Материнский Феминизм

Здесь мы возвращаемся к вопросам, которые затрагивались раньше, когда говорилось об Эдриенн Рич и распространенной в рамках современного феминизма переоценке женского (female), в отличие от фемининного (feminine). Эта тенденция в целом обозначалась по - разному, как «материнский», либо как «культурный» феминизм: во-первых, по причине ключевой роли, отводимой материнству и материнскому воспитанию в рамках этого массива феминистской мысли, и, во-вторых, в связи с утверждением «женской культуры», противоположной «культуре фемининности», призванной конструировать общий опыт, присущий женщинам.

В своей оценке воспроизведения влечения к матери у маленьких девочек Нэнси Чодороу опирается на психоанализ объектных отношений. «Объектами» в данном случае являются члены семьи, населяющие мир девочки - младенца, относительно которых она начинает формировать собственную субъективность и сексуализированную идентичность. Во многом, асимметрию отношений маленьких мальчиков и девочек Чодороу приписывает их первому наиболее значимому другому, на основании того, что если одна разделяет с ним свой пол, то другой – нет.

По - видимому Чодороу, в большей степени, чем французские феминистки, уязвима для критики в отношении того, что она предпосылает объясняемое, а именно субъективную сексуализированную идентичность ребенка, самому себе. Но Чодороу в своем интересе к до-Эдиповой фазе занимается скорее отношениями, нежели состоянием младенца, в которых сексуальная дифференциация действительно принимает угрожающие размеры для одной стороны, то есть для матери. Чодороу придает огромное значение позиции и отношению матери в формировании различия раннего опыта младенцев мужского и женского пола. Именно эта материнская установка, а не биологические различия как таковые, закладывает фундамент последующих дифференцированных секусализированных самостей. Последствия сексуальных различий как опосредованных матерью могут ощущаться и выражаться задолго до того, как ребенок «узнает», что такое пол, что их бывает два или что может означать эта половая принадлежность.

Согласно Чодороу, мамы обычно отождествляют себя со своими дочерьми, считая проблематичным разрешить им полностью отделиться от себя. Со своими сыновьями они, напротив, устанавливают «зависимые» («anaclitic») отношения, изначально обращаясь с ними как с другими и, следовательно, отдельными. Это различие усугубляется, как только достигается половая идентичность (и дело в том, что Чодороу умалчивает о процессе становления этой идентичности), тем, что у девочки есть конкретная, действительная и уже понятная модель того, что значит быть женщиной. Социальное значение пола более скрыто для мальчика, поскольку маскулинность его отца, по крайней мере, в значительной степени, осуществляется вне дома. Таким образом, в противовес утверждениям лаканианских феминисток, именно маскулинность в большей степени, чем фемининность, особенно трудно достижима. Но единственный момент, который, по крайней мере, усваивает маленький мальчик, заключается в том, что быть мужчиной означает не быть женщиной. Следовательно, у него есть сильный стимул отделиться от своей матери, который усугубляется ее собственной склонностью признать его автономность. Его сестра замыкается в тесных отношениях с матерью/другим, которые остаются с ней практически на всю жизнь.

Чодороу также критиковали за то, что она воспринимала как данность не только половую идентичность, но и гетеросексуальность. Она предлагает психосоциальную теорию гендера, которая передает эстафету от пола к гендеру посредством процессов материнства. Как бы то ни было, она оказала чрезвычайное влияние, например, на работу Гиллиган о гендерных различиях в моральном сознании (moral reasoning) (Gilligan, 1982).

Гиллиган выделяет два типа морального сознания: первый концентрируется вокруг понятий прав, обязанностей, правосудия и других известных абстракций, в то время как второй является относительным и контекстуальным и сосредоточивается на последствиях. Гиллиган утверждает, что эти различия в моральном сознании, которое реализуется, соответственно, мальчиками и девочками, являются функцией различного опыта общения с матерью, в том его виде, который описан Чодороу, что и приводит к возникновению, соответственно, абстрактной и относительной форм.

Примечательно, что в терминах, удивительно близких к терминам Гиллиган, очевидно, без какой-либо информации о данной дискуссии в феминизме, описывалась Африканская культура. Наример, представитель «афроцентризма» Molefi Kete Asante, утверждает (1987: 65), что: «В традиционном Африканском праве, установление виновности происходит в первую очередь не из соображений законности, а, скорее, с целью восстановления общественного баланса и, следовательно, мира», приводя в пример понятие морали близкое к Гиллигановскому «относительному мышлению» приписываемому женщинам, в отличие от абстрактного понятия правосудия, которое она считает характерным для мужчин. Как подчеркивает Сандра Хардинг (Sandra Harding), здесь возникает знакомая путаница понятий. Логически, мы не можем приписывать эти характеристики «женщинам» и «африканцам», так как эти категории не являются взаимоисключающими. Если какая-то из характеристик или они обе соответствуют реальности, тогда это связано с чем-то другим, кроме только половых различий (Harding, 1987a).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: