Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






КЛУБОК ИЗМЕНЫ, ИЛИ ГОСУДАРСТВО В ГОСУДАРСТВЕ 3 страница




Святитель Тихон, ещё не ведая, какие испытания ожидают верующих и клир (да и его самого), отозвался на матросский приступ скорбным словом, озаглавленным «Россия в проказе».

«Всё тело её покрыто язвами и струпьями, чахнет она от голода, истекает кровью от междоусобной брани. И, как у прокажённого, отпадают части её — Малороссия, Польша, Литва, Финляндия, и скоро от великой и могучей России останется только одна тень, жалкое имя».

Власть отделила Церковь от государства, но оставить Церкви её накопленные сокровища не посчитала нужным. И в этом была своя логика: зачем делать какие-либо исключения? Тем более, что вынашивались мировые планы и средств требовалось всё больше и больше.

Неотразимым поводом для замышленного грабежа явился повальный голод. Зарубежье откликнулось не только помощью продуктами питания, но и ценными указаниями. Известный русофоб Карл Каутский написал: «Русские монастыри богаты золотом. Революция должна всем овладеть!» Соблазнительную тему с живостью подхватила партийная печать. «Николай Угодник, Иоанн Воин, Фёдор Стратилат купаются в роскоши, а бедные Иваны, Николаи и Фёдоры дохнут, как мухи!» Известный религиозный деятель А. Введенский (из иудеев) предпринял цикл лекций на тему «Церковь и голод».

16 февраля 1922 года высший законодательный орган республики Советов — ВЦИК принял Постановление об изъятии церковных ценностей. Специальную правительственную комиссию возглавил Троцкий.

На Постановление ВЦИКа немедленно откликнулся патриарх Тихон, обратившись к верующим с пасторским посланием. Он заявил, что «помощь страдающим — святое дело и пожертвования — отклик любящих сердец на нужды ближнего». Однако он предостерёг от вопиющего кощунства — от реквизиции священных сосудов православных храмов.

По укоренившейся привычке власть действовала размашисто. Налётчики забирали всё, что попадало под руку. Тем более, что священные сосуды изготавливались из серебра. Нахальство грабителей вызывало естественный гнев прихожан. В рабочем городке Шуе верующие напали на отряд чекистов, ворвавшихся в храм. Разгорелось настоящее побоище, загремели выстрелы. Шесть человек было убито, восемь ранено.

Шуйский инцидент стал предметом разбирательства на заседании Политбюро. Ленин не присутствовал — у него разболелись зубы. Но он прислал товарищам гневное письмо. Вождь Революции был возмущён, но только не действиями чекистов, а сопротивлением прихожан. Он требовал самых решительных мер.

«Чем большее число представителей реакционного духовенства и реакционной буржуазии удастся расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать».

Троцкий предложил совсем иную тактику.

«Видных попов по возможности не трогать до конца кампании… Строго соблюдать, чтобы национальный состав комиссий не давал повода для шовинистической агитации».

Ленин тотчас подхватил лукавую идею Троцкого и сформулировал её так:

«Ни в коем случае перед публикой не должен появляться Троцкий. Только Калинин!»

Всё же Политбюро приняло Постановление, проникнутое стремлением дать верующим жестокую острастку. «Коноводов» в Шуе следовало расстрелять. Указано было взять под арест весь состав Синода. Кроме того, в интересах антирелигиозной пропаганды полезно было бы подготовить показательный судебный процесс священнослужителей, якобы уличённых в хищениях церковных ценностей.

Вакханалию безудержного грабежа и разрушения святынь удалось остановить лишь в 1932 году, когда на имя Сталина с отчаянным письмом бесстрашно обратился академик Орбели. К тому времени Генеральный секретарь избавился от Троцкого и понемногу набирал необходимый политический вес.

 

 

* * *

 

Летом 1921 года, вскоре после позорной неудачи под Варшавой и кровавейшей расправы над участниками Кронштадтского мятежа, Зиновьев, утвердившийся в Петрограде на правах удельного князя, торжественно объявил о многочисленных арестах членов «Петроградской боевой организации». По его словам, большая группа русских деятелей науки и культуры сформировала преступное сообщество с явно диверсионной целью. В планах великорусских заговорщиков-шовинистов значилось «сжигать заводы, истреблять жидов, взрывать памятники (какие? — не уточнялось)». Возглавлял организацию молодой профессор В. Н. Таганцев.

Республика Советов, совсем недавно ошеломлённая матросским мятежом в Кронштадте, содрогнулась от ужаса перед коварством «великорусской швали», обременённой учёными степенями и званиями. В числе арестованных оказался замечательный русский поэт Николай Гумилёв. Газеты утверждали, что «Боевая организация» имела прямые связи с Финляндией, куда сумел укрыться руководитель кронштадтских мятежников Степан Петриченко.

Петроград, едва не ставший ареной злодеяний профессорской банды, был поспешно объявлен на военном положении. Для проведения следствия из Москвы примчался один из заместителей Дзержинского Янкель Агранов.

Максим Горький, уже готовившийся к отъезду в эмиграцию, не поверил в злодейские замыслы профессоров. Он написал Ленину, требуя остановить готовившееся кровопролитие. Великий писатель лично знал многих из «террористов». Он не мог поверить, что поэт Гумилёв собирался взорвать Путиловский завод или убить каких-то мифических «жидов». Это был явный бред ошалевшего от колоссальной власти Зиновьева, подкреплённый откровенным провокаторством преданных ему чекистов.

Янкель Агранов считался крупным специалистом по разоблачению преступных замыслов врагов советской власти. Его не смутило, что в подвалах на Гороховой пока что содержалось только двое из «Боевой организации». Одним из них был сам профессор Таганцев, другим боцман с линкора «Петропавловск» по фамилии Паськов. Удручало Агранова совсем другое: в Москве нетерпеливо ждали результатов следствия, в частности, известных всей стране имён, запачканных участием в заговоре (которого, в общем-то, не существовало).

Провокаторство, как метод разоблачения врагов, настоящих и мнимых, было блестяще отработано «железными» людьми Дзержинского. Агранов, не теряя времени, закатал рукава и принялся действовать.

Роль козырного туза сыграл боцман Паськов («агент из-за рубежа, от Петриченко»). По наущению Агранова он указал следствию на сенатора Лопухина, уцелевшего каким-то чудом от клыков «красного террора». Прозвучало из уст боцмана ещё несколько фамилий лиц, к которым его не пустили бы даже в переднюю. Остальное, как говорится, было делом чекистской техники (правда, чрезвычайно грубой, неизобретательной). Агранов вызвал на допрос истомившегося от неизвестности профессора Таганцева и после недолгих споров они заключили компромисс: Таганцев берёт на себя роль руководителя зловредной организации, Агранов со своей стороны обещает не доводить дела до расстрела. Суд состоится, без этого не обойтись, но приговор будет мягким, снисходительным.

На следующее утро Агранов и профессор уселись в служебную машину и отправились в поездку по Петрограду. Назывались фамилии «боевиков», устанавливались их адреса. Поездка по городу заняла более шести часов. Едва стемнело, несколько десятков автомашин разом выехали по адресам и свезли арестованных на Гороховую.

1 сентября 1921 года «Петроградская газета» на видном месте опубликовала длинный список (61 фамилия) расстрелянных «боевиков». В последующие дни к этим жертвам прибавились ещё 18 расстрелянных, затем ещё 8.

По молодости лет профессор Таганцев стал жертвой своей интеллигентской доверчивости. Истомившись в зловонном подвале, он поверил заверениям подлеца Агранова. Профессор не знал, что у деятелей Лубянки существует «железный» закон: попал — не вырвешься. Чекисты никогда не ошибаются! Не могли они ошибиться и в затее с организацией «боевиков»-профессоров. И — не ошиблись: длинный список расстрелянных контрреволюционеров, врагов трудового народа, венчал их героические усилия.

С «Дела Таганцева» началась длинная череда провокационных операций Лубянки, направленных на выгребание оставшихся мозгов русской нации.

 

 

* * *

 

…Сырой весенней ночью в центре Москвы, в Мерзляковском переулке, остановились две автомашины. Несколько суровых мужчин уверенно вошли в тёмный подъезд и мерными шагами стали подниматься на третий этаж. Раздался требовательный стук в дверь. После недолгих препирательств мужчин впустили. Они направились в спальню.

— Гражданка Толстова? — задал вопрос старший.

— Толстая, — поправила кутавшаяся в одеяло женщина.

— Вы арестованы. Вот ордер.

Александра Львовна Толстая, младшая дочь нашего классика литературы, оказалась в лапах ВЧК. Ей предстояло разделить жестокую участь тысяч и тысяч своих сограждан, всю жизнь болевших сердцем за судьбу России и её несчастного народа, однако никак не разделявших эйфории по поводу странного союза картавых вождей революции и пьяной матросни.

Арестом графини А. Л. Толстой началось пресловутое дело «Тактического центра».

К счастью для арестованных (среди них — князь С. Трубецкой, известный историк С. Мельгунов и другие, всего 28 человек), суд над ними состоялся в дни, когда Тухачевский лихо двигался на Варшаву и судьба панской Польши должна была вот-вот решиться. О том, какой приговор вынести участникам «Тактического центра», решался на заседании Политбюро. Докладывали двое: Агранов и Ягода. В упрёк графине Толстой была поставлена её дерзость на допросах. Когда её спросили, что она делала на тайных сходках заговорщиков, молодая графиня высокомерно заявила: «Я ставила им самовар!» Члены Политбюро были настроены благожелательно: не сегодня-завтра красное знамя революции взовьется над поверженной Варшавой. А там — Берлин, Париж!

Решено было на этот раз — по случаю победы — обойтись без высшей меры социальной защиты.

 

 

* * *

 

В карательной практике Лубянки борьба с «русским фашизмом» приобрела приоритетное значение. В ход шли подлоги, лжесвидетельства, самые гнусные инсинуации. Не проходило года, чтобы страна не узнала о новом подвиге чекистов, разоблачивших очередную организацию преступных патриотов. «Братство преподобного Серафима Саровского», «Сибирская бригада», «Народники», «Дело Академии наук», «Русская национальная партия», «Дело славистов» и некоторые другие.

Все эти «художества» Лубянки имели место до 1934 года, до злодейского убийства Кирова.

 

 

* * *

 

Сталинское задание насчёт «товарища Орлинского» (энергичное подчёркивание синим карандашом) Ежову удалось выполнить не сразу.

Раскрыть личность таинственного человека, носившего кличку «Орлинский», удалось благодаря одной из неудач ВЧК в 1918 году.

Группа чекистов с ордерами на обыск и арест явилась к Орлинскому на квартиру. Дверь открыл сам хозяин. Мгновенно сориентировавшись, он пригласил гостей войти и сообщил, что сейчас позовёт самого Орлинского. Пока неопытные агенты топтались в коридоре, сообразительный Орлинский бежал через чёрный ход. Найти его в Петрограде не удалось. В скором времени он появился на юге России, у Деникина, возглавив в Добровольческой армии разведку и контрразведку.

А в Петрограде Орлинский занимал значительный пост, являясь председателем следственной комиссии (по сути — заместитель Дзержинского). Когда советское правительство переехало в Москву, глава ВЧК оставил Орлинскому чрезвычайные полномочия. С ним в те годы вынужден был считаться сам Зиновьев.

И вот этот человек оказался совсем не тем, за кого он себя выдавал. Свою высокую квалификацию великого притворщика он подтвердил удачным побегом от чекистов. Находился у них в руках и всё-таки сбежал!

Как же он смог пробраться в заместители к «железному Феликсу»?

Ежов продолжал ворошить сохранившиеся с тех времён бумаги, и перед ним открылся целый пласт секретов, о которых никто из современников не имел ни малейшего представления.

Под фамилией Орлинского скрывался бывший старший следователь прокуратуры Варшавского военного округа В. Г Орлов. В царское время он имел чин действительного статского советника, т.е. штатского генерала (персона 4-го класса).

Крушение царского режима не оставило Орлова без работы. По заданию генерала Алексеева, главы масонской военной ложи, он едет в Петроград для подпольной деятельности. Ему удалось завязать знакомства с Крестинским и Стучкой. Однако главный перелом в судьбе белогвардейского подпольщика произошёл после внезапной встречи с Дзержинским.

Всё дело в том, что и Орлов, и Дзержинский оказались давними знакомцами.

Отец Дзержинского, как оказалось, родился и работал в Таганроге. По совету врачей он переехал в Западную Белоруссию и там, в Налибокской пуще, приобрёл 80 гектаров земли с лесом, выстроил большой дом. В семье подрастало 8 детей.

Мать семейства, Елена Игнатьевна Янушевская, выросла в семье поляка-профессора и с младых ногтей люто ненавидела Россию и русских. В таком же духе она воспитала и своих детей. Судьба всех сложилась неудачно. Феликса за разнузданное поведение выгнали из гимназии с «волчьим» билетом. Его брат Станислав был убит в 1917 году. Владимира расстреляли гитлеровцы в 1943 году. Казимир погиб в немецком концлагере. Последний из братьев, Игнатий, стал сотрудничать с гитлеровцами и жёстоко за это поплатился.

Следователь Орлов впервые увидел Дзержинского в 1912 году, встретившись с ним в следственной камере Варшавской цитадели.

На тюремных нарах Дзержинский оказался после убийства своей сестры Ванды, девочки 14 лет. Воспылав к ней страстью, он не нашёл ответного чувства, в запальчивости схватил ружьё и уложил её на месте.

Суд приговорил убийцу к 12 годам каторги. (Ежов не верил собственным глазам: такая непристойная уголовщина!)

На многие годы дороги следователя и подследственного разошлись. Орлов в текучке событий совсем забыл о своём давнем «клиенте», как вдруг в Петрограде, уже подпольщиком, столкнулся с Дзержинским, что называется, нос к носу. Душа Орлова ушла в пятки.

О репутации безжалостного главы ВЧК он уже был наслышан. Однако страх его был преждевременным: «железный Феликс» предложил ему сотрудничество. Орлов немедленно согласился. Ему был выдан документ сотрудника ВЧК на имя Орлинского. Высокое покровительство председателя ВЧК обеспечило Орлову-Орлинскому быстрое продвижение по службе. Когда советское правительство переехало в Москву, Орлов был оставлен в Петрограде с обширными задачами и полномочиями. Он имел касательство к такой афере ВЧК, как «Каморра народной расправы», к засылке агентуры в заграничный РОВС генерала Врангеля и к возникновению «Петроградской боевой организации», вскоре губительно сказавшейся на судьбе профессора В. Н. Таганцева. Уже в те годы зафиксирована его связь с Иваном Запорожцем, нелегалом, ставшем впоследствии заместителем Ф. Медведя, начальника Ленинградского управления ОГПУ. Одной из обязанностей Орлова-Орлинского было снабжение надёжными документами офицеров, направлявшихся на юг России, в Добровольческую армию.

На своём высоком питерском посту Орлов-Орлинский кропотливо составлял обширнейшую картотеку руководящих деятелей большевистского режима.

Провалился он случайно: выдал сразу 12 разрешений на приобретение билетов в южном направлении (забыл об элементарной осторожности), кто-то из подозрительных пассажиров был задержан — в итоге скандальное разоблачение хорошо законспирированного важного агента.

Николай Иванович Ежов сообразил, что счастливый случай соприкоснул его с одной из самых сокровенных тайн тогдашнего режима — вернее, с тёмным прошлым, пожалуй, самого зловещего его «вождя». И у него сами собой возникли несколько вопросов.

А была ли на самом деле неожиданной встреча белогвардейского агента с главой ВЧК?

Продолжал ли он поддерживать связь с Дзержинским? Ежов подозревал, что продолжал. В этом отношении следовало присмотреться к такой персоне, как Сидней Рейли. Выдающийся британский разведчик Рейли (он же — Соломон Розенблюм, уроженец Одессы) всячески опекался чекистами в Петрограде. Именно Орлов устроил его на работу в ЧК и выдал ему пропуск-«вездеход» с подписью самого Дзержинского. Пропуск был выписан на фамилию Релинского. Примечательно при этом, что Орлов называл Рейли «хозяином», а Рейли до последних дней своей жизни считал Орлова «отличнейшим парнем».

Без всяких натяжек угадывалось начальственное положение Рейли и подчинённое Дзержинского и Орлова.

Не являлся ли Рейли-Релинский-Розенблюм эмиссаром руководящих инстанций, расположенных за пределами не только Петрограда, но и России?

Ежов никак не мог понять, каким образом, счастливо избегая арестов, Орлову постоянно удавалось спасать свой обширнейший архив? (Великую ценность, в частности, представляло богатейшее досье, собранное на 500 деятелей советского режима). Отчётливо угадывалась чья-то властная опека, оберегающая мощная рука. Сейчас, по истечении времени, вдруг всплыла фигура некоего В. Бартельса. Во времена орловского подполья этот господин состоял в штате германского консульства в Петрограде. Затем он вернулся на родину и возглавил так называемый Государственный комиссариат по охране общественной безопасности. Так вот, Бартельс не оставлял своими заботами Орлова и в Берлине!

Именно здесь, считал Ежов, следовало искать настоящие причины краха восстания в Германии в 1923 году, хорошо подготовленного из Москвы. Казалось бы, предусмотрено было всё, а в итоге — сокрушительный провал!

Разумеется, Орлов не мог остаться в стороне от столь важного мероприятия. Замысел был грандиозен: в Германии, измученной и униженной условиями Версальского мира, устанавливается власть Советов, власть трудящихся. Сейчас, однако, выяснилось активное участие в событиях Орлова. С его подачи, например, немецкие власти узнали о многочисленных группах Коминтерна, наводнивших Германию с фальшивыми документами. Он же, Орлов, помог арестовать, пожалуй, самого страшного из московских эмиссаров, известного под именами: Скоблевский, Гельмут, Горев. На самом деле это был молодой (26 лет) чекист В. Розе, латыш, кровавейший палач, посланный в Германию на пост начальника будущей немецкой ВЧК. Через год после поражения восстания в Лейпциге состоялся суд над «Германской ЧК». Там всплыло много страшного из планов Коминтерна. В. Розе был приговорён к повешению. Однако вмешалась Москва (одновременно Коминтерн и ВЧК) и добилась его обмена.

Печальный конец таких персон, как Рейли и Савинков, расстрелянных в лубянском подвале, также не обошёлся без участия Орлова. Например, Савинкова, известного своей заносчивостью, бывший следователь сломал настолько властно, что спесивый боевик ходил у него по струнке. Орлов и благословил его на роковую поездку в Советскую Россию.

На скольких же «хозяев» работал ловкий и увёртливый агент? Ежов подсчитал, что Орлов был слугой самое малое пяти господ. Такая многостаночность ничего хорошего не сулила.

 

 

* * *

 

Партийные святцы, как и всякий сугубо религиозный документ, полны сочиненных мифов и легенд. Одними из самых расхожих вымыслов о личностях вождей — душещипательные байки о голодных обмороках, о самоотречении ради общенародных благ и проч. Вожди не умирали, как простые смертные, а непременно «сгорали на священном огне служения советскому народу».

Быт населения страны Советов улучшался с каждым годом, но система жизненного обеспечения вождей не менялась никогда и сохранялась до последних дней существования Советского Союза.

Сохранившиеся документы — неиссякаемый кладезь самых разнообразных узнаваний. Однако с другой стороны, эти документы представляют подлинную партийную беду, ибо от первого же взгляда на, скажем, продуктовые ведомости не остаётся и следа от легенд о спартанском быте кремлёвских владык.

Специальный Продовольственный отдел ВЦИКа установил чёткую очерёдность для посещения кладовых. Все «пламенные и неподкупные» отоваривались дефицитными продуктами два раза в месяц. Разумеется, самые «верхние» систематически нарушали установленную цикличность. Но… в том-то и сладость власти!

Сохранилась ведомость В. А. Антонова-Овсеенко (того, кто арестовал Временное правительство, а потом возглавлял Главное Политическое Управление Красной Армии). 3 ноября 1920 года он унёс из спецраспределителя: 2 кг сахара, 150 г чёрной икры, 2 банки сардин, 1,2 кг сливочного масла, 800 г сыра, 800 г изюма и столько же сухофруктов, 600 г соли и 1,2 кг мыла (тогда мыло почему-то отпускалось на вес). В следующий раз он посетил кладовую через неделю, повторил весь набор, только икры прихватил побольше — 400 г.

Авель Енукидзе заглядывал в распределитель по 6 раз в месяц. Закоренелый холостяк, он «опекал» молоденьких балерин Большого театра и слыл радушным хлебосолом. Расход продуктов у него был побольше.

Чаще положенного появлялись на этом спецскладе Зиновьев, Каменев, Калинин.

А вот ведомости самого Ленина: 2 ноября — 4 кг мяса, 30 шт. яиц, 2 кг сыра; 5 ноября — 4 кг мяса, 1,2 кг масла, 4 кг огурцов; 10 ноября — 4 кг мяса, 8 кг муки, 2 кг сыра. Бросается в глаза пристрастие Вождя к мясу — за неделю 12 кг. При этом нужно учитывать, что на складе отоваривались и Крупская, и Маняша, и, само собой, Инесса Арманд.

Своим здоровьем «железный Феликс» был озабочен повседневно. Он ездил за границу и вызывал врачей из-за границы. Его обследуют, берут анализы и пр. Вот врачебная запись: «В утренней моче пациента обнаружены сперматозоиды». В другой раз «установлено вздутие живота и прописаны клизмы». Опытные медики ломают головы над тем, чем и как кормить такого ценного вождя. Появляется рекомендация:

«1. Разрешается белое мясо — курица, индюшатина, рябчик, телятина, рыба.

2. Чёрного мяса избегать.

3. Зелень и фрукты.

4. Всякие мучные блюда.

5. Избегать горчицы, перца, острых специй».

Судя по всему, не помогло. «Рыцаря» продолжало пучить.

Разрабатывается детальное меню на всю неделю:

«Понедельник. Консомэ из дичи, лососина свежая, цветная капуста по-польски.

Вторник. Солянка грибная, котлеты телячьи, шпинат с яйцом.

Среда. Суп-пюре из спаржи, говядина булли, брюссельская капуста.

Четверг. Похлёбка боярская, стерлядка паровая, зелень, горошек.

Пятница. Пюре из цветной капусты, осетрина ам, бобы метрдотель.

Суббота. Уха из стерлядей, индейка с соленьем (мочёные яблоки, вишня, слива), грибы в сметане.

Воскресенье. Суп из свежих шампиньонов, цыплёнок маренго, спаржа».

 

 

* * *

 

Копание в биографиях таких фигур, как Янкель Петерс, открывает глаза на странные связи чекистского ведомства не только с руководителями Белой гвардии в гражданскую войну, но и с секретными службами зарубежья, в частности, с британскими, чья агентура (хотя бы Локкарт и Рейли) вела себя в те годы на земле России, как на подмандатной территории. При этом следует помнить, британская разведка является самой старой, а следовательно, и самой многоопытной из всех секретных служб планеты. Её авторитет высок необыкновенно, её влияние в мире неизмеримо!

То, что Янкель Петерс появился в Петрограде, приехав на английском пароходе, никогда секретом не являлось. Об этом знали все. В Англии у Петерса осталась семья: жена и дочь. В Россию он приехал словно бы в длительную командировку.

Ежов, однако, копнул глубже и с изумлением обнаружил, что в Англии Петерс оказался… по командировке царской охранки. Его туда заслали сразу же после событий 1905 года (первое антирусское восстание). Чем он там занимался? Первым делом сколотил немногочисленную команду, подобрав в неё людей по признаку личной преданности. Возглавлял её болгарин Пётр Петков по кличке «художник». В неё входили Мойша Смоллер, уроженец Крыма, Люба Милыитейн из Гомеля и русские отморозки Мурмецов и Васильева, а также Гардстейн из Латвии.

10 декабря 1910 года жители четырёхэтажного дома на Сидней-стрит, 100 сообщили в полицию, что им досаждает стук в квартире на втором этаже. Стражи порядка смекнули сразу: на первом этаже этого дома находился ювелирный магазин. На Сидней-стрит отправился внушительный отряд в 200 человек. Как и подозревалось, грабители пробивали лаз в магазин. Разгорелся настоящий бой с оглушительной пальбой. Трое полицейских были убиты наповал, несколько ранены. Пострадали и грабители. Но несколько членов банды были схвачены. Всем им грозила виселица за убийство полицейских. Но здесь-то и начинаются чудеса: вместо верёвочной петли на шею Янкель Петерс, как агент уже секретной службы Великобритании, получает билет на рейс в Петроград.

Ежова заинтересовали туркестанские командировки Петерса. Николай Иванович сам побывал в тех краях и знал, как деятельно орудовали в Средней Азии британские разведчики. С Петерсом (впрочем, как и с самим Дзержинским) тесно сотрудничал Рейли-Розенблюм. А с Брюсом Локкартом, жившим в России с 1912 года, у Петерса сложились совершенно дружеские отношения. По имевшимся сведениям, Локкарт, наезжая в Англию, обязательно навещает там семью Петерса.

 

 

ЗАКЛЯТЫЙ ДРУГ

 

Наткнуться на забытый сейф Свердлова помог Ежову совершенно нелепый случай.

Охрану Кремля осуществлял Отдельный полк специального назначения. Служили в нём красноармейцы, прошедшие строгий отбор. Внимание обращалось и на физические данные, и на социальное происхождение. Кремлёвский полк заменил прежние гвардейские части, составлявшие военную опору царского трона.

Узнав о происшествии в этом полку, Ежов поспешил приехать в Кремль.

Отделение красноармейцев во главе со старшиной получило задание перетаскать из подвалов в Георгиевский зал громадные дубовые столы — готовился правительственный банкет по случаю Первомайских праздников. Подвал Большого Кремлевского дворца был завален разнообразной рухлядью. Внимание красноармейцев привлёк роскошный гроб, обитый красным бархатом. Старик, служащий склада, рассказал, что в этом гробу лежал Ленин в Колонном зале. Молодые ребята прекратили работу, с интересом рассматривая историческую реликвию. Одного из них вдруг осенило:

— Парни, дайте полежать. Приеду домой — никто не поверит, что я лежал в одном гробу с самим Лениным!

Красноармейцы уложили товарища в гроб, накрыли тяжёлой бархатной крышкой и со смехом навалили сверху два тяжёлых дубовых стола. О любителе сильных ощущений они вспомнили, когда очередь дошла до этих последних столов. Подняли крышку гроба — и всех прострелило страхом: красноармеец лежал без сознания, словно мертвец. Его потащили наверх, на свежий воздух. Старшина, осознав свою ответственность, приказал делать «покойнику» искусственное дыхание. Парень, слава Богу, ожил, а старшина побежал докладывать о происшествии.

Ежов, спустившись в подвал, заинтересованно обошёл вокруг бархатного гроба. Старик, служитель склада, почтительно ждал распоряжений. И тут взгляд Ежова упал на мощный куб стали, валявшийся у стены. Старик с готовностью пояснил, что это сейф из кабинета первого председателя ВЦИКа.

Как и предполагал Ежов, первому председателю ВЦИКа было что скрывать. Сейф оказался хранителем сокровищ.

В протоколе зафиксировано:

золотые монеты старинной чеканки — 108 525 рублей;

705 изделий из золота и платины с бриллиантами;

7 заграничных паспортов на всю свою родню (один почему-то выписан на имя княгини Барятинской).

 

 

* * *

 

Иосиф Виссарионович, прочитав протокол, долго сидел с убитым видом. Перед его глазами, как живая, стояла губастенькая мордочка с пенсне, сплошь покрытая неряшливой растительностью. И слишком многое возникло в памяти… Содержимое тайника наложило последний штрих на облик этого хладнокровного безжалостного палача, сумевшего за 15 месяцев своего владычества залить несчастную Россию кровью.

В сейфе Свердлова на самой нижней полочке хранилась пачечка бумаг казённого вида. Их едва не выкинули (настолько велико оказалось впечатление от обнаруженных сокровищ). Бумажки же, когда разобрались, представляли ценность едва ли не большую, нежели все драгоценности сейфа — они хранили главный секрет советской власти.

Казённая пачечка состояла из телеграфных бланков. Их было два вида: переговоров международных и переговоров внутренних. В тех и других речь шла о судьбе царской семьи. Екатеринбургский губсовет (Голощёкин, Белобородов, Юровский, Войков) запрашивал ВЦИК в Москве, требуя срочных указаний, как поступить с детьми Николая II. Судьба самого царя была решена бесповоротно, однако расстрельщиков смущала необходимость убивать также и его детей: царевен и царевича. Председатель ВЦИКа Свердлов не взял на себя такой ответственности и запросил Нью-Йорк. Ему ответил Якоб Шифф. Банкир строго указал, что любой гуманизм в данном случае недопустим, требуется кровь не одного царя, а всей семьи! Днём 16 июля 1918 года, когда власти Екатеринбурга готовились убегать из города, из Москвы от Свердлова была получена американская директива о безжалостной расправе с семьёй последнего православного царя России.

 

 

* * *

 

Судьбы Сталина и Свердлова переплелись, и довольно крепко, благодаря мерзавцу Малиновскому: он их одновременно «сдал» охранке после Пражской конференции, где они, все трое, в том числе и Малиновский, стали членами Центрального Комитета большевистской партии. Малиновский остался на воле продолжать свою гнусную деятельность, Сталин со Свердловым отправились в далёкую, слишком далёкую ссылку в Туруханский край, к устью Енисея, за Полярный круг, откуда ещё никто не убегал.

Для проживания обоим ссыльным была назначена Курейка, небольшая деревушка, по местному станок.






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных