ДЕЙСТВИЯ. АКТОРЫ. СИСТЕМЫ 1 страница

Теорию действия следует рассматривать как конститутивный элемент всей социальной теории. Например, экономическая теория связана с экономическими действиями, то есть действиями, которые необходимы для удовлетворения потребностей в ситуации дефицита и напряженности. Политическая наука занимается изучением политических действий, то есть действий, предназначенных для захвата и удержания власти в ситуации конкуренции и борьбы. Социология - наука о социальном действии, другими словами, эта дисциплина изучает смысл и значение социального действия и взаимодействия. В широком смысле социальная теория развивалась именно в контексте сопоставления поведения (behavior) и действия (action), а также причин и мотивов. Поведение обычно воспринимается как неосмысленная, непроизвольная деятельность, движимая инстинктами и импульсами и поддающаяся концептуализации в терминах моделей реакции или укрепления (reinforcement model). В 20-м веке поведением прежде всего занималась поведенческая психология (behavioral psychology), и, как следствие, социологи обычно стремились обозначить различие между социологией действия и психологией поведения, основываясь на позиции, изложенной во вступительной главе к работе Макса Вебера «Экономика и общество» (1978). При этом поведенческая психология оказала на социальную теорию сравнительно незначительное влияние, однако, как демонстрирует Энтони Элиотт, психоаналитическая теория представлена в современном социальном анализе весьма заметно.

Действие и взаимодействие играют в социальной теории фундаментальную роль, но теория действия как таковая сталкивается с рядом трудностей и проблем. В главе о действии и практике Айра Коэн (Ira Cohen) показывает, в чём слабость существующих попыток построения единой общеприемлемой теории действия. Существуют фундаментальные различия в понимании соотношения субъективного восприятия осмысленного социального действия, с одной стороны, и объективной релевантности и описания действия, с другой. Особенно трудным оказалось включить в социологический анализ действия бессознательную мотивацию действия, а также аффективное и нерациональное измерения действия. В частности, сравнительно недавно появившаяся социология эмоций пока ещё не полностью совместима с теорией действия. Айра Коэн обращает внимание на то, что теорию действия занимает скорее ориентация социальных акторов в отношении ситуации, а не прагматика действия как такового. Эта проблема освещается Т. Парсонсом в волюнтаристской теории действия, описывающей ориентации акторов в социальном контексте в терминах ряда типовых переменных (pattern variables), заключающих в себе выбор ориентации, предшествующих собственно действию. Парсонс не сумел ввести в социологию положение о “прагматике действия”, и этот аспект исследовали символические интеракционисты и этнометодологи (см. главу Кена Пламмера в настоящем «Путеводителе»). Но главной проблемой для теории действия было установить полноценную концептуальную связь между понятиями действия и структуры. Те направления социологии, которые открыто заявляют о своей принадлежности к теории действия, критически относятся к идее структурного принуждения в отношении индивидуального действия. Для них характерна позиция методологического индивидуализма (глава Уильяма Аутвейта), воспринимающего институты как совокупность повторяющихся паттернов индивидуального действия. Социальные структуры суть ничто иное как многократно повторяющиеся паттерны действия. Такого рода направления социальной теории нередко открыто возводят свою позицию в отношении структуры к Веберовской философии социальных наук. Часть работ, представляющих её, была опубликована Эдвардом Шилзом и Генри Финчем (Edward Shils and Henry Finch)(1949). Будучи открытым противником реификации понятия социальной структуры, Вебер стремился создать ряд методологических приёмов, таких как идеальный тип, которые позволили бы этого избежать. В 20-м веке сильного варианта теории действия придерживались символический интеракционизм, этнометодология и теория рационального выбора. Эти направления утверждают, что только люди способны к действию, включающему в себя когнитивные и оценочные процессы. Институты и структуры должны восприниматься в качестве результатов такого рода социального действия и взаимодействия. Однако в отношении так называемых непреднамеренных результатов действий или негативной разнородности целей, теория действия может становиться и на фаталистическую или детерминистскую позиции.

На другом полюсе спектра находятся теории, придерживающиеся структуралистской, детерминистской, антииндивидуалистической позиции. Такая версия социологии была предложена Эмилем Дюркгеймом и ассоциируется, прежде всего с его положением о социальных фактах, рассматриваемых в качестве внешних по отношению к индивиду, ограничивающих поведение людей и существующих независимо от индивида. Дюркгеймианский анализ суицида – классическая иллюстрация этого подхода. Из этой позиции выросли различные формы структуралистской теории. Структуралистская позиция рассматривается Роем Бойном (Roy Boyne), зафиксировавшим, что структурализм уходит своими корнями к Дюргейму, затем к лингвистическому структурализму и в наши дни существует в рамках марксистской и антропологической школ, а также школы Фуко (Foucauldian).

Возможно, одна из наиболее устойчивых форм социальной теории, воздерживающихся от каких-либо ссылок на социальное действие, это функционализм. Как отмечают Рой Бойн и Питер Хэмилтон (Peter Hamilton), функционализм произошел от целого ряда антропологических традиций конца 19-го начала 20-го веков, стремившихся в анализе социальных институтов не опираться на социальное действие индивида. Функционализм в первую очередь интересует роль социальных институтов для общества и социальной системы в целом. Главный вопрос для функционализма заключается в том, каков вклад данного элемента (института, роли, ритуала) в воспроизведение данного общества? Функционализм окончательно сложился в 50-60-х годах 20-го века. Это связано с именами Роберта Мертона, Франчески Кансьян (Francesca Cancian) и Алвина Гоулднера (Alvin Gouldner). Так называемый структурный функционализм, в рамках которого была предпринята попытка создать целостную теорию социальных систем, переживал свой расцвет в 1950-1960 годах в Северной Америке и был связан с работами Толкотта Парсонса, Нейла Смелсера, Роберта Мертона и Бернарда Барбера. Этой группе авторов принадлежат работы, позволяющие оценить возможности функционалистской социальной теории в отношении таких тем, как образование, экономика, наука и религия. Функционализм критиковали марксисты, теория конфликта, символический интеракционизм и этнометодология. Тем не менее, большинство этих позиций недооценивает вклад функционализма в развитие социальной теории. Особенно часто упускается из виду сложность и утонченность социальной теории Парсонса. Вместе с тем, в 1980-х годах усилиями Рихарда Мюниха (Richard Munch), Джеффри Александера и других имело место возрождение теории Парсонса. Это возрождение было связано с новыми интерпретациями, явившими собой более систематический и сбалансированный взгляд на парсонианское наследие (Чарлз Кэмик (Camic), Роберт Холтон, Брайан Тернер, Брюс Уирн (Wearne) и др.). Социальная теория Парсонса также оказала непосредственное влияние на работы Никласа Лумана и Юргена Хабермаса. Идеи Хабермаса описаны неоднократно, в частности, они рассматриваются в различных разделах Путеводителя, но масштабность и богатство социологии Лумана ещё только ожидают своей оценки. В своём стремлении избежать микро уровня человеческой интеракции в пользу последовательного системного подхода, опирающегося на идеи из кибернетики и биологических наук в анализе роли систем в снижении сложности, Луман поднял теорию систем на новый уровень анализа.

В главе Путеводителя, написанной Энтони Элиоттом также рассматривается влияние психоаналитической теории на социальную теорию в целом, но особое внимание уделяется критической теории и феминизму. Психоанализ, рассматривающий бессознательное и взаимоотношения между языком, душой (the psyche) и бессознательным, также является альтернативой теории действия. Психоанализ Фрейда и социальная теория Лакана (Lacan) пытаются понять социальное через сферу бессознательного, в результате чего у них складывается детерминистский структуралистский подход к социальным явлениям. На психоанализ, особенно в работах Лакана, оказал большое влияние лингвистический структурализм, выражающий детерминистский взгляд на действие, так как социальное действие в нём является производным дискурсивных структур.

Социальная теория традиционно раздваивается между действием и структурой, однако некоторые современные теоретики стремятся избежать такого разделения на структуру/действие и преодолеть его. Пожалуй, наиболее ярко данную тенденцию представляют Энтони Гидденс и Пьер Бурдье. Работы этих авторов объединяет интерес к природе социальных практик, поэтому они имеют много общего. Как полагает Айра Коэн, теория стуктурации Гидденса, воспринявшая некоторые философские идеи Мартина Хайдеггера, развивается в том направлении, что структура – это повторяющиеся практики, тогда как практики всегда являются следствием структуры. Гидденс развивает свой подход как концепцию строения общества в целом. В схожей манере Бурдье строит свою социологию практики. Последняя, в частности, содержит множество материалистических идей о структуре и принуждении (constraint). В целом, современные социологи считают понятия Бурдье «габитус», «практики», «культура» важным дополнением к инструментарию, используемому социологией в анализе социальных отношений. Однако целью Гидденса и Бурдье также было преодоление так называемой проблемы «макро-микро», рассматриваемой в части III.

Литература

Alexander, J. 1987: Twenty Lectures: Sociological Theory since World War II. New York: Columbia University Press.

Alexander, J. C. and Colomy, P. (eds) 1990: Differentiation Theory and Social Change: Comparative and Historical Perspectives. New York: Columbia University Press.

Bourdieu, P. 1990: The Logic of Practice. Cambridge: Polity Press.

Bourricaud, F. 1981: The Sociology of Talcott Parsons. Chicago and London: University of Chicago Press.

Durkheim, E. 1952: Suicide: A Study of Sociology. London: Routledge and Kegan Paul.

Giddens, A. 1984: The Constitution of Society. Cambridge: Polity Press.

Martindale, D. 1960: The Nature and Types of Sociological Theory. Boston: Houghton Mifflin.

Shils, E. A. and Finch, H. A. (eds) 1949: The Methodology of Social Sciences. New York: Free Press.

Turner, B. S. 1981: For Weber: Essays on the Sociology of Fate. London: Routledge and Kegan Paul.

Weber, M. 1978: Economy and Society: An Outline of Interpretive Sociology. 2 vols. Bercley: University of California Press.

ТЕОРИИ ДЕЙСТВИЯ И ПРАКСИСА

Айра Коэн

Чтобы поддерживать нормальное повседневное существование, все члены общества должны действовать, взаимодействовать и понимать смысл того, что они делают. Почему же социальные теоретики находят столь прозаичный феномен таким проблематичным? Изначально эта проблематика возникла при рассмотрении нормативного подтекста человеческой деятельности. Для ранних философов современности (modern philosophers), включая Гоббса, Локка и Канта, понять основания деятельности означало понять базисные аспекты человеческой сущности, а, следовательно, понять возможности и пределы реализации этических принципов в моральном поведении (1). Хотя Юрген Хабермас заново поставил эту проблему, большинство теоретиков ХХ века в большей степени интересовались сложностью действия как эмпирического феномена.

Утилитарная философия, господствующая в ХХ веке теоретическая позиция, в общем представила действие достаточно простым. Большинство утилитаристов принимали в том или ином варианте идею о том, что люди ведут себя определенным образом, чтобы удовлетворить свои потребности и свести к минимуму потери или чувство дискомфорта. Романтики, нормативисты искали моральные и политические основания деятельности, чтобы хоть как-то смягчить предполагаемые утилитаризмом ее эгоистичность и конфликтность. Утилитаристы возражали, говоря о социальных добродетелях, проявляющихся в поведении людей, когда дело касается их самих. Философы продолжают выдвигать обновленные версии этих аргументов и по сей день. Но при современном внимании к сложности действия среди эмпирически ориентированных утилитаристов появились такие, кто характеризует свои взгляды на целенаправленное поведение как упрощенную схему, предназначенную для облегчения изучения общественного устройства, отдавая сложности на откуп особо продвинутым теоретикам действия.

Современная социальная наука переняла от утилитаризма ряд затянувшихся споров, многие из которых строятся вокруг идеи автономии или зависимости актора при наборе детерминант, влияющих на его или ее поведение. Современные теоретики продолжают развивать идею автономности актора. Тем не менее, за пределами утилитаристской парадигмы существует весьма немного теоретиков, занятых темой действия с точки зрения свободы и принуждения как приоритетной.

В общем и целом, все современные теоретики действия выражают одну из двух основных точек зрения на свой предмет. Одна из них говорит о фундаментальной роли сознания субъекта при определении направления действия. Другая указывает на фундаментальную роль социальной практики, т.е. на игровой (ролевой, театральный - the enactment or performance of social conduct) характер социального поведения. Оба эти направления все больше и больше уводят современных теоретиков от философских проблем. В первой половине века Джордж Герберт Мид, Джон Дьюи и Талкотт Парсонс трансформировали философские дискуссии в эмпирически ориентированные теоретические исследования. Сейчас же мы имеем дело с такой ситуацией, когда теоретики вроде Гарольда Гарфинкеля и Ирвинга Гоффмана вообще практически не уделяют внимания философским проблемам.

Если бы каждое действие было случайным и уникальным, оно было бы неподдающимся изучению чудом. Теории действия ценны тем, что идентифицируют источники, производящие паттерны того или иного вида. Но суть действий следует понимать особым образом. Если бы действие было физическим или органическим феноменом, мы могли бы надеяться на выработку одной универсальной теории, которая объединяла бы все регулярные паттерны, подобно той, что пытаются создать молекулярные биологи, составляя схему человеческого генома, или физики, разрабатывающие универсальные теории, интегрирующие основные силы. По множеству причин, социальное действие в силу самой своей сути постоянно ускользает от всяких попыток создать приемлемую универсальную теорию. В этом отношении действие кажется скорее метафорическим (poetry), чем естественным феноменом, позволяя теоретикам уловить какие-то ритмы, смыслы и формы, но не консолидирующий принцип, который мог бы свести все паттерны воедино. Все теоретики действия должны помнить, что акторы могут импровизировать и создавать новые формы поведения, выбивающиеся из привычной рутины действий. При существующей полиморфности действия, можно ожидать от каждого теоретика аргументированного утверждения, что какая-либо из характеристик действия, по поводу которой он или она может сказать что-то интересное, является более существенной, чем все остальные. И в силу той же полиморфности нельзя ожидать, что хоть один из этих аргументов будет полностью удовлетворительным.

Из-за отсутствия у теоретиков действия какой-то единой повестки дня, дискуссии вокруг какой-либо конкретной проблемы или темы, по всей видимости, представят одних теоретиков в более выгодном свете, чем остальных. В действительности для многих теоретиков первый шаг в направлении нового понятия действия не подразумевает определения этого понятия как такового, скорее предполагает формулировку и рассмотрение какой-либо оригинальной проблемы, которая оформляется у исследователя в независимую точку зрения. В соответствии с целями «Путеводителя» предпочтение будет отдаваться более общим (catholic) подходам. Моей целью является изложение, сравнение и критика теорий действия в терминах основных проблем и понятий, используемых их авторами. В выделенных мне рамках я могу остановиться только на наиболее представительных теоретиках ХХ века. Я попытался подвести баланс между теоретиками-субъективистами и теоретиками праксиса. Вебер и Парсонс представляют первый подход. Дьюи и Мид, а также Гарфинкель и Гидденс представляют второй.

Макс Вебер (Max Weber)

Пристальное внимание Макса Вебера к разнообразию и тонкостям смыслов, вкладываемых людьми в свои поступки, ознаменовало важнейший прорыв в сторону эмпирического анализа в теориях действия ХХ века. Если философы пытались делать выводы о свойствах человеческого поведения на основании неэмпирических допущений или собственной интуиции, Вебер настаивал, что социологи должны признать за актором его неотъемлемое право определять для самого себя смысл своего действия. Такое почтительное отношение к актору шло от традиции немецких исследований культуры (culture studies (Geisteswissenschaften)), причем в значительной степени от работ Вильгельма Дильтея (см. также работы Георга Зиммеля). Но Вебер задал границы анализа для теоретического осмысления действия в абстрактных, концептуальных терминах: опираясь во многом на метод Генриха Риккерта, он предложил метод конструирования обобщенных понятий в виде неэмпирических идеальных типов (см. Burger, 1976).

Раз акторы сами определяют свои действия, в любых рассуждениях на тему общих свойств действия должно рассматриваться все многообразие форм поведения. Абстрактная компактность веберовских идеальных типов в первой главе «Экономики и жизни» (1921) является отчасти результатом его усердных попыток классифицировать все возможные интерпретации действия актором, какие он только мог себе представить. За сухим тоном, которым он излагает свои мысли, стоят его обширные познания в истории и философии, а так же исключительная способность представлять, как акторы понимают свое поведение (искусство, необходимое для метода verstehen).

Источником как силы, так и слабости веберовского идеально-типического анализа является его общее определение действия (1921:4) как субъективных смыслов, которые индивид вкладывает в свое поведение. Трудно переоценить внимание Вебера к смыслам. Он определяет почти каждый аспект естественной среды и человеческой жизни с экзистенциальной позиции aктора. Если экономисты рассматривают неодушевленные артефакты и ресурсы как материальные товары, Вебер рассматривает их с точки зрения того, как aкторы понимают их практическое применение и символическое значение. Если некоторые философы относятся к рождению и смерти, как к универсальным константам человеческого бытия, Вебер обращает внимание на то, что на протяжении истории интерпретация и действия людей в связи с этими биологическими фактами их жизни существенно разнились. Но что, если на самом деле aкторы зачастую только смутно понимают смысл того, что они делают? Вебер осознает, что во многих случаях поведению недостает в этом отношении осмысленности, но он развивает свой герменевтический подход к действию, конструируя идеальные типы таким образом, как если бы aкторы вкладывали в свои действия четкий и определенный смысл.

Значение веберовской концепции действия велико. Но (что впрочем верно и для любого другого теоретика) его картина действия исключает важные стороны поведения. Например, сосредоточивая исследовательский интерес к действию на поведении, которое aктор может понять, Вебер принижает значимость импульсивных действий и не проясняет феномена неосознанной мотивации. Такое эмбарго на эмоции достаточно свободно допускает осознаваемые чувства, такие как энтузиазм, вызываемый харизматическими лидерами, или беспокойство, связанное с кальвинистскими доктринами предопределения. Но оно не учитывает, какое влияние могут оказать на поведение чувства, которые aктор подавляет или сублимирует, такие, как гнев, тревога, стыд или зависть.

Вебер не считает нерефлектируемый обычай и само собой разумеющуюся традицию формами поведения, первостепенно значимыми для анализа. И он понимает, что создает таким образом проблемы для эмпирического изучения действия. Обычай и традиция могут быть связаны с недостатком смысла, но они необходимо присутствуют во всех видах поведения, упорядочивая его. Ориентированные на традицию aкторы организуют большую часть своей повседневной рутины, придерживаясь само собой разумеющихся форм действия. Под влиянием этих фактов Вебер частично (но стратегически) жертвует своим определением действия. Традиция и обычай получают в его работах должное внимание. Но при всех уступках, в центре веберовского анализа по-прежнему стоят экзистенциальные смыслы. Некоторые теоретики последующих поколений, в особенности Джон Дьюи и Энтони Гидденс, фактически разделяют в этом плане данное Вебером определение действия, говоря о том, что само собой разумеющиеся формы поведения создают базис для большей части обычной деятельности, в то время как экзистенциальные смыслы проявляются в критические периоды, когда привычный порядок рушится.

Определив действие как осмысленное поведение, Вебер с неповторимым мастерством развивает свою теорию основных форм поведения. Одно из его самых значительных достижений – разработка подхода к социальному действию и институциональным порядкам на основании изначальной посылки об интерпретации каждым индивидом своего поведения. Для этого Вебер делает три тесно связанных концептуальных шага в первой главе «Экономики и общества».

В качестве первого шага, Вебер делает социологический акцент на субъективную ориентированность поведения aктора на поведение других. Нетрудно увидеть, какой широкий круг феноменов раскрывает такое определение. Термин «другие» подразумевает множество возможных ориентаций. Социальное действие может быть ориентировано на поведение одной личности, нескольких индивидов, или же неограниченного множества индивидов, такого, как все население или организованные группы. Эти другие могут быть современниками, предками или представителями будущих поколений. Aктор может быть лично связан с другими или же не знать их вообще.

Многие социологи знают веберовское определение социального действия наизусть. Для лучшего понимания Вебера неплохо бы помнить еще и данное им определение социальной связи. С помощью этого определения Вебер делает второй шаг в разработке социальной концепции индивидуального действия. Эта связь возникает в том случае, когда несколько aкторов взаимно ориентируются на смысл своих действий таким образом, что каждый из них до определенной степени принимает в расчет поведение других. Опять-таки, за простым понятием скрывается множество эмпирических возможностей. Один из самых важных моментов здесь то, что aкторы могут приходить или не приходить ко взаимному согласию в интерпретации поведения друг друга. Так, например, два генерала могут не понимать тактику друг друга, проведя тем не менее битву, а двое людей могут решить пожениться, при этом для одного из них свадьба – окончательное решение, а другой рассматривает еще какие-то варианты.

Завершая обсуждение социальных связей, Вебер делает на первый взгляд случайное замечание, которое помогает ему сделать третий шаг к формированию социальной концепции индивидуального действия, шаг, при котором Вебер рассматривает институциональные порядки высокого уровня. Вебер отмечает возможность сохранения устойчивого смыслового содержания в долговременных связях. По его словам, это содержание понимается aкторами как набор максим, или правил, или норм, на которые, как они ожидают, будут ориентироваться в своем поведении и другие состоящие в этой связи aкторы. Религиозные предписания, бюрократические коды, практические правила выживания – все они будут в этом смысле надындивидуальными максимами. То же самое верно в отношении норм, которые индивиды субъективно связывают с коллективными организациями, такими как корпорации или государство (Weber, 1921;12). Хорошим примером здесь может быть норма прибыльности для капиталистических предприятий (см. Cohen, 1921). Этой нормой руководствуются менеджеры, организуя прибыльные паттерны труда, финансовые операции и сделки. Однако важно отметить, что разные aкторы могут в своем поведении ориентироваться на одни и те же надындивидуальные правила или нормы по-разному. Например, менеджеры фирмы могут рассматривать критерий прибыльности операций как правовую норму, в то время как рабочие могут ориентироваться на норму прибыльности просто в силу отсутствия у них выбора, в силу потребности в зарплате как средстве выживания.

Понятие надындивидуальных норм позволяет Веберу рассмотреть великое множество других понятий, в том числе и провести различение многообразных типов надындивидуальных норм рациональности, которое заслуживает более детального обсуждения, чем я могу здесь предоставить (см. Kalberg,1981; Levine, 1981). Кроме того, Вебер разделяет разные типы рациональности в социальном действии per se - это я отложу до дальнейшего разговора о Талкотте Парсонсе. Сейчас же я хочу показать, как представлены надындивидуальные нормы в одной из наиболее известных веберовских концепций - концепции легитимных порядков. Согласно Веберу (1921:31), термин «порядок» означает любую связь, которая подразумевает поведение, ориентированное на максиму, норму или правило. Порядок становится легитимным в том случае, если хотя бы некоторые aкторы чувствуют себя обязанными, эмоционально или морально предрасположенными следовать этим нормам или правилам. Вебер показывает, каким образом aкторы могут ориентировать свое поведение, не чувствуя себя обязанными или предрасположенными. Например, они могут следовать максиме из страха, личного интереса или в силу привычки. Они также могут ориентироваться на несколько разных порядков в одном действии, как если бы, например, религиозные лидеры, планируя какую-либо службу, делали это с учетом соответствующих правовых кодексов. Легитимность существует прежде всего в силу того, что aкторы, соблюдающие правила из чувства долга или моральной обязанности, будут действовать таким образом, что это будет способствовать стабилизации паттерна связей в данном порядке.

Перейдя от анализа социального действия к легитимным порядкам, Вебер не забывает о своем главном положении – aкторы сами определяют свое поведение. Но его изначальное определение действия как осмысленного поведения создает здесь дополнительные трудности. В его теории социального действия власть приобретает непонятный ad hoc статус. На это указывают две проблемы. Рассмотрим сперва всем известное определение, данное Вебером власти (1921: 53): это способность aктора навязывать свою волю другим. Определение само по себе логичное. Но, учитывая веберовский акцент на смысл действия, непонятно, почему он говорит о «воле». «Воля» обычно представляется как твердая решимость, сочетающая в себе достаточно сильные эмоции и осмысленные намерения aктора. Но ориентация Вебера на экзистенциальные смыслы не учитывает силы эмоций, необходимых для формирования центрального аспекта «воли». Это выглядит так, словно Вебер, желая определить место феномена власти, допускает в свою работу отголоски ницшеанской «воли к власти», не обеспечивая этому термину должного концептуального обоснования.

Вторая проблема связана с феноменом социального неравенства. Вебер успешно рассматривает специфические формы неравенства, такие как статус или класс, в терминах своей базисной концепции осмысленного действия и связи. Но эта концепция испытывает трудности, столкнувшись с тем фактом, что неравенство распределено по всему социальному контексту. В результате долгих и запутанных рассуждений, Вебер (1921: 38-40) приходит к выводу, что неравенство является следствием неизбежной борьбы за преимущество или выживание в социальных отношениях, то есть речь идет о конкуренции, конфликте, или «отборе» (иными словами, относительном успехе в поведении и взаимодействии). Тем не менее, изначальное определение действия не подразумевает «отбор» или конфликт в каком-либо виде. Таким образом, с точки зрения теории осмысленного действия, неравенство, в частности власть, остается открытым вопросом.

Толкотт Парсонс (Talcott Parsons)

Сам Толкотт Парсонс обозначал свою теоретическую программу как «теорию действия». Но этот термин имеет отношение скорее к формам социального поведения, которые он рассматривал в рамках схемы взаимопроникающих систем в своих поздних работах. Репутация Парсонса как выдающегося теоретика социального действия основывается прежде всего на его первой книге «Структура социального действия» (1937), и в меньшей степени на разработанной им позже теории взаимодействия (см. Parsons, 1951: гл. 1; 1968). Чтобы сохранить логику изложения, я ограничусь здесь рассмотрением «Структуры…».

Даже те социологи, которые мало что знают о содержании «Структуры…», знают, что действие там рассматривается в высшей степени абстрактным образом. В своем тексте Парсонс сначала деконструирует действие на ряд абстрактных элементов, а затем реконструирует эти элементы в эвристическую модель «единичного акта» (unit act). Большинство исследователей, анализирующих работы Парсонса, склонны рассматривать его теорию действия в первую очередь в связи с этой моделью. Но, сосредоточивая внимание только на ней, они упускают не менее важные аспекты его теории. По словам Чарлза Кэмика (Charles Camic) (1989: 70-1), парсоновская теория социального действия в наиболее важных своих моментах зависит от его понимания аналитической конфигурации протяженных цепей действия (extended chains of action). И хотя трудно сказать, что является главным в теории Парсонса, здесь в качестве центрального ее аспекта я буду рассматривать цепи действия, а не «единичный акт». Для этого я попытаюсь интерпретировать его теорию в терминах некоторых подходов, оказавших влияние на его творчество. Во-первых, Парсонс перенимает структуру действия типа «цели-средства» у утилитаристских теорий. Во-вторых, он разделяет точку зрения Вебера насчет определения акторами для себя смысла своих действий. То, каким образом Парсонс проводит связь между целерациональностью и смыслами, проясняет идею цепей действия. Я покажу, что Парсонс придает первостепенное значение ценностям как основе рационального действия. После этого я рассмотрю третий элемент теории Парсонса, связанный с дюркгеймианским анализом моральной интеграции действия. Этот элемент представляет теорию Парсонса в терминах знаменитой «проблемы порядка».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: