Глава 5, в которой библиотека

Удивительное белое здание в форме купола с геометрическим сквозным узором из восьмиугольных окон-звезд. Вернее, оно все состояло из этих огромных звезд или даже скорее из филигранного переплетения их контуров, напоминая сахарное ажурное украшение вроде тех, какие бывают на торте, правда, гигантских размеров. За этим ажуром оказалась уютная галерея, опоясывающая здание по спирали, внутри же, вокруг очень светлого и прохладного читального зала, тоже по спирали ввысь уходила просторная рампа с бесчисленными книжными стеллажами.

— Какое чудо! Просто невероятно! Я и представить себе не могла такой библиотеки!

Я буду жить в его дворце, в «моих» апартаментах в восточном крыле! Меня даже немного познабливало от счастливого предвкушения того, что очень вероятно может произойти ближайшей ночью в «моих» апартаментах. Его взгляд снова был полон страсти и, похоже, мой принц, как и я, тоже жил сладостным предвкушением ночи в восточном крыле.

«Да?» — страстно и требовательно спрашивали его глаза. «Да! Да! — мысленно отвечала я. — Да! Мой принц, да!»

Вдруг где-то далеко кашлянул Нурали. Эмир чуть дернул головой, видимо, как и я, возвращаясь к реальности, провел рукой по лбу и произнес тоном гордого хозяина:

— Одна из самых крупных и наиболее посещаемых библиотек в арабском мире. Мы построили ее пару лет назад.

— Я знаю… Я…

— Вот как?

— Готовясь к поездке, я заглянула в Интернет, чтобы хоть что-то узнать о вашей стране.

— И что же вы узнали?

Он смотрел мне в глаза, и моих сил хватало лишь на то, чтобы выдерживать этот взгляд, но никак не на вразумительную фразу. Нурали опять кашлянул и принялся бойко рассказывать:

— Здесь более пятидесяти тысяч томов. Первым деянием его высочества стало сделать эту библиотеку доступной всем подданным. Вне стен дворца был устроен специальный павильон, наподобие известного вам входа в Лувр, подземный ход из которого ведет непосредственно в читальный зал. Библиотека работает каждый день с восьми и до восьми, кроме пятницы. Его высочество считают, что любой человек имеет право на образование и знание.

— Полагаю, народ сумеет это оценить, — пробормотала я.

— Может быть, — сказал мой принц.

Все это время он не сводил с меня взгляда, но по ходу речей Нурали выражение его глаз менялось. Сейчас они были уже очень озорными.

— Ну а теперь, мадемуазель ван Вельден, я покажу вам архив, мою главную сокровищницу. Как любая уважающая себя сокровищница, архив находится в подземелье, — с заговорщицким видом сообщил он, и я пошла за ним, улыбаясь.

Лифт повез нас в подвал. Мой принц был сейчас так близко и таким же, как я, радостно-возбужденным, что, не будь тут Нурали, мы бы определенно надолго застряли в лифте. Меня переполняло такое счастье, что хотелось смеяться и кричать. Но единственное, что я могла себе позволить, так это возглас восторга, когда раскрылись дверцы лифта. Впрочем, едва ли кто другой мог бы сдержаться при виде невероятного великолепия помещения архива.

— Здесь вы найдете абсолютно все об историческом развитии моего княжества. — Он широким жестом показал на бесчисленные шкафы красного дерева со множеством ящиков, подписанных золотой арабской вязью. — В этом шкафу, например, документы прошлых столетий. А вон там экономические отчеты, исследования и статистика по социальной структуре.

— Просто потрясающе! — выдохнула я.

— Полагаю, здесь вы найдете всю нужную вам информацию. — Он взглянул на часы. — Мои извинения, но дела не терпят. А пока Нурали позаботится о вас и покажет, как устроен архивный компьютер и как всем этим пользоваться.

— Потрясающе! Для меня это настоящий клад! Благодарю вас, ваше высочество! Шукран!

— Очень приятно слышать, — улыбнулся мой принц и направился к лифту, но замер, словно вспомнив о чем-то. — Так вы еще не решили, хочется вам жить во дворце или нет?

Он стоял и ждал, демонстративно глядя мимо меня. Потрясающе красивый, вызывающе гордый и одновременно очень трогательный буквально мальчишеской беспомощностью. Ужасно хотелось броситься ему на шею, обнять и закричать что есть сил: «Да! Да! Да, мой принц! Да!» Но я все-таки помедлила с полминуты и только тогда сказала:

— Да. Вы правы, ваше высочество, глупо тратить время на переезды из отеля во дворец.

— Что ж, хорошо.

По-прежнему глядя мимо меня, он повернулся и пошел к лифту. Его длинные одежды шуршали. Почему-то я только сейчас обратила внимание на то, что они шуршат.

Не оборачиваясь, он вошел в лифт, дверцы стали закрываться, и я смотрела, как они стремительно прячут от меня его спину — яркий причудливо-узорчатый шелк халата и колышущееся тонкое полотнище белой куфьи…

— Я его еще увижу? — испуганно вырвалось вслух.

— Его королевское высочество?

Я смогла лишь кивнуть: к горлу вдруг подступил комок — дверцы лифта, сдвигавшиеся за шелковым халатом и белой куфьей, стояли перед моими глазами.

— Простите, моя госпожа, но я всего лишь слуга и не могу быть осведомлен о планах его королевского высочества. Не изволите ли начинать знакомиться с архивом? — Смуглое лицо Нурали не выражало ничего, кроме учтивости.

— Конечно…

Он предложил мне кресло, я уселась перед компьютером. Стоя в полупоклоне позади, Нурали принялся объяснять устройство архивной системы. На экране раскрывались и закрывались какие-то окна, списки, таблицы, Нурали что-то вдумчиво говорил и демонстрировал, но все это существовало в каком-то другом, параллельном от меня мире. В моем же — опять и опять дверцы лифта смыкались за спиной моего принца…

— Нурали, если можно, продолжим завтра? Я, наверное, слишком устала. Абсолютно ничего не понимаю!

— Простите, моя госпожа, что утомил вас. Позволите проводить в ваши апартаменты?

Когда кабина лифта замерла на уровне архива и дверцы дрогнули, собираясь открыться, на какой-то миг мелькнула глупая надежда: что, если он там? Вдруг он почувствовал, что я больше не могу без него, и сам за мной вернулся?..

Его не оказалось в лифте, как и на просторах библиотеки, все посетители которой с откровенным любопытством, хотя и исподтишка поглядывали на меня. Я пониже надвинула на лицо свой зеленый палантин. Внутри была такая отчаянная пустота, что хотелось просто разрыдаться: да, я буду жить в его дворце, совсем рядом, но никогда — никогда! — не увижу моего принца!

— Простите мою дерзость, — заговорил Нурали, когда мы вышли из библиотеки в парк, — что в архиве не рискнул прямо ответить на ваш вопрос. Видите ли, дело в том, что в целях безопасности помещение архива оборудовано самыми современными видеокамерами, которые прекрасно передают не только картинку, но и звук…

— Я увижу его… э-э-э… его королевское высочество?!

— Непременно, моя госпожа.

Сад заблистал, небо засияло, зашелестела листва, заблагоухали розы, зажурчали фонтаны.

— Когда? Нурали, когда?

— Не могу точно сказать. Но сегодня вечером мой господин намерен пригласить вас отужинать в его покоях.

— Боже мой! Боже мой! — Я прижала ладони к щекам. Они пылали. — Нурали! Я готова вас расцеловать!

— Спасибо. — Он пригладил бороду. — Лестная перспектива. Но, увы, на сегодняшний день для меня — непозволительная роскошь. Могут неправильно понять.

— Особенно ваш повелитель и молочный брат.

Нурали вскинулся:

— Откуда вы знаете?

— Что вы молочные братья? Он мне рассказал.

— Его королевское высочество говорили обо мне?..

— Да.

Он завздыхал.

— Хотите знать. Нурали, что именно, но не можете позволить себе спросить?

Он кивнул с очередным вздохом.

— Не переживайте, Нурали! Ничего особенного. Просто сказал, что вы молочные братья и поэтому учились вместе.

— Но почему вообще обо мне зашла речь?

— Просто вы оба потрясающе владеете разными иностранными языками, и меня это заинтересовало.

— Пожалуйста, не сравнивайте меня с моим господином! Я всего лишь его слуга и тень.

— Тень? Да-да, он тоже так говорил. Кстати, Нурали, а что это вообще за обычай — молочные братья? Я не успела его толком расспросить.

Нурали кашлянул. В очередной раз пригладил бороду.

— Старинная традиция, моя госпожа. Так повелось с древнейших времен: когда в семье эмира рождается сын, то сын его кормилицы становится его молочным братом и остается с ним навсегда. Это очень почетно и для кормилицы, и для ее сына. Мне исключительно повезло. Моя мать была кормилицей его высочества, и по обычаю я с самого раннего детства неотлучно находился рядом с его высочества особой в буквальном смысле слова.

— То есть ваша мать вскормила вас обоих?

— Да.

— А женщина, у которой дочка, в кормилицы не годится?

— Для сына эмира — ни в коем случае! Такие могут вскармливать только эмирских дочек.

— Дочь кормилицы становится молочной сестрой княжны?

— Нет, конечно. Зачем? Что толку от двух девчонок? Рядом с девочкой должна быть взрослая, разумная женщина. Так что девочка кормилицы переходит на попечение ее родственников, а с эмирской дочерью остается сама кормилица.

— Навсегда?

— Безусловно. Рано или поздно эмирская дочь выходит замуж, попадает в чужую семью. А кто еще лучше кормилицы сумеет позаботиться о ней, дать разумный совет, удержать от опрометчивых поступков?

— Забавно.

— Отчего же? — удивился Нурали.

— Глядя на ваши отношения с эмиром, как-то не верится, чтобы он прислушивался к вашим советам, какими бы разумными они ни были.

— Хотите верьте, хотите нет, но очень даже прислушивается, особенно когда речь идет о жизни его высочества. Наверное, рисковать жизнью своей тени гораздо проще, чем собственной.

— Это понятно. К тому же у вас одинаковое прекрасное образование — это я о качестве ваших советов. Значит, кормилиц для девочек подбирают тоже с отменным образованием?

— Вы сочтете меня ретроградом, но, по-моему, для женщины важно не столько образование, сколько… э-э-э…

— Ну-ну?

— Доброе сердце!

— Ладно, оставим женщин. Хотя мне было бы очень интересно познакомиться с вашей женой. Или женами?

— Не получится, моя госпожа. Я холост. — Нурали смущенно улыбался. — Жизнь молочного брата эмира целиком принадлежит его господину. Поэтому, чтобы ничто не отвлекало, молочный брат не заводит семьи. Ну как целибат у ваших католических священников, только они делают это ради своего Бога, а я ради своего господина. Хотя, если моему господину понадобится, я женюсь на той женщине, на какой его высочеству будет угодно. Но лишь в том случае, если вдруг я останусь последним мужчиной в своем роде.

— Он отпустит вас от себя? Кто тогда займет ваше место?

— Молочного брата разлучить с его господином может только смерть.

— Его или ваша?

— Как правило, раньше погибает молочный брат. Тогда его место занимает другой сын той же женщины-кормилицы или кто-то из ее рода. Тут важна преемственность одного и того же молока. Иногда господин и молочный брат погибают вместе.

— То есть пару лет назад вместе с братом нынешнего эмира погиб и его молочный брат?

— Да. — Нурали помолчал. — Как и молочные братья всех сыновей старшего брата моего господина.

— Они ведь ваши родственники? Простите, я не знала.

— В том же случае, если погибает господин, а молочный брат остается жив, — бесстрастно продолжил Нурали, — то он, если выясняется, что он не виновен в случившемся, получает хорошее вознаграждение и возвращается к частной жизни — может жениться и все такое. Если виновен — его казнят. Но чаще в такой ситуации молочный брат, даже невиновный, не ждет судебного разбирательства, а сам кончает с собой.

— Какой ужас! Но ведь, по-моему, и у мусульман самоубийство тоже считается страшным грехом?

— Традиция молочных братьев гораздо древнее мусульманства. Кажется, христианство тоже не сильно повлияло на европейскую традицию самоубийства — дуэль?

— Допустим. Хотя, как бы там ни было, дуэли остались в прошлых веках, но вот вы, молочный брат эмира, мой современник. И вы правда готовы убить себя, если его не станет?

— Я готов отдать жизнь за его высочество и очень надеюсь, что просто поэтому не увижу смерти моего господина.

— Но если все-таки переживете?

Нурали пригладил усы и попутно — улыбку под ними.

— Простите за каламбур, но нет, я не переживу пережить. Ведь рука, или нога, или тень умершего человека не способны жить без него самостоятельно. И даже не пытаются! Пожалуйста, моя госпожа, не будем говорить о смерти. У нас верят, что праздные разговоры о ней ее приманивают. А нам она не нужна. Особенно в такой день! Правда же?

— И ни в какой другой, Нурали!

Я могла бы возразить, что наш разговор не праздный, поскольку традиции, обычаи, в том числе связанные со смертью, и отношение к ним современного человека — часть моей профессии. И что, скажем, труп или скелет тоже отбрасывают тень. Но действительно не хотелось больше развивать столь мрачную тему — стены дворца ослепляли своей радостной сахарной белизной. Ярко-голубое небо светилось. Струи фонтанов на его фоне вычерчивали жемчужную филигрань и рождали крошечные радуги. Разноцветные розы благоухали наперегонки. Покрикивали павлины и грандиозными веерами распускали хвосты. Мое сердце переполняло сладостное ожидание: сегодня вечером я снова увижу моего принца! А потом наступит ночь. Наша ночь…

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: