь в крови. Онтав сказал: «Жалко товарища. Совсем напрасно умер... Ну ладно, попробую, может быть, выйдет». Онтав обошел вокруг мертвого 3 раза, как ходит солнце. Потом он приложил обе ладони ко рту и обмазал их слюной. Наклонился и провел ладонями по лицу и шее Ахалли и тотчас пнул его ногой в бок, сказав: «Ну, вставай!» Ахалли встрепенулся, как внезапно разбуженный, спросил: «Что такое? С нами случилось что-нибудь?» Онтав сказал: «Ничего не случилось, надо ехать».

Как и другие подобные рассказы, этот рассказ был закончен документальной справкой: «Ахалли был на оленьем празднике на Белой речке. Ты видел его и говорил с ним. Он был в пестрой кухлянке».

ПРИЛОЖЕНИЕ 2

Посвящение шамана [12]

(буряты)

1. Выбор девяти сыновей шамана

Бурятская юрта. В ней находятся хозяин (будущий шаман), хозяйка и дети. Постепенно входят соседи; наконец появляется отец-шаман. Его встречают и сажают на почетное место. Хозяйка подносит молоко, которое шаман пригубливает. После этого приносится жбан с вином и ставится у очага. Возле жбана садятся хозяин с хозяйкой, п шаман совершает призывания предков. Непосредственно перед этим производится обряд возлияния хозяину огня и очищения употребляемых в обряде предметов. Когда призывания предков окончены, приступают к выбору так называемых девяти сыновей, помощников шамана. Кроме того, избирается старик, который охраняет по ночам шамане кий шалаш и потому называется «ночной».

2. Объезд улусов

Бурятское селение айл. Появляется шаманский поезд из 11 человек. Все участники поезда — на верховых лошадях и одеты в белые одежды. Во главе поезда скачут два шамана — отец-шаман и посвящаемый. Они держат в руках по бичу и колокольчику. За шаманами следуют девять сыновей. Каждый из сыновей имеет в руках по березке, украшенной колокольчиками и разноцветными лоскутками. При пении гимнов шаманский поезд три раза объезжает юрту и останавливается у ее входа. В это время из юрты выходят хозяева и чествуют гостей водкой*, а также увешивают березки разноцветными лоскутками. После этого весь шаманский поезд направляется к соседней юрте и проделывает там то же самое. Объезд улусов продолжается и в течение всего второго дня. Цель объезда — во- первых, оповестить население о будущих торжествах, а во- вторых, заручиться согласием населения на устройство празднества. Дело в том, что при этом объезде шаману необходимо собрать меха пяти зверьков (табан хошуу). Если население не желает посвящения данного шамана, то оно не дает ему эти меха. Тогда обряд посвящения состояться не может.

3. Доставка берез для трона

В степи, на окраине айла устроен из срубленных берез так называемый белый шалаш. Недалеко от шалаша находится священное место; здесь, у подножия березки, укрепленной в земле, поставлен жбан с молочной водкой. На левой стороне шалаша видны два столбика, между которыми натянута волосяная веревка. Появляется шаманский поезд. Все участники поезда — в белых одеждах. С пением гимнов они три раза объезжают место торжества, а затем, передав березки присутствующим, уезжают в улус. На третий день привозят из леса необходимые для обряда березы. В этот же день еще совершается жертвоприношение посреднику между людьми и западными хатами шаману Нагаа Заарину, сыну Улаан Монхоя, и другим великим шаманам. Смысл этих жертвоприношений сводится к тому, чтобы призываемые духи оказали посвящаемому в шаманы свое покровительство и поддержку.

4. Призывания к покровителю шаманов Эдирхэну и выход шаманов на место обряда посвящения

Та же юрта посвящаемого шамана. Два шамана — отец и посвящаемый — становятся рядом и соединяют свои головные уборы шелковым шнурком. Шаманы имеют в руках курящуюся пихтовую кору (жодоо), а посвящаемый; кроме жодоо, держит еще шкурки пяти зверьков (табан хошуу), соединенные веревочкой. Девять сыновей стоят немного поодаль и держат концы поднятого над землей войлока, на котором лежат сосуды, необходимые для обряда. Моления начинаются с обычного возлияния огню и окуривания благовониями всех ритуальных принадлежностей. Затем призывают Эдирхэна и просят его благоволить молодому шаману.

5. Становление шамана, призывания усопших шаманов

Площадка на окраине улуса. Начинается главная часть обряда. На месте отправления обряда строится березовый шалаш. Невдалеке стоит березка священного места. Несколько поодаль установлен трон шамана (ширээ), представляющий собой несколько связанных в пучок и воткнутых в землю берез. Приблизительно на высоте человеческого роста на березках устроен помост. Появляется шаманский поезд. Подойдя к священной березке, шаман вешает на ее ветвях табан хошуу, а девять сыновей тут же на земле расставляют принесенные ими сосуды. После этого они становятся в ряд и совершают призывания душ всех усопших шаманов, начиная с первого шамана на земле Бургута (Орла)* и заканчивая последними ближайшими предками посвящаемого. Смысл призываний сводится к тому, чтобы души всех этих шаманов, соединив слова и силы, оказали молодому шаману помощь и поддержку при

его посвящении. После окончания призываний совершается обряд гадания, который заключается в бросании чашек: если чаши упадут дном вниз, то это означает удачу, успех. Затем шаман угощает молочными продуктами своих девятерых сыновей и, ударяя их березовыми прутьями, принуждает есть быстрее и больше. После угощения сыновей производится заклание жертвенного барана. Оба шамана, подойдя к животному, произносят над ним заклинания, с помощью которых душа животного посвящается призываемым духам.

6. Присяга шамана, обхождение трона

Весь шаманский поезд подходит к трону (ширээ). Здесь стоит особо приглашенный кузнец и, держа в руках саблю, размахивает ею в воздухе. Присутствующий народ громкими криками Требует принесения шаманом присяги — шахаа (буквально: «выжимание»). Присяга должна быть дана в том, что шаман не будет творить злые дела или разорять народ большими поборами при совершении молений. Подчиняясь требованию присутствующих, шаман произносит слова присяги, повторяя их так, как подсказывает ему кузнец:

«Не буду смотреть на красоту лиц. Не буду призывать смерть. Не буду угонять чужой скот. Не буду призывать убийство. Не буду сидеть на чужом добре. Не буду недоволен незначительностью приношений. Данная мною присяга пусть будет услышана царем преисподней. Пусть слышит высокое небо- отец и широкая земля-мать. Пусть присутствующие здесь люди свидетельствуют, что я, стоя живой, дал эту клятву...».

После принесения присяги производится омовение шамана. Он становится на белый войлок. Его окружают девять сыновей и раздевают, оставляя только нижнее белье. Когда шаман раздет, девять сыновей берутся за концы войлока и поднимают шамана вверх на войлоке. При непрестанном пении гимнов шамана три раза обносят вокруг трона, причем его все время обрызгивают водкой. Затем девять сыновей останавливаются и начинают подбрасывать шамана вверх, на трон. После нескольких подбрасываний шаман перескакивает с войлока на трон и по помосту трона обходит его три раза. Во время обхождения трона шаман непрестанно поет гимны. Это троекратное обхождение трона составляет наиболее важный момент посвящения. Символически оно означает, что шаман с этих пор уже не простой смертный, а облекается особыми полномочиями, как посредник между людьми и духами.

После обхождения трона шаман спускается на войлок, который продолжают держать девять сыновей. Тут же он и одевается, но уже не в прежний белый костюм, а в обыкновенный, шаманский. Кузнец вручает ему саблю. Вручение сабли символизирует духовное вооружение шамана и вместе с тем является отголоском тех древних времен, когда шаманы являлись военачальниками.

Подойдя к священному дереву, шаман вешает на его ветвях только что полученную саблю. Затем следует обряд угощения огня. Он состоит в том, что в огонь бросаются кусочки мяса из определенных частей туши жертвенного животного. Мясом этого же жертвенного барана угощают девятерых сыновей и присутствующих. На этом, собственно, и заканчивается сам обряд посвящения белого шамана. Дальше идут народные гулянья.

7. Призывания шаманов к предкам, хороводы и борьба

Все присутствующие на торжестве шаманы поочередно совершают призывания своих предков. Призывания эти происходят в шаманском шалаше. Вне шалаша в это время вовсю идут пир и веселье. Молодежь танцует круговой танец Ёохор, парни устраивают борьбу. Народные гулянья, игры, танцы и пиршество продолжаются три дня.

ПРИЛОЖЕНИЕ З

Примеры целительских камланий

Все целительские камлания делятся на две группы: изгнание духа болезни из тела и поиск потерянной души или ее части. Первый вид шаманской деятельности подразумевает нахождение вторгшейся извне вредной силы и ее перемещение в какой-либо другой объект. Часто этим объектом служит изображение, реже — животное. Вид вторгшегося духа и способ его изгнания определяется наложением рук, проговариванием имен духов или в состоянии легкого транса. Глубокое экстатическое погружение применяется для нахождения заблудившейся или украденной души. Шаман изменяет состояние сознания при помощи бубна или других музыкальных инструментов и совершает путешествие по мирам Вселенной. Он ищет душу больного или духа, укравшего ее. После нахождения или отбирания силой шаман возвращается и через дуновение передает душу пациенту. Далее возможна обычная знахарская работа.

Знахарь, используя разные целительские снадобья, лечит поврежденные органы и помогает пациенту быстро оправиться после болезни. Действия знахаря без предварительного вмешательства шамана расцениваются как безрезультатные. В начале необходимо уничтожить суть болезни, а только потом исцелять конкретные физические нарушения.

Ниже представлены типичные примеры целительских камланий, характерные для народов Крайнего Севера, Сибири и Дальнего Востока. Все они были записаны очевидцами с отличающимися друг от друга системами мировоззрений, что позволяет взглянуть на шаманские сеансы под разными углами зрения и сделать объективные выводы.

Показательное камлание шаманки ирка-ляуль Тылювии

(Чукотка) [13]

Бубен Тылювии[14] был обыкновенного чукотского типа — маленький, круглый, с тонким деревянным ободком и чрезвычайно звонкой перепонкой из оболочки моржового желудка. Две тонкие полоски китового уса, служившие колотушками, были привязаны к короткой деревянной ручке бубна.

Лампа была погашена, и мы молча сидели среди непроницаемой тьмы, ожидая начала.

— Э-гэ-гэ-гэ-гэй! — начала Тылювия тяжелым истерическим вздохом, который вырвался из ее горла болезненной нотой и сразу наполнил все углы полога. По-ви- димому, необходимость настроить свои нервы на высоту шаманского экстаза являлась гнетущим бременем для ее души.

— Э-гэ-гэ-гэ-гэй! А-яка-яка-яка-якай!

Оглушительная дробь коротких и частых ударов раскатилась над нашей головой и загремела, отскакивая от тесных стенок мехового ящика, как будто стремясь найти выход и вырваться наружу.

— Гоу, гоу, гоу, гоу! — запела Тылювия, старательно выделывая голосом какой-то необыкновенно сложный напев, весьма напоминавший вой метели на тундре. — Боббо, боббо, боббо, боббо!.. Гоу, гоу, гоу, гоу!

По обычаю чукотских шаманов, Тылювия пользовалась бубном как резонатором: то держа его перед ртом, то отводя вверх-вниз и отклоняя под самыми разными углами. Ятиргин и Айганват* поощряли ее установленными возгласами сочувственного удивления:

— Гычь! Гычь!.. Правда!..

Благодаря акустическим свойствам полога звук голоса Тылювии совершенно утратил локализацию, и мы перестали связывать его с тем определенным местом на левой стороне, где сидела шаманка. Большей частью он казался исходящим из независимого центра, находившегося приблизительно посредине потолка, потом облетал полог справа налево и слева направо, кружился над нашей головой, бился об стены. Голос Тылювии становился громче и громче, стук колотушки превратился из частой дроби в непрерывный грохот, а духи действительно не хотели приходить.

— Приди, приди, приди!.. — взывала Тылювия. — А-яка- яка-якай!.. Боббо, боббо, боббо!

— Ух! — вздохнула она, внезапно прерывая стук. — Бубен худ, звонкости мало. Голос не долетает до зарубежного мира.

Через минуту призыв возобновился с удвоенной силой. Под грохот колотушки один за другим раздавались самые причудливые напевы. Одни из них были сложены старинными шаманами много веков тому назад и переходили от поколения к поколению, тщательно запоминаемые нововдохновенными учениками; другие были созданы Тылю- вией в течение тех таинственных месяцев, когда она лежала в пологе, изменяя свой пол, и старалась шаманством избавиться от преследований грозного духа неведомой болезни; третьи были плодом импровизации и продолжали создаваться при каждом новом общении с вольными

голосами. К моему удивлению, среди хаоса запутанных и бесформенных звуков я мог уловить отрывки, запечатленные своеобразной красотой и обладавшие даже мелодией, которая вообще совершенно чужда пению туземных племен Северо-Восточной Азии.

— Приди, приди, приди! — взывала Тылювия. — Гоу, гоу, гоу!.. Убуу-уу, буу, буу, буу!..

Мне казалось, что пение Тылювии продолжается уже долго. Спертая духота полога после долгого дня, проведенного на морозе, так и охватывала голову. Совершенно неожиданно для самого себя я впал в дремоту.

Меня разбудил высокий странный звук, который, казалось, раздался на необычайной высоте.

— Гычь! — воскликнул было Айганват, но голос его пресекся. Ему было не по себе.

Звук повторился опять.

— Приди, приди, приди! — взывала Тылювия.

Через минуту она забилась и зафыркала с необычайной силой. Треск бубна раздавался адским грохотом.

— Бубен мой плох! — сказала Тылювия, прерывая стук.

— Сам видишь!.. Дохни на него, чтобы он стал звончее!..

Из противоположного угла полога послышались такие странные неожиданные звуки, полузадыхающиеся, проникнутые неизъяснимым хрипением, которые, конечно, могли принадлежать только духу.

— Это муж! — сказал мне Ятиргин тихонько. — Другой муж, настоящий![15] Вот послушай только, что будет!..

Голос другого мужа, несмотря на свою сверхъестественность, имел довольно заметное сходство с голосом Тылювии. Он был такой же сиплый, простуженный, раздававшийся каким-то хрипучим шепотом вместо полного звука. Тылювия не замедлила объяснить нам причину этого сходства.

— Он говорит, что простудился и хворал, оттого сначала не хотел приходить, — пояснила она непонятные слова духа. — А разве вы тоже простуживаетесь? — прибавила она со смехом.

В ответ раздался хриплый ряд непонятных, с трудом выдавливаемых слов, на этот раз уже из другого угла. Дух успел переместиться и теперь находился у моих ног.

— Зачем ты ходишь? — с неудовольствием сказала Тылювия.— Будет тебе! Вот, дохни на бубен! — Раздалось резкое дуновение невидимых губ. Перепонка бубна вздрогнула и щелкнула, бубен подскочил и ударился об низкий потолок.

— Ого! — сказала Тылювия.

Вслед за этим раздался такой оглушительный грохот обеих колотушек, что я невольно зажал уши.

— Слышишь? — сказал Ятиргин. — Совсем другой бубен!..

Бубен действительно сделался звончее прежнего, треск колотушек теперь раздавался с такой силой, что я положительно опасался за целость зыбкого мехового потолка над нашей головой.

Побарабанив немного вместе с Тылювией, ее таинственный супруг из другого мира удалился в направлении, противоположном тому, откуда пришел, и последний звук его голоса опять раздался на неизмеримой высоте за пределами шатра, но уже слева.

Вслед за ним явился последовательно целый ряд духов, представших перед нами в бесконечном разнообразии звуков.

Хриплое карканье ворона начиналось чуть слышно вдали и, постепенно приближаясь, врывалось в полог, как буря, налетало на бубен с громким хлопаньем крыльев, поднимало неистовый стук запасной колотушкой и уносилось в ночную даль. Волчий вой доносился из глубины земли, потом становился ближе, раздавался в самом пологе

и, побарабанив на бубне, в свою очередь удалялся в вышину. Невидимый пес являлся на зов шаманки и с такой силой отряхивался над бубном, что стены полога вздрагивали и тряслись. Самые неестественные голоса прилетали с различных сторон, гремели, хрипели, ворчали и выли в разных углах полога, блуждали взад и вперед, произносили отрывистые фразы на непонятном языке и опять улетали в пространство. Излишне говорить, что два голоса никогда не раздавались в одно время и что шаманская песнь Тылювии раздавалась только в промежутках между звуками вольных голосов.

Зато рука ее ни на минуту не отрывалась от колотушки и все время извлекала из бубна резкий, сухой треск, время от времени усиливавшийся аккомпанементом второй колотушки, так как каждый сверхъестественный посетитель считал своим долгом блеснуть пред нами в качестве магического барабанщика. К сожалению, скоро выяснилось, что, несмотря на добрую волю Тылювии, интерес шаманского представления не может подняться выше, так как оно не имеет никакого определенного объекта.

Многие духи, являясь, спрашивали нас, что нам нужно, и мы не умели дать ответа на этот простой вопрос. Под руками не было никакого больного, которому нужно было бы добыть облегчение, и если у каждого из нас б^иш враги, то никто не решился попросить духов наслать на них кару и гибель. Иногда Тылювия давала духам простосердечный ответ, что любопытствующий чужестранец желал послушать их голос и просил ее вызвать их на короткое время из заоблачного мира. Духи, впрочем, относились довольно добродушно к этому назойливому любопытству и, по-видимому, только не желали долго оставаться у нас в пологе, где их не удерживали никакие определенные просьбы или обещания. Засвидетельствовав свое присутствие несколькими непонятными словами или просто криками и побарабанив на бубне, они тут же удалялись, освобождая место другим.

Многие,. в виде особой любезности, предлагали нам послушать их дыхание и с этой целью затягивали свои напевы, которые, впрочем, ничем не отличались от напевов самой Тылювии. Два духа с холерическим темпераментом, почти одновременно явившиеся с противоположных сторон, затеяли перебранку на чистейшем чукотском диалекте и под конец даже собирались драться, но были остановлены увещаниями шаманки. Иные из духов проявляли проказливость нрава. Они швыряли и перетряхивали посуду, плескали водой из котла в разные стороны, выдергивали из-под нас постели, даже кидали в нас неизвестно откуда

взявшимися поленьями. Один раз невидимая рука совсем приподняла полог над нашей головой, и мы на мгновение увидели тусклый свет звездной ночи, вливавшийся в высокий шатер сквозь дымовое отверстие. Все это время рука Тылювии не переставала стучать в бубен, свидетельствуя о том, что вдохновенная не принимает никакого участия в этих проделках. Если бы не оригинальность обстановки, можно было бы подумать, что находишься на спиритическом сеансе где-нибудь за много тысяч километров от этой полярной пустыни.

Камлание амба-шамана Элъвиля

(Весьегонск, р. Молога)*

Все лампы, кроме одной, были выкручены, и в комнате наступил полумрак. На камлание собралось около 10 человек, включая пациента и помощницу шамана Эльвиля Тлан- ги-JIy. Помощница что-то перекладывала за спиной пациента на алтаре, помещенном напротив входа. Остальные участники тихо сидели в самом темном углу. Один из них, довольно молодой человек с короткой стрижкой, держал в руке круглую погремушку на деревянной ручке, а лицо другого закрывала полумаска из бахромы. В его руках был большой бубен с красивым крестообразным плетением внутри.

Эльвиль вышел из-за ширмы, разделяющей комнату на две части. Он был одет в темно-коричневую кожаную куртку, отделанную по швам меховыми лентами того же цвета. С рукавов свешивалась длинная, около 30 см, бахрома. Эльвиль нес в руках бубен с широкой обечайкой и костяную колотушку. Обойдя комнату по ходу солнца, он сел напротив пациента, скрестив ноги, и положил между ним и собой бубен. Началась беседа, целью которой было выяснение нюансов недуга. Пациент подробно рассказал, что после того как умер его отец, к нему во снах стали приходить какие-то зловещие существа. Как-то они сказали, что ров-

но через две недели он отравится ртутью и умрет. Последовав совету Эльвиля, данному за несколько дней до камлания, он проделал определенные манипуляции с водой, но это помогло только частично. Существа сказали, что теперь он не умрет, но будет жить с инородной частью в теле. Это обстоятельство и заставило его вторично прибегнуть к помощи Эльвиля.

Выслушав пациента, шаман поставил перед ним металлическую миску и поджег мелкое крошево, находящееся на дне. По запаху, быстро заполнившему пространство, можно было догадаться, что горела сухая полынь. Эльвиль сказал, что дым нужно вдыхать попеременно то правой, то левой ноздрей. Пока пациент пытался дышать, как ему было предложено, явно заложенным носом, шаман положил на свой лежащий горизонтально бубен три палочки с точками и стал бить по мембране колотушкой. От удара палочки подпрыгивали, формируя определенные рисунки. По ним Эльвиль смотрел на характер повреждений в теле больного и на то, как будет проходить дальнейшая церемония. Все это он сопровождал курением трубки. Когда трубка потухла, Тланги-Ла зацепила за передний зуб пациента петлю из нитки. Другой конец нитки она привязала к небольшой фигурке, стоящей на возвышении. Этим она установила связь между пациентом и будущим вместилищем для болезнетворного духа. На всей протяженности нитки были развешены соленые огурцы. Кусочек огурца лежал и на самой фигурке. Это расценивалось как приманка для духов. Эльвиль взял с алтаря два фрагмента сигары из полыни, зажег их и зажал между пальцами левой и правой руки. В руках помощницы появился веничек из хвоста, привязанного к резной рукоятке. Собравшиеся на камлание затянули однообразную песню без слов, сопровождая ее ритмом бубна и звуками погремушки. Зайдя пациенту за спину, Эльвиль стал совершать плавные движения сигарами от головы к ногам и обратно. Во время этого из его горла доносилась странная песня, состоящая одновременно из низкого звука и высокого переливчатого свиста. Тланги- Ла разметала дым от сигар веничком из хвоста. Это действие продолжалось не менее получаса. Неожиданно Эль- виль наклонился к самому уху пациента и крикнул: «Га!» Пациент вздрогнул, потянув нить. Фигурка упала. В это время Тланги-Ла быстро перерезала нитку ножом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: