ПЕРВЫЙ НЕПРИЯТЕЛЬ БИМА

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Прошло лето, веселое для Бима, радостное, заполненное дружбой сИваном Ивановичем. Походы в луга и болота (без ружья), солнечные дни,купание, тихие вечера на берегу реки - что еще надо любой собаке? Ничегоне надо - это точно. При тренировке и натаске они встречались и с охотниками. С этимизнакомство происходило незамедлительно, потому что с каждым человеком быласобака. Еще до того, как сходились хозяева, обе собаки бежали друг к другуи коротко беседовали на собачьем языке жестов и взглядов: "Ты кто: он или она?" - Спрашивал Бим, обнюхивая соответствующиеместа (конечно для проформы). "Сам видишь, чего и спрашивать", - отвечала она. "Как жизнь?" - Весело спрашивал Бим. "Работаем!" - Взвизгнув, отвечала собеседница, кокетливо подпрыгнувна всех четырех лапах. После этого они мчались к хозяевам и то одному, то другомудокладывали о знакомстве. Когда же оба охотника усаживались для разговор втени куста или дерева, собаки резвились до того, что язык не умещался ворту. Тогда они ложились около хозяев и слушали тихую задушевную беседу. Другие люди, кроме охотников, для Бима были малоинтересны: люди, ивсе. Они хорошие. Но не охотники же! А вот собаки, эти - разные. Однажды в лугу встретился он с лохматенькой собачкой, вдвое меньшеего, черненькая такая. Поздоровались сдержанно, без кокетства. Да и какоеуж там кокетство, если новая знакомая на обычный для таких случаевперечень вопросов отвечала, лениво взмахивая хвостом: "Я есть хочу". У нее пахло изо рта мышонком. И Бим спросил удивленно, обнюхав еегубы: "Ты съела мышь?" "Съела мышь, - ответила та. - Я есть хочу". И принялась грызть белыйузловатый корень камыша. Бим хотел попробовать камышовый корешок, но она,протестуя, сказала все то же: "Я есть хочу". Бим подождал сидя, пока она догрызла все, и пригласил ее с собой. Тапошла беспрекословно, притрухивая за ним, взлохмаченная, но чистая(видимо, любила купаться, как и большинство собак, отчего летом они и небывают грязными, даже бездомные). Бим провел ее к хозяину, издалиследившему за знакомством своего друга. Но Лохматка не поверила сразу вчужого человека, а села поодаль, несмотря на то, что Бим перебегал отхозяина к ней и обратно, зовя ее, убеждая. Иван Иваныч снял рюкзак, досталоттуда колбасу, отрезал маленький кусочек и бросил Лохматке: - Ко мне, ко мне, Лохматка. Ко мне. Кусочек упал метрах в трех от нее. Она, осторожно переступая,дотянулась, съела его и села тут же. Со следующим кусочком приблизиласьеще. А потом ела уже у ног человека, даже позволила погладить себя, хотя ис опаской. Бим и Иван Иваныч отдали ей все колечко колбаски: хозяин бросалкуски, а Бим не мешал Лохматке есть. Все обыкновенно: брось кусочек -подойдет ближе, брось второй - еще ближе, с третьим, четвертым - уже у ногокажется и будет служить верой и правдой. Так думал Иван Иваныч. Он ощупалЛохматку, потрепал по холке и сказал: - Нос холодный - здоровая. Это хорошо. - И дал команду обоим: - Поди,поди! Лохматка не понимала таких слов, но когда увидела, как Бим взвилсячелноком по траве, то сообразила: надо бегать. И конечно, они взыграли пособачьи так, что Бим забыл даже, зачем он тут находится. Иван Иваныч невозражал, а шел себе и шел, посвистывая. До города Лохматка сопровождала без никаких, но на окраине неожиданносела сбоку дороги и - ни с места. Звали, приглашали - не идет. Так иосталась сидеть, провожая их взглядом. Ошибся Иван Иваныч - не каждуюсобаку можно купить на приманку. Бим не знал и знать не мог, что у Лохматки тоже были хозяева, чтожили они в своем маленьком домике, что улицу ту, где был домик, всюснесли, а хозяевам Лохматки дали квартиру на пятом этаже во всемиудобствами. Одним словом, Лохматку бросили на произвол судьбы. Но она нашла такии тот новый дом, и дверь хозяина, а там ее побили и прогнали. Вот она иживет одна. По городу ходит только ночью, как и большинство бездомныхсобак. Иван Иваныч обо всем догадался, но Биму-то рассказать невозможно.Бим просто не хотел ее оставлять: оглядывался назад. Бим приостанавливалсяи обращал взор к Ивану Иванычу. Но тот шел себе и шел. Если бы он знал, как горькая судьба сведет Бима и Лохматку, если бызнал, когда и где они встретятся, не шел бы он теперь так спокойно. Нобудущее неизвестно и человеку....Третье лето прошло. Хорошее для Бима лето, неплохое и для ИванаИваныча. Однажды ночью хозяин закрыл окно и сказал: - Морозец, Бимка, первый морозец. Бим не понял. Он встал, ткнулся в темноте носом в колено ИванаИваныча, чем и сказал: "Не понимаю". Иван Иваныч знал собачий язык хорошо - язык глаз и движений. Он зажегсвет и спросил: - Не понимаешь, дурачок? - Затем разъяснил точно: - На вальдшнеповзавтра. _В_а_л_ь_д_ш_н_е_п! О, это слово Бим знал! Бим завертелся, заюлил волчком, хватая, собственный хвост, взвизгнул,потом сел и впился глазами в лицо Ивана Иваныча, подрагивая очесамипередних лап. Это обворожительное слово "охота" знакомо Биму, как сигнал ксчастью. Но хозяин приказал: - А пока - спать. - Выключил свет и лег. Остаток ночи Бим пролежал у кровати друга. Какой уж тут сон! Он исам, Иван Иваныч, то дремал, то просыпался в ожидании рассвета. Утром они вместе собрали рюкзаки, протерли от масла стволы ружья,легко позавтракали (на охоту идти - нельзя нажираться), проверилипатронташ, перекладывая патроны из гнезда в гнездо. Работы было много заэтот короткий час сборов: хозяин на кухню - Бим на кухню, хозяин в чулан,- Бим туда же, хозяин вынимает консервную банку из рюкзака (неудобнолегла) - Бим берет ее и сует обратно, хозяин проверяет патроны - Бимследит (не ошибся бы) и в чехол с ружьем надо ткнуться носом не раз (тутли?) А к тому же в такие колготные минуты чешется за ухом от волнения - тои дело поднимай лапу и чеши, будь оно неладно, когда и без того хлопотнодо последней степени. Ну, собрались. Бим был в восторге. Как же! Хозяин, уже в охотничьейкуртке, перекинул на плечо охотничью сумку, снял ружье. - На охоту, Бим! На охотку, - повторил он. "На охотку, на охотку!" - Говорил глазами и Бим в восхищении. Он дажечуть привизгивал от переполнившего чувства благодарности и любви к своемуединственному в мире другу. В тот момент и вошел человек. Бим его знал - встречал во дворе, - носчитал малоинтересным и не заслуживающим какого-либо особого внимания сего стороны. Коротконогий, толстый, широколицый, он сказал чуть скрипучимбаском: - Привет, значит! - и сел на стул, вытирая лицо платком. - Та-ак...На охоту, значит? - На охоту, - недовольно буркнул Иван Иваныч, - по вальдшнепам. Да выпроходите - гостем будете. - Вот та-ак... На охоту... Придется повременить, значит. Бим переводил взгляд с хозяина на гостя, удивленно и внимательно.Иван Иваныч сказал почти сердито: - Не понимаю вас. Уточните. И тут Бим, наш ласковый Бим, сначала слегка взрычал и вдруг гавкнул.Сроду такого не было, чтобы вот так - дома и на гостя. Гость не испугался,он, оказалось, был равнодушен. - На место! - так же сердито приказал Иван Иваныч. Бим повиновался: лег на лежак, положил голову на лапы, и смотря всторону чужого. - Ишь ты! Слушается, значит. Та-ак... Значит, он и жильцов в подъездеоблаивает так же, как, допустим, лисиц? - Никогда. Никогда и никого. Это впервые. Честное слово! - тревожилсяИван Иваныч и сердился. - Кстати, к лисицам он никакого отношения неимеет. - Та-ак... - снова протянул гость. - К делу давайте. Иван Иваныч снял куртку и сумку. - Я вас слушаю. - У вас, значит, собака... - начал гость. - А у меня, - он вынулбумагу из кармана, - жалоба на нее. Вот. - И подал бумагу хозяину. Читая, Иван Иваныч волновался. Бим, заметив это, самовольно сошел сместа и сел в ногах друга, как бы защищая его, но на гостя уже не смотрел,хотя и был настороже. - Глупости здесь, - сказал Иван Иваныч уже спокойнее. - Чепуха. Бим -собака ласковая, никого он не укусил и не укусит, никого не обидит. Собакаинтеллигентная. - Хе-хе-хе! - потряс животом гость. И чихнул некстати. - У-у, быдло!- обратился он беззлобно к Биму. Бим отвернулся в сторону еще больше, но понял, что разговор идет онем. И вздохнул. - Как же это вы так рассматриваете жалобы? - спросил Иван Иваныч,теперь уже совсем спокойно и улыбаясь - на кого жалоба, тому и даете еечитать. Я бы вам и так поверил, по пересказу. Бим заметил в глазах гостя смешинку. А тот проговорил: - Во-первых, так положено. Во-вторых, жалоба не на вас, а на собаку.А собаке мы не дадим читать. - И рассмеялся. Хозяин тоже посмеялся малость. Бим даже и не улыбнулся: он знал, чторечь о нем, а что к чему, не мог взять в толк - очень уж непонятный гостьоказался. Тот ткнул пальцем в сторону Бима и сказал: - Собаку надо увольнять. - И отмахнул рукой к двери. Бим понял, что от него требуют точно: уходи. Но от хозяина он неотступил ни на сантиметр. - А вы позовите жалобщицу - поговорим, уладим, может быть, - попросилИван Иваныч. Гость, сверху ожидания, вышел и вскоре же вернулся с женщиной. - Вот, привел тебе тетку, значит. Бим ее тоже знал: небольшого роста, визгливенькая и жирная, она,однако, днями сидела на скамейке во дворе с другими свободными женщинами.Однажды Бим даже лизнул ей руку (не от избытка чувств только к ней лично,а к человечеству вообще), отчего та взвизгнула и стала кричать что-то навесь двор, обращаясь к открытым окнам. Что уж она там кричала, Бим непонял, но испугался, бросился прочь и зацарапал в дверь домой. Больше виныза ним перед теткой не было. И вот она вошла. Что с ним сделалось! Онсначала прижался к ногам хозяина, а когда тот погладил его, то поджавхвост, ушел на лежак и смотрел на нее исподлобья. Он ничего не понимал изслов тетки, а она стрекотала сорокой и все время показывала свою руку. Нопо этим жестам, по сердитым ее взглядам Бим понял: это за то, что лизнулне тому, кому надо. Молод, молод, был Бим, почему и не все еще соображал.Может быть, он думал и так: "Виноват, конечно, но что поделаешь теперь".По крайней мере, что-то подобное в его глазах было. Только невдомек Биму, что обвиняли его ложно. - Укусить хотел! Укуси-ить!!! Почти укуси-ил! Иван Иваныч, перебивстрекот тетки, обратился прямо к Биму: - Бим! А принеси-ка мне тапки. Бим исполнил охотно и лег перед хозяином. Тот снял охотничьи ботинкии сунул ноги в тапки. - Теперь отнеси ботинки. Бим и это проделал: поочередно отнес их под вешалку. Тетка замолчала, вытаращив очи. Гость сказал похвально: - Молоде-ец! Ты смотри, умеет, значит, - и как-то вроде бынедружелюбно посмотрел на тетку. - А еще он умеет чего нибудь? - Вы садитесь, садитесь, - попросил Иван Иваныч и тетку. Она села, спрятав руки под фартук. Хозяин поставил стул Биму искомандовал: - Бим! На стул! Биму повторять не требуется. Теперь все сидели на стульях. Теткаприкусила губу. Гость, удовлетворенно покачивал ногой, приговаривал: - Ладно получается, ладно, ладно. Хозяин же хитренько прищурил глаза в сторону Бима: - А ну дай лапу, - и протянул ладонь. Поздоровались. - Теперь, дурачок, поздоровайся с гостем, - и указал на того пальцем. Гость протянул руку: - Здравствуй, братка, здравствуй, значит. Бим все сделал элегантно, как и полагается. - А не укусит? - осторожно спросила тетка. - Что вы! - изумился Иван Иваныч. - Протяните руку и скажите: "Лапку!" Та действительно выволокла ладонь из под фартука и протянула Биму. - Только не укуси, - предупредила она. Ну, тут же описать невозможно. Что произошло. Бим шарахнулся належак, занял немедленно оборонительную позицию, прижавшись задом в угол, ив упор смотрел на хозяина. Иван Иваныч подошел к нему, погладил, взял заошейник и подвел к жалобщице: - Дай лапку, дай... Нет, не подал лапу Бим. Отвернулся и смотрел в пол. Впервыеослушался. И угрюмо поплелся опять в угол, медленно, виновато и удрученно. Ой, что тут сотворилось! Тетка задребезжала рассохшейся трещоткой. - Ты ж меня оскорбил! - кричала она на Ивана Иваныча. - Какая-топаршивая собака меня, советскую женщину, ни во что не ставит! - и тыкалапальцем в сторону Бима. - Да я... Да я... Подожди-ка! - Хватит! - неожиданно рявкнул на нее гость. - Брешешь ты, значит. Неукусила она тебя и не собиралась. Она ж тебя боится, как черт ладана. - А ты не ори, - попробовала она отбиться. Тогда гость сказал однозначно: - Цыть! - и обратился к хозяину: - С такими иначе нельзя. - И снова ктетке: - Ишь ты! "Советская женщина", тоже мне... Иди отсюда! - рыкнул он.- Еще намутишь раз, опозорю. Иди! Жалобу он порвал у нее на глазах. Последнюю речь гостя Бим понял отлично. А тетка шла молча, гордовскинув голову и ни на кого не глядя, хотя Бим теперь не спускал с нееглаз и даже продолжал смотреть на дверь после того, как она ушла, а шагиее затихли. - Очень уж вы с ней... Грубовато, - сказал Иван Иваныч. - Иначе нельзя, говорю вам: весь двор перемутит, знаю. Раз говорю,значит, знаю. Вот они где мне, эти сплетницы да смутьяны. - Он похлопалсебя по загривку. - Делать-то ей нечего, вот она и норовит, кого бы ейукусить. Таких распусти - весь дом пойдет чертокопытом. Бим все время следил за выражение лица, за жестами, интонацией ипонял отлично: гость и хозяин - вовсе никакие не враги, а даже, по всейвидимости, уважают друг друга. Наблюдал он еще долго, пока они о чем-топотом беседовали. Но раз уж он установил главное, то остальное егоинтересовало мало. Он подошел к гостю и улегся у его ног, как бы говоряэтим: "извиняюсь".

ЗАПИСКИ ХОЗЯИНА

Сегодня был председатель домкома, разбирал жалобу на собаку. Победил Бим. Впрочем, гость мой судил как Соломон. Самородок! Почему же Бим зарычал на него вначале? А, понял! Я ведь не подалруки, встретил вошедшего сурово (охоту же пришлось отложить), а Бимдействовал согласно со своей собачьей натурой: недруг хозяина - мойнедруг. И тут должно быть стыдно, мне, но не Биму. Удивительно, какое унего тончайшее восприятие интонации, выражения лица, жестов! Этообязательно надо всегда иметь в виду. После у нас состоялся интересный разговор с преддомкома. Онокончательно перешел на "ты". - Ты, - говорит, - только подумай: сто пятьдесят квартир в моем доме!А четыре, пять смутьянок бездельниц могут такое сотворить, что житьяникому не будет. И все их знают, и все боятся, а потихоньку клянут. Ведьна дурного жильца даже унитаз урчит. Ей-бо!.. Самый мой страшный враг кто? Да тот, кто не работает. у нас, брат,можно и не работать, а есть от пуза. Тут что-то не так, скажу я тебе подушам. Не так, значит... Можно, можно не работать. Ишь ты! Вот ты,например, чего делаешь? - Пишу, - отвечаю, хотя я и не понял, шутит он или говорит серьезно(люди с юмором частенько выдают такое). - Да разве ж это работа! Сидишь - ничего не делаешь, а деньги небосьплатят? - Платят, - отвечаю. - Но ведь я мало получаю. - Староват стал, напенсию живу. - А до пенсии - кем? - Журналист я. В газетах работал. А теперь вот помаленьку пишукое-что дома. - Пишешь? - снисходительно переспросил он. - Пишу. - Ну, валяй, раз уж такое дело... Конечно, ты человек, видать,неплохой, а вот видишь. То-то и оно. Я тоже пенсию получаю, сто рублей, аработаю же преддомкома, бесплатно работаю, учти. Я привык работать, всюжизнь на руководящей, и из номенклатуры не вышибали, и по второму кругу неходил. Под конец уж затерли: ниже, ниже и ниже. Последнее место -маленький заводик. Там и пенсию назначили. А персональную не дали -закавыка маленькая есть... Работать обязан каждый. Так я думаю. - Но ведь у меня работа, тоже трудная, - пытался я оправдаться. - Писать-то? Глупости. Был бы ты молодой - взялся бы я и за тебя. Ну,раз пенсия... А так, если молодые, да не работают, выживаю из дома: ильтрудись, иль катись куда подальше. Он и правда гроза бездельников в доме. Кажется, главная цель егожизни теперь - пилить лодырей, сплетников и тунеядцев, но зато воспитывать- всех без исключения, что он и делает охотно. Доказать же ему, что писать- тоже работа, оказалось невозможным: тут он либо хитрил с подводнымюморком, либо был просто снисходителен (пусть, дескать, пока пишут - естьбездельники и похлестче). Уходил он добрый, отбросив хитринку, погладил Бима и сказал: - А ты живи, значит. Но с теткой не связывайся. - И ко мне: - Нубывай. Пиши, видно, куда ж денешься, раз оно такое дело. Мы пожали друг другу руки. Бим проводил его до дверей, виляя хвостоми заглядывая в лицо. У Бима появился новый знакомый: Павел Титыч Рыдаев, вобыденности - Палтитыч. Зато у Бима завелся и неприятель: тетка, единственный человек из всехлюдей, которому он не верит. Собака опознала клеветника. Но охота сегодня пропала. Так бывает: ждет человек доброго дня, авыходят одни неприятности. Бывает.

ЖЕЛТЫЙ ЛИСТ

В один из следующих дней, рано утром, они вдвоем вышли из дому.Сначала ехали трамваем, стоя на площадке. Вагоновожатая оказалась знакомойИвану Иванычу и Биму. Конечно же, Бим приветствовал ее, когда та выходилаперевести стрелку. Вожатая потрепала его за ухо, но Бим руки не лизнул, апросто посеменил лапами сидя и отстучал хвостом соответственно случаюприветствие. Потом, уже за городом, ехали в автобусе, в котором и было-то всегопять-шесть человек в такое раннее утро. При посадке водитель что-тозаворчал, повторяя слово "собака" и "не положено". Бим легко во всемразобрался: шофер не желает их везти, и это плохо, - по лицам разобрался.Один из пассажиров вступился за них, второй, наоборот, поддержал шофера.Бим с большим интересом наблюдал за перепалкой. Наконец шофер вышел изавтобуса. У порога хозяин дал ему желтенькую бумажку, поднялся поступенькам вместе с Бимом, сел на сиденье и печально вздохнул: "Эх-хе-хе!" Бим давно заметил, что люди обмениваются какими-то бумажками,пахнущими не разберешь чем. Однажды он почуял, что одна из лежащих настоле пахнет кровью, потыкал в нее носом, стараясь обратить вниманиехозяина но, тот и ухом не повел - бесчутый! - а твердит свое "нельзя". Даеще и запер бумажки в стол. Иные, правда, пока чистые, пахнут хлебом,колбасой, вообще магазином, но большинство - множеством рук. Люди ихлюбят, эти бумажки, прячут в карман или в стол, как хозяин. Хотя в этихделах Бим ничего не понимал, однако же легко сообразил: как только хозяиндал шоферу бумажку, они стали друзьями. А почему вздохнул Иван Иваныч, Бимне понял, что было видно по его внимательному взгляду в глаза друга. Вобщем, о магической силе бумажек он даже и смутно не догадывался - недоступно это собачьему уму, не знал Бим, что для него они сослужаткогда-то роковую службу. От шоссе до леса пешком. Иван Иваныч остановился на опушке отдохнуть, а Бим поблизостиобследовать местность. Такого леса он еще не видел никогда. Лес-то,собственно, тот же - они здесь бывали весной, приходили и летом (так,пошататься), но теперь здесь все-все вокруг было желтое и багряное,казалось, все горело и светило вместе с солнцем. Деревья только-только начали сбрасывать одеяние, и листья падали,покачиваясь в воздухе, бесшумно и плавно. Было прохладно и легко, а потомуи весело. Осенний запах леса - особенный, неповторимый, стойкий и чистыйнастолько, что за десятки метров Бим чуял хозяина. Лесную мышь он"прихватил" далеко, но не пошел за ней (знакомый пустяк!), а вот что-тоживое так ударило издали в нос, что Бим приостановился. А подойдявплотную, облаял колючий шар. Иван Иваныч встал с пенечка и подошел к Биму: - Нельзя, Бим! Нельзя, дурачок. Ежик называется. Назад! - и увел Бимас собой. Выходит, ежик - зверюшка, и притом хорошая, а трогать его нельзя. Теперь Иван Иваныч опять же сел на пенек, приказал Биму тоже сидеть,а сам снял кепку, положил ее рядом на землю и смотрел на листья. И слушалтишину леса. Ну конечно, же, он улыбался! Он был сейчас таким, как всегдаперед началом охоты. Бим тоже слушал. Прилетела сорока, прострекотала нахально и улетела. Перепрыгивая светки, на ветку, приблизилась сойка, прокричала с кошачьим надрывом и тожеупрыгала так же, по веткам. А вот королек малютка, этот совсем совсемрядом: "Свить, свить! Свить, свить!" Ну что ты с ним будешь делать! Иразмером-то с жука, а туда же: "Свить, свить! Свить, свить!" Вроде быприветствует. Все остальное было тишиной. И вот хозяин встал, расчехлил ружье, вложил патроны. Бим задрожал отволнения. Иван Иваныч потрепал его ласково по загривку, отчего Бим ещебольше разволновался. - Ну, мальчик... Ищи! Бим пошел! Малым челноком пошел, лавируя между деревьями, приземисто,пружинисто и почти бесшумно. Иван Иваныч потихоньку двинулся за ним,любуясь работой друга. Теперь лес со всеми красотами остался на второмплане: главное - Бим, изящный, страстный, легкий на ходу. Изредка подзываяего к себе, Иван Иваныч приказывал ему лежать, чтобы дать успокоиться,втянуться. А вскоре Бим уже пошел ровно, со знанием дела. Великоеискусство - работа сеттера! Вот он идет легким галопом, подняв голову, емуне надо опускать ее и искать низом, он берет запахи верхом, при этомшелковистая шерсть облегает его точеную шею, оттого он так и красив, чтодержит голову высоко, с достоинством, уверенностью и страстью. Такие часы для Ивана Иваныча были часами забвения. Он забывал войну,забывал невзгоды прошедшей жизни и свое одиночество. Даже сын коля, егокровное дитя, отнятое жестокой войной, будто присутствовал с ним, будтоон, отец, доставлял ему радость даже мертвому. Он ведь тоже был охотником!Мертвые не уходят из жизни тех, кто их любил, мертвые только не стареют,оставаясь в сердце живых такими, какими они ушли. Так и у Ивана Иваныча:рана зарубцевалась в душе, но болит всегда. На охоте же всякая боль душистановится хоть немного, но легче. Благо тому, кто родился охотником! И вот Бим замедлил ход, сужая челнок, чуть приостановился на секундуи пошел редким, крадущимся шагом. Что-то кошачье было в его движениях,мягких, осторожных, плавных. Теперь он уже вытянул голову вровень стуловищем. Каждой частицей тела, включая и вытянутый хвост, оперенныйдлинной шерстью, он был сосредоточен на струе запаха. Шаг... И поднимаетсятолько одна лапа. Шаг - и следующая лапа так же на долю секунды замирает ввоздухе и неслышно опускается. Наконец передняя правая, как почти всегда,замерла, не коснувшись земли. Позади, взяв ружье наизготовку, тихо подошел Иван Иваныч. Теперь двестатуи: человек и собака. Лес молчал. Лишь чуть-чуть играли золотые листья березы, купаясь вблестках солнца. Притихли молодые дубки рядом с величавым исполином дубом,отцом и прародителем. Бесшумно трепетали оставшиеся на осине серебряносеренькие листья. А на палой желтой листве стояла собака - одно из лучшихтворений природы и терпеливого человека. Ни единый мускул не дрогнет! Втакие минуты Бим кажется полумертвый, это похоже на транс от восхищения истрасти. Вот что такое классическая стойка в желтом лесу. - Вперед, мальчик... Бим поднял вальдшнепа на крыло. Выстрел! Лес встрепенулся, ответив недовольным, обиженным эхом. Казалось,береза, забравшаяся на границу дубняка и осинника, испугалась, вздрогнула.Дубы охнули, как богатыри. Осина, что рядом, торопливо посыпали листьями. Вальдшнеп упал комом. Бим подал его по всем правилам. Но хозяин,приласкав Бима и поблагодарив за красивую работу, подержал птицу наладони, посмотрел на нее и сказал задумчиво: - Эх, не надо бы... Бим не понял, вглядывался в лицо Ивана Иваныча, а тот продолжал: - Для тебя только, Бим, для тебя, глупыш. А так - не стоит. И опять Бим не понял - недоступно ему такое понять. Но за всю охотустрелок, как казалось Биму, "мазал", как слепой. Очень недоволен был пес,когда хозяин и вовсе не выстрелил в одного из вальдшнепов. Зато самогопоследнего он свалил чисто. Домой они возвратились уже затемно, усталые и оба добрые, ласковыедруг к другу. Бим, например, не пожелал ночевать на своем лежаке, а стащилоттуда подстилку, приволок ее к кровати Ивана Иваныча и улегся рядом сним, на полу. В этом смысл: его нельзя прогнать на место, потому что"место" он принес с собой. ночью Иван Иваныч почему-то стонал тихонько, вставал, глотал таблеткии снова ложился. Бим сначала настороженно прислушивался, присматривался кдругу, потом встал и лизнул вытянутую с кровати руку. - Осколок... Осколок, Бимка... Ползет. Плохо, мальчик, - сказал ИванИваныч, держа руку у сердца. Слово "плохо" Бим знал отлично и уже давно. И вот уже несколько разон слышал слово "осколок", но его не понимал, но собачьим нутромдогадывался, что оно тревожное, плохое слово, жуткое. Но все обошлось: утром, после прогулки, Иван Иваныч сел за стол, каки обычно, положил перед собой белый лист и зашептал по нему палочкой.

ЗАПИСКИ ХОЗЯИНА

Вчера был счастливый день. Все - как надо: осень, солнце, желтый лес,изящная работа Бима. А все-таки какой-то осадок на душе. Отчего бы? В автобусе Бим явно заметил, как я вздохнул, и явно же не понял меня.Пес вовсе не может представить, что я дал взятку шоферу. Собаке -наплевать на это. А мне? Какая разница - рубль я дал за малое "дело", илидвадцать - за большое, или тысячу - за крупное? Все равно стыдно. Словнопродаешь свою совесть по мелочам. Конечно, Бим стоит ниже человека,поэтому никогда и не догадается об этом. Не понять того Биму, что бумажки эти и совесть иногда находятся впрямой зависимости. Но какой же я чудак! Нельзя же требовать от собакибольше того, что она может: очеловечивать собаку нельзя. И еще: мне жаль стало убивать дичь. Это, наверное, старость. Такхорошо вокруг, и вдруг мертвая птица... Я не вегетарианец и не ханжа,описывающий страдания убитых животных и уписывающий с удовольствием ихмясо, но до конца дней ставлю себе условие: одного-двух вальдшнепов заохоту, не больше. Если ни одного - еще бы лучше, но тогда Бим загибнет какохотничья собака, а я вынужден буду купить птицу, которую для меня убьеткто-то другой. Нет уж, увольте от такого... А к кому, собственно, яобращаюсь? Впрочем, к самому себе: раздвоение личности в длительномодиночестве в какой-то степени неизбежно. Веками от этого спасала человекасобака. Откуда же все-таки осадок от вчерашнего? И только ли от вчерашнего?Не пропустил ли я какую-то мысль?.. Итак, вчерашний день: стремление ксчастью - и желтый рубль, желтый лес - и убитая птица. Что это: уж несделка ли со своей совестью? Стоп! Вот какая мысль ускользнула вчера: не сделка, а укор совести иболь за всех, убивающих бесполезно, когда человек теряет человечность. Изпрошлого, из воспоминаний о прошлом идет и все более растет во мне жалостьк птицам и животным. Я вспоминаю. Была установка руководства общества охотников об уничтожении сороккак вредных птиц, и это обосновывалось якобы наблюдением биологов. И всеохотники убивали сорок со спокойной совестью. Была такая установка и обястребиных птицах. Их тоже убивали. И о волках. Этих уничтожили почтиначисто. За волка платили премию в триста рублей (старыми деньгами), а залапки сороки или коршуна, представленные в общество охотников, то ли пятькопеек, то ли пятьдесят - не помню. Но вдруг, в новой установке, коршун и сорока объявлены полезнымиптицами, не врагами птиц: уничтожать их запрещено. Строжайший приказ куничтожению сменился строжайшим наказом к запрещению. Осталась теперь единственная птица, подлежащая уничтожению,объявленная вне закона, - серая ворона. Она якобы разоряет птичьи гнезда(в чем, впрочем, обвинялась безапелляционно и сорока). Зато никто неотвечает за отравление ядохимикатами птиц степных и лесостепных районов.Спасая леса и поля от вредителей, мы уничтожали птиц, а уничтожая их,губили... Леса. Неужели виноватой оказалась серая ворона, извечный санитари спутник человеческого общества? Вали на серую ворону! - самое верное, элементарное оправданиевиновных в смерти птиц. Длительные эксперименты со смертью - ужасно. Уже восстают противэтого честные ученые биологи и охотники, уже борьба за охрану птиц и лесовидет в международном масштабе. Поднял ли я в свое время голос против экспериментов со смертью? Нет.И это - укор и моей совести. Как бледно и немощно прозвучал бы мой голостеперь, если бы я сказал задним числом так: "Спасите серую ворону - отличного санитара местожительства людей,спасите ее от истребления, ибо она помогает очищать от нечистот местностьвокруг нас так же, как сатирик очищает общество от духовных нечистот,спасите серую ворону за это самое пусть она немножко воровка птичьих яиц,но на то и серая ворона, чтобы птицы умели стоить гнезда спасите этоколготную насмешницу, единственную птицу, обладающую наглостью наивностинастолько, что она в глаза человеку может так и ляпнуть с дерева:"Ка-ар-р!" (уходи, дурак!), а только вы отошли, слетит вниз и, насмешливопокрякивая, примется в ночь уплетать тухлый кусок мяса, который ни однасобака в рот не возьмет. Спасите серую ворону - сатирика птичьего мира! Небойтесь ее. Посмотрите, как маленькие ласточки дружно клюют ее и прогоняютоттуда, где и без нее чистота, а она улетает от них, ехидненькопокаркивая, туда, где пахнет тухлым. Спасите серую ворону!" Действительно, получилось бы и немощно и бездоказательно. Но такпусть и остается такое в той тетрадке о Биме. Сейчас прямо и напишу наобложке: "БИМ". Здесь все будет только для самого себя. Ведь записки я начал радиспасения чести Бима, виновного в своем рождении, но они разрастаются всебольше, и уже обо всем том, что связано не только с Бимом, но и со мной.Никто их, видимо, не напечатает да и кому интересно читать "О собаке, осебе"? Никому. Так и хочется написать словами Кольцова: Пишу не для мгновенной славы: Для развлеченья, для забавы, Для милых, искренних друзей, Для памяти минувших дней....А Бим лежит и днем - наработался, дружище, нахватался целительныхзапахов желтого леса. Ах, желтый лес, желтый лес! Вот вам и кусочек счастья, вот вам иместо для раздумий. В осеннем солнечном лесу человек становится чище.

⇐ Предыдущая 1 234 5 6 7 8 9 10 Следующая ⇒

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных