Командовать парадом буду я! 11 страница

– Итак, продолжаю повествование на адаптированном для детского, прости, женского уровня языке. Давно подмечено, что не всегда то, что кажется очевидным, и есть правда. Кроме того, может быть, это и правда, но ее понимание может оказаться превратным.

– Например? Только без хохм! – на всякий случай предупредила Лена.

– Хорошо! Например. Есть фотография – лежит труп…

– Точно лежит? Не стоит? – Лена прыснула.

– Ну как с тобой разговаривать? Сама же просила без хохм, – обиделся Вадим.

– Ты – без, а я – с! Или тебе не нравится, когда у жены хорошее настроение? Больше не буду, продолжай.

Вадим улыбнулся. «Все-таки она прелесть!» – в очередной раз заверил сам себя и продолжил:

– Так вот, труп лежит. Над ним стоит, наклонившись, некто, его рука сжимает нож, торчащий из груди убитого. О чем говорит фотография? О том, что мы видим удачно сфотографированный момент убийства и доказательство того, что человек на фото убийца и есть?! Отнюдь! Может, это прохожий, который пытается вынуть нож, спасти человека! Задача адвоката – все подвергать сомнению, все, что против его подзащитного. Предлагать суду любые, пусть самые фантастические, но реальные объяснения событий в пользу его клиента…

– Реалистичные, – уточнила Лена.

– Что?! – не понял Вадим.

– Не реальные объяснения, а реалистичные, – учительским тоном поправила Лена.

– Слушай, ты не у себя в институте. Суть понятна?

– Суть понятна. Более того, понятно, что в этой ситуации – он точно не убийца!

– Почему?! – искренне заинтересовался Вадим.

– А потому что если он ударил ножом в сердце, то вряд ли он продолжал за нож держаться, пока труп падал.

– Ну ты и Шерлок Холмс! – искренне поразился Вадим.

Зазвонил телефон. Оба с удивлением посмотрели на часы – время без пяти час ночи, – друг на друга и потом на продолжавший звонить телефон.

Вадим схватил трубку. Ночные звонки при наличии немолодых родителей пугали и Лену, и Вадима.

– Слушаю! – Голос Вадима звучал напряженно.

– Вадик! Привет. Не разбудил? Это Слава Хандроев!

– Уф-ф, привет! Нет, не разбудил. Что-то случилось? – Видя напряженный взгляд Лены, Вадик, прикрыв трубку рукой, прошептал: – Славка Хан.

Лена успокоенно кивнула.

– Слушай, есть шанс вместе посидеть в интересном деле.

– Уголовном?

– Разумеется!

– Вообще-то я с уголовными потихоньку завязываю, к тому же ты – специалист, а я так.

– Не скромничай! Специалист ты у нас хороший, а главное, мне твои актерские способности нужны. И вообще, есть шанс порезвиться.

– Я спать пойду, – прошептала Лена. – Это, видно, надолго.

Вадим кивнул.

– Так об чем песня? – Вадим поерзал на стуле, пытаясь Устроиться поудобнее.

Первый вопрос, который Лена задала утром, был:

– Во сколько ты лег?

Вадим ответил, что около трех. Обсуждали со Славкой новое дело. Лена воспользовалась предлогом и продолжила вчерашний вечерний разговор:

– Ну, вот. Опять уголовное дело! Пойми, мне страшно становится оттого, что твои мозги, твои способности – все это направлено на одно: вытащить преступника из-за решетки! Когда Машка вырастет и спросит, чем папа занимается, ты что ответишь – преступников спасаю?

– Давай еще раз объясню, – вполне мирно начал Вадим, продолжая варить в турке кофе. – Вот ты говоришь: «преступник». Это ты решила, что он преступник? Тогда зачем вообще нужен суд? Кстати, американский суд Линча – сами решили, сами повесили, тебе, наверное, не понравится. А в чем, собственно, разница?

– Не передергивай, ты не в суде!

– Я не передергиваю. Я рассуждаю. По-твоему, получается, что если человека арестовали, если следователь его в чем-то обвинил, то он уже виноват? А вдруг следователь ошибся?

– Вадь, я не об этом. Но ты-то сам видишь, что защищаешь преступника?! Это же не абстрактный некто, обвиняемый в чем-то! Ты читаешь дело и сам понимаешь, что защищаешь негодяя!

– Первое, не каждый преступник негодяй! – Вадим начал злиться. Развернулся к жене, забыв о кофе. – Второе – я не вижу! Я не судья. Я иначе читаю дело – я не пытаюсь найти, где правда, а я пытаюсь поставить под сомнение любое доказательство его вины. Это и есть моя функция! Да пойми ты, черт побери, что каждый может ошибаться – и следователь, и я. Поэтому и есть суд. Так вот, чтобы минимизировать возможность ошибки суда, человечество и придумало такую систему – один обвиняет, другой защищает! И оба встают на уши, чтобы доказать свою правоту. А судья решает, кто из нас прав! Это как в боксе – я ему по морде, он мне по печени. А кто-то за канатами считает очки…

– У тебя кофе убежал! – вскрикнула Лена.

– Тьфу! Нашла тему для утренней беседы! – Вадим снял турку и, пока не присохло, стал тряпкой вытирать убежавший кофе. – Это соревнование. Только приз здесь не медаль, а судьба человека!

– Ой, только пафоса не надо! Я все равно тебя люблю. Но ведь твой подзащитный говорит тебе, что есть правда. И получается, что, зная от него, что он украл, ты продолжаешь доказывать, что он не вор?

– Во-первых, я его не спрашиваю, крал он или нет. Более того, когда кто-то из них пытается пооткровенничать, я ему затыкаю рот. Я не желаю знать правду! Это – к священнику! За отпущением грехов. Это вопрос не моей, а его совести! Хочет признаться, что украл, – пускай признается. Но не мне – а в суде! И тогда я буду говорить, что да, украл, но… Что «но» – это уже вопросы психологической защиты. А вот если он мне говорит – «украл», а в суде – «я не вор», я его защищать не могу. Поэтому мне лучше вообще ничего не говорить.

– Ну да, – неожиданно согласилась Лена. Она была рада, что Вадим ее убедил и дал аргументы для отпора любопытствующим. Вдруг Лена добавила: – И ведь самооговор возможен, между прочим!

Вадим удивленно посмотрел на жену:

– Разумеется! Слушай, а может тебе профессию сменить? Преподаватель испанского, конечно, класс, но семья адвокатов…

– Кончай! Все равно адвокатом не стану. Я боюсь выступать на людях. Ты лучше расскажи, что за дело у Славы?

– Вот! Между прочим, блестящая иллюстрация к нашему разговору! Двое друзей, один аспирант МГУ, другой младший научный сотрудник той же кафедры, ночью задержаны во дворе дома, где они якобы сняли дворники и решетку радиатора с «Жигулей». Вроде взяты с поличным. Но они утверждают, что вообще здесь ни при чем!

– Как это может быть, с поличным и ни при чем?!

– Славка рассказал так: участковый увидел раздетые «Жигули», через несколько метров от них на земле лежали снятые детали, а еще через несколько метров стояли эти двое и нервно курили. Больше во дворе никого!

– Может, они просто оказались не в том месте и не в то время? – увлеклась Лена.

– По-моему, ты начинаешь выгораживать преступников, – подколол жену Вадим, и оба рассмеялись.

– Нет, я серьезно! – смутилась Лена. – Мало ли кто мог быть рядом!

– Понимаешь, рассуждения следователя, в принципе, логичны – кто станет бросать сворованные запчасти, коли он их уже своровал? Только тот, кто увидел милиционера и испугался. А кто в этом дворе мог увидеть милиционера? Только эти двое. Плюс следы. – Вадим задумался и на несколько секунд замолчал. – да; так вот, следы. И еще они не могли толково объяснить, что они делают в чужом дворе в три часа ночи…

– В час «совы», – вставила Лена.

– Нет, час «совы» – это с четырех до пяти. Ну, не важно. Тут странно другое. Один из них до сих пор член КПСС.

– А это какое значение имеет?

– Понимаешь, у нас же по статистике не может быть судимых коммунистов. Поэтому когда возбуждают дело против партийного, его быстренько из КПСС исключают, и на скамью подсудимых он садится уже «бэ-пэ».

– Что это – «бэ-пэ»? – не поняла Лена.

– Нет, ты святая! – Вадим ласково посмотрел на жену. – Это значит беспартийный!

– Ну а для тебя это чем важно?

– Как-то странно получается. Если следователь не накатал письмо в его парторганизацию, значит, сам не уверен. Или неопытный. А если накатал, а те не исключили – значит, мужик действительно приличный. Не знаю! Что-то я в этом деле чую…

– А Славе ты зачем? Он же сам криминалист дай бог!

– Меня это тоже смутило. Но, говорит, давай в одном процессе посидим, давно не виделись, потреплемся. Во профессия, чтобы пообщаться, надо в один процесс сесть, а так нельзя!

– Ой, – Лена посерьезнела, – боюсь, у него на уме что-то другое. А он тебя не подставит?

– Славка?! Никогда! Абсолютно приличный и порядочный человек! Нет, он признался. Ему мои актерские способности нужны. Подыграть!

– Но это же обидно! – искренне возмутилась за мужа Лена.

– Нет, солнышко! Славка гений и трудоголик, и ему помочь – уже удовольствие. Плюс у него всегда есть чему учиться. – Вадим замолчал, а потом добавил: – А я – идиот!

– Самокритично. В чем же это выражается? – Лена улыбалась. Кофе подействовал, и хорошее настроение брало верх над тяжестью раннего подъема.

– Я про гонорар не спросил!

– Ну и ладно. Если для тебя это дело интересное, то и не важно. Слава богу, уже не нищенствуем.

Лена встала, подошла к мужу и поцеловала.

Слава и Вадим сидели за адвокатским столиком и обменивались последними адвокатскими сплетнями. Судья, что было обычным явлением, опаздывал. Поскольку слушать дело сегодня должен был Егоров – председатель суда, то срок его опоздания не мог ограничиваться не только официальным временем начала процесса, указанным в повестках и в расписании, но и элементарными нормами приличия. В связи с этим Слава вспомнил недавнюю историю.

– Был я тут пару недель назад на юбилее у одного нашего «старика». Симонова, слышал?

– Если честно, нет.

– Так вот, – продолжил Слава, – стукнуло ему шестьдесят. В адвокатуре тридцать пять лет.

– Ну, это не рекорд, – вставил Вадим.

– Не торопись, – почти менторски произнес рассудительный и известный всей коллегии спокойствием Слава. – Встает заведующий консультацией и говорит: «Дорогой Петр Петрович, поздравляю бла-бла-бла, а главное, с тем, что вы провели в судах уже тридцать пять лет!» А тот отвечает, причем сходу, влет: «Нет, в суде я провел лет десять, а остальное в судебных коридорах, в ожидании, когда судьи чай допьют!»

Оба расхохотались. Слава отличался тонким и добродушным чувством юмора. Вообще, адвокат был редкий, с внешностью, никак не вязавшейся с образом классического московского правозаступника. Ростом под два метра, весом за центнер. И это не от жира, а, наоборот, благодаря спорту. Хотя сам Слава об этом почти не рассказывал, Вадим знал, что был Хандроев мастером спорта международного класса по классической борьбе, дважды выигрывал молодежные первенства Союза, взял серебро на чемпионате Европы.

Выглядел Слава устрашающе – медведь, вставший на задние лапы. На его фоне худющий длинноволосый Вадим, у которого и борода-то росла весьма условно, выглядел пацаном-подростком. Когда они готовились к сегодняшнему делу, сидя у Славы дома, тот признался, что это обстоятельство тоже сыграло немалую роль, когда он подбирал партнера для процесса.

– Понял, – отозвался Вадим. – Будем терпеливо ждать, беря пример со старших товарищей. Кстати. – Вадим посерьезнел. – Ты, Слав, не очень переигрывай. А то, боюсь, твой кавказский темперамент до добра не доведет. Напорешься на «частник». Егоров, говорят, адвокатов не очень жалует.

– Во-первых, одно из двух: либо «переигрывать», либо «кавказский темперамент», – поправил друга Слава.

В компании с таким артистом, как ты, я могу только подыгрывать, так что дирижируй.

– Тогда уж режиссируй, – поддел в ответ Вадим.

– Принято! Ну а что касается темперамента, то… Знаешь, если не нравиться судьям, но нравиться женщинам, я согласен на частное определение!

– На таких условиях я тоже.

В зал наконец вошла секретарь суда, на ходу произнося: «Прошу встать, суд идет!» За ней проследовали двое народных заседателей и сам Егоров.

Вадим посмотрел на судью и, обернувшись к стоявшему рядом Славе, прошептал:

– А товарищ судья, кажись, болеють!

Слава взглянул на Егорова и, садясь уже, поскольку «прошу садиться» прозвучало, спросил:

– Почему ты так решил?

– Посмотри, какое у него красное лицо! Либо с бодуна, причем хорошего, либо давление. По-любому нам будет несладко!

– Ну, если с бодуна, то наоборот. У человека настроение хорошее, вчера погулял!

– Не! Ну ты – прелесть. Я знаю, конечно, что ты вообще в рот не берешь, но книжки-то читаешь? Человек с похмелу! Он ненавидит всех и вся! Особенно громкую речь!

В Славиных глазах мелькнула злость.

– Понял! – с угрозой произнес борец.

Судья объявил начало процесса и, вопреки традиции, попросил помощника прокурора, девушку, выступавшую государственным обвинителем, огласить вместо него обвинительное заключение. Секретарь суда подскочила к Егорову и что-то быстро прошептала на ухо.

– Ну и сделайте это! – громко ответил ей Егоров. Секретарь вернулась на место и обратилась к подсудимым:

– Назовите ваши фамилии, имена и отчества.

Вадим, не поворачивая головы к Славе, шепотом произнес:

– Начало многообещающее!

– Угу! – отозвался Хандроев.

Пока секретарь выясняла биографические данные, прокурор зачитывала обвинительное заключение, запинаясь чуть ли не на каждом предложении, из-за чего складывалось впечатление, будто она его впервые видит.

Егоров пару раз наклонялся под стол и, как подглядел Вадим, прикладывался к фляжке. Такого ни в практике Осипова, ни в практике Хандроева еще не случалось.

– Что делаем? – тихо спросил Вадим. – Отвод?

– Офигел? – шепотом прорычал Слава. – И не примет, и обозлится! Наоборот! В таком состоянии нам гарантирован приличный приговор.

– Почему? – удивился Осипов.

– Да потому! – обозлился на несообразительного партнера Слава. – Потому что будет бояться, что в кассационной жалобе мы об этом напишем. Представляешь – мотив для отмены приговора: судья был пьян.

– А вы, батенька, мечтатель, – примирительно улыбнулся Вадим.

– Товарищи адвокаты! – раздался голос Егорова. – Не хотите выйти в коридор и там пообщаться?

Слава зыркнул на судью, но ничего не сказал. Вадим понял, что пора начинать играть свою роль:

– Извините, товарищ председательствующий. Я больше не буду. Честное слово!

Егоров с удивлением и презрением посмотрел на Осипова.

Процесс шел уже третий час. Допросили подсудимых. Почти все вопросы Хандроева судья снял. Либо как наводящие, либо как не имеющие отношения к делу, либо как несущественные. Слава метал громы и молнии, правда только глазами и беззвучным движением губ. Прокурорша, которой такая ситуация была на руку, тем не менее смотрела на Славу с жалостью. Видимо, женское начало брало верх…

Вадим успел задать пару бессмысленных вопросов, чем заслужил очередной презрительный взгляд Егорова и полный ненависти – Хандроева. Тот даже демонстративно отодвинулся подальше от Осипова. Вадим же продолжал глупо улыбаться и заполнять клеточки разлинованного квадрата 10 на Ю цифрами. Игра «ход конем» была хорошо известна всем студентам, и действующим и недавним, как лучший способ Убить время на пустой и скучной лекции.

После очередного ныряния под стол за поправкой здоровья Егоров поинтересовался:

– Что вы там все время рисуете, товарищ адвокат?

Вадим поспешно убрал листок со стола и опять произнес:

– Извините! Я больше не буду! Честное слово!

– Переигрываешь! – одними губами предостерег Слава и, еле сдерживая смех, зло, уж как смог, посмотрел на Вадима.

Егоров же одарил Осипова очередной порцией презрения и даже, не удержавшись, покачал головой.

Вадим вперил в Егорова заискивающе-преданный взгляд и для пущей надежности добавил:

– Извините! Я не буду больше мешать!

Основным и, пожалуй, единственным серьезным свидетелем по делу был участковый милиционер Матросов. Это он ночью во дворе проявил бдительность, сообразительность и оперативность, по горячим следам раскрыв преступление, изобличив преступников и обеспечив возврат потерпевшему украденного у него имущества. По крайней мере, именно так мотивировала свое ходатайство прокурорша, попросившая суд вынести частное определение в адрес начальника УВД с просьбой о поощрении Матросова.

Егоров ходатайство удовлетворил со словами:

– Побольше бы нам таких отличных милиционеров.

Ясно, что, когда очередь задавать вопросы Матросову дошла до Хандроева, судья, в очередной раз отхлебнув из казалось бездонной фляжки, весь напрягся и навалился на стол, готовясь к борьбе с адвокатом за честь и спокойствие славного милиционера.

Ни один Славин вопрос, хоть в малой степени ставящий под сомнение правдивость и точность показаний свидетеля, не был обойден вниманием судьи. А внимание это проявлялось исключительно в их моментальном снятии. В итоге ни на один вопрос Хандроева свидетель не ответил. И не потому, что не знал как или не захотел, а потому что не смог. Все, без исключения все вопросы Славы Егоров снял!

Получая, видимо, особое удовольствие от играемой роли, он каждый раз, снимая вопрос, спрашивал:

– Еще имеются вопросы, товарищ адвокат?

Слава, правда, в долгу не оставался: начинал задавать новый вопрос тихим голосом, а потом включал всю силу своей неслабой глотки и заканчивал громоподобным басом. Егоров же, у которого голова раскалывалась от боли, каждый раз вздрагивал, морщился и еле сдерживался, чтобы не прикрыть уши руками. Словом, получали удовольствие оба.

Вадим же, глупо улыбаясь, переводил взгляд с одного на другого, показывая своим видом, что ему очень интересно.

Наконец Слава иссяк и на очередное обращение к нему Егорова ответил, что в ситуации, когда все его попытки осуществлять защиту пресекаются председательствующим, он больше вопросов не имеет.

Егоров со вздохом облегчения откинулся на спинку судейского кресла и изрек:

– Ну что ж, эту стадию процесса мы закончили, перейдем…

– Простите, товарищ председательствующий! А можно мне вопросик задать свидетелю? – чуть ли не проскулил Вадим.

Егоров посмотрел на Осипова весьма выразительно, но снизошел:

– Ну задавайте!

И, сам порадовавшись своей шутке, добавил:

– Вам можно!

Все обратили внимание, с каким ударением было произнесено слово «вам», и заулыбались. Кроме Вадима.

– Скажите, свидетель Матросов, – начал Вадим, – вы до милиции были пограничником?

– Да! – обрадовался Матросов возможности говорить.

– Значит, вы умете ходить «по следам»? – с наивным видом спросил Вадим.

Егоров при этих словах настороженно посмотрел на Осипова.

– А как же!

– По каким же следам легче идти, по следам в песке, в глине, ну, не знаю, в снегу? – с детским любопытством на лице продолжал расспрашивать Осипов.

Егоров успокоился.

– Докладываю! – улыбаясь наивности собеседника, начал Матросов краткую лекцию по знакомому ему предмету. – Наиболее четко следы отпечатываются во влажной глине и в свежевыпавшем влажном снегу. Песчаные следы практически прочесть нельзя! В снегу и в глине можно сразу делать гипсовый отпечаток для фиксации доказательств.

«Болван!» – подумал Вадим. Осипов прекрасно помнил из курса криминалистики все, что касается фиксации следов на месте преступления. Ну а перед этим процессом прочел как минимум несколько монографий, посвященных последним разработкам в этой области. «Хрен у тебя что получится, если ты стенки отпечатка предварительно не обработаешь специальным составом МГ-6 или МГ-7».

– А скажите, можно определить по следу, в какую сторону двигался человек – вперед или назад?

– Конечно! – радостно ответил Матросов. – Если вперед – больше вдавлен носок следа, а если назад – пятка!

– Здорово! – восхищенно воскликнул Вадим. При этом и Егоров, и Хандроев посмотрели на него как на сумасшедшего.

Вадим ни на кого не обращал внимания. Он взирал на свидетеля с детским обожанием, восторгом, он весь вытянулся в его сторону, а когда тот отвечал, упоенно кивал головой в знак понимания и согласия.

– А скажите, пожалуйста, товарищ свидетель… Мне ведь потом не у кого будет спросить, – перебив сам себя, обратился Вадим к Егорову, ища поддержки. Тот осуждающе вздохнул и смирился: «Ну, спрашивайте», – а сам, видимо с горя, в очередной раз нырнул под стол. Вадим, как ребенок, обрадовался возможности порасспрашивать свидетеля.

– А скажите, на каком снегу легче всего «читать следы», это так, кажется, называется?

– Да, именно так. – Матросов с симпатией смотрел на любознательного и неагрессивного адвоката, он решил сказать ему что-нибудь приятное. – Вы хорошо знакомы с темой. Лучше всего следы «читаются» на влажном, свежевыпавшем крупном снегу.

– А что значит «крупный снег»? – попросил уточнить Вадим.

Славка злобно прошептал:

– Не переигрывай!

Но Вадим не обратил на него внимания.

– А это значит, что только что выпал снег, хлопьями выпал, а температура такая, что он не мерзлый, не скрипит, а лежит молча.

От такого объяснения Егоров вздрогнул. На больную с похмелья голову, к тому же с учетом количества принятого с начала процесса «лекарства», столь сложное сочетание слов почти не воспринималось. Но вмешиваться не стал. Тема была для обвинения неопасной, а лишний раз показать Хандроеву, что он не вообще плохо относится к адвокатам, а только к тем, кто мешает работать, было приятно. Тем более что Егоров уже некоторое время с наслаждением наблюдал, как бесится адвокат-медведь оттого, что вытворял адвокат-хлюпик

– А какая температура идеальная? – продолжал проявлять любознательность Вадим.

– Ну, минус пять, минус семь.

– А снег должен падать хлопьями? Отдельными снежинками хуже? – Вадим еле сдерживал смех. В школьные годы, всерьез увлекаясь географией, он ходил в экспедиции с геофаком МГУ и знал достоверно – образование снежного покрова, его структура и свойства зависят не от «формы» выпадающего снега, а исключительно от «приземной», как говорили географы, температуры и относительной влажности в момент снегопада.

– Разумеется, отдельными снежинками хуже. – Матросов снисходительно посмотрел на наивного адвоката.

– Скажите, а вот в ту ночь, когда вы задержали преступников… – начал новый вопрос Вадим.

– Я возражаю, товарищ председательствующий! – завопил во всю мощь своего горла Слава, вскочив со стула. – Никто не вправе называть подсудимых преступниками до вынесения приговора и вступления его в законную силу!

– Успокойтесь, товарищ адвокат. – Егоров морщился от приступа головной боли, вызванного Славиным громоподобным басом. – Это же ваш коллега интересуется. Вы, наверное, в молодости тоже были любознательным…

Егоров не видел, какой взгляд бросил на него Осипов после слов «в молодости». Жесткий, испепеляющий, полный ненависти взгляд не сулил ничего хорошего. Он совсем не соответствовал образу беззлобного дурачка, который так успешно разыгрывал Вадим. А вот что заметил Егоров, так это совершенно неожиданно появившуюся улыбку на лице Хандроева. Егоров скорее почувствовал, что улыбка эта не на счет поддетого им Осипова, а на его собственный, но что она означает, не понял. «А вот теперь, мужик, ты попал!» – думал в это время Слава, вспоминая, какие по коллегии ходили легенды о неадекватной реакции Вадима при намеке на его возраст.

К Славиному удивлению, Вадим сдержался. Правда, от внимания опытного Хандроева не ускользнуло, что, прежде чем задать следующий вопрос, Вадим прокашлялся.

– Так я спрашиваю, а какой снег шел в ту ночь?

– Вот как раз такой, хлопьями. И температура была как раз градусов пять-шесть. С минусом, разумеется.

– Представляю себе, как это было красиво! – перешел на лирику Вадим. – Ночь, все спят, в свете фонарей хлопьями падает снег. Хлопья кружатся на легком ветерке и медленно оседают на землю. Отражая лучи света, переливаются разными красками. И тишина… Москва спит. Так все было?

– Здорово вы описали! – искренне поразился Матросов. – Точно так!

– И вы нашли этих двоих людей, – Вадим показал на скамью подсудимых, – именно по следам.

– Ну да! Я же сказал.

– Вы много чего сказали! – другим голосом, презрительно скривив губы, ответил Осипов. – Правды, к сожалению, мало! Хотя вас и предупреждали об уголовной ответственности за дачу ложных показаний!

Егоров, испуганно моргая, явно потеряв нить процесса, не понимая, что произошло, скорее на автопилоте сделал замечание Осипову:

– Прошу вас соблюдать корректность, товарищ адвокат! Доказательства оценивает суд!

– Это зависит от состояния суда, – отрезал Вадим и выразительно посмотрел Егорову в глаза.

Егоров задохнулся от такой наглости. Он понимал, что надо реагировать, но не знал как. И главное, кто посмел тявкать? Этот щенок, тупица, который весь процесс только и делал, что гробил подзащитных, помогая Матросову в деталях и красках, со всеми возможными подробностями в наиболее выгодном свете донести до суда свои показания!

В этот момент встал Хандроев и очень тихо, заискивающе улыбаясь, обратился к Егорову:

– Товарищ председательствующий, разрешите мне, пожалуйста, заявить ходатайство?

Скорость, с которой произошло изменение ситуации в судебном зале, то, как преобразились оба адвоката, вызвало у Егорова полную растерянность. Он кивнул.

– Я прошу приобщить к материалам дела справку Гидрометеоцентра СССР по городу Москве о том, что в злополучную ночь, когда свидетель Матросов, видимо, в состоянии похмелья, испытывал зрительные галлюцинации, на самом деле температура была плюс четыре градуса. Кроме того, в последний раз снег выпадал за одиннадцать дней до момента, когда Матросов наблюдал его падающим хлопьями и играющим всеми красками спектра. В справке также говорится о полном отсутствии снежного покрова в Москве в течение семи дней до этой ночи и о том, что на самом деле снег выпал только через четыре дня.

По мере того как Хандроев говорил все это, его голос шел по нарастающей. Последние слова он как молотом вколачивал в голову Егорова, жмурившегося от схваток головной боли.

Не успел Хандроев закончить и сесть на место, как встал Вадим.

– У меня тоже ходатайство. Я прошу суд вынести частное определение в отношении участкового милиционера капитана Матросова по факту дачи им в суде заведомо ложных показаний.

Наступила тишина. Егоров почувствовал, что протрезвел. Враз! Голова болела, соображалось с трудом, но он был трезв.

Вскочила прокурорша, желая что-то возразить адвокатам, но Егоров, не поворачивая головы, бросил:

– Да сидите вы!

Он смотрел на двух адвокатов, а те – на него. Осипов, до того сутулый и незаметный, сидел откинувшись на спинку стула, гордо подняв голову, и смотрел на Егорова в упор. Не моргая, не улыбаясь. Только желваки ходили на скулах. Хандроев набычился, навалился на стол, голову опустил и смотрел на Егорова исподлобья. Именно так выглядит, наверное, любой борец, готовясь к последнему броску.

Егоров удивился, поняв, что больше не испытывает к двум адвокатам отрицательных эмоций. Молодцы! Отработали свой хлеб честно. И красиво!

Судья перевел взгляд на скамью подсудимых. Двое молодых людей, оба в очках, как только сейчас заметил Егоров, интеллигентного вида, сидели в одинаковых позах, зажав кисти между коленями. Вид у них был более чем жалкий.

– Перерыв! Тридцать минут, – объявил Егоров.

Вышел судья с перерыва не через тридцать минут, а через полтора часа. Вышел и огласил определение. О направлении Дела для проведения дополнительного расследования. («Попирать пошло!» – с радостью подумали оба адвоката, прекрасно зная, что оправдательных приговоров не бывает, а доследование по тем основаниям, которые изложил Егоров, это верное прекращение дела.) А еще Егоров сообщил, что судом вынесено частное определение в адрес руководства УВД района с требованием провести служебное расследование в отношении капитана милиции Матросова в связи с наличием признаков состава преступления – дачи заведомо ложных показаний.

В этот момент Матросов, растерянный и низверженный с Олимпа в грязь, не нашел ничего лучше, чем брякнуть:

– А я-то чем виноват? Мне что следователь говорил, то я и подписывал!

Прокурор, понимавшая, что начальство ей точно по башке настучит, вступила с Матросовым в перепалку:

– Там подписывал, а здесь зачем болтал лишнее? Следопыт!

Матросов с обидой ткнул пальцем в Осипова:

– А что он меня провоцировал?!

– Это он по молодости! – хлопнул по плечу Вадима Хандроев.

Вадим сверкнул на Славу глазами.

– Понял, в доме помешанного… – скаламбурил Слава.

– Извините, я был не прав, товарищ адвокат! – глядя на Осипова, неожиданно сказал Егоров и быстро ушел в свой кабинет.

– А вот это действительно победа! – посерьезнел Слава. – Впервые за десять лет работы слышу, чтобы судья извинился перед адвокатом.

Когда довольные собой и друг другом Слава с Вадимом вышли на улицу, Славка сказал:

– А знаешь, что было на самом деле?

– Молчи! – чуть ли не завопил Вадим. – Ты что, охренел?! Знать ничего не хочу!

– Они действительно не виноваты, – рассмеялся своей шутке Слава, удовлетворенный тем, что верно просчитал реакцию Вадима и что тот поддался на провокацию.

Глава 10

ЧЛЕН КПСС

Вадим ненавидел эту процедуру – подписывать у Марлена карточки. Но, если хочешь получить зарплату, – иди и терпи. Бухгалтерия заполняла ведомости только по карточкам, где красовалась замысловатая подпись заведующего.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: