Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






НА ПРОСТОРЕ ПОЛЕЙ. НЕОБЫЧНАЯ ОХОТА. ПОБЕГ




Утром, как и ежедневно, в доме Хрисана Андреевича все повторилось позаведенному порядку: пружина трудового дня начала распускаться споследних, третьих петухов, потом промычала корова, Петровна подоила ее изатопила печь. Алеша вышел поласкать своего, теперь уж любимого, Черноуха,папаня задал корм корове и свиньям, посыпал зерноотходы курам, после чеговсе сели за стол и позавтракали. Бим в то утро не прикоснулся даже кароматному молоку, хотя Алеша и просил его, и уговаривал. Потом, покародители хлопотали по дому, Алеша принес воды и вычистил котух коровы иеще раз просил Бима поесть, совал его нос в миску, но увы, Черноухнеожиданно стал почти совсем чужим. Под конец сборов на работу ХрисанАндреевич наточил огромный нож и засунул его над дверью. С солнцем Петровна укуталась в свои толсты - Бим взвыл горько ибезнадежно. И вот открылась дверь с улицы, вошел Хрисан Андреевич, отвязал Бима ивывел на крыльцо, потом запер дверь снаружи, направился к стайке овец,около которых стоял Алеша, передал ему из рук в руки Бима на веревке, самзашел впереди овец и крикнул: - Пошли, пошли-и! Овцы двинулись за ним вдоль улицы. Из каждого двора к нимприсоединялись то пяток, то десяток других, так что в конце селаобразовалась порядочная отара. Впереди все так же шел Хрисан Андреевич,позади Алеша с собакой. День выдался морозный, сухой, земля под ногами твердая, почти такаяже, как асфальт в городе, но более корявая, даже запорхали густо снежинки,заслонив на короткое время и без того холодное солнце, но тут же иперестали. Это была уже не осень, но еще и не зима, а просто настороженноемежвременье, когда вот вот заявится белая зима, ожидаемая, но всегдаприходящая неожиданно. Овцы бодро постукивали копытцами и блеяли, переговариваясь на своемовечьем протяжном языке, понять который, ну, право же, совершенноневозможно. Присматриваясь, Бим заметил: впереди отары, пятка в пятку заХрисаном Андреевичем, шел баран с кручеными рогами, а позади всех, прямоперед Алешей, хроменькая маленькая овечка. Алеша изредка легонькоподталкивал ее крючком палки, чтобы не отставала, и тогда кричал: - Папаня, осади малость! Хромушка не тянет! Тот замедлял шаг не оборачиваясь, а вместе с ним сбавляло ход и всестадо. Бим шел на веревке. Он видел, как важно выступал папаня перед овцами,как они подчинялись малейшему его движению, как Алеша по деловому,сосредоточенно, следил за овцами, сзади и с боков. Вот одна из нихотделилась и, пощипывая желтоватую травку, потянула в сторону от стада.Алеша побежал с Бимом и крикнул: - Куда пошла-а?! - и бросил перед ней свою палку. Овца вернулась. Слева сразу три пожелали проявить самостоятельность ипобрели себе к зеленоватому пятну, но Алеша так же побежал и так жепоставил их на свое место. Бим очень быстро сообразил, что ни одна овца недолжна отлучаться от сообщества, а в очередной пробежке с Алешей он ужегавкнул на ту овцу, что нарушала порядок и дисциплину. "Гав-гав-гав!" -Так же беззлобно, как и Алеша, предупредил он нарушительницу, то есть:"Куда пошла?!" - Папаня! Слышишь? - крикнул Алеша. Хрисан Андреевич обернулся и прокричал одобрительно: - Молодец, Черноух! На склоне яра он поднял над головой палку и еще прокричал так жегромко: - Распуска-ай! - а замедлив шаг, двигался теперь поперек хода отары. Алеша стал делать то же самое, как и отец, но здесь, позади, он шагалторопливо, иногда перебежкой, прижимая овец к Хрисану Андреевичу. И тогдаотара мало-помалу расходилась все шире и шире и наконец, не переставаящипать травку, выстроилась в одну линию, не гуще, чем в три четыре овцы.Теперь Хрисан Андреевич остановился лицом к овцам, окинул взором строй, арядом с ним пристроился и баран вожак. Пастух достал из сумки буханкухлеба, отрезал корку и отдал ее почему-то тому барану. Бим не мог знать,что баран вожак обязательно должен не только не бояться, а любить пастуха,поэтому, по своему неведению, он просто видел подтверждение того, чтопапаня - человек добрый, и только. А папаня, если по совести, был еще ичеловек хитрый - баран ходил за ним иногда собакой и всегда отзывался наголос. Не Биму, конечно, постичь всю премудрость пастуха. А ХрисанАндреевич знал отлично, что глупый, отбившийся баран небольшой отары, даеще если без собаки, уведет стадо невесть куда - только проморгай, засниот усталости и от размора солнцепеком. Нет, тут баран вожак был особый,дрессированный баран, потому и Бима он принял с дорогой душой. Хрисан Андреевич закурил трубочку и сказал Алеше: - Ты не нажимай, не нажимай - тут кормок хороший....А что ты думаешь, дорогой мой читатель? Накормить овцу позднейосенью - дело действительно премудро хитрое: не умеючи если, то черезнеделю полстада подохнет и на хорошем корму - затопчут его, и вся недолга,а с толком если, то и на посредственном выпасе овца будет сытая и жирная.Ухитряется же Хрисан Андреевич накормить стадо по пустырям, да поокрайкам, да перед носом у тракторов, когда они пашут зябь, а для этоготребуется определенный талант, и призвание, и любовь к животным. Огромныйтруд - пасти овец, а в общем-то, и красивый труд, потому что человекпастух, иногда даже и не задумываясь над тем, чувствует себя неотъемлемойчастицей природы и ее хозяином и добродеем. Вот в чем соль. Читательпростит, что я на время забыл о нашем Биме и заговорил о человеке напросторе поздней осенью. Итак, овцы с дружным перетреском щипали короткую травку и хрумтелитак согласно, что все это сливалось в один сплошной звук, спокойный,ровный, умиротворяющий. Теперь папаня и Алеша были близко друг от друга иговорили уже тихо, не крича, как раньше, издали. Алеша спросил: - Папаня, спустить Черноуха? - Давай пробовать. Не должон бы убечь сейчас: от воли не бегут.Спущай. Но сперва отстань, поиграй с ним - не колготи овцу. Алеша подождал, пока отара отошла подальше, отвязал веревку и веселокрикнул: - Черноух! Побежали! - тут он кинулся с горы в яр, топоча сапогами иподпрыгивая. Бим обрадовался неимоверно. Он тоже подпрыгивал, стараясь на бегулизнуть Алешу в щеку, отбегал в сторону и стрелой возвращался в восхищенииполной свободой потом схватил какую-то палку, помчался к Алеше, сел передним. Алеша взял ту палку, бросил в сторону и сказал: - Подай, Черноух! Бим принес ее и отдал. Алеша еще раз бросил, но теперь не взял изорта Бима, а пошел вверх из яра к отаре, приказав: - Черноух, держи. Неси! Бим пошел за ним с поноской. Когда поднялись вверх, вместо палкиАлеша вложил в рот Бима свою шапку. Бим понес и ее с удовольствием. Алешаже бежал вприпрыжку и повторял: - Неси, Черноух. Неси, мой молодец, вот хорошо. Вот хорошо. Но к отаре они подошли тихо ("не колготи овцу"). Алеша скомандовал: - Отдай папане. Хрисан Андреевич протянул руку. Бим отдал. Новое его качествооткрылось для пастухов неожиданно. Все трое были в восторге. А не больше как через неделю Бим сам, своим умом дошел, что у негопоявилась обязанность: поворачивать самовольных овец к стаду, следить заними, когда они распущены в линию, но не возражать, когда, войдя передвечером в село, они разбредались стайками по домам. Бим познакомился с двумя собаками, охраняющими огромную колхознуюотару, где было три пастуха, и все взрослые, и все тоже в плащах. Хотяотары колхоза и колхозников никогда не сближались и не смешивались, но прикоротких осенних остановках на тырлище Алеша бегал к колхозным пастухам, аБим, вместе с ним, к колхозным собакам. Хорошие собаки: палевые,шерстистые, большие, но смирные, спокойные они даже и играли с Бимомспокойно и снисходительно, вокруг стада ходили тихо, пешком, а не так, какБим - вприпрыг или стелющимся галопом: с чувством собственного достоинствасобаки. Нравились они Биму. И овцы тоже хорошие. Началась вольная трудовая жизнь и для Бима. Хотя они, все втроем,возвращались усталые и оттого притихшие, но это была воля и доверие друг кдругу. От такой жизни не бегают и собаки. Но однажды, как-то вдруг, посыпал снег, закрутил ветер, закружил,заметелил. Хрисан Андреевич, Алеша и Бим сбили овец в круг, постоялинемного, да и повели стадо в село среди дня. На овцах был белый снег, наплечах людей снег, на земле снег. Белый снег всюду, только один снег вполе - больше ничего. Заявилась зима, свалилась с неба. То ли Хрисан Андреевич решил, что такой собаке, как Бим, не положеноспать с подсвинками или сидеть на веревке, то ли почему-либо другому, ноБим перешел теперь ночевать в теплейшую будку, сколоченную в углу тех жесеней и набитую мягким сеном. А вечерами он входил в дом как член семьи иоставался там, пока не поужинают. - Не может того быть, чтобы - зима. Рано, - сказал как-то ХрисанАндреевич Петровне. Слово "зима" повторяли они в разговоре часто, о чем-то беспокоилисьвпрочем, Бим знал: зима - это белый холодный снег. В тот вечер Петровна пришла вся запорошенная снежком, мокрая, собветренным и опухшим лицом. Бим видел, как она раздевшись, трясла рукамии стонала. Руки у нее были в красноватых трещинах и землистых пятнах, какбы в подушечках, похожих на подушечки пальцев Бима. Потом она опустиларуки в теплую воду, отмывала их, долго долго втирала мазь и охала. АХрисан Андреевич смотрел на Петровну и о чем-то вроде бы горевал (чего Бимне мог не заметить по его лицу). А следующим утром он наточил ножи, и все вчетвером вышли из дому:Петровна, Хрисан Андреевич, Алеша и Бим. Сначала шли ровным белым полем,покрытым мелким снежком - в пол лапы, не больше, так что идти было легко.Вокруг тихо, но холодно. Потом они оказались на поле, где рядамиразбросаны кучи - буртики свеклы, сложенной листами наружу и прикрытойсверху листами же. У каждой кучки сидели женщины, одетые так же, как иПетровна, и что-то делали, молча и сосредоточенно. Все четверо подошли к одному такому буртику, сели вокруг него, и Бимстал внимательно смотреть, что же тут происходит. Петровна взялась заботву, вытащила свеклу из кучи, ловко повернула ее корнем к себе и чикножом! - листья отлетели. Еще чик-чик по головке свеклы! - головка чистая.И бросила в сторону, рядом с собой. Хрисан Андреевич повторил за нею все вточности. Алеша - тоже, даже ловчее, чем папаня. И пошло! Чик-чик! - долойботва. Чик-чик! - чистая головка. Трах! - свекла в стороне, уже в новой,очищенной, кучке. Невдалеке, у такого же буртика свеклы, сидела женщина, одна, и делалато же самое. У следующего - тоже, но уже два три человека вместе. И так навсем поле: свекла шалашиками, укутанные женщины с потрескавшимися ладонямии припухшими от холода лицами. Все работали или в легких брезентовыхрукавицах, или голыми руками. Чик-чик! - нет ботвы. Чик-чик! - нет ботвы.Чик-чик! - человек бросает нож и дует ртом на ладони, трет их друг одруга, и снова: чик-чик! - чистая головка. Как часы! И холодно. Следя за ножами, Бим начал зябнуть, а потом вспряжнулся истал обследовать местность поблизости, не отбиваясь далеко. Согрелся ивернулся обратно к своим, хотя по пути его приглашали и другие женщины(все на селе уже знали, что такое Черноух). Потом к ним подошла та женщина, что сидела и работала однаодинешенька - молодая, но тощая. Она на что-то жаловалась, сморкалась наземлю, затем села рядом с Петровной и показывала ей руки. Петровна тожепротянула ей свои ладони. Женщина пригорюнилась, закашлялась, прижимаябрезентовой рукавицей грудь, и затихла. А звали ее Наталья. Петровна - чик-чик! Хрисан Андреевич - чик-чик! Алешка - чик-чик! Идуют на руки, и трут щеки. Петровна - чик-чик! И вдруг - блюк! У той женщины горемыки из глаз упала на лист капля. Она закрыласьрукавом и ушла к себе, к своей свекле. - Избави боже, еще и ты не застудись, - сказала Петровна Алеше,подошла, поправила ему теплый платок под шапкой, подоткнула на шее, снялас себя холщовый кушак и опоясала Алешин меховой кожушок. Бим тоже тыкался носом в Алешин кожух, помогал Петровне. Но Алеша,как установил Бим, вовсе не так уж и озяб, как казалось, наоборот, он былгораздо теплее папани и Петровны (Бим-то уж чувствовал это лучше людей). - Слышь, Алеша, - сказал Хрисан Андреевич, работая ножом за двоих.(Бим навострил уши.) - Поди-ка побегай с Черноухом, погрейтесь маненько. И вот Бим бежит перед мальчиком по свекловичному полю, закаменеломуот мороза. Прошли они поле поперек, Алеше стало жарко, и он снял шапку,развязал платок, сунул его за пазуху, шапку надел, приподняв у нее уши.Рядом с лесной полосой в густой траве, Бим приостановился, потянул воздух,забегал челноком и неожиданно для Алеши замер в стойке. Алеша подбежал к нему: - Что тут, Черноух? Бим стоял неподвижно и ждал приказа. Алеша сообразил-таки, в чемдело: - Пужай! Пужай! Бим ждал магического слова "вперед", но Алеша крикнул еще громче: - Пужай! Бим пошел на подводку и поднял на крыло стайку куропаток. Недолго думая Алеша побежал обратно вместе с Бимом. Бим понял, чтоснова у них нет взаимопонимания - Алеша не знает слов Ивана Иваныча, новсе-же бежал рядом. А тот, запыхавшись и раскрасневшись, рассказалродителям, как Черноух нашел куропаток и "спужнул" их. - О_х_о_т_н_и_ц_к_а_я собака Черноух, ученая, - одобрил ХрисанАндреевич. - Ружье бы нам, Алешка! И на охоту. А? Ружье? Охота? Какие знакомые и дорогие слова для Бима! Он знает, чтоэто значит. Бим завилял хвостом, заласкался к Алеше, к Хрисану Андреевичу, кПетровне, он говорил им на своем языке отчетливо и ясно. Но его никтоздесь не понял: никто не пошел за ружьем и никто не пошел на охоту и безружья. Бим сел за спиной Алеши, прижавшись к кожуху, и задумался - покрайней мере, такой у него был вид. Уже в сумерках они вернулись домой, усталые и прозябшие. А черезнесколько дней и вовсе перестали ходить на свеклу - кончили свою делянку. Теперь Петровна никуда не уходила и была явно тому рада. Она все дничто-нибудь делала: чистила корову, стирала белье, мыла полы, рубилакапусту, сбивала масло, топила печь, варила, шила на машинке, чинилаодежду, выносила корове лохань - всего не перечислишь. Бим следил за ееработой. За Алешей приходила чистая женщина с книжками, журила Петровну (но несердито, как отметил Бим), обе они повторяли слова: "Алеша", "овцы","свекла". На следующий день, утром, Алеша ушел с книжками и так пропадалтеперь ежедневно. Хрисан Андреевич отправлялся к сроку куда-то с вилами, апо возвращении от него пахло навозом. В один из обычных вечеров, когда собрались все и ужинали, вошелчеловек - высокий, широкий, костистый, крупнолицый, но с маленькимилисьими глазками и в лисьей шапке. Бим приметил, что Хрисан Андреевичглянул на вошедшего без улыбки, а из-за стола не поднялся навстречу, каквсегда, и руки не подал. - Здорово были, - равнодушно сказал гость, не снимая шапки. - Здравствуй, Клим - ответил Хрисан Андреевич. - Садись. Тот сел на лавку, свернул громадную цигарку, рассматривая Бима, испросил: - Так это и есть Ч_е_р_н_о_у_х? (Бим навострился.) Пропадет собакаб_е_з о_х_о_т_ы. Иль убегет. Продай: дам двадцать пять. - Непродажная, - сказал Хрисан Андреевич и теперь вышел из-за стола,закончив ужин. Бим на расстоянии в три шага легко понял: от гостя пахнет зайцем. Онподошел, обнюхал, вильнул хвостом и глянул в лицо лисьей шапки, что иозначало на языке Бима: "Понимаю - охотник". - Видишь? - спросил Клим. - Чует Черноух, с кем дело имеет. Продай,говорю. - Не продам, Клим, не продам. Дело прошлое - даже Алеша не зналсперва, - послал я три рубля в редакцию в областную и дал объявление:"Пристала собака охотницкая, белая, с черным ухом". Получил ответ: "Необъявляйте, пожалуйста. Пусть живет до срока". В чем дело - не знаю, ночую - собака эта важнецкая, беречь надо. - А ты загубишь. Продай, - настаивал Клим, начиная сердиться. - Дела не будет, - отрезал Хрисан Андреевич. - Так - бери на охоту, априводи в тот же день. Пущай Черноух породу соблюдает, как ему по уставуположено. - Так-что непродажная, - вмешался и Алеша. - Ну, так и так, - недовольно заключил Клим, потрепал Бима по холке иушел. После ужина, под фонарь, христиан Андреевич заколол валушка и,подвесив за задние ноги на распялке, снял с него шубу, выпотрошил, обмылтушку и оставил ее в сарае до утра. Петровна весь вечер то укладывала яйца в корзину, то набивала банкисливочным маслом или заливала топленым. Она потом аккуратно устанавливалаих в базарные, из белых хворостинок, корзины. Вот теперь-то Бим уловил, что от всего этого (барашек без шубы, яйца,масло, корзины) пахнет городским базаром. Ему ли не знать! Весь город открая до края он изучил в поисках Ивана Иваныча. И Бим заволновался: базар,город, корзины, своя собственная квартира - все связалось в одно: ИванИваныч там. Ночь он не сомкнул глаз. Утром, рано-рано, Хрисан Андреевич завернул уже твердую тушку вчистую мешковину, обмотал шпагатом и вскинул на плечо. Петровна надела накоромысла две корзины, подняла и положила его на оба плеча. Как Бимпросился с ними! Он ясно же говорил, втолковывал им настойчиво: "Мне надос вами. Я - туда. Возьмите". Никто не понял его переживаний. Больше того, Хрисан Андреевич сказал,поправляя и прилаживая к плечам тушку: - Придержи-ка, Алеша, Черноуха - как бы не убег за нами. Алеша взял его за ошейник и придержал на крыльце. А папаня и маманя,каждый с тяжелой ношей, медленно пошли к шоссе, к автобусной остановке.Бим провожал их взглядом, не обращая внимания на ласку и уговоры Алеши,провожал, пока они не скрылись из виду. Вскоре пришел Клим с ружьем и рюкзаком. Охотничьей сумки и патронташана нем нет (недостаток экипировки Бим отметил немедленно). Но все-таки -ружье! - вот в чем смысл. Бим доверчиво потянулся к охотнику и тут-жеустановил, что патроны насыпаны в карман. Тоже непорядок большой. Главноеже - ружье. За человеком с ружьем он пойдет куда угодно. Надолго или нет,а пойдет. Такая уж натура у легавых собак, и Бим не был исключением: унего на какой-то срок затихла тоска, возникшая в последний день, - дажетак. В отношении к ружью Бим был обыкновенной охотничьей собакой. Не надоего обвинять в отсутствии логики, истину он постигал только практикой,хотя и был умнейшей собакой из собак. Ему еще много предстоит пережитьтолько от одного того, что он - собака. Не будем обвинять. - Пошли-ка, Черноух, на охоту, - сказал Клим. Бим запрыгал перед ним: "На охоту, на охоту!" Клим же взял его на поводок, а Алеша предупредил: - Дядя Клим, когда Черноух станет, вытянется, замрет, то тут икуропатки. Ему надо крикнуть так: "Пужай!", а то с места не сойдет. - Аль правда? - Ну дык! Знаю же, - степенно ответил Алеша. - Мне вот уроки учить, ато бы показал сам. - Мы тоже кой-чего понимаем. Не впервой, - заверил Клим. Итак, после большого перерыва и многих переживаний Бим пошел наохоту. Сначала им ничего и не попадалось, кроме норы вонючего хоря. - Рой, - сказал Клим. Бим такого не понимал, отошел в сторону и сел в недоумении. К середине дня сильно потеплело. Солнечно, тонкий слой снега раскис,под лапами уже хлюпала грязь, очесы на ногах Бима обмокли и вымазались, онстал поджарым и невзрачным, как и всякая мокрая легавая. Но Бим искал повсем правилам - челноком впереди Клима, поперек и с поверочным заходом. Наопушке кустарникового колка Бим стал по куропаткам. Клим крикнул: - Пужай! Бим даже вздрогнул от басового рыка и поднял куропаток рывком, безподводки (ай, какая ошибка!), но выстрела не последовало. Бим обернулся.Охотник засовывал патрон в одностволку, а никак. Потом стал его вынимать,тоже - никак. Бим сел, не сходя с места подъема куропаток, и, неприближаясь, однако, к охотнику, следил за ним. А Клим стал ругаться так,как ругаются вечером на тротуаре пьяные: качаются и ругаются друг на другаили просто в черную ночь. Этот же и не качался, а ругался. Хотя Клим вконце концов вынул патрон, вставил другой и закрыл ружье, но был злой ичем-то напоминал серого. - Ну, ищи! - приказал он Биму. - Черноух, ищи! Отвернувшись и выходя против ветра на челнок, Бим сделал вид: "Ну чтож, буду искать". Но что-то такое апатичное взяло, что-то такое апатичное появилось вприхрамывающей побежке, не та уже прыть, что до подъема куропаток. Климпринял это как физическую слабость собаки, не понимая того, что у Бима этосамое означает начало сомнений в человеке: вот так, искоса, оглядыватьсяна него, не останавливаясь и не приближаясь, держась на почтительномрасстоянии. Он как бы и не искал, а только следил за охотником, но этотолько казалось. Страсть необоримая, страсть вечная, пока существуютохотничьи собаки, взяла свое. В сущности, Бим шел за ружьем, а вовсе не заКлимом. Неожиданно он поймал запах зайца. По этим зверькам Иван Иваныч неохотился с Бимом, хотя раза два-три Бим и делал по ним стойку. Они ведь,эти зайцы, не держат стойку ничуть: только приостановись, а он - теку.Гонять за ним нельзя - хозяин не разрешал. Летом, правда, они кое-как ещележат и под стойкой, но Иван Иваныч всегда отзывал Бима. Одного зайчонкавеличиной с ладонь даже отнял из под лапы и пустил на волю. Так что заяц -не птица. Однако Бим настроил нос на струю, идущую от зайца, пошел точно истал на стойку - мокрый, чуть кособокий на испорченную лапу. Нет, уже нета стойка у калеки. Не та художественная стать. - Пужа-ай! - заорал Клим. Заметим, в мягкую погоду, а тем более в раскисшей грязи, заяц лежиткрепко, а Бим пока все еще не стронулся с места, будто хотел сказать:неправильно кричишь-то. - Пужа-ай, черт хромой! - рыкнул Клим. Поднял зайца Бим и прилег, как и полагается перед выстрелом. Клим бабахнул, как пушка. Заяц бежал, но все медленнее и медленнее.Потом сел, потом спрятался в борозде и пропал из глаз. Клим кричал дико: - Ату, ату его! Ала-ала-ла-ла! - Ату! - и бежал по направлению, где спрятался заяц. Бим, хотя и запрыгал рядом с Климом, знал точно, что все этопроисходит не по правилам: охотник не должен бежать собакой, Бим и самнайдет, если надо, - даже зайца, если приказал бы Иван Иваныч. Клим остановился, запыхавшись, и неистово орал: - Ищи, балда! Калека чертова! Пошел Бим как-то обиженно. И без этого запах зайца не так-то уж егоинтересовал и раньше, а тут - позади топает ногами балда. Но все же следомБим дотянул, стал в стойке, дождался противного "пужай" и размахнулся наподъем зайца. Но тот буквально выполз из борозды и заковылял, как больной.Клим выстрелил, а заяц бежал. Еще выстрелил, а заяц тихо-тихо ковылял сприостановками. Бим лежал, как и полагается, несмотря на грязь, ждалприказа. А Клим рычал: - Ату, гад! Ату его, балда! - и указывал на зайца. Бим вновь нашел затаившегося подранка и опять сделал стойку. Третью!И опять балда промазал. И снова заяц побежал. Так Клим и не смог понять в своем озлоблении, что Черноух не приученрвать подранков и душить их, что это ниже достоинства интеллигентногосеттера, что сеттер не терпит таких охотников, как он. Когда в последнийраз заяц скрылся из виду (он пошел несколько бодрее - видимо, рана былаоткрытой), Клим снова рассвирепел: он подошел вплотную к Биму и частоповторял слово "мать", зло, с ненавистью: явно проклинал Бима. Бим отвернулся сидя, собираясь уходить от ружья. И тут Клим с размахуударил его изо всей силы носком громадного сапога в грудь снизу... Бим охнул. Как человек, охнул. "О_о_х! - вскрикнул протяжно Бим и упал. - Ой, ой... - говорил теперьБим человеческим языком. - Ой... За что?!" И смотрел мучительнымстрадающим взглядом на человека, не понимая и ужасаясь. Потом он с трудом встал на четыре лапы, покачался чуть-чуть и рухнулвновь, шевеля лапами. - Что ж я наделал! - схватился за голову Клим. - Теперь придетсячетвертную отдавать. Пропали деньги! - И затрусил скоро-скоро, будтоубегая от взгляда Бима. в тот день Клим не появился в селе, а где-то прошлялся до ночи. Вполночь, крадучись огородами, заполз в свою хату, что на самом краю села. Что же Бим? Где он? Он остался один на сырой, холодной земле, один одинешенек на всембелом свете. Внутри что-то оборвалось от удара, и это "что-то" сталотеплым, оно захватило дыхание, сперло грудь, оттого он и потерял сознание.Но вот он кашлянул, его стошнило, вздохнул - дышать больно. Еще разсхватил воздух открытым ртом и откашлялся. С усилием приподнял голову:поле качалось так, будто Бим плыл по волнам в половодье. Он натужился,сел: поле качалось, солнце качалось, как подвешенное на веревке. Сегодня с Бима спросили больше того, что он может от негопотребовали: т_ы д_о_л_ж_е_н, о_б_я_з_а_н сделать то, чего н_е м_о_ж_е_ш_ьсделать против своей собачьей чести и совести. За неисполнение жестоко исвирепо избили. А он, Бим, не позволит душить подранка. "За что-о-о... За что-о-о... - скулил тихонько Бим. Где ты, мойдобрый друг... Где-е? Где?.." - Все тише и тише жаловался Бим, а наконец изамолк. Со стороны показалось бы, что лежит в открытом слякотном поле мертваясобака. Но это было не так. Вот он приподнял зад, укрепился на ногах - не упал. Переступил раз -не упал. Постоял. Переступил второй раз. И заскоблил по пашне, волочалапы, перечеркивая свой собственный след....О великое мужество и долготерпение собачье! Какие силы создали вастакими могучими и неистребимыми, что даже в предсмертный час вы движететело вперед? Хоть помаленьку, но вперед. Вперед, туда, где может быть,окажется доверие и доброта к несчастной, одинокой, забытой собаке с чистымсердцем. И Бим шел. Еле шел, но все-таки шел. На губах выступила кровь, а оншел. Кашлял кровью, а шел. Спотыкался, припадая на колени, и шел. Ложилсяот бессилия на холодную землю, вставал и вновь продвигался вперед еще. У ручья жадно напился воды - стало чуть легче. Что-то емуподсказывало: от воды уходить не надо. Он действительно добрался доближайшей скирды, через силу просунулся под нависшую до земли солому изатих. Сколько Бим пролежал в забытьи, он не знал, но, очнувшись,почувствовал острую боль в груди, голова закружилась, и он, ощутив нутром,что сейчас что-то произойдет с ним, выполз из соломы. Полежал на открытомвоздухе. Ощутил, что шерсть стала сухой. Сел. Осенняя трава теперь некачалась, скирда не качалась, солнце - тоже, и оно теплое, немножко греет.Бим доплелся до ручья и вновь пил, пил, пил. Отдыхал немного и опять пил,уже маленькими глотками. Он заметил недалеко от ручья степную осоку,мелкую и еще зеленую, похожую на пырей (морозы не скоро ее берут). Бимстал есть осоку. Что ему подсказывало об этой невзрачной травке, людиникогда так и не узнают, но он-то знал: обязательно надо есть именно ее. Иел. Потом попалась уже присохшая запоздалая ромашка, а на ней прижатыеосенью полусухие цветы. Он ел и ромашку. Еще вернулся к ручью, напился ипошел к деревне. Шел вперед и вперед. Так-таки и добрел, когда уже смеркалось. Нет, Бим не пошел в деревню.Как-же! Туда побежал Клим... Нет, за ним он не пойдет. Клим может взятьснова за ошейник и тогда... Нет, такого не будет. Бим устроился в остатках копны, отлежался немного. Почуял рядомстебель лопуха, попробовал его - сухой, отгрыз его вровень с землей и сталщипать корень, вгрызаясь в глубину. Это он тоже знал, что уж лопух-то надоесть обязательно. велики и многогранны лечебные познания собаки. Отпустите собаку вначале бешенства в лес: через две три недели она придет истощенная дополного бессилия, но здоровая. Заболела собака желудком - ведите в лес илив степь и поживите с ней пару тройку дней: она вылечит себя травами.Именно у собаки и надо учиться, как ее лечить. Природа закрепила настолькобогатые "знания" у собаки, что чуду этому люди никогда не перестанутудивляться....Ночь прошла. Большая, осенняя, ноющая внутри ночь. Прокричали первые петухи. Бим не стал дожидать вторых и третьих,последних, рассветных. Он поднялся, но никак не мог сдвинуться с места отболи в груди. Но все же с усилием размялся, дважды ложась и вставая вновь,да и побрел тихонько. Он притащился к Хрисану Андреевичу, взобрался через два порожка накрыльцо и прилег. В доме было безмолвно. Кто знает, может быть, он не ушел бы отсюда сегодня, но рядом, совсемрядом, прошел Клим, тихо, крадучись вором. Бим задрожал. Бим готов былзащищаться до последнего издыхания. В Биме проснулась гордостьобреченного, когда тому больше нечего терять. Но Клим перегнулся черезбалясину и сказал полушепотом: - Пришел, Черноух, - и торопливо, трусливо потопал обратно, будтоповеселел. У Бима не было сил, чтобы догнать и мстить за коварный, жестокий ударсапогом, лаять он не мог, потому что, кроме хрипа, из этой попытки ничегоне получилось в искалеченной груди. Но Бим не желал и того, чтобы Климвдруг пришел и пытался взять его. И вот он встал, тихо обошел двор,принюхался к подсвинкам, к корове, овцам, чуть посидел и пошел из селавон. А как хотелось прилечь у друзей поросят!...Пропели третьи петухи. Светало. По направлению к шоссе шла собака. Голова опущена, хвост виселбезжизненно, как у бешеной, со стороны она и могла бы показаться бешеной,в последней стадии болезни: вот вот рухнет, наткнувшись на первыйпопавшийся предмет, и умрет тут-же. Это был наш Бим, наш добрый и верныйБим. Он шел искать своего хозяина. Ивана Иваныча. Шел точно старым путем,по которому его вели сюда. От деревни до остановки автобуса было километров пять шесть, ногде-то на полпути Бима снова оставили силы, он едва дотянул до стога сена.Кто-то, воруя ночами, продергал в стоге дыру - туда Бим и забрался. Лежалтам долго, почти весь день, а перед заходом солнца вышел из своегоухорона. Хотелось пить, но воды не было. Боль сверлила грудь, хотя дышатьстало легче, а голова не закружилась, когда он тронулся в путь. Теперь емупопалась кулижка бессмертника, он съел и эти цветочки - желтенькие, сухие,не изменяющие цвета от начала цветения до созревания и дальше, на всю зимудо весны. Общипал и кустик ромашки, но у этой головки оказалисьсозревшими, во рту рассыпались и першили в горле, отчего еще сильнеезахотелось пить. Когда он переходил одну из полевых дорог, попалась лужицаот растаявшего снега в колее. Так дорога сберегла для Бима водички. Оннапился и пошел помаленьку дальше. Затемно он прибыл наконец на шоссе. Посидел малость, проводил глазаминесколько автомобилей с ослепительным светом и уже знал: надо идти туда.Но - не ночью же! А вдруг - Клим? Или - серый дядька? Или - волк? Бим решил не отходить от автомобильной дороги и спрятаться на ночьнеподалеку, где нибудь рядом. Он дотащился до автобусной остановки, гдебыл маленький домик без одной стены, но с широкими лавками внутри тамзабился в угол, под лавку, и стал ждать. За ночь он не сомкнул глаз, несмотря на неимоверную слабость. Тоодин, то другой проскакивали мимо автомобили - дорога жила и ночью.Автобус замедлял ход перед остановкой, где лежал Бим, но из-за отсутствияпассажиров уезжал дальше. Ночь была хотя и настороженная и больная, но теплая, слава богу, -осень еще раз прогнала зиму. Что же произошло в деревне за эти сутки в отсутствие Бима? Хрисан Андреевич с Петровной вернулись с базара уже в сумерки. Алешине было - дом на замке. Они вошли, пересчитали деньги, вырученные вгороде, спрятали их пока в сундучок, чтобы завтра отнести в сберкассу. Тути заявился Алеша. - Куда ты запропал? - спросил отец. - Ходил до Клима. - Аль он не привел Черноуха? - Еще не пришел с охоты. - Придет. Приведет - никуда не денется, - успокоила Петровна,примеряя Алеше новенький свитерок. - Так-то оно так, - неуверенно сказал Хрисан Андреевич, - да толькоКлим-то, видишь, ворюга... Хоть бы брал-то одно колхозное - оно там ничье,а то ведь у колхозников тащит. О, с этим свяжись - рад не будешь. Любой,каждый его боится. Пущай уж берет Черноуха на охоту, леший с ним, сКлимом. - Как так ничье? - спросил Алеша. - Наше же? - Оно, конечно, так... Оговорка... Это ты правильно - наше... Но...Как бы тебе потолковее сказать? Там - наше, а тут - свое. Ну, скажем так:школа, к примеру, наша и дети все наши, а ты - мой. Или так: поля - наши,а усадьба - своя... Стало быть, и скотина: есть - наша, а есть - своя.Понял? - Ну дык! Как не понять... А ты - ничье... - Это ты правильно: совсем ничье - не может того быть. Отец всегда разговаривал с Алешей как со взрослым. Алеша отвечал темже: - Стало быть, и Клим: брал бы из нашего, а не из моего. - Фактически так, - заключил отец. - Мы же с тобой берем... Сенца тамаль свеколки для коровы? Берем. Потаенно от председателя, а берем чуть. Даи он, председатель, знает, и бригадир знает, все знают. И от этого никудане денешься: из нашего берем. И берем по совести, из прошлогодних стоговиль добираем остатки свеклы. А как же? Скотину кормить, поить надо. - Фактически так, - подтвердил тринадцатилетний мужичок, который ужеможет и пасти стадо, и ухаживать за "своей" скотиной, и пахтать масло,помогая матери, если свободен, конечно, и чистить по морозу "нашу" свеклу,и копать "свою" картошку. А Хрисан Андреевич разъяснял дальше: - Как положено по уставу, так и действуем все: там - наше, а тут -мое. Я вот отнес барашка в город. А как же? Кормить поить народ надо - мык тому приставлены. И мать отнесла яйца. И масло. Все по уставу, всепланово. Жизня, Алешка, наладилась хорошо, обуты, одеты не хуже учителяаль председателя, телевизор есть и все такое, деньжонки есть попотребности. А что работаем много, так, окромя крепости, от этого ничегоне бывает. Только вот водку не надо пить, - наставлял Хрисан Андреевич. - А сам пьешь, - резонно заметил Алеша. - Раз не надо - и не надо.Проку-то! - Это ты правильно, - согласился отец. - Разве что бригадира уважить,так это ж не нами заведено... А Клим - что? Клим - ворюга. Как это так:пойти к соседу и украсть курицу? Это же надо потерять всякую совесть. Кудатам! пропал человек. В ожидании Черноуха Алеша и Хрисан Андреевич проговорили так доодиннадцати вечера. Потом ходили вокруг двора. Заглядывали к поросятам,под крыльцо (может быть, убежал от Клима да и спрятался). Наконец ХрисанАндреевич пошел сам. Наталья, жена Клима, тихая и забитая мужем, та самая, что урониласлезу на свекольный лист, сказала горестно: - Не пришел еще, бродяга. Заночевал где-нибудь, издолище. Либо запил,окаянный. Ох, горе мое! Считай, теперь завтра придет, шатун. А собаку онникуда не денет, знаю его. Приведет. Хрисан Андреевич вернулся домой, рассказал, что слышал, и они сАлешей улеглись на покой, разговаривая шепотом, чтобы не будить мать. Онине слышали, как приходил Черноух на крыльцо, как подкрадывался и убежалКлим, как ушел их добрый новый друг от злого человека. Утром отец разбудил Алешу: - Вставай. На крыльце свежие следы: пришел Черноух. Вдвоем они стали искать, звать, свистеть, но Черноух уже не мог ихуслышать. Хрисан Андреевич почти бегом затрусил до Клима, разбудил его. - Привел же, привел, - басил тот хрипло и недовольно. - За полночьпривел, не хотел тебя будить... Хочешь... Следы свои покажу... А ты вотменя разбудил, растревожил. Как думаешь: по человечески ты поступаешь иликак? Да и кобель твой негодный для охоты. Сдался он мне - не буду егобрать никогда. Хрисан Андреевич не спорил: с этим только свяжись. Они обошли с Алешей все село, огороды, были на колхозном дворе (не усобак ли Черноух в гостях). Нет, никто нигде не видел Черноуха. ПропалЧерноух. - Стало быть. Клим его побил, - догадался Хрисан Андреевич. - УбегЧерноух. А у Алеши щемило сердце от жалости и горя. Он стал рассматривать полна крыльце: следы уже высохли, но место, где лежал Черноух, осталосьзаметным. Алеша наклонился и неожиданно кинулся в дом с криком: - Папаня! Кровь! Тот выбежал, присмотрелся: там, где лежала голова Черноуха, осталисьвысохшие пятнышки от слюны, перемешанной с кровью. - Зверь! - сказал Хрисан Андреевич. Подумал и предупредил Алешу: -Смотри не связывайся с этим человеком - беды наживешь. Вот что: пойдем-капо пути Черноуха - кроме остановки ему некуда. Они добрались до автобусной остановки, по дороге зовя и выискиваяЧерноуха, долго там поджидали да и ушли домой. Думалось, если шел сюда, тотеперь он уже далеко-далеко. В этот день они проходили неподалеку от тогостога, где отлеживался Бим, их Черноух. Вечером Алеша несколько раз выходил на крыльцо, ждал, звал. А потомвернулся в сени, сел у собачьей будки, набитой сеном, и заплакал,откровенно, по-детски, всхлипывая и размазывая рукавом непослушные слезы. Хрисан Андреевич услышал. Вышел в сени, включил свет. - Э, да ты, никак, того? - удивился он. - Того, - ответил Алеша, вздрагивая. Отец провел шершавой, деревянной ладонью по волосам сына ипроговорил: - Это хорошо, Алеша... Душа в тебе есть, мальчик... Вышла и Петровна. - Жалко Черноуха? - спросила она. - Жалко, маманя!.. Жалко... - Горе-то какое, отец, - всхлипнула она. - Что же теперь поделаешь,Алешенька... Так тому быть... Жалко......А в это самое время Бим уже лежал под лавкой павильончикаавтобусной остановки. Лежал и ждал. Ждал он только одного - рассвета.





Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных