ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
День второй: правда освободит тебя 5 страница– Мне двадцать шесть лет, я думаю, моя тема – это артрит. Несколько лет у меня болят руки и плечи. Дни вроде сегодняшнего я обычно провожу в постели с болезненно распухшими суставами. У моей матери то же самое. Это наследственное. Мне и сейчас больно. – Ты говоришь – наследственное? – Да, у моей матери то же самое. Маленькое тело Кирстен согнуто, голова опущена. Она насторожена, нервничает. – Где ты чувствуешь боль, Кирстен? – В левой руке и плече. – Где? Где именно? Она озадачена. – Ты хочешь сказать, где в левой руке? – Именно. – В большом и указательном пальцах. В суставах. Они распухли. – Опиши боль, которую ты переживаешь. – Описать боль? – Да. Кирстен колеблется. – Когда я двигаю пальцами, я чувствую жгучую боль, жжение внутри суставов. Когда я двигаю левым плечом, то болит здесь (она показывает). Это как маленький огонь в центре плеча, между костей. – Это твое переживание, это ты чувствуешь огонь. Правильно я понял? – Да. – Хорошо, это твоя тема. В процессе правды я попрошу тебя прикоснуться к своему артриту, и ты посмотришь, не ассоциируется ли он с какими-либо образами прошлого. Спасибо… * * * – Моя тема – тревога, – говорит Роберт. Это шестой человек, который встает, чтобы уяснить свой «барьер». – Это слишком неопределенно, Роберт. Когда ты переживаешь эту тревогу? Роберт напряженно молчит несколько секунд. – Все время. Я чувствую тревогу все время. ГОВНО! – кричит тренер. – Если ты думаешь, что ты переживаешь что-то все время, то это явно концепция. Я хочу знать специфическое место и время, когда ты, действительно, переживаешь тревогу. – Хорошо, – говорит Роберт, – когда я выхожу. Я актер, и я в ужасе перед выходом. – Хорошо, это ближе. Если ты хочешь пронаблюдать и пере-пережить свою тревогу, ты должен прикоснуться к ее элементам. Я хочу знать, какие физические ощущения, чувства, мысли ты переживаешь, когда ждешь выхода. – Страшное напряжение. Все тело напряжено. – Это МОГИЛА, Роберт. Когда все тело напряжено это называется трупное окоченение. Ты умер. Прими это к сведению. Прежде всего, где ты ждешь выхода? – Какого выхода? – Специфического актуального выхода, когда ты уверен, что ты переживаешь тревогу. – Ох… хорошо, я сижу в зале, слева, в третьем ряду. – Хорошо. Ты сидишь прямо? – Нет. Я наклоняюсь вперед. Коленями упираюсь в переднее кресло. – Прекрасно. Какие физические ощущения ты переживаешь? – А… я скриплю зубами… мышцы живота… – ГОВНО! Ты бы не узнал мышцы живота, если бы я принес их тебе на тарелке. Где ты чувствуешь мышечное напряжение? – Хорошо, я бы сказал… чуть ниже желудка. – Еще хуже, – рычит тренер, отворачивается от Роберта и обращается ко всей аудитории: – Слушайте, жопы, не рассказывайте мне про ваши желудки. Никто из вас, если только он не врач, не сможет с точностью до фута показать расположение желудка. Если вы хотите указать на физические ощущения в районе от сосков до гениталий, пользуйтесь пупком. Я думаю, большинство из вас знает, где находится пупок. Продолжай, Роберт. – Хорошо, я чувствую страшное напряжение выше пупка, вокруг него и вглубь. – СКОЛЬКО, БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ?! Вглубь – это значит в твоем ебаном позвоночнике. – Три дюйма… – Теперь хорошо. Вот твоя тема. Это – напряжение в этой области перед выходом. * * * – Заня? Хрупкая привлекательная блондинка лет тридцати, хорошо одета и тщательно причесана. С первых же ее слов ясно, что она плачет. – Мне так страшно… я не знаю, что происходит (она всхлипывает), это просто… мне… страшно. – Чего ты боишься, Заня? – спрашивает тренер. – Я не знаю. Я не знаю (рыдания)… мне страшно. – Чего ты боишься? – снова спрашивает тренер, направляясь к ней. Заня неудержимо рыдает. – Мне… страшно… я не знаю… – ГОВНО. ЗАНЯ, ТЫ ЗНАЕШЬ! ЧЕГО ТЫ БОИШЬСЯ? кричит тренер прямо ей в ухо. – МУЖА! МУЖА! – внезапно выкрикивает Заня через рыдания. – Хорошо, мужа, – говорит Дон. Он берет у Зани микрофон и держит его у ее лица. – Закрой глаза, опусти руки и войди в свое пространство… Почему ты боишься своего мужа? – Я просто (она делает паузу) его боюсь. – Почему ты его боишься? – повторяет Дон. – ОН БЬЕТ МЕНЯ! – снова выкрикивает она. – Хорошо, он тебя бьет. Когда он тебя бьет? – ВСЕ ВРЕМЯ! – Когда он тебя бьет? Где он тебя бьет? Место и время? Заня еще некоторое время рыдает, бормочет что-то невнятное, затем очень ясно говорит: – Я беременна… – Ты беременна. Когда? Сейчас? Когда это случилось? – Восемь лет назад. – Где он тебя бил? В спальне? В гостиной? – В гостиной. – Что ты делаешь? – Я… свернулась на полу… около дивана… ОН ПИНАЕТ МЕНЯ! – Прекрасно, – говорит тренер. Он держит микрофон у ее лица и нейтрально смотрит на нее. – Что ты ему говоришь? – Ничего… я плачу… мне так страшно… – Что ты чувствуешь? Какие физические ощущения? – Страх… – Я знаю, что это страх. Страх – это концепция! Какие у тебя чувства и физические ощущения? – Я вся избита. Большой шар боли в груди… все мышцы напряжены… – Все мышцы не напряжены. Какие мышцы? – Руки, мышцы живота, челюсти… это так нехорошо! – Он что-нибудь говорит тебе? – Нет… он просто пинает меня… он называет меня дешевой сукой… он ругается, он пьян. Он пьян ВСЕ ВРЕ МЯ! – Что ты ему говоришь? – НИЧЕГО! Я просто лежу… он пьян… – Что бы ты хотела ему сказать? – Это нехорошо… это нехорошо… – СКАЖИ ЭТО ЕМУ! – ЭТО НЕХОРОШО! ТЫ НЕ ИМЕЕШЬ ПРАВА МЕНЯ БИТЬ! Я НОШУ ТВОЕГО РЕБЕНКА! – Хорошо. Что еще ты хотела бы ему сказать? – Я ХОРОШАЯ ЖЕНА!.. Ты не имеешь права меня бить… это НАШ РЕБЕНОК! – Какая у тебя поза, выражение лица? – Я свернулась, колени у подбородка… я хочу защитить ребенка. Я плачу. – Хорошо. Какие отношения или точки зрения? – Это нехорошо. Это нехорошо. Если бы он только изменился. Если бы только перестал пить. – Почему он тебя пинает? – Он пьян… он вне себя… – Хорошо. Почему он тебя пинает? – Я не знаю… Я ЛЮБЛЮ ЕГО! – Это прекрасно. Заня, почему он тебя пинает? Заня, всхлипывая, несколько секунд стоит с опущенной головой. – …Я не знаю… он взбесился… – ЗАНЯ, ПОЧЕМУ ОН ТЕБЯ ПИНАЕТ? – ОН ПЬЕТ! Я ГОВОРЮ ЕМУ, ЧТО ОН ПЬЯНИЦА! – Хорошо. Он бьет тебя, ты лежишь. Какие образы из прошлого приходят к тебе? – Ничего… – Он бьет тебя. Ты лежишь, свернувшись. Какие образы из прошлого? – Только… темнота. – Какой возраст? Не думай! Бери, что придет! – Шесть. Мне тесть лет… – Хорошо. Какие образы? – Темнота. Я не помню. – Я не хочу, чтобы ты вспоминала. Смотри на образы. Любые. Не думай! – Только темнота! – Смотри… ТУДА! Прямо туда! Что ты видишь? – Я не знаю… ничего. – СМОТРИ, Заня! Тебе шесть лет… тебя побили… это нехорошо… ты свернулась… колени у подбородка… кричит на тебя… – Ох! – ЧТО ТАМ, ЗАНЯ? – Я… я лежу в постели. Я плачу… – Продолжай. Заня начинает так неудержимо рыдать, что не может говорить. – Что происходит, Заня? Скажи, что ты видишь? – Я плачу… я свернулась… мой отец отшлепал меня. – Где он тебя отшлепал? Когда? Что он сказал? – По заду… в постели… он только что ушел… – Почему он отшлепал тебя? – Это НЕХОРОШО! Я ничего не сделала. Мой отец сошел с ума. – Почему он отшлепал тебя? – Я не знаю… он всегда меня шлепает… он меня не любит… он меня ненавидит. – Почему он тебя ненавидит? – Он просто… Я НЕ МАЛЬЧИК! – выкрикивает Заня и разражается громкими рыданиями. – Хорошо. Ты в постели, свернулась и плачешь. Что ты хочешь сказать своему отцу, Заня? – ЭТО НЕХОРОШО! Я не виновата, что я девочка! ПОЧЕМУ ТЫ НЕ ЛЮБИШЬ МЕНЯ? – Заня, как ты себя чувствуешь сейчас? – Мне грустно… так грустно. – Какие физические ощущения? – Глаза горят… в горле першит… тяжесть в животе… – Где тяжесть? Что это такое – «тяжесть»? – Большой шар… ощущений, тяжелых ощущений, как мяч… от пупка… и до сердца. – Хорошо. Спасибо, Заня, – тренер подает ей платок. – Смотри, мы только оцарапали поверхность. Хочешь ли ты в процессе правды быть со своим телом, своими эмоциями, чувствами, образами и завершить переживание? – Да… – Не пытайся их понять. Не пытайся их объяснить. Бери, что придет, и пере-переживи. Хорошо? – Да. – Хорошо. Сейчас я попрошу тебя открыть глаза, вернуться в зал и сесть. Ты готова вернуться в зал? – Да. – Хорошо. Открой глаза. Спасибо, Заня. Громкие аплодисменты. Дон возвращается на платформу. Заня больше не плачет, садится и вытирает глаза платком. Еще несколько человек, которые тоже плакали, поднимают руки, чтобы им принесли платки. Атмосфера в зале очень тяжелая. – СЛУШАЙТЕ, РЕБЯТА, – обрушивается тренер, – я хочу, чтобы НИ ОДНА ЖОПА НЕ ДУМАЛА, ЧТО ПОНЯЛА ЗАНЮ. Тут нечего понимать. Я хочу, чтобы вы это поняли. Цель выбора и исследования темы не в том, чтобы ее понять. Ее надо пережить, прикоснуться к ней. Найти препятствие. Я не хочу, чтобы какие-нибудь жопные фрейды думали, что достаточно обнаружить, что ты любишь мать и ненавидишь отца, как все проблемы автоматически исчезнут. Понимание – это приз для дураков. Берите, что придет, и переживите это, полностью переживите. – Да, Джон, встань, возьми микрофон. Джон – пожилой человек лет пятидесяти, седой, в очках, один из немногих при галстуке. – Когда я был мальчиком, – с достоинством говорит он, – это было много лет назад, я перенес необычную социальную травму. Мне кажется… – СТОП! СТОП! – громко прерывает тренер. – Ты никогда не переживал социальной травмы за всю свою ебаную жизнь. – Нет, я переживал, – настаивает Джон, – когда мне было шесть лет… – СТОП! – снова кричит Дон. Он сходит с платформы и идет к Джону. – Социальная травма – это концепция, идея, обобщение. Что случилось, Джон? – Я не могу сказать, – нервно говорит Джон, – я имею в виду, что это было довольно неприлично… настоящая социальная травма, и я не хотел бы говорить об этом в таких обстоятельствах. – ЧТО ЗА ХУЙНЮ ТЫ ГОВОРИШЬ? – Извини. – Слушай, Джон, зачем ты встал? – Я хочу прояснить свою тему. – Прекрасно. Я понял. Какая у тебя тема? – Моя тема – это необычная социальная травма, которая годами удручала меня, и… – СТОП! Джон… слушай, Джон, скажи, что с тобой случилось, когда тебе было шесть лет. – Я… хорошо… ну… когда мне было шесть лет, я наложил в штаны в церкви. – И ТЫ ВСЕ ЭТО НОСИШЬ С СОБОЙ ПЯТЬДЕСЯТ ЛЕТ! (Громкий долгий смех) Джон вспыхивает и улыбается. – Это верно. Я никогда не думал, что я смогу сказать… я чувствую, что избавился от этого. (Смех.) – Джон, какая у тебя тема? – спрашивает тренер, почему-то не улыбаясь. – Я не знаю, – отвечает Джон, – все прошло. Теперь мне нужна новая. (Новый взрыв смеха.) – Только не здесь, Джон, – говорит тренер, возвращаясь на платформу, – здесь не церковь. * * * – Таким образом, элементами переживания являются физические ощущения, позы, выражения лица, точки зрения, чувства, эмоции и образы прошлого. Если ты сохраняешь контакт по крайней мере с одним из этих элементов, можешь быть уверен, что ты жив. Да, Генриэтта? Генриэтта, полная женщина лет сорока, встает и говорит дрожащим голосом: – Мне очень жаль, но сегодня у меня такое ощущение, что меня бросили. Это обсуждение тем удручает меня. Тренер быстро спускается с платформы и идет к ней. – Ты чувствуешь, что тебя бросили? – резко спрашивает он. – Да, – неуверенно отвечает она, – это обсуждение тем… – КОГДА ТЕБЯ БРОСИЛИ, ГЕНРИЭТТА? – вдруг Кричит он. – Я не понимаю, – оцепенев от ужаса, говорит она, я имела в виду интеллектуально… – Закрой глаза, Генриэтта, дай микрофон. Опусти руки. – Но я имела в виду… – Я ЗНАЮ, ЧТО ТЫ ИМЕЛА В ВИДУ! Войди в свое пространство… Хорошо, Генриэтта. Когда тебя бросили? Генриэтта внезапно начинает рыдать, плечи трясутся, лицо закрыто руками. Ассистент несет ей платок. – Когда тебя бросили, Генриэтта? – резко настаивает тренер. – Моя… мать, – произносит Генриэтта сквозь рыдания, – моя мать бросила меня с моей бабушкой, когда мне было девять лет. – Что случилось, когда тебе было девять лет? – настаивает тренер. Он держит микрофон у залитого слезами лица Генриэтты. – Она… бросила меня! Я говорила, что хочу с ней… но она меня бросила. – Что случилось, Генриэтта? – Моего отца посадили за несколько лет перед этим, и вдруг моя мать… сказала, что я должна жить с бабушкой… Но я не хотела. Я не хотела! – Скажи это сейчас своей матери, Генриэтта! – НЕ УХОДИ, МАМА, НЕ УХОДИ. Я ХОЧУ БЫТЬ С ТОБОЙ. ПОЖАЛУЙСТА, МАМА, ВОЗЬМИ МЕНЯ С СОБОЙ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ МЕНЯ БРОСАЛИ! – Генриэтта плачет тише и берет платок у ассистента. – Хорошо, Генриэтта, – спокойно говорит тренер, – я хочу, чтобы ты точно рассказала мне, где ты была и что чувствовала, когда уходила твоя мать. Генриэтта вытирает глаза и нос, ее голова опущена на грудь. – Я была у бабушки на кухне. Она пыталась заставить меня есть пирожные. Я НЕНАВИЖУ ПИРОЖНЫЕ! Они лежали передо мной на тарелке, и мать сказала: «Нана будет о тебе заботиться». Я начала плакать. Мать и Нана говорили мне, что все будет хорошо, а я чувствовала себя такой покинутой… такой беспомощной… – Что именно ты чувствовала? – спрашивает тренер. – Оцепенение, беспомощность, брошенность… – Это концепции, а не чувства. Какие у тебя сейчас физические ощущения? – Боль… такая боль… под сердцем, вот здесь, прямо здесь, – Генриэтта вызывающе смотрит на тренера и ударяет себя кулаком в грудь. – Хорошо. Что-нибудь еще? Генриэтта закрывает глаза и думает. – И… напряжение в шее и горле… я хочу говорить, но не могу. – Хорошо. Где именно это напряжение? – Здесь, – говорит Генриэтта и показывает на горло и на шею. – Чувствовала ли ты эту боль или это напряжение до того, как ты встала и сказала мне, что ты чувствуешь себя брошенной на тренинге? Генриэтта открывает глаза и смотрит прямо на тренера, как будто припоминая свои тогдашние переживания. – Да, – говорит она, – да, это было, было. – Хорошо, Генриэтта, спасибо. Если ты хочешь, ты можешь взять темой боль в сердце и напряжение в горле и шее, которые ассоциируются у тебя с брошенностью. Теперь тебе ясно, что это может быть темой? – Да. – Если хочешь, ты можешь выбрать темой что-нибудь другое, а можешь оставить это. Ты только начала пере-переживать это событие. В процессе правды ты можешь войти в него глубже. Спасибо, Генриэтта. (Аплодисменты.) – Кто следующий? – спрашивает тренер, возвращаясь на платформу. – Джек? Встань. – Это трудно уловить, – сосредоточенно говорит Джек, – я полагаю, что моя тема – это скука. – Ох, Иисусе! МНЕ НЕ НУЖНА ТВОЯ ВСЕМИРНАЯ ЧУШЬ! СКУКА – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! Прикоснись к актуальной ситуации, времени, месту, актуальным физическим ощущениям, чувствам, всему тому, что порождает ситуация. – А! Правильно!' Ну, например здесь. Почти весь тренинг я скучал. – Хорошо. Теперь ты живешь. Подумай о каком-нибудь определенном моменте тренинга, когда тебе было скучно. – Хорошо… вот когда ты говорил об уровнях… ммм… я не уверен, что помню… уровнях уверенности. – Хорошо. Как ты сидел? Какие были физические ощущения? – Правильно. Хорошо. Теперь я тебя понял. – Потрясающе! Ты собираешься отвечать на мой вопрос? – Правильно. Я сидел, наклонившись вперед, голову держал в руках. Я чувствовал оцепенение в мозгу. – Оцепенение в мозгу? – Да. – Слушай, Джек, никто никогда не переживал оцепенения в мозгу. Оцепенение означает отсутствие ощущений. Как ты мог пережить отсутствие ощущений в месте, в котором нормально не бывает ощущений? Джек смотрит на тренера. – Неудачное слово, – говорит он, – тяжесть в мозгу. – Мозг – это тоже концепция. Говори «голова». Где в голове? – Задние две трети. – Хорошо, Джек, вот твоя тема. Тяжесть в двух третях головы, когда я говорю. Правильно? – Правильно! – улыбаясь говорит Джек, и ему, явно, больше не скучно. (Аплодисменты.) – Мой барьер – мое эго, – говорит Том, бородатый парень с четками. – Я пытался достичь непричастности к эго целых… – Эго?! – спрашивает тренер, расширяя глаза в карикатурном ужасе. – У тебя проблема с твоим эго? – Да, – говорит Том, – мне кажется, что для всех, стоящих на Пути, эго – проблема номер один. – Том, – начинает тренер с деланным уважением, Том, покажи свое эго. – Показать мое эго? – Да, покажи свое эго. – Я не могу. – Хорошо. Это решает проблему. У тебя есть другая? – Но как это решает мою проблему? – Если ты не можешь найти свое ебаное эго, то как оно может тебе мешать? – Но оно мешает. – Том, – говорит тренер мягким вежливым тоном, тебе являются призраки? – Нет. – Хорошо. Тебе является эго? Том молчит. – Эго – это концепция, – неуверенно говорит он. – ЭГО – ЭТО КОНЦЕПЦИЯ! – кричит Дон. – Да, эго это концепция. Теперь, если ты хочешь пережить постоянный, устойчивый барьер, я предлагаю тебе рассмотреть специфическое место, время и ситуацию, которая вызывает у тебя напряженность, причастность, избыток эго называй как хочешь – и обнаружить, что ты действительно переживаешь. И я не хочу больше этого говна про эго. Если ты скажешь, что, когда проигрываешь в бридж, ты чувствуешь боль в левом боку, – это прекрасно, но не говори мне, что проигрыш в бридж создает проблему эго. – Это напряжение в животе. – Хорошо, теперь ближе. Точно локализуй ощущения, и в процессе правды мы увидим, какие другие чувства, точки зрения, позы, выражения лица у тебя с этим ассоциируются. Понял? – Понял. Спасибо, Дон. (Аплодисменты.) – Вы, ребята, которые занимались Дзэном и другими восточными вещами, очень озабочены тем, чтобы избавиться от так называемого «эго». На следующей неделе мы увидим, что это действительно есть, но сейчас я хочу сказать, что большая часть вашей борьбы со своим эго это все те же безнадежные попытки измениться. У тебя есть так называемое «эго»? Грандиозно! У тебя есть эго. У тебя также есть большой нос и лысина. Что есть, то есть. В попытках отделить свое эго не больше смысла, чем в попытках отрастить волосы на лысине. Ты можешь искусственно замаскировать свое эго и свою лысину, но, когда подует ветер, все на месте – эго и лысина. Но ты мне симпатичен, Том. Когда я начал тренироваться на тренера, я был весь в Дзэне и, как бешеный, трудился над своим эго. Я около двух месяцев был лидером семинара, когда Вернер спросил меня: «Дон, пока ты был лидером семинара, ты переживал какое-нибудь эго?» Свят, свят, сказал я себе, вот попался. Он видит меня насквозь. Ну и парень! Да, Вернер, все-таки немного было, сказал я вслух. "Брось, Дон, – сказал Вернер, – все – эго. Ты стоишь и излучаешь эго, как пятисотваттная лампочка". Я засмеялся и сказал, что мне действительно нравится быть лидером. «Ну и прекрасно, – сказал Вернер, – если ты принял то, что ты называешь своим эго, и движешься с ним, все в порядке. Только не надо претендовать, что это не приносит удовлетворения». Такие вот дела, – заключает Дон, – если ты любишь победы – наслаждайся победами. Если тебя не волнуют ни победы, ни поражения – не волнуйся ни из-за побед, ни из-за поражений. Только помни, что необходимость избавиться от эго не больше, чем необходимость избавиться от лысины-пусть сияют. Эй! Куда это ты идешь? Хэнк, невысокий плотный человек средних лет, идет по центральному проходу к выходу. Ассистент Ричард встает в конце центрального прохода. Когда тренер кричит, Хэнк останавливается и оборачивается. – Я ухожу, – объявляет он. – Нет, ты не уходишь. Вернись и сядь. – Я терпел эту чушь, сколько мог, – говорит Хэнк, настаивая на своем, – я и так уже потерял полтора дня. Ты нас оскорбляешь, разглагольствуешь на тривиальном жаргоне и не обращаешь внимания на наши рациональные возражения. С меня хватит. Я ухожу. Я хочу предложить всем, кто уже понял, что это все – колоссальное надувательство, пойти со мной в мое бюро на Пятой Авеню. Кто хочет пойти со мной? – Сядь, Хэнк, – твердо говорит тренер, – мы организуем доставку позднее. (Смех.) – Но… – Мы организуем доставку в бюро в конце дня, Хэнк, не сейчас. Вспомни, что ты согласился остаться в зале и выполнять инструкции. – Хватит с меня ваших глупых соглашений. – Они не наши, Хэнк, они твои. У тебя была возможность уйти вчера утром, и ты решил остаться. Ты решил выполнять соглашения, когда ты решил остаться… – Хорошо, а теперь я решил нарушить соглашения. – Сядь, Хэнк. Подумай, сколько еще ты сможешь рассказать в своем бюро, если ты продержишься до полуночи. А кроме того, если ты нарушаешь соглашения и уходишь сейчас, ты не можешь иметь к нам никаких претензий, так как ты сам нарушаешь контракт. Эта мысль заставляет Хэнка замолчать. В зале начинают смеяться. Хэнк вспыхивает. – Ну ладно, – говорит он и идет на место. – Поблагодарим Хэнка за то, что он поделился с нами, – говорит тренер и отхлебывает из своего термоса. Аудитория аплодирует. * * * – Я бы хотела, чтобы ты не кричал, – говорит Линда тренеру, который только что закончил на кого-то кричать. Линда красивая женщина с длинными темными волосами, красивыми глазами и полной фигурой. – Тебе не нравится мой крик? – спрашивает тренер, подходя ближе к ней. – Нет, не нравится. Я из-за этого нервничаю. Я бы хотела, чтобы ты разговаривал с людьми более спокойным голосом. – ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК, ЛИНДА? внезапно кричит тренер. – НЕ КРИЧИ! – кричит Линда. – ПОЧЕМУ ТЕБЕ НЕ НРАВИТСЯ МОЙ КРИК? – снова кричит тренер, подходя еще ближе к ней. – Прекрати! Прекрати! – гневно кричит Линда – Кто кричал, Линда? – спрашивает он громким голосом чуть ниже крика. Линда злобно смотрит на тренера. – Кто кричал, Линда? – повторяет он более тихим голосом, берет у нее микрофон и держит его у ее лица. Глаза Линды увлажняются, плечи опускаются. – Мой отец, – тихо говорит она. – Спасибо. На кого он кричал, Линда? – На всех. Он кричал на всех… – Я хочу, чтобы ты закрыла глаза и вошла в свое проргранство… С какими образами из прошлого ассоциируется у тебя крик отца? Туда! Прямо туда! Что ты видишь? – Ничего… ничего. Я не помню… – Я не хочу, чтобы ты вспоминала. Я хочу, чтобы ты сказала, что из прошлого ассоциируется у тебя с криком твоего отца. – Ничего… только темнота… – Хорошо. Какой возраст ассоциируется у тебя с криком отца? Не думай! ГОВОРИ! – НЕ КРИЧИ! – КАКОЙ ВОЗРАСТ?! – ЧЕТЫРЕ! МНЕ ЧЕТЫРЕ ГОДА! НЕ КРИЧИ! – Хорошо. Тебе четыре года, Линда, тебе четыре года… твой отец кричит… На кого он кричит? – На мать, мою мать, – тихо говорит Линда. Ее лицо неподвижно. – Что он говорит, Линда? Скажи, что он кричит твоей матери? – Он… он… называет ее… шлюхой… дешевой… деревенщиной… шлюхой… – Хорошо, – говорит тренер после короткого молчания, – почему он кричит? – Он всегда… кричит на нее. Он всегда называет ее шлюхой… деревенщиной. Он был богат, она была бедна… когда они поженились… – Что ты хочешь сказать своему отцу? – Я хочу сказать, чтобы он не кричал. – СКАЖИ ЕМУ! – НЕ КРИЧИ! – СКАЖИ ЕМУ! – Я ГОВОРЮ ЕМУ! НЕ КРИЧИ! НЕ КРИЧИ НА МАМУ! ТЫ ИЗМЕНЯЕШЬ МАМЕ! НЕ КРИЧИ! Лицо Линды напряжено, глаза плотно закрыты, голова поднята. – Что Случилось, когда тебе было четыре года, Линда? – спрашивает тренер. Его голос тверд и безымоционален. Линда долго молчит. Ее лицо сведено напряжением. Она говорит шепотом: – Он выгнал ее, когда мне было четыре года. Она исчезла. Он кричал… и она исчезла. – Хорошо, Линда, это хорошо. Ты прикоснулась к чему-то важному. Но мы только нашли это. Хочешь ли ты пере-пережить это, быть с этим и не сопротивляться этому? – Да, – шепчет она. – Хочешь ли ты взять темой процесса правды те чувства, которые ты испытывала, когда твой отец называл твою мать шлюхой, и действительно прикоснуться к этим чувствам? – …Да. – Хорошо. Сейчас, перед тем как открыть глаза и сесть, я хочу, чтобы ты представила себе зал. Хорошо. Открой глаза. (Аплодисменты.) – Вы знаете, что я не хочу, чтобы вы, жопы, думали, что вы чему-то учитесь. Вероятно, две сотни из вас говорят сейчас сами себе: «Бедная Линда, ее папа испачкал ее и искорежил всю ее жизнь». Это говно, жопы, самое настоящее говно. В следующую субботу вы увидите, кто действительно испачкал Линду, и это не был ее папа. Вы увидите, кто искорежил Заню, и это не был ее папа. Вы увидите, кто действительно искорежил вашу жизнь, и это не был ваш папа. Поэтому не стройте никаких блестящих концепций. Когда у вас появляются мысли, вспоминайте, что вы жопы, поэтому ваши мысли – это только, вероятйо; новое говно. Да, Джери? – Я не знаю, как мне описать свою тему. Я хочу сказать, что это – проблема. – Давай. – Проблема в том, что моя жена начала жаловаться на мои разъезды. Я езжу около двадцати недель в году. Но она знала об этом, когда мы женились. Она знала об этом. Теперь, через четыре года, она просто накинулась на мои разъезды. На прошлой неделе она сказала: «Я и дети уже привыкли к тому, что ты есть, и к тому, что тебя нет. Может быть, будет лучше, если ты не вернешься». (Смех.) Я люблю жену и ездить люблю тоже. Но… она тоже любит меня, и теперь мне не очень хорошо ездить. – Хорошо. Здесь две вещи, Джери. Давай сперва изучим твою проблему, а потом решим, какая у тебя может быть тема. Дон подходит к той доске, которая ближе к Джери. – В действительности здесь две проблемы. Одна – у твоей жены, другая – у тебя. Но поскольку проблема твоей жены идет первой, мы посмотрим сначала на нее. Как бы твоя жена сформулировала свою проблему? – Она бы сказала: «Я не люблю твои разъезды». – Это не проблема. Если бы она не любила твои разъезды, она бы их прекратила, вот и все. – Да, но она меня любит и знает, что мне нужно ездить по работе. – Грандиозно! Теперь у нас есть проблема «мне не нравится, что Джери ездит, но я люблю его, и он должен ездить, чтобы содержать семью». Хорошо? – Прекрасно. Дон проводит вертикальную линию посередине дос- ки и пишет первую часть предложения («Мне не нравится, что Джери ездит») на левой половине, слово «но» – в центре и вторую часть предложения – на правой половине. – Ну, – произносит тренер, поворачиваясь к аудитории, – где проблема? – На доске? – неуверенно спрашивает Джери. – Где на доске? – Она не любит мои разъезды? – Нет. Мы установили, что это само но себе не является проблемой. – Тогда все вместе. – Нет, это слишком обще. То, что она тебя любит, проблема? – Не всегда. (Смех.) – А то, что тебе надо ездить ради денег? – Само по себе нет. – Тогда где проблема? Эй, вы! – спрашивает тренер, – где проблема? Несколько человек кричат, что в слове «но». – Да! – громко соглашается тренер. – В слове «но». – Смотри, Джери, если я напишу «мне вечером нужно поработать», будет ли это проблемой? – Нет. – Хорошо. Если я прибавлю слово "и", будет это проблемой? – Нет. – Хорошо. Если я прибавлю фразу «я люблю ходить в кино» будет это проблемой? – Нет. – НЕТ! «Я люблю ходить в кино, и мне нужно вечером поработать». Ничего такого. Никаких проблем. Теперь смотри, что получается, если я заменю слово «и» на слово «но». Я люблю ходить в кино, но мне нужно вечером поработать. Теперь у нас проблема. Ты знаешь, из чего она состоит? Из слова «но». Наша жизнь каждую секунду наполнена противоречивыми желаниями, и мы только иногда переживаем некоторые противоречия, как проблемы. В действительности мы решаем пережить противоречие, как проблему. Четыре года жена Джери спокойно переносила его разъезды. Это, вероятно, ей не очень нравилось, но она не считала это проблемой. Сейчас она – считает. Большинство из вас хотели бы пообедать, но вы не можете уйти, пока я вас не отпущу. Одни переживают это, как важную проблему. Другие – нет. Практически все хотят есть, и никто не может уйти, но только некоторые делают из этого проблему. Остальные просто живут с этим «Я хочу есть, и я сейчас не могу поесть». Хорошо. Значит, твоя жена переживает проблему. Что она должна делать? Джери некоторое время размышляет. – Развестись, – говорит он, нахмурившись. – ИМЕННО! – говорит тренер. – Именно так нормальные жопы решают проблемы. ОНИ ИХ «РЕШАЮТ»! И знаешь что? Когда она «решит» эту проблему, у нее сразу появятся шестнадцать новых, по сравнению с которыми твои разъезды – цветочки. Нет. Что должна она сделать с проблемой разъездов Джери? – спрашивает тренер, поворачиваясь к аудитории. Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|