ДЕЛО МАРТИНА ХАЙДЕГГЕРА, ФИЛОСОФА И НАЦИСТА

Нижеследующая статья была опубликована на английской странице МСВС 5 апреля 2000 г. Перевод взят с www.wsws.org (Мировой социалистический сайт)

Мартина Хайдеггера (1889 - 1976) многие считают одним из титанов философии 20 века. Всемирную известность принесла ему опубликованная в 1927 г. книга Бытие и время, которуюмолодой Юрген Хабермас охарактеризовал как "самое значительное событие в философии со времен Феноменологии Гегеля..." [1]

Успех пришел к Бытию и времени мгновенно, а влияние распространилось повсеместно. На протяжении последних 70 лет многие течения современной мысли развивались под воздействием, а в некоторых случаях напрямую вырастали из работы Хайдеггера. Среди них мы можем вспомнить экзистенциализм, герменевтику, постмодернизм, эко-феминизм и различные направления в психологии, теологии и литературе. Его сочинения повлияли на таких разных авторов, как Герберт Маркузе, Жан-Поль Сартр, Жак Деррида, Пауль Тиллих и на бесчисленное множество других. Но одно событие омрачило достойную карьеру Хайдеггера как профессора философии во Фрайбургском университете. После захвата власти Адольфом Гитлером в 1933 г. всемирно известный философ Хайдеггер превратился в Хайдеггера - нациста, обладателя партийного билета за номером 312589.

Тема связей Хайдеггера с нацизмом недавно попала на страницы научных журналов и стала сюжетом для популярных газет и средств массовой информации. В прошлом году на Би-би-си появился телесериал о трех философах, которые оказали сильное влияние на нашу эпоху - Ницше, Хайдеггере и Сартре. Тема Хайдеггера не могла обойтись без обсуждения его связей с нацизмом. Позднее в том же году в New York Review of Books была опубликована статья об отношениях между Хайдеггером и его коллегами - Карлом Ясперсом и Ханной Арендт.

Вынесение на широкую аудиторию того, что раньше считалось туманной страницей жизни хорошо известного философа, вызвало нечто вроде потрясения и шока. Недавно, к примеру, один из зрителей этого сериала Би-би-си написал, что пришел в ужас от того, что "вся глубина его [Хайдеггера] связей с нацистами открылась лишь недавно". Долго существовавшая в отношении Хайдеггера близорукость может быть непосредственно объяснена тем систематическим сокрытием фактов, к которому во время и после нацистского периода прибегал сам Хайдеггер, а затем, вплоть до нынешнего дня, - его ученики и апологеты. Прежде чем обратиться к этой традиции умолчания, которая сама по себе является впечатляющей страницей в анналах исторических фальсификаций, следует изложить основные сведения об отношениях между Хайдеггером и нацистами.

Эти факты уже невозможно всерьез опровергать после того, как в 1987 г. была опубликована книга Виктора Фариаса (Farias) Хайдеггер и нацизм [2]. Фариас - это родившийся в Чили ученик Хайдеггера, на протяжении десяти лет изучивший практически все документы, имеющие отношение к деятельности Хайдеггера в период с 1933 по 1945 гг. Многие из этих документов были обнаружены в архивах бывшего восточногерманского государства, а также в Центре документации бывшего Западного Берлина. Со времени выхода в свет рубежной книги Фариаса появилось несколько других книг и статей, посвященных теме хайдеггеровской близости к нацизму. Превосходное обобщение исторического материала можно найти в статье 1988-го года "Хайдеггер и нацисты" [3]. Именно из этой статьи заимствованы многие материалы, приведенные в настоящем разделе.

Хайдеггер родился и вырос в швабском городе Месскирхе (Messkirch), в южной части нынешней Германии. Этот район был экономически отсталым, в нем господствовало сельское хозяйство, основанное на крестьянском труде, и мелкая промышленность. В политической жизни там преобладал популистский католицизм, тесно переплетавшийся с германским национализмом, ксенофобией и антисемитизмом. Современная культура, а вместе с ней идеи и либерализма, и социализма воспринимались как смертельные угрозы. Социал-демократическая партия, чье влияние росло по всей Германии, в этом районе обычно рассматривалась в качестве главного "внутреннего врага". В последующие десятилетия этой области суждено было стать одним из бастионов нацизма.

Семья Хайдеггера относилась к низшим слоям среднего класса. Его мать вышла из крестьянской среды, а отец был ремесленником. Хайдеггер оказался многообещающим учеником и получил стипендию, чтобы продолжить образование в средней школе в Кобленце. Там он попал в подготовительную школу для новичков. Школа была создана иерархами католической церкви как консервативный бастион против нараставшего в этом районе влияния либералов и протестантов. Однако некоторые светские преподаватели школы определенно придерживались демократических и прогрессивных убеждений. Их занятия относились к числу наиболее популярных. Мы в точности не знаем, как эти прогрессивные идеи воспринимались молодым Хайдеггером. Зато мы знаем, что уже в свои ранние и формирующие годы он наблюдал столкновение идей, боровшихся за преобладание в родной для него части Германии. Мы также знаем, что ко времени получения степени бакалавра Хайдеггер отказался от церковной вакансии и предпочел стать ученым. Кроме этого, он активно участвовал в политических и культурных спорах своего времени. Когда ему исполнилось чуть больше двадцати лет, он уже был лидером студенческого движения, выступавшего под знаменами правого католического популизма.

Реакционные и ксенофобские силы в этом районе укрепились после Первой мировой войны и революции в России. Результаты войны, оформившиеся в виде Версальского договора, заключались не только в унизительном поражении националистов, но и в утрате ряда территорий, которые отошли к Франции. Потерянные территории стали самой громкой и популярной темой для правых националистов послевоенного периода. Русская революция, со своей стороны, воодушевляя рабочий класс Германии, вызывала страх и ужас у крестьян - католиков, которые составляли большинство в сельских районах юга. В идеологии правонационалистических движений этого времени преобладало ощущение кризиса всемирной исторической последовательности. Дух (Zeitgeist) кризисной эпохи был отражен философом Освальдом Шпенглером, которого, в свою очередь, вдохновлял Фридрих Ницше. Мы знаем, что уже в начале своего пути Хайдеггер испытывал симпатию к националистической точке зрения. Очевидно и то, что подобное ощущение кризиса, возникшее в этом историческом водовороте, оставалось темой, которую философ Хайдеггер в дальнейшем пронес через весь свой жизненный путь.

Существует документальное подтверждение того, что Хайдеггер уже в 1932 г. испытывал симпатию к нацистам. И это не должно удивлять, если вспомнить его предшествующую биографию. Хайдеггер присоединился к нацистам сразу после захвата власти Гитлером. С 1933 года по 1945-й Хайдеггер состоял в НСДАП, нацистской партии, и платил взносы. Он стал ректором Фрайбургского университета в апреле 1933 г., через три месяца после прихода Гитлера к власти. 27 мая 1933 г. было опубликовано его знаменитое инаугурационное обращение. Защитники Хайдеггера утверждают, что это обращение представляло собой попытку отстоять автономию университета в тех условиях, когда нацисты стремились подчинить науку своей реакционной доктрине.

В действительности это обращение призывало студентов взяться за оружие, а преподавателей - служить нацистскому режиму. Оно прославляло приход нацистов к власти, как "начинающийся марш нашего народа к его будущей истории". В своей банальной речи Хайдеггер отождествляет немецкую нацию с нацистским государством и говорит об "исторической миссии немецкой Нации (Volk), Нации, которая осознает себя в государстве". Здесь присутствует даже обращение к фашистской идеологии зоологического детерминизма, когда Хайдеггер прославляет "власть, способную сохранить, в самом глубоком смысле, силы [нации], что укоренились в почве и крови".

30 июня 1933 г. Хайдеггер произнес речь в Ассоциации студентов Гейдельбергского университета, изложив свои представления о роли университета при новом нацистском порядке. Приведенный ниже фрагмент говорит сам за себя. Он показывает приверженность Хайдеггера нацистским идеям крови, расы и абсолютного подчинения Вождю (Fuehrer).

"Он [университет] должен быть интегрирован в национальную общность (Volksgemeinschaft) и слиться с государством..."

"До настоящего момента исследования и обучение в университетах ведутся так же, как они велись на протяжении десятилетий... Исследования вышли из-под контроля и скрывают свою неуверенность за идеей международного научного и академического прогресса. Обучение стало бесцельным и спряталось за экзаменационными требованиями".

"Против такого положения вещей надо вести жестокую борьбу в духе национал-социализма, и нельзя допустить, чтобы этот дух был уничтожен гуманистическими, христианскими идеями, которые подавляют его бескомпромиссность ..."

"Опасность исходит не от работы во имя Государства. Она исходит только от безразличия и сопротивления. По этой причине на верный путь может вывести лишь настоящая сила, а не колебания и нерешительность ..."

"Обучение в университете вновь должно стать делом риска, а не убежищем для трусости. Кто не выживет в бою, останется лежать там, где его сразили. Эта новая смелость должна сопровождаться упорством, ведь борьба за институты, где будут учиться наши лидеры, потребует долгого времени. Эту борьбу поведут силы нового Рейха, который станет реальностью благодаря канцлеру Гитлеру. Эту борьбу должна повести суровая раса, не думающая о себе, раса, которая живет постоянными испытаниями и которая устремлена к выбранной цели. Это борьба, которая определит тех, кто станут учителями и лидерами в университете" [4].

После войны Хайдеггер стремился представить в оправдывающем свете свое пребывание на ректорской должности и утверждал, что будто бы отстаивал чистоту университета от попыток нацистской политизации. Но, к несчастью для него, сохранилась эта речь и другие документальные доказательства, которые разбивают эти надежды отыскать алиби.

На основе документальных свидетельств о деятельности Хайдеггера в ректорский период можно проследить такие события:

21 августа 1933 г. во Фрайбурге распоряжением Хайдеггера был установлен "фюрер-принцип". Это означало, что ректор уже не будет избираться сотрудниками, как раньше, а будет назначаться нацистским министром образования. При такой системе "фюрер-ректор" станет непререкаемым авторитетом в университетской жизни. 1 октября 1933 г. цель была достигнута, когда он был официально назначен "фюрером" Фрайбургского университета. Для Хайдеггера это была важная веха на пути к его самой амбициозной цели - стать ведущим философом нацистского режима. Он представлял себя в качестве некого советника по философии при Гитлере.

4 сентября 1933 г., отказываясь от должности в Мюнхенском университете, он писал: "Отложив в сторону личные мотивы, я понимаю, что должен выбрать работу над такой задачей, которая позволяет мне лучше служить делу Адольфа Гитлера" [5].

3 ноября 1933 г. в качестве "фюрер-ректора" Хайдеггер издал распоряжение, переносившее нацистские законы о расовой чистоте на студентов университета. Суть распоряжения заключалась в материальной помощи тем студентам, которые состояли в СС, СА или иных военизированных структурах. "Еврейские или марксистские студенты", а также те, кто могли считаться неарийцами в соответствии с нацистским законом, лишались финансовой поддержки [6].

13 декабря 1933 г. Хайдеггер ходатайствовал о денежном вознаграждении для группы германских ученых, которые издали широко распространявшийся по всему миру сборник речей во славу Гитлера. В конце письма он добавил: "излишне говорить, что неарийцы не появятся в списке имен" [7].

22 декабря 1933 г. Хайдеггер писал баденскому министру образования и призывал при отборе претендентов на профессорское звание выяснять, "кто из кандидатов ... наиболее последовательно придерживается национал-социалистических подходов в вопросах образования" [8].

Документальные свидетельства говорят также и о том, что Хайдеггер, публично прославляя дело нацистов, в частном порядке стремился разрушить карьеры тех своих студентов и коллег, которые были евреями или вызывали подозрение в политическом плане. Вот некоторые впечатляющие факты:

На Германа Штаудингера (Staudinger), фрайбургского профессора химии, ставшего нобелевским лауреатом в 1953 г., Хайдеггер тайно доносил, что тот был пацифистом во время Первой мировой войны. 10 февраля 1934 г. эта информация попала в местное министерство образования. Штаудингеру угрожала потеря работы и пенсии. Через несколько недель Хайдеггер предложил министру использовать более мягкое наказание. Мотивы этого поступка не имели ничего общего с раскаянием или сочувствием. Это был лишь продуманный ход, вызванный опасениями того, что преследование хорошо известного ученого вызовет нежелательную международную огласку. Он писал министру: "Вряд ли нужно добавлять, что в этом деле перемены не требуются. Вопрос состоит лишь в том, чтобы избежать, насколько возможно, новых осложнений во внешней политике" [9]. Министерство заставило Штаудингера подписать заявление об отставке, шесть месяцев продержало его в подвешенном состоянии и только потом, разорвав бумагу, восстановило его в прежней должности.

В деле Эдуарда Баумгартена (Baumgarten) перед нами открывается другой пример абсолютного оппортунизма и мстительности Хайдеггера. Баумгартен изучал американскую философию и в 1920-е гг. читал лекции в университете штата Висконсин. Он вернулся в Германию, чтобы работать под руководством Хайдеггера и между ними завязалась близкая дружба. Однако в 1931 г. у них возник личный конфликт после того, как Хайдеггер раскритиковал работу Баумгартена об американском прагматизме. Баумгартен покинул Фрайбург и стал читать лекции по американской философии в университете Геттингена. 16 декабря 1933 г. Хайдеггер, вновь выступая в роли доносчика, направил письмо руководителю нацистской профессуры Геттингена, где говорилось буквально следующее: "По своему семейному происхождению и идейной ориентации доктор Баумгартен принадлежит к числу либеральных демократов, близких к Максу Веберу. Находясь здесь [во Фрайбурге], он ни в коей мере не был национал-социалистом. Я был удивлен, когда услышал, что он читает лекции в Геттингене: я не могу понять, на основании каких научных работ он получил право преподавать. После разрыва со мной он поддерживал частые и интенсивные контакты с евреем Франкелем (Frankel), который преподавал в Геттингене и лишь недавно был изгнан от нас [на основании нацистских расовых законов]" [10].

Доктор Фогель (Vogel), которому было адресовано это письмо, счел, что оно "продиктовано ненавистью" и не стал давать ему ход. Однако его преемник отправил письмо в Берлин, министру образования, а тот отстранил Баумгартена от работы и посоветовал покинуть страну. К счастью для Баумгартена, он смог получить копию хайдеггеровского письма через некоего расположенного к нему секретаря. Лишь благодаря этому стечению обстоятельств сохранилось подобное документальное свидетельство. Трудно даже представить, сколько других пропитанных ядом писем написал Хайдеггер за этот период. Баумгартену очень повезло, что он вновь смог получить работу после обращения к нацистским властям. Эти факты стали известны во время слушаний по денацификации в 1946 г.

Заслуживает внимания и случай с Максом Мюллером (Mueller). Мюллер, который после войны стал известным католическим интеллектуалом, в период 1928 - 1933 гг. был одним из лучших студентов Хайдеггера. Кроме этого, он был противником нацизма. Он перестал ходить на лекции Хайдеггера, когда тот вступил в партию 1 мая 1933 г. Через несколько месяцев Хайдеггер своей властью "фюрер-ректора" сместил Мюллера с должности студенческого руководителя на том основании, что Мюллер "не соответствует политически" [11]. На этом история не закончилась. В 1938 г. Хайдеггер, хотя уже и не являвшийся ректором, вновь вступил в контакт с властями, чтобы помешать назначению Мюллера на преподавательскую должность во Фрайбурге. Он написал в администрацию университета, что Мюллер "непочтительно относится" к режиму [12]. Одно это предложение означало, в сущности, конец академической карьеры Мюллера. Мюллер, узнав об этом, лично обратился к Хайдеггеру и попросил убрать эту обвинительную фразу из характеристики. Хайдеггер, выступая в роли Пилата, отказался это сделать, и прочитал Мюллеру мораль, указывая на его католическую веру. "Как католик, вы должны знать, что каждый человек обязан говорить правду" [13].

Наконец, следует сказать об отношении Хайдеггера к его бывшему учителю, Эдмунду Гуссерлю. Гуссерль основал философскую школу феноменологии и был столь же известен в международном масштабе, как и сам Хайдеггер. Кроме того, Гуссерель был евреем. Он попал под действие законов о расовой чистоте, и ему запретили пользоваться университетской библиотекой во Фрайбурге. Претворяя в жизнь распоряжения нацистов, Хайдеггер не просто исполнял свои обязанности "фюрер-ректора". Есть много доказательств того, что Хайдеггеру нравилось выполнять миссию, с которой он себя связал. По свидетельству вдовы философа Эрнста Кассирера (Cassirer), Хайдеггер был убежденным антисемитом. За последние несколько лет стали известны и другие факты, позволяющие предположить, что антисемитизм Хайдеггера не исчез и после войны. Один свидетель, Райнер Мартен (Marten), вспоминает о разговоре с Хайдеггером в конце 1950-х гг., когда уважаемый профессор выразил беспокойство по поводу возрождающегося влияния евреев на философских кафедрах в университетах Германии [14].

Защитники Хайдеггера, в ряду которых самым современным является Рюдигер Шафрански (Safrranski), пытаются снять с него личную ответственность за судьбу Гуссереля. Они указывают на то, что Хайдеггер никогда не подписывал специальные распоряжения, по которым ограничивался бы доступ Гуссереля к университетским хранилищам [15]. Однако эта слабая защита едва ли опровергает роль Хайдеггера как проводника антиеврейских нацистских законов; законов, о которых он знал, что они нанесут сокрушительный удар по его бывшим друзьям и коллегам. Никакое объяснение не может перечеркнуть постыдный поступок Хайдеггера, который убрал посвящение своему учителю Гуссерелю при переиздании книги Бытие и время в 1941 г.

После войны Хайдеггер часто ссылался на факт своей отставки с ректорского поста, которая произошла после 30 июня 1934 г. Она совпала с печально знаменитой "ночью длинных ножей", во время которой преданные Гитлеру силы устроили трехдневную бойню, завершившуюся убийством Эрнста Рема и более чем сотни его штурмовиков. В последствии Хайдеггер утверждал, что после этой даты он решительно порвал с нацизмом. Однако в лекции по метафизике, прочитанной через год после этих событий, Хайдеггер открыто ссылался на "внутреннюю правду и величие национал-социализма".

"Та чепуха, которую сейчас пытаются представить как философию национал-социализма, - но которая не имеет ничего общего с внутренней правдой и величием этого движения (а именно, с противопоставлением глобальной технологии и современного человека) - забрасывает свою сеть в мутные воды "ценностей" и "целостностей" [16].

Это правда, что Хайдеггер начал дистанцироваться от отдельных аспектов национал-социализма. Книга Фариаса убедительно показывает, что после 1934 г. Хайдеггер противопоставлял реальному нацистскому режиму некое идеализированное представление о том, чем национал-социализм может быть. По Фариасу, этот утопический нацизм в сознании Хайдеггера отождествлялся с потерпевшей поражение фракцией Рема. Этот тезис об отношении Хайдеггера к Рему вызывает много вопросов, на которые до сих пор не получен удовлетворительный ответ. Бесспорным, однако, является тот факт, что Хайдеггер до конца своих дней верил в некую форму нацизма, во "внутреннюю правду этого великого движения".

Апологеты Хайдеггера не могут пройти мимо другого биографического факта. На протяжении всей своей жизни Хайдеггер поддерживал дружеские отношения с человеком по имени Ойген Фишер. В первые годы правления нацистов Фишер был одним из ведущих поборников расового законодательства. Он руководил берлинским Институтом расовой гигиены, который пропагандировал нацистскую расовую теорию. Одним из "исследователей" в этом институте был печально знаменитый доктор Йозеф Менгеле. Фишер был одним из интеллектуальных разработчиков нацистского "окончательного решения". Хайдеггер поддерживал теплые отношения с Фишером по меньшей мере до 1960 г., когда отправил ему рождественскую открытку. Определенная доля вероятности есть в том предположении, что благодаря личным отношениям с Фишером Хайдеггер мог знать о нацистских планах геноцида уже на самом раннем этапе [17].

Факты говорят, что после войны Хайдеггер так и не отрекся от своей поддержки нацизма ни публично, ни в частном порядке. И это притом, что его друзья, включая Карла Ясперса и Герберта Маркузе, призывали его сказать свое слово, когда уже стала известна правда о многочисленных преступлениях нацистского режима. Хайдеггер этого так никогда и не сделал. Что он сделал, - так это допустил мимолетное упоминание о Холокосте в своей лекции, прочитанной 1 декабря 1949 г. Говоря о технологии, он заявил:

"Сельское хозяйство превратилось теперь в моторизированную индустрию по производству пищевых продуктов. Такую же, в сущности, как утилизация трупов в газовых камерах и лагерях уничтожения, как блокада и голод в сельских районах, как производство водородных бомб" [18].

Уравнивая проблему механизированного сельского хозяйства с Холокостом и там самым превращая последний в некую тривиальность, Хайдеггер показал свое отношение к евреям - жертвам нацизма. Мы еще вернемся к этой теме, когда будем рассматривать философские взгляды Хайдеггера.

Основная причина, по которой Хайдеггер предпочитал после войны молчать, заключалась в его прежней активной деятельности на стороне нацистов. Редкие случаи, когда Хайдеггер отваживался сделать публичное заявление, выглядят примечательными. Первым примером его обращения к оценкам предыдущего периода является говорящий сам за себя документ, составленный для комиссии по денацификации. Мы рассмотрим его в следующем разделе. Наиболее важным из послевоенных заявлений Хайдеггера о его политической деятельности до войны является то интервью, которое он дал в 1966 г. журналу "Шпигель". Это интервью, по настоянию самого Хайдеггера, было опубликовано лишь после его смерти, то есть в 1976 г. Немалая часть беседы была посвящена вопросам технологии и тем угрозам, которые неограниченное развитие технологии создает для человека. Вот что говорит об этом Хайдеггер:

"Сегодня самый главный для меня вопрос состоит в следующем: каким образом политическая система сможет приспособиться к технологической эпохе, и какая это будет политическая система? У меня нет ответа на данный вопрос. Я не убежден, что это демократия" [19].

Высказав этот антиисторический тезис о технологии как абсолютном зле для существования человечества, Хайдеггер разъяснил свое восприятие нацистских подходов к данной проблеме:

"... Я вижу задачу мысли в том, чтобы, преодолевая преграды, сформировать целостное и точное отношение к самой сущности технологии. Национал-социализм, следует признать, двигался в этом направлении. Но эти люди были слишком ограничены по своему мышлению, чтобы обрести ясное понимание того, что же в действительности происходит сегодня и развивается на протяжении уже трех столетий" [20].

Нет, таким образом, сомнений в том, что и к концу своей жизни Хайдеггер думал о нацизме, как о политическом движении, которое шло по верному пути. Если оно потерпело неудачу, так это потому, что его лидеры не могли с достаточной решимостью осознать сущность технологии.

Примечания:

1. Jurgen Habermas, "On the Publication of the Lectures of 1935," trans. Richard Wolin, The Heidegger Controversy: A Critical Reader, ed. Richard Wolin, Cambridge: MIT Press, 1998, p. 191
2. Victor Farias, Heidegger and Nazism, Temple University Press, 1989
3. Thomas Sheehan, "Heidegger and the Nazis," New York Review of Books, June 16, 1988
4. Martin Heidegger, "The University in the New Reich" Wolin, pp. 44-45
5. Farias, 164
6. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
7. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
8. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
9. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
10. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
11. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
12. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
13. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
14. George Leaman, "Strategies of Deception: The Composition of Heidegger's Silence," Martin Heidegger and the Holocaust, ed. Alan Milchman and Alan Rosenberg, Humanities Press, 1996, p. 64
15. Rudiger Safranski, Martin Heidegger: Between Good and Evil, t rans. Ewald Osers, Cambridge: Harvard University Pressm 1998, p. 257
16. Sheehan
17. Richard Wolin, "French Heidegger Wars," Wolin, p. 282
18. Farias, 287.
19. Martin Heidegger, "Only a God Can Save Us": Der Spiegel interview, Wolin, p. 104
20. Martin Heidegger, "Only a God Can Save Us": Der Spiegel interview, Wolin, p. 111

Сокрытие фактов

Рассмотрев некоторые наиболее характерные факты из жизни немецкого философа Мартина Хайдеггера, мы можем теперь обратиться к тем мифам и хитрым уверткам, которые представляют собой строительные блоки его послевоенной репутации. Официальная версия этой истории, представленная самим Хайдеггером и его сторонниками, гласит, что его приход к нацистам в 1933 г. был ошибкой молодости, непродолжительным увлечением ученого, который был еще наивным в политике и в жизни. Всего через несколько месяцев, рассказывает далее эта история, молодой философ осознал свою ошибку, ушел с должности ректора Фрайбургского университета и таким образом отказался соучаствовать в деятельности нацистов. Более того, говорит легенда, еще оставаясь ректором, Хайдеггер пытался отстоять независимость университета от самых жестоких покушений со стороны нацизма и лично обращался к нацистским властям в защиту своих студентов и коллег из числа евреев.

Но даже если кого-то не убеждает это перечисление событий, он, по крайней мере, может признать, что Хайдеггер, как говорят его защитники, страдал от противоречий в своем характере. Его личное падение ничего не имеет общего с его философией, которую надо оценивать "по ее собственным заслугам". На практике это означает, что для апологетов Хайдеггера любая попытка связать его философию с его нацизмом является незаконной. Эта трактовка говорит также, что в донацистской философии Хайдеггера, особенно в Бытии и времени, не было ничего близкого к идеям нацизма. Аналогичным образом последующий поворот [Kehre] в философии Хайдеггера интерпретируется как чисто внутренний, не связанный с политикой отклик на некоторые проблемы, изначально запечатленные в его сознании.

Так выглядит эта многослойная оборона. Все эти приемы похожи на некий редут, за стенами которого расположились сторонники Хайдеггера, готовые отбивать атаку. Если первый рубеж обороны, то есть история о безрассудности молодого Хайдеггера, прорван, то дело еще не потеряно. Далее возвышается внутренняя стена - история о том, как Хайдеггер на ректорском посту противодействовал нацистам. Если же разрушена и эта линия обороны, и защитники вынуждены признать пороки Хайдеггера в человеческом плане, то тогда дело доходит до последнего оборонительного рубежа, до так называемой автономии философии Хайдеггера. Укрывшись за грозными рядами защитников, у многих из которых имелись безукоризненные антинацистские мандаты, Хайдеггер смог сохранить свою репутацию относительно непорочной до середины 1980-х гг.

Начало кампании по спасению репутации Хайдеггера от вердикта потомков можно проследить вплоть до усилий самого Хайдеггера. Очертания будущей легенды про ученого, наивного в политике, угадывались уже в биографическом эссе, которое Хайдеггер представил в 1945 г. комитету по денацификации. Там он писал:

"В апреле 1933 г. я был единогласно (при двух воздержавшихся) избран ректором на пленарном собрании университета, и не был назначен по распоряжению национал-социалистического министра, как это утверждала молва. [То, что такое назначение состоялось позже, когда Хайдеггера сделали "фюрером" университета, он, конечно, упоминать не хочет - А.С. ]. Я согласился стать кандидатом на этих выборах и пойти на такую службу лишь под давлением круга моих коллег. До этого времени я не занимал, да и не хотел занимать какие-либо академические посты. Я никогда до этого не состоял ни в какой политической партии [И это тоже не вся правда: мы знаем, что в 20 с небольшим лет он был руководителем молодежного движения католиков правой ориентации - А.С. ], не поддерживал отношений, как частных, так и официальных отношений подчиненного, с НСДАП или с властями. Я принял ректорский пост неохотно и только в интересах университета" [1].

Обрисовав картину неохотного вступления в ректорскую должность, письмо затем переходит к описанию того, как его автор вступил в нацистскую партию, преисполнившись запоздалой мыслью о том, что таким образом он сможет облегчить дело административной защиты университета.

"Вскоре после того как я принял ректорскую должность, ко мне явился лично окружной руководитель, которого сопровождали два чиновника, отвечавшие за университетские дела, и стал настойчиво говорить, что, в соответствии с пожеланиями министра, мне следовало бы вступить в Партию. Министр утверждал, что это поможет поддерживать мои официальные отношения с Партией и правительственными инстанциями, тем более, что до этого момента у меня отношений с такими инстанциями не было. После долгих размышлений, я заявил, что готов вступить в Партию ради интересов университета, но оговорил при этом условие не занимать в Партии никаких постов как в период ректорства, так и после него" [2]. [Однако он не может здесь объяснить, почему - если его вступление в партию мотивировалось лишь желанием облегчить работу на ректорской должности - он возобновлял свое членство в партии каждый год, вплоть до 1945 г., когда срок ректорских полномочий уже давным-давно завершился. - А.С. ]

Наконец, он приводит доказательство своей оппозиции по отношению к нацизму после ухода с должности ректора в 1934 г.

"После отставки с ректорского поста мне стало ясно, что, при продолжении преподавательской работы, моя оппозиция принципам национал-социалистического мировоззрения будет только нарастать... Поскольку идеология национал-социализма становилась все менее гибкой и все менее поддавалась чисто философскому истолкованию ["Чисто философское истолкование" - именно так Хайдеггер пытается объяснить читателю свое изначальное увлечение нацизмом, который, к сожалению, утратил некий метафизический блеск к 1934 г. - А.С. ], то уже тот факт, что я продолжал активно заниматься философией, сам по себе был определенным проявлением оппозиционности..."

"Кроме этого, я публично демонстрировал свое отношение к Партии тем, что не участвовал в ее мероприятиях, не носил ее значки и уже с 1934 г. отказывался начинать свои курсы и лекции с так называемого гитлеровского приветствия ["Хайль Гитлер!"]". [ Теперь, благодаря ряду документов, которые опубликовал Фариас, мы знаем, что это заявление представляет собой откровенную ложь - А.С. ].

"Не было ничего удивительного в моем духовном сопротивлении, которое продолжалось последующие одиннадцать лет" [3].

Представляя себя человеком, который случайно и на короткое время увлекся некой формой "философского" нацизма, что затем перешло в "духовное сопротивление", Хайдеггер пытался возвести стену вокруг своих философских взглядов. Методы, которые он использовал, это замалчивание основной части собственных поступков, совершенных до и после 1933 г., увертки, полуправда и откровенная ложь.

В философии Хайдеггера термин "молчание" не означает простое отсутствие речи; под ним подразумевается активная форма бытия в мире. Подобным же образом и в его практике "молчание" означало активное сокрытие доказательств, связанных с годами нацизма. Большая часть переписки и иных личных документов Хайдеггера оставалась недоступной для исследователей на протяжении многих десятилетий. Семья Хайдеггера и его поклонники из числа ученых прятали эти документы за замком. Более того, в первые послевоенные годы академическое сообщество Германии испытывало ненависть к любым публикациям, которые затрагивали тему близости Хайдеггера к нацизму. Гвидо Шнеебергер (Schneeberger), один из первых исследователей, который осуществил на этом направлении большую новаторскую работу, никак не мог найти издателя для своей книги. В конечном итоге он опубликовал результаты изысканий за собственный счет в 1962 г.

Не удержался Хайдеггер и от откровенной фальсификации собственной истории. Существует хорошо документированный пример, связанный с переизданием его лекции 1935 г. по метафизике. Издание 1953 г. содержит скандально знаменитую характеристку "внутренней правды" нацизма. В издании 1953 г. полный фрагмент выглядит следующим образом:

"Та чепуха, которую сейчас пытаются представить как философию национал-социализма, - но которая не имеет ничего общего с внутренней правдой и величием этого движения (а именно, с противопоставлением глобальной технологии и современного человека) - забрасывает свою сеть в мутные воды "ценностей" и "целостностей"" [4].

Публикация этой статьи вызвала в Германии настоящий переполох. Некоторые спрашивали, почему же Хайдеггер решил опубликовать этот абзац именно в таком виде. Он отвечал:

"Мне было бы нетрудно вычеркнуть из рукописи эту фразу, да и любую другую, которую вы цитируете. Но я так не делал, и не буду делать впредь, прежде всего по той причине, что все эти фразы исторически являются частью определенного лекционного цикла..." [5]

Но мы теперь знаем, что Хайдеггер все же внес изменения в текст 1935 г., когда готовил его к новой публикации. Начать с того, что на месте более конкретных "внутренней правды и величия национал-социализма", которые присутствовали в изначальной лекции, появились более общие "внутренняя правда и величие этого движения". Ассистент, помогавший ему готовить гранки для публикации, заметил эту фразу, не сопровождавшуюся никаким пояснительным комментарием, и попросил Хайдеггера убрать ее. Хайдеггер ответил, что не сделает этого. Однако через несколько недель Хайдеггер все же изменил текст, ничего не сказав своему ассистенту. Он убрал прямое упоминание "национал-социализма" и заменил его более общим термином "это движение". Он также поместил в предисловие пояснительный комментарий про технологию. Хайдеггер до самой своей смерти уверял, что никогда не изменял текст этой лекции. В 1966 г. он повторил это утверждение в интервью журналу "Шпигель". Позднее была предпринята попытка окончательно внести ясность в этот вопрос и найти оригинальную рукопись лекции 1935 г. Страницу, на которой была вызвавшая дискуссию фраза, разыскать не удалось [6].

Те же методы - сокрытие доказательств, увертки и фальсификации - были использованы целыми легионами толкователей и апологетов Хайдеггера. До появления эпохальной книги Фариаса они в целом успешно предотвращали появление любого критического анализа самих идей Хайдеггера и их соотношения с его политической деятельностью. Забавная страница была вписана в эту историю теоретиком деконструктивизма Полем Де Маном (De Man). Де Ман в 1960-е гг. сделал немало для ознакомления американской интеллигенции с трудами Хайдеггера. Но в конце 1980-х гг. появились посмертные откровения о том, что руки Де Мана были не вполне чисты. Во время Второй мировой войны в оккупированной Бельгии он сотрудничал с нацистами и на этой почве написал несколько антисемитских статей для одного литературного журнала, который финансировали нацисты. После публикации сочинений Де Мана, относящихся к военному времени, разгорелась оживленная дискуссия о связи между его деятельностью в годы войны и его более поздними трактовками деконструктивизма [7].

Еще более злополучным защитником Хайдеггера оказался французский переводчик Жан Бофрэ (Beaufret). Бофрэ, бывший участник Сопротивления, перед своей смертью в 1982 г. опубликовал несколько томов бесед с Хайдеггером. На протяжении 35 лет он был самым стойким защитником Хайдеггера во Франции. Репутация бывшего бойца Сопротивления придавала дополнительный вес его попыткам защитить бывшего нациста. Но, похоже, что в случае Бофрэ еще очень многое остается неясным. Некоторое время он был тайным почитателем Робера Форрисона (Faurisson), одиозного историка - ревизиониста, который изучал Холокост. Бофрэ, как и Форрисон, отрицал сам факт Холокоста вообще, и газовые камеры в частности. В письме, отправленном Форрисону, содержится следующая фраза Бофрэ:

"Я полагаю, что со своей стороны я прошел примерно тот же путь, что и Вы, и теперь меня подозревают в том, что я выражал некоторые сомнения [относительно существования газовых камер]. К счастью для меня, об этом говорили только устно" [8].

Репутация Бофрэ никогда не ставилась под сомнение, пока в конце 1980-х гг. Форрисон не опубликовал его письма.

В качестве составной части своей кампании по "связям с общественностью" Хайдеггер и его сторонники особенно сильно хотели добавить к общему списку свидетельства немецких философов еврейского происхождения, которые сами пострадали при нацистах. С этой целью Ханну Арендт, известного философа и немецкую эмигрантку, настойчиво приглашали написать эссе для антологии во славу Хайдеггера, готовившейся к его восьмидесятилетию. Статья Арендт, озаглавленная "Хайдеггеру - восемьдесят", содержит тайный намек на политическую деятельность Хайдеггера:

"Теперь все мы знаем, что Хайдеггер поддался искушению оставить свою "обитель" и погрузиться в мир людских деяний. Что касается мира, то ему пришлось увидеть кое-что похуже, чем увиденное Платоном, ведь тиран и его жертвы находились не за морем, а в его собственной стране. [Имеется в виду недолгое пребывание Платона в Сиракузах. Он надеялся повлиять на сиракузского тирана Дионисия. После этого сравнительно краткого эксперимента и попыток смягчить правление Дионисия, добавив некую долю разума, Платон вернулся в Афины, сделав вывод, что его стремление приложить теорию к практике потерпело провал - А.С. ]. Что касается самого Хайдеггера, то здесь, я полагаю, дело обстояло иначе. Он был слишком молод, чтобы извлечь уроки из шокирующего столкновения, которое, после десяти месяцев лихорадочной активности, заставило его тридцать семь лет назад вернуться в свою обитель, и чтобы мысленно переработать полученный опыт..."

"Мы, стремящиеся почитать мыслителей, даже если сами обитаем в миру, вряд ли удивимся и тем более придем в негодование от того, что Платон и Хайдеггер, погрузившись в мир человеческих деяний, обратились к тиранам и фюрерам. Этот факт должен быть отнесен не на счет обстоятельств эпохи, и уж, конечно, не на счет проявлений характера, а, скорее, к тому, что французы называют профессиональной деформацией (deformation professionelle). Ведь влечение к тирании может быть в теоретическом плане показано на примере многих философов (великое исключение представляет собою Кант). И если такая склонность не прослеживается в их поступках, то это происходит лишь потому, что очень немногие из них были готовы выйти за пределы "способности удивляться простым вещам" и "превратить это удивление в свой подлинный приют" [9].

Согласно юридическому заключению, представленному Арендт, прискорбная оплошность Хайдеггера не может объясняться ни обстоятельствами, при которых он жил, ни его характером, и, конечно же, не перекликается с его идеями. Тот факт, что Хайдеггер стал нацистом, для обозначения чего она находит эвфемистическую формулировку "поддался искушению оставить свою "обитель" и погрузиться в мир людских деяний", может быть увязан с одним лишь профессиональным риском занятия философией. А если другие философы не пошли по такому же пути, то это объясняется тем фактом, что они не относились к труду мыслителя столь же серьезно, как Хайдеггер. Они не были готовы "превратить это удивление в свой подлинный приют".

Высказывание Арендт замечательно своим полнейшим бесстыдством. Она ухитряется представить Хайдеггера жертвой, которая пострадала от величия собственной мысли. Сказать, что "ему пришлось увидеть кое-что похуже, чем увиденное Платоном", - это равнозначно утверждению, что им играли силы, которые были вне его контроля, что он не несет ответственность за свои поступки. Словно бы признавая абсурдность собственной позиции, Арендт переносит этот довод из основного текста в длинную пояснительную сноску. В этой сноске она переходит от высокой риторики своих рассуждений о Платоне к некоторым более конкретным вопросам, касающимся дела Хайдеггера. Она обращается к теме изначальной невиновности и политической наивности Хайдеггера и пишет так: "... Суть дела в том, что Хайдеггер, как и многие другие немецкие интеллектуалы его поколения, нацисты и антинацисты, никогда не читали Майн кампф " [10].

На самом же деле есть серьезные основания предполагать, что Хайдеггер не только читал гитлеровский опус, Майн кампф, но и одобрительно к нему относился. Том Рокмор (Rockmore) убедительно писал о том, что в речи Хайдеггера, произнесенной по вступлению в ректорскую должность, "многочисленные упоминания о битве задуманы как явная ссылка на одиозную гитлеровскую идею борьбы за исполнение предначертанной судьбы немецкого народа, сформулированную в Майн кампф " [11].

В заключительной части своего комментария Арендт пытается побить критиков Хайдеггера их же оружием и выставляет на всеобщее обозрение легенду, сконструированную самим Хайдеггером, о его искупительном поведении, которое последовало за "ошибкой".

"Хайдеггер исправил свою "ошибку" быстрее и более решительно, чем многие из тех, кто позднее осуждал его - он пошел на гораздо больший риск, чем это было принято в литературной и университетской жизни Германии того периода" [12].

Уже в 1971 г. Ханна Арендт знала или, по крайней мере, должна была знать нечто большее, чем ту сказку, на которую она ссылается в этой неловкой апологии. Она, несомненно, знала, например, о переиздании Хайдеггером в 1953 г. того эссе, в котором рассматривалась "внутренняя правда национал-социализма". Благодаря своей дружбе с Карлом Ясперсом она знала также о недостойном поведении Хайдеггера в отношении Ясперса и его жены-еврейки. (Хайдеггер прервал все личные отношения с Ясперсом и его женой вскоре после того, как стал ректором. Только после войны он попытался восстановить эти личные контакты. Несмотря на эпизодическую переписку, два философа так и не смогли вернуться к прежним личным отношениям из-за того, что Хайдеггер не захотел отречься от своей прежней поддержки нацизма).

Упоминание "гораздо большего риска", на который он шел, а также "духовной оппозиции" Хайдеггера по отношению к нацизму, являются отголосками собственных фабрикаций Хайдеггера, относящихся к послевоенному периоду. Почему же Ханна Арендт, известный либеральный оппонент нацизма, с такой страстью пыталась спасти репутацию Хайдеггера? Об этом можно только догадываться. Возможно, в этом проявилась доля лояльности к своему бывшему учителю, лояльности, которая была поколеблена, но не была разрушена нацистскими репрессиями и годами изгнания. (Некоторое время она находилась в нацистской тюрьме. Позднее, когда началась война, она попала на территорию оккупированной Франции, откуда ей удалось бежать). Самое доброжелательное толкование ее гротескных попыток защитить Хайдеггера заключается в том, что она отвернулась от той правды, которой не могла смотреть в глаза.

Когда сочинение Фариаса появилось на прилавках магазинов, это просто наэлектризовало атмосферу в среде последователей Хайдеггера во Франции. На протяжении девяти месяцев, что последовали за публикацией в октябре 1987 г. его книги Хайдеггер и нацизм, было издано не менее шести исследований по теме отношений Хайдеггера и нацизма. И этому не надо удивляться. В конце концов, ведь именно во Франции влияние Хайдеггера пустило наиболее глубокие корни за весь послевоенный период. Французская дань Хайдеггеру простирается от экзистенциализма Сартра в первые послевоенные годы до более поздних волн структурализма, постструктурализма и деконструктивизма, которые ассоциируются с Клодом Леви-Строссом, Мишелем Фуко (Foucault) и Жаком Деррида. Собственной интерпретацией отношения Хайдеггера к нацизму отметились также Жан-Франсуа Лиотар (Lyotard) и Жан Бодрияр (Baudrillard).

Отклики на книгу Фариаса можно, в широком плане, поделить на три основные группы. Первая - это безусловная защита Хайдеггера со стороны самых ортодоксальных хранителей его пламени. Эту группу представляет Франсуа Федье (Fedier), который после смерти его учителя Бофрэ превратился в главного защитника Хайдеггера среди французов. Федье продолжает отрицать, что у Хайдеггера были какие-либо проблемы с нацизмом и просто обходит стороной период ректорства, как увлечение молодости, не имеющее отношение к хайдеггеровской мысли. Ответ Федье в свете фундаментального материала, содержащегося в книге Фариаса и позднейших публикациях, не вызывает особого доверия, кроме как в среде самых ревностных служителей хайдеггеровского культа.

Вторая разновидность откликов, представленная Деррида и его последователями, в целом признает, что с философией Хайдеггера что-то было неладно, раз она позволила ему реализоваться в нацизме. Однако Деррида пытается побить Фариаса его же оружием и утверждает, будто конечной причиной обращения Хайдеггера к нацизму было то, что он сам к 1933 г. еще не сумел избавиться от "дохайдеггеровского" образа мышления, прежде всего, от рационализма и гуманизма. Когда Хайдеггер после своего "поворота" 1935 г. смог освободиться от "метафизики", тогда, по извращенной логике Деррида, его философия стала наилучшей формой антинацизма.

Эту порочную трактовку надлежащим образом довел до логического завершения один из учеников Деррида, Лаку-Лабарт (Lacoue-Labarthe), сказавший, что "нацизм есть гуманизм". Он подразумевал, что философские основания, на которых держалась просветительская традиция гуманизма, имели своим следствием преобладание человеческого начала, поставленного на службу всеохватывающему универсальному тоталитаризму. Подобная мысль стала общим достоянием для Деррида, Лаку-Лабарта и их последователей. Утверждение о том, что нацизм есть лишь иное проявление просветительского универсализма, недавно прозвучало у американских авторов Алана Милчмена (Milchman) и Алана Розенберга (Rosenberg). По их словам, "этот принцип осведомленного разума, являющийся основой расчетливого мышления, в своей тоталитарной и империалистической форме может рассматриваться как метафизическая основа, которая и сделала возможным Холокост" [13].

Опираясь на этот исходный тезис, Лаку-Лабарт выстраивает хорошо продуманную линию защиты Хайдеггера. В отличие от ортодоксальных хайдеггеровцев, он признает, что идеи Хайдеггера имеют отношение к его приверженности нацизму. Но после такого признания Лаку-Лабарт пытается спасти Хайдеггера и утверждает, что с Хайдеггера образца 1935 г. и последующих лет, преодолевшего метафизику и гуманизм, должны быть сняты обвинения в нацизме. Потом этот экстравагантный аргумент довели до логического завершения другие деконструктивисты, которые утверждали не только то, что второе пришествие Хайдеггера было свободным от фашистского позора, но и то, что его работы позволили нам впервые "задуматься о Холокосте". Если же читатель думает, что это полемическое преувеличение, то пусть прислушается к словам Милчмена и Розенберга:

"Как различные грани хайдеггеровской мысли позволяют нам глубже проникнуть в сущность Истребления и задуматься об Освенциме, так же и Холокост может помочь нам в постижении непроницаемых идей позднего Хайдеггера" [14].

С другой стороны, в некоторых анналах деконструктивизма именно обвинителей Хайдеггера называли "тоталитаристами". Вновь, как мы уже видели в случае Арендт, Хайдеггера представляли в качестве жертвы его мелочных и завистливых врагов. С другого берега Рейна к французской дискуссии подключился давний толкователь Хайдеггера Ханс-Георг Гадамер (Gadamer). Забавно повторяя мотивы, прозвучавшие у Арендт в эссе 1971 г. "Хайдеггеру - восемьдесят", Гадамер создает образ действующего из лучших побуждений, но наивного мыслителя, отказавшегося от своей попытки просветить правителя Сиракуз [15].

Резко диссонируя с философским обскурантизмом Деррида и Лаку-Лабарта, в ходе французского спора прозвучали отдельные голоса, определенно признавшие наличие проблемы, которая была создана длительным сотрудничеством Хайдеггера с фашизмом. Наиболее заметным среди этих авторов оказался Пьер Бордье (Bourdieu), который написал большое исследование о Хайдеггере задолго до того, как появилась книга Фариаса. Когда книга Фариаса вызвала столь бурные дебаты, появилось несколько переработанное новое издание книги Бордье на французском языке. "Политическая онтология Мартина Хайдеггера" пытается поместить философию Хайдеггера в тот исторический контекст, в котором появился и сам Хайдеггер. В то же время Бордье уходит от искушения просто свести теорию Хайдеггера к отражению его исторических и классовых позиций. Бордье осуществил текстуальный анализ хайдеггеровских трудов, стремясь показать глубинную связь между философией и политической деятельностью Хайдеггера. Этот анализ отличается от "имманентного" прочтения текстов, характерного для Деррида и других деконструктивистов, искусственно изолирующих тексты от тех исторических обстоятельств, при которых они создавались.

Самая, пожалуй, экстравагантная и убийственная из недавних попыток защитить Хайдеггера была предпринята не во Франции, а в Германии. Эрнст Нольте (Nolte), историк и давний друг семьи Хайдеггера, опубликовал в 1992 г. биографию Хайдеггера под заголовком Мартин Хайдеггер: политика и история в его жизни и мысли. Еще до появления этой книги у Нольте сформировалась скандальная репутация историка-ревизиониста, изучавшего Холокост, и апологета нацизма. Нольте следует отдать должное, ведь он оказался намного более последовательным и идейно честным, чем некоторые из французских защитников Хайдеггера.

Для Нольте обращение Хайдеггера к нацизму вообще не является проблемой. Нольте не только настаивает на тесной связи между философией Хайдеггера и его приходом к нацизму, но также защищает нацизм, как закономерный ответ на внутреннюю и внешнюю угрозу, исходившую от русской революции. По Нольте, нацизм был неизбежным ответом на большевизм, а Хайдеггер, принимая нацизм, просто отвечал на этот вызов исторической неизбежности. Нольте заходит даже так далеко, что защищает Холокост, как оборонительную меру, ставшую необходимой из-за враждебности мирового еврейства к национал-социалистическому режиму. Стремление Нольте оправдать Холокост звучит в следующем риторическом вопросе:

"Разве дело не в том, что национал-социалисты и Гитлер осуществили это "азиатское" деяние [Холокост] только потому, что считали себя и себе подобных потенциальными или уже реальными жертвами [советского] "азиатского" деяния? Разве "архипелаг ГУЛАГ" не предшествовал Освенциму?" [16]

Существует некая симметрия между ранними апологетами Хайдеггера и усилиями, которые предпринимает Нольте. Если самые первые защитники пытались приуменьшить степень вовлечения Хайдеггера в политику, а затем принялись возводить стену между его политической деятельностью и его философией, то Нольте перевернул ход дискуссии. Хайдеггер не только с самого начала был вовлеченным в политику мыслителем, но он также, по мнению Нольте, сделал правильный выбор: "Поскольку Хайдеггер противостоял попыткам [коммунистического] решения, он, как и очень многие другие, был прав в историческом смысле... Посвящая себя [национал-социалистическому] решению, он, возможно, и стал "фашистом". Но это ни в коем случае не означает, что он с самого начала был не прав с исторической точки зрения" [17].

В другом месте Нольте обращается к представлениям о Хайдеггере, как о мыслителе из другого мира, лишь ненадолго втянувшемся в такие политические дела, в которых он не разбирался. Этот перспективный образ, придуманный Ханной Арендт, Нольте переворачивает с ног на голову. Он, конечно же, не хочет, чтобы еврейка сказала здесь последнее слово. О поддержке Хайдеггером Гитлера он пишет, что "... это был не эпизодический "полет" из царства философии в повседневную политику, а проявление "философских" надежд ... [и это было также] неотъемлемой частью его жизни и мышления" [18].

Иными словами, мысли и поступки Хайдеггера были сотканы из одной материи. Он был не просто нацистом, а, говоря словами Томаса Шиэна (Sheehan), "нормальным нацистом".

Наконец, следует упомянуть самую последнюю по времени биографию Хайдеггера, книгу Рюдигера Шафрански (Safranski) Мартин Хайдеггер: между добром и злом, впервые изданную на английском языке в 1988 г. Эта книга, в отличие от проявленного Нольте бурного одобрения нацисткой деятельности Хайдеггера, возвращается к более традиционной линии обороны. Нам опять показывают некий шизофренический разрыв между Хайдеггером-человеком и Хайдеггером-философом. Автор прилежно излагает все известные факты связей Хайдеггера с нацизмом. Отрицание таких фактов больше не представляется разумным. В то же время он предлагает весьма позитивное прочтение идей Хайдеггера.

Избегая крайностей и логической гимнастики Лаку-Лабарта и других деконструктивистов, Шафрански, похоже, не может выдвинуть ни одного определенного тезиса о своем предмете. Этот дефицит, являющийся общим товарным знаком современных биографических и исторических работ, считается преимуществом в унылом контексте нынешней культуры. Ключевые слова здесь - "отделить" и "сбалансировать". Эта книга со своей стороны вносит дополнительный вклад в дело сокрытия фактов. В конечном итоге Шафрански выступает на стороне тех, кто хвалит Хайдеггера за то, что тот позволил нам "задуматься об Освенциме". Он пишет:

"Тот факт, что Хайдеггер отверг идею защищать себя от обвинений в потенциальном пособничестве убийству, еще не означает, что он отказался от идеологического вызова "задуматься про Освенцим". Когда Хайдеггер писал о порочности современной жажды власти, для которой природа и человек становятся лишь "объектами интриги", он каждый раз, явно или не явно, подразумевал Освенцим. Для него, как и для Адорно, Освенцим был типичным преступлением современной эпохи" [19].

Здесь нельзя пройти мимо появляющегося у Шафрански самоуверенного сопоставления Хайдеггера с Теодором Адорно. Адорно презирал Хайдеггера и не испытывал ничего, кроме неприязни к хайдеггеровскому "жаргону аутентичности", в котором он видел лишь философское шарлатанство, выдающее себя за глубокое проникновение в суть. Эта скучная книга, хотя и содержит множество фактов, представляет собой лишь еще одну попытку защитить Хайдеггера от обвинений в связях с нацизмом. Тем не менее отклики на нее были по большей части положительными.

Типичным примером может служить Ричард Рорти (Rorty), который писал: "Хайдеггер не замечал страдания своих еврейский друзей и коллег, но по прошествии целого года лихорадочной пропагандистской и организационной деятельности обнаружил, что нацистское начальство не обращает на него особого внимания. Это убедило его в том, что он переоценивал национал-социализм".

"Тогда он вернулся в свой горный приют и, как замечательно сказал Шафрански, поменял решительность на покой. После Второй мировой войны он повторял весьма образно, хотя и монотонно, что американизация, современная технология, превращение жизни в тривиальность и полное забвение Бытия (четыре имени, которые, по его мнению, обозначают один и тот же феномен) стали необратимыми" [20].

И вновь мы видим банальный образ глубокого, но побитого жизнью мыслителя, который "вернулся в свой горный приют". Хорошо хотя бы то, что на сей раз мы избавлены от нового упоминания про Сиракузы. Следует заметить, что даже в книге Шафрански нет оснований для вывода о том, будто бы Хайдеггер "по прошествии целого года лихорадочной пропагандистской и организационной деятельности" на ректорском посту во Фрайбурге "вышел" из политической схватки. На самом деле Шафрански говорит о том, что на протяжении нескольких лет после ухода с ректорской должности Хайдеггер постепенно ослаблял свои связи с нацизмом, но не порывал с ним окончательно вплоть до 1945 г.

Это показывает, что у Хайдеггера есть защитники и помимо легиона французских деконструктивистов. Рорти представляет ту тенденцию, которая в последние годы проявилась в американском прагматизме; тенденцию, которая пытается соединить прагматизм с элементами европейской философии. Выступая в качестве некоего пресс-секретаря американского прагматизма, Рорти больше всего хочет подключить продолжателей Хайдеггера к этому делу. В следующем разделе мы кратко остановимся на философских основаниях этого удивительного слияния двух, казалось бы, расходящихся традиций. Но даже еще более беглое рассмотрение позволяет увидеть, что Рорти, обращаясь к соотношению между политической деятельностью Хайдеггера и его философией, создает очередную вариацию уже давно знакомой темы случайного прихода Хайдеггера к нацизму.

В этом эссе, которое было переработано лишь в 1989 г., то есть намного позже времени появления книги Фариаса, Рорти писал, что Хайдеггер "... лишь по случайности стал нацистом". Затем он развивает эту мысль с помощью следующих пояснений: "Действительно, его [Хайдеггер] мышление было по своей сути антидемократическим. Но очень многие немцы, испытывавшие сомнения по поводу демократии и модернизации, не стали нацистами. Хайдеггер стал, поскольку он был более откровенным оппортунистом и большим политическим невеждой, чем основная часть немецких интеллектуалов, которые разделяли его сомнения" [21].

Хотя Рорти бросает в сторону Хайдеггера несколько резких слов и называет его "невеждой" и "оппортунистом", суть его трактовки заключается в создании еще одного карикатурного образа наивного философа, который просто потерял голову. Мы теперь уже очень хорошо знакомы с таким аргументом. Мы видели вариации на эту тему в собственных хайдеггеровских оправданиях о периоде ректорства, у ортодоксальных защитников Хайдеггера во Франции, в воспоминаниях его собственных друзей, таких, как Ханна Арендт, и, наконец, перевернутый пронацистский вариант в биографии, написанной Нольте. Эти доводы можно повторять до отвращения, глядя при этом на все расширяющиеся ряды фактов, которые показывают, что обращение Хайдеггера к нацизму вовсе не было случайным. Мы видим, что имеем здесь дело не с объективными научными доказательствами, а с ложной верой и апологетикой.

Споры во Франции продолжались около двух лет после публикации книги Фариаса в 1987 г. Сегодня во Франции очень редко можно услышать о роли Хайдеггера в политике. Зато с начала 1990-х гг. развернулась непрерывающаяся дискуссия в Соединенных Штатах, Великобритании и других англоязычных странах. С 1997 г. по данной теме появились фактически три самостоятельные книги. Одна из них, книга Джулиана Янга (Young) Хайдеггер, философия, нацизм, вписывается в традицию обеления Хайдеггера. По существу, автор обозначает свои намерения уже в самом начале, когда говорит, что "цель данной работы может быть определена как "денацификация" Хайдеггера" [22].

Существо книги Янга было выведено Томом Рокмором в появившемся недавно обзоре. Рокмор пишет: "Итог, по Янгу, получается такой, что несмотря на наличие множества текстов, говорящих об обратном (например, интервью журналу Шпигель, в котором Хайдеггер ставит под сомнение демократический идеал), этот философ оказывается более или менее таким же, как вы или я, то есть сторонником либеральной демократии. Вместо заслуживающего доверия образа Хайдеггера получается, можно сказать, нечто прямо противоположное..." [23]

Очевидно, что сокрытие фактов продолжается и через четверть века после смерти Хайдеггера. В то же время было бы неверно утверждать, что в изучении политической деятельности Хайдеггера отсутствует иная тенденция. Действительно, не далее чем в прошлом году была опубликована книга, которая, возможно, представляет собой наиболее значительное изложение философии Хайдеггера в контексте его политической позиции. Речь идет о работе Иоханнеса Фриче (Fritsche) Историческая судьба и национал-социализм в книге Хайдеггера "Бытие и время". Мы обсудим эту публикацию в следующем разделе.

Примечания:

1. Martin Heidegger, "Letter to the Rector of Freiburg University, November 4, 1945, Wolin, p. 61
2. Martin Heidegger, "Letter to the Rector of Freiburg University, November 4, 1945, Wolin p. 64
3. Martin Heidegger, "Letter to the Rector of Freiburg University, November 4, 1945, Wolin, pp. 64-66
4. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
5. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
6. Sheehan, "Heidegger and the Nazis"
7. Denis Donoghue, "The Strange Case of Paul De Man," New York Review of Books, June 29, 1989
8. Richard Wolin, "French Heidegger Wars," Wolin, p. 282.
9. Hannah Arendt, "Martin Heidegger at Eighty," New York Review of Books, October 21, 1971
10. Arendt, "Martin Heidegger at Eighty"
11. Tom Rockmore, On Heidegger's Nazism and Philosophy, Berkeley: Univeristy of California Press, 1992, p. 6
12. Arendt, "Martin Heidegger at Eighty"
13. Alan Milchman and Alan Rosenberg, "Heidegger, Planetary Technics, and the Holocaust," Milchman and Rosenberg, p. 222
14. Alan Milchman and Alan Rosenberg, "Heidegger, Planetary Technics, and the Holocaust," Milchman and Rosenberg, p. 224
15. Hans-Georg Gadamer, "Back From Syracuse?" Critical Inquiry 15(2): 1989, pp. 427-430
16. Cited in Thomas Sheehan, "A Normal Nazi," New York Review of Books, January 14, 1993
17. Cited in Thomas Sheehan, "A Normal Nazi"
18. Cited in Thomas Sheehan, "A Normal Nazi"
19. Safranski, p. 421.
20. Richard Rorty, Rev. of Martin. Heidegger. Between Good and Evil, by Rudiger Safranski, New York Times Book Review, May 3, 1998
21. Richard Rorty, "Philosophy as Science, Metaphor, Politics," Essays on Heidegger and Others: Philosophical Papers, vol. 2, Cambridge: Cambridge University Press, 1991, p. 19
22. Julian Young, Heidegger, philosophy, Nazism. Cambridge: Cambridge University Press, 1997, p. 1
23. Tom Rockmore, "Recent Discussion of Hediegger and Politics: Young, Beistegui, Fritsche," Graduate Faculty Philosophy Journal, vol. 21, no.2, 1999, p. 53

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: