Джон Уильям Данн в культуре XX века 2 страница

ФИЗИКА. — В вышеизложенном нет ничего уди­вительного. Конечная задача физики — отыскать, вы­делить и описать такие элементы природы, которым можно было бы приписать существование, независи­мое от существования какого бы то ни было непосред­ственного наблюдателя. Следовательно, физика — наука, специально предназначенная для изучения не вселенной вообще, а того, что предположительно ос­тается в ней, если изъять из нее все проявления чисто сенсорного характера. С самого начала она не выказы­вает никакого интереса к цвету, звуку и тому подоб­ным непосредственно воспринимаемым явлениям, которые зависят от присутствия непосредственного наблюдателя и не существуют в его отсутствие; и огра­ничивается языком и набором понятий, пригодных только для описания фактов, относящихся к ее собст­венной четко очерченной области.

ПСИХОЛОГИЯ И ПСИХИЧЕСКИЕ ЯВЛЕНИЯ. — Исследуя научным путем положение, в котором мы оказались, мы, разумеется, не можем пренебречь изу­чением группы явлений столь многочисленных и оче­видных, что поначалу кажется, будто они-то и образу­ют весь известный нам мир. Постепенно зарождается отдельная дисциплина, пытающаяся объяснить эти и добрую долю других отброшенных физикой явлений. Эта наука была названа психологией, а факты, с кото­рыми ей приходится иметь дело и которые существуют только в присутствии непосредственного наблюдате­ля, — ментальными или, говоря более привычным языком, психическими.

ГЛАВА III

С научной точки зрения неопровержимо, что мозг как часть физического механизма не может самостоя­тельно и из ничего сотворить ни одно из тех ярких психических явлений, которые мы называем «цве­том», «звуком», «вкусом» и т.д. Но вместе с тем экспе­риментально установлено, что эти явления не возни­кают без определенного раздражения соответствую­щих органов чувств. Более того, их природа обуслов­ливается природой задействованного органа чувств:

цвет и свет сопровождают деятельность глазных нер­вов; звук связан с наличием уха, а вкус — нёба. Психи­ческие явления различны постольку, поскольку раз­лично устройство органов чувств. Цвета, восприни­маемые человеком, варьируются от фиолетового до темно-красного в зависимости от длины волн элек­тромагнитных лучей, падающих на глаз. Если чуть увеличить длину волны, соответствующим психиче­ским опытом будет лишь ощущение тепла. Однако из­вестно, что при очень незначительном изменении за­действованных элементов зрительного восприятия ощущение тепла должно сопровождаться восприяти­ем видимого инфракрасного цвета.

Следовательно, физический мозг, — хотя он и не может создать такие чувственно воспринимаемые яв­ления — играет решающую роль в определении их при­роды и в силу этого служит важным фактором в любом порождающем их процессе.

До сих пор мы, как правило, резюмировали про­блему в осторожном утверждении о том, что конкрет­ные психические явления, с одной стороны, и соот­ветствующие им раздражения органов чувств, с дру-

[23]
гой, непременно сопутствуют друг другу или протека­ют, так сказать, по параллельным линиям во времени. Это утверждение, однако, никоим образом не выдает­ся за «объяснение»: оно есть всего лишь простейший способ сообщить о рассматриваемых фактах, не при­бегая к разнообразным метафизическим трактовкам.

ПСИХОФИЗИЧЕСКИЙ ПАРАЛЛЕЛИЗМ. -Концепция, в соответствии с которой параллелизм нервных * и психических явлений распространяется на весь доступный наблюдению мыслительный опыт, иначе говоря, о том, что нет доступной наблюдателю психической активности без соответствующей актив­ности мозга, называется «психофизическим параллелиз­мом», причем активность одного рода считается «кор­релятом» активности другого рода, и наоборот.

Доказательств этой концепции предостаточно. На­пряженное размышление приводит к утомлению моз­га; препараты, отравляющие мозг, влияют на рассу­дочную деятельность; ухудшение состояния мозга от­ражается на способности запоминать новую инфор­мацию. Более того, сотрясение мозга, по-видимому, уничтожает всю память о событиях, непосредственно предшествовавших инциденту. Действительно, имен­но неудавшаяся попытка пациента вспомнить причи­ны несчастного случая заставляет врача диагностиро­вать сотрясение мозга. Это дает нам в руки почти не­опровержимое доказательство того, что средство при­поминания — «следы в мозге»; и для того чтобы они наверняка запечатлелись, требуется некоторое время.

Факт существования таких следов в мозге (обособ­ленных дорожек, проторенных потоками нервной энергии) хорошо известен. Установлено также, что чем выше способность человека к ассоциативному

* Т.е. физических (прим. пер.).

[24]
мышлению, тем многочисленнее дорожки в его мозге и замысловатее их разветвления.

НАБЛЮДАТЕЛЬ. — В рамках нашего введения мы, наконец, приблизились к очень кроткому созда­нию, известному в современной науке под именем «Наблюдатель». Невозможность полностью избавить­ся от этой фигуры постоянно затрудняет исследова­ние внешней реальности. Как бы мы ни изображали вселенную, изображенное всегда будет нашим творе­нием. Вместе с тем верно, по-видимому, и другое ут­верждение: как бы мы ни пожелали раскрасить нашу картину, мы вынуждены делать это имеющимися у нас красками. Однако нет никаких причин, по кото­рым какое-либо из указанных ограничений сделало бы недействительным полученный результат — карту, позволяющую нам в безопасности продолжать свой путь. Более того, мы можем ее проверить. И, как сви­детельствует опыт, проверка подтверждает надеж­ность карты. В этом — оправдание наших поисков знания.

Следует отметить, что на основании изучения нари­сованной картины мы всегда можем сделать некото­рые выводы относительно характера и положения ос­тавшегося за ее рамками художника. Действительно, науке часто приходится признавать, что определен­ные изменения в наблюдаемых явлениях или их осо­бенности объясняются лишь подразумеваемыми из­менениями или особенностями самого наблюдателя.

В любой науке изучение наблюдаемых явлений на­чинается с точной регистрации и классификации раз­личий между ними. Обнаружив впоследствии, что различия порождены природой или действиями на­блюдателя, мы можем увидеть в этом объяснение раз­личий и соответствующим образом строить научные

[25]
схемы; но такое добавление к нашему знанию отнюдь не обесценивает про веденного нами ранее анализа на­блюдаемых различий.

Все науки имеют дело только с идеальным наблюда­телем — до тех пор, пока не докажут обратного. И пси­хология — не исключение. Наблюдателем считается в психологии любой нормальный человек. Тот же са­мый наблюдатель в конечном счете используется и в физике. Когда психолог говорит о цвете «после-впе­чатлении», а физик — о спектре звезд, то в обоих слу­чаях подразумевается присутствие одного и того же идеального наблюдателя — причем наблюдателя, раз­личающего цвета.

Для этого наблюдателя принципы психофизиче­ского параллелизма звучат, признаться, не особенно обнадеживающе, ибо предполагается, что с прекраще­нием работы мозга прекращаются и психические явле­ния. Более того, применяемый в науке способ отодвижения наблюдателя как можно дальше — с целью как можно полнее приблизить изображаемое к наблюдае­мому — низводит его до положения беспомощного со­зерцателя, у которого не больше возможностей вме­шиваться в происходящее, чем у сидящего в кинозале зрителя — изменить развитие сюжета на экране. Мало утешения и от изучения различных метафизических трактовок (ни одна из них не дает объяснения) паралле­лизма между умом и телом. Идеалисты и реалисты мо­гут горячо спорить о том, в какой степени наблюда­тель, так сказать, окрашивает наблюдаемые им явле­ния; но из сделанных ими выводов не следует, что он способен изменить возникшую у него цветовую гамму или саму воспринятую именно в таких цветах вещь — ни тем более продолжать наблюдение тогда, когда не наблюдается никакой мозговой активности.

[26]
АНИМИЗМ. — В данном контексте нельзя не упо­мянуть о небольшой, но очень мощной группе фило­софов, известных как «анимисты». В XX веке ведущим представителем анимизма, бесспорно, является про­фессор Уильям Макдугалл, в чьей книге «Тело и ум» самым добросовестным образом изложены аргументы за и против этой теории. Я действительно не могу при­помнить никого больше, кто бы сформулировал пози­цию противников анимизма с такой поразительной силой.

Согласно анимизму, наблюдатель — это все что угодно, только не «пустое место», не «наделенный сознанием автомат». Разумеется, он может находиться за пределами нарисованной вселенной, но он — «ду­ша», обладающая способностью вмешиваться в ход наблюдаемых событий и изменять их, иначе говоря, ум, который не только считывает показания мозга, но и использует последний в качестве своего орудия, — точно так же владелец механического пианино может либо слушать исполняемую на нем музыку, либо сам играть на нем.

Подразумевается, что подобный наблюдатель спо­собен пережить разрушение наблюдаемого им мозга. Что касается вмешательства с его стороны, то с физи­ческой точки зрения против этого нет неопровержи­мых возражений. Макдугалл приводит имеющиеся описания и сам выдвигает различные способы осуще­ствления такого вмешательства без увеличения или уменьшения количества энергии в нервной системе.

Обыватель всегда недоумевает, почему подавляю­щее большинство ученых столь хладнокровно отверга­ют идею «души». Верующий человек в особенности не может понять, почему его доводы вызывают не просто отпор, но жалкое презрение. За объяснением, впро-

[27]
чем, далеко ходить не надо. Не стоит приписывать эту идею неумеренному тщеславию людей (хотя такое иногда делается по недомыслию); ибо в конечном сче­те чернорабочий, который может завернуть в трактир и заказать кружку пива, вызывает несравненно больше восхищения, чем самый огромный ком застывшей слякоти, когда-либо проплывавший в небесах. Идея «души», несомненно, впервые зародилась в уме пер­вобытного человека как результат наблюдения за сно­видениями. Будучи невежественным, он заключил, что во сне оставляет свое спящее тело в одной вселен­ной и отправляется странствовать в другую. Считается, что не будь этого дикаря, мысль о «душе» никогда не пришла бы на ум человечеству; и поэтому аргументы, приводимые в дальнейшем в поддержку идеи со столь сомнительным прошлым, могут и не заслуживать чьего-либо серьезного внимания.

ГЛАВА IV

ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. — Итак, психология должна начинать с описания наблюдаемых явлений (букваль­ный перевод слова «феномены»), не делая предвари­тельных суждений об их причинах. И хотя психология может говорить об этих явлениях как о вещах, не сле­дует приписывать ей утверждение, будто они в основе своей нечто большее, чем следствия, связанные с ра­ботой мозга. С самого начала она оставляет этот во­прос открытым.

ПОЛЕ ПРЕДСТАВЛЕНИЯ. — Все подобного рода явления психология величает «представлениями» и помещает их в индивидуальном «поле представления» каждого человека. (Мы предпочитаем использовать этот термин вместо более привычного, но недостаточ­но определенного термина «поле сознания».) В любой данный момент времени поле представления содер­жит в себе явления, доступные наблюдению. Для пояс­нения сказанного приведем конкретный пример. Сейчас вы читаете эту книгу, и ваше поле представле­ния содержит в себе зрительные явления в виде печат­ных букв слова, на котором задержалось ваше внима­ние. Одновременно в него входит и другое зрительное явление — число, набранное мелким шрифтом в кон­це страницы. Вы его «не заметили», но оно, несомнен­но, находилось в пределах области, охватываемой ва­шим взором; оно воздействовало на ваш мозг через глаз, и его психический «коррелят» предлагался ваше­му вниманию. Это утверждение справедливо и для множества других зрительных явлений. Чуть пораз­мыслив, вы также признаете, что поле должно было содержать в себе ряд мышечных ощущений, представ-

[29]
ленных вашему мнению, но оставшихся «незамечен­ными»: давление на ваше тело, кое-какие звуки и при­ятное чувство от наполнения легких воздухом при ды­хании.

ВНИМАНИЕ. — Опрометчиво полагать, будто эти оставшиеся относительно незамеченными явления не были сознательно наблюдаемы. Глядя на падающий снег, можно сосредоточить внимание на одной летя­щей снежинке, но это не значит, что остальные вы не воспринимаете. Исчезни они, оставив кружиться в воздухе лишь одну эту снежинку, их исчезновение мгновенно насторожило бы вас и отвлекло бы ваше внимание от прежде интересовавшего вас объекта. Когда вы слушаете оркестр, нет необходимости отры­ваться от исполняемой музыки с целью убедиться, что сидящий впереди и раздражающий вас господин пере­стал отбивать такт программкой. И все же наблюде­ние, по-видимому, концентрируется, как правило, на какой-то определенной части представлений, хотя мы и не имеем психических доказательств того, что это не дело привычки. Сконцентрированное таким образом наблюдение называется «вниманием». Принято гово­рить, что участок поля, на котором сосредоточено внимание, находится в «фокусе внимания». Известно также, что в самом фокусе и вокруг него внимание мо­жет концентрироваться с различной степенью интен­сивности.

В физиологии (науке, изучающей мозг как физиче­ский орган) полем представления считалась бы та об­ласть головного мозга, которая в данный конкретный момент была бы в состоянии активности, связанной с порождением психических явлений, а фокусом вни­мания — та дорожка мозга, по которой протекал бы максимальный поток нервной энергии. Кто-нибудь,

[30]
вероятно, тотчас предположил бы, что максимальный поток создается объектом, наиболее сильно возбуж­дающим чувства; но это не всегда так. Внимание про­голодавшегося человека при его приближении к обе­денному столу приковано не к ослепительно сверкаю­щим серебряным приборам, а к подрумяненной ба­раньей отбивной — гораздо менее приметному возбу­дителю чувств. Итак, внимание может либо следовать за чем-то внешним, либо направляться чем-то изнут­ри организма. Если приписать эту направляющую си­лу конечному наблюдателю, то мы должны были бы признать за ним статус полностью развившейся ani­mus, наделенной способностью вмешиваться в ход со­бытий. Ибо любому школьнику известно, что концен­трация внимания оказывает примечательное воздей­ствие на образование воспоминаний. И все же физио­лог стал бы настаивать на том, что нет необходимости думать, будто такая направленность внимания изнут­ри зарождается где-то за пределами внутреннего со­стояния мозга, понимаемого чисто механически.

Далее, в каждый конкретный момент поле пред­ставления может содержать в себе, помимо рассмат­риваемых нами чувственных явлений, великое мно­жество других доступных наблюдению явлений, на­пример, «образов, запечатленных в памяти *».

К какому же роду явлений относится «образ, запе­чатленный в памяти»?

ВПЕЧАТЛЕНИЯ. — Представления можно разде­лить на два четко разграниченных класса. К первому

* Спешу извиниться перед современными психологами за воскрешение древнего слова «образ». Впрочем, они скоро убе­дятся, что его употребление здесь совершенно оправдано, хотя в данном контексте оно означает всего лишь повторное ис­пользование определенной «диспозиции», иначе говоря, по­вторное возбуждение определенной дорожки мозга.

[31]
принадлежат явления, которые наблюдатель непо­средственно приписывает действию внешних органов чувств или нервных окончаний. Их связь с функцио­нированием этого наружного механизма подтвержда­ется двумя в равной мере значительными фактами: во-первых, движение упомянутых органов или нервных окончаний или внешнее соприкосновение с ними ве­дет к изменению природы наблюдаемых явлений; во-вторых, при отсутствии такого рода движений или внешних соприкосновений явления остаются неиз­менными и неустранимыми. Попросту говоря, их «нельзя устранить по желанию». Эти явления называ­ются «впечатлениями».

ОБРАЗЫ. — А теперь мысленно нарисуйте интерь­ер какой-нибудь запомнившейся вам комнаты. На­блюдаемое вами сейчас, несомненно, есть зрительное представление — картинка, нарисованная в уме. Соз­дать ее не значит сказать самому себе: «Так, посмот­рим... в этом углу стоит софа, в том пианино, а цвет ковра такой-то и такой-то». Скорее все, что вспомина­ется, одновременно предстает перед вашим взором в одном видении. Впрочем, если вы хотите полностью удостовериться в том, что подобные зрительные кар­тинки не создаются вами нарочно из перечня запом­нившихся и выражаемых в словесной форме деталей, проведите следующий эксперимент. Внимательно смотрите на пейзаж, изображенный на картине; затем по прошествии получаса попробуйте визуализировать увиденное. Вы обнаружите, что способны вновь на­блюдать большую часть той цветовой гаммы, в кото­рую окрашены первоначальные впечатления, а имен­но, особые оттенки оливкового, коричневого, серого цветов, хотя многие из этих цветов не поддавались ху­дожественному анализу, не говоря уже об их словес-

[32]
ном описании. Итак, вы должны видеть в качестве «образа» сочетание цветов, аналогичное сочетанию, увиденному вами раннее в качестве впечатления.

ПРИВКУС ВНЕШНЕЙ РЕАЛЬНОСТИ. — Между впечатлением и соответствующим образом существу­ет различие, которое озадачивает любого психолога при попытке описать его. Речь идет о наличии или от­сутствии того, что иногда называют «живостью ощу­щений», а я предпочел бы определить как «привкус внешней реальности». По сравнению с непосредст­венно созерцаемой комнатой комната, данная в вос­поминании, кажется нереальной, хотя и достаточно реальной, чтобы быть узнаваемой в качестве зритель­ного, а не слухового образа. Или возьмите другой при­мер. Ударьте по краю бокала и вслушайтесь в затихаю­щий звук. Он ослабевает все больше и больше, пока, наконец, совсем не исчезнет. Но до последнего мо­мента в нем (как указывает Уорд) сохраняется привкус внешней реальности. После его полного исчезнове­ния вы можете припомнить его звучание перед тем, как он навсегда умолк. Эта память о звуке — слуховой образ; он наделен всеми тональными характеристика­ми первоначального впечатления, но лишен присут­ствия внешней реальности.

Или сравните истинный образ, то есть «образ, запе­чатленный в памяти», с явлением, обычно называе­мым «после-впечатлением». Оно легко наблюдаемо. Если в течение 60 секунд вы будете смотреть на яркий красный абажур, а затем переведете взгляд на пото­лок, то через пару секунд вы увидите немного размы­тое зеленое пятно в форме абажура. Оно тусклое, прак­тически не имеет каких-либо резко обозначенных де­талей, окрашено в цвет, противоположный (дополни­тельный цвету первоначального впечатления, и, пол-

[33]
ностью лишенное объемности, кажется абсолютно плоским. Тем не менее, оно обладает привкусом внешней реальности. Оно перемещается, если пере­мещается ваш взор. Однако, следя за плавающим пе­ред вами зеленым пятном, вы можете наблюдать и ис­тинный, запечатленный в памяти образ первоначаль­ного впечатления от абажура. Он красного цвета, по­зволяет различить довольно много деталей и выглядит трехмерным, то есть обладает глубиной, восприни­маемой бинокулярным зрением.

Минут через пять, когда исчезнут все следы зелено­го «после-впечатления», вы по желанию сможете на­блюдать запечатленный в памяти четкий образ и крас­ного абажура, и зеленого пятна.

Итак, образы — это явления, совершенно отлич­ные от просто исчезающих впечатлений.

ГЛАВА V

ЦЕПОЧКА ВОСПОМИНАНИЙ. - Когда вы пы­таетесь припомнить последовательность однажды на­блюдаемых впечатлений, относящиеся к ним образы наблюдаются вами именно в том порядке, в каком по­лучены первоначальные впечатления, такое располо­жение называется, как известно, «цепочкой воспоми­наний». Примечательно, что процесс припоминания событий в последовательности их возникновения по­рой требует очень значительных умственных усилий. Но если вы позволите своему уму просто блуждать, как во сне наяву, — не преследуя сознательно никакой определенной цели, то очередность наблюдаемых при этом образов будет мало соответствовать ранее наблю­давшейся последовательности событий.

ЦЕПОЧКА ИДЕЙ. — Эта любопытная очеред­ность возникновения образов называется «цепочкой идей», и, вероятно, довольно существенным является тот факт, что простое, никак не направляемое следова­ние за цепочкой идей, по-видимому, не предполагает никаких умственных усилий или утомления.

Почти каждый человек наверняка забавлялся тем, что вновь прослеживал цепочку идей, которая приво­дила его — без всякого сознательного намерения с его стороны — к мысли или воспоминанию о чем-то кон­кретном. Тогда он говорил себе: «Я увидел это, и это воскресило во мне память о том-то и том-то и навело меня на мысль о том-то и том-то». И так далее. Приве­дем, однако, конкретный пример.

Сейчас вечер. Передо мной стоит чашка с каемкой из черных и белых квадратов, расположенных в шах­матном порядке. Ее вид (впечатление) «привело» меня

[35]
к запечатленному в памяти образу напольного линолеумного покрытия с шахматным рисунком, которое ут­ром я использовал для эксперимента, позволяющего получить после-впечатления. Тогда, во время опыта, я думал об описании этих явлений Уордом в «Британ­ской энциклопедии»; и теперь передо мной возник образ этого красного тома (у меня малоформатное из­дание). Вслед за ним появился образ открытой страни­цы в этом томе и очень живой образ ощущения глазно­го напряжения, сопутствующего чтению. Это «приве­ло» меня к образу очков, которыми я иногда пользу­юсь. А он в свою очередь «привел» меня к образу лупы:

я позаимствовал ее вчера утром в магазине рыболов­ных принадлежностей, чтобы рассмотреть мушек для ловли форели. Это «привело» меня к образу моего приятеля — его позы в момент, когда он просил меня купить для него мушек. Это «привело» меня к прият­ному образу 2,5-футовой форели, которую я два дня назад поймал в пруду моего приятеля. Итак, начав с чайной чашки, я добрался до форели.

Исследование природы цепочки идей проливает свет на следующие факты.

РОДОВЫЕ ОБРАЗЫ. — Если в различные проме­жутки времени внимание задерживалось на несколь­ких частично схожих впечатлениях, то, помимо ряда соответствующих им образов, запечатленных в памя­ти, можно наблюдать смутный совокупный образ, со­стоящий лишь из ключевых элементов, свойственных всем упомянутым отдельным образам. Например, все образы сотен курительных трубок, которые я когда-либо видел, держал в руках и курил, содержат в себе не­кий общий элемент, теперь воспринимаемый мной в виде нечетко определенного образа трубки вообще. Он обладает всеми существенными характеристика-

[36]
ми, позволяющими отличить трубку от любого друго­го предмета, скажем, от зонта. Эта «трубка вообще» имеет чашечку для закладывания табака, трубкообразный мундштук, иначе говоря, имеет внешний вид приспособления для курения. Но у этого неопреде­ленного образа нет ни малейшего признака специфи­ческого цвета или точных размеров. И все же он, по-видимому, является ядром всех определенных образов конкретных трубок, хранящихся в кладовой моей па­мяти; ибо если направить туда внимание, тотчас станут доступны наблюдению образы то одной, то другой конкретной трубки.

Эти расплывчатые, почти бесформенные обобщен­ные образы называются «родовыми образами». Они, похоже, аналогичны центральным узлам, по отноше­нию к которым конкретные, определенные образы выступают в качестве расходящихся во все стороны нитей.

АССОЦИАТИВНАЯ СЕТЬ. - Многие из этих ни­тей — определенных образов, — очевидно, могут так­же исходить и из других родовых образов. Например, вполне определенный образ конкретной деревянной чашечки для закладывания табака может принадле­жать, с одной стороны, к родовому образу «трубки», а с другой — к родовому образу, называемому мной «об­работанное по волокну дерево». Одним из компонен­тов последнего может быть конкретный образ лакиро­ванного стола из орехового дерева, который, в свою очередь, может быть также и нитью, ведущей к родово­му образу «мебели». Нить от образа «мебели», скажем, образ конкретного гарнитура, увиденного в витрине магазина, может соединяться с родовым образом «ан­тиквариата». Итак, мы натолкнулись на нечто вроде сети, состоящей из узлов (родовых образов) и расходя-

[37]
щихся от них нитей (определенных образов); по ней внимание наблюдателя может скользить без всякого сознательного усилия с его стороны. Идеи, между ко­торыми существует подобная связь, графически изо­бражаемая в виде сети из узлов и нитей, считаются «ассоциативно связанными». Поэтому описываемую нами структуру можно назвать «ассоциативной се­тью».

По общему признанию, ассоциации бывают двух типов: по сходству — когда одно событие вызывает в памяти схожее, но произошедшее ранее событие; и по смежности — когда воспоминание об одном из двух последовательных событий ведет к припоминанию второго.

С точки зрения физиолога ассоциативная сеть — это просто сеть дорожек в мозге, причем «узлами» ее являются области или паттерны мозга, а «соедини­тельными нитями» — дорожки, относящиеся сразу к двум и более областям. Это предположение, по-види­мому, адекватно объясняет все явления ассоциации, и, кроме того, насколько мне известно, ни одна другая теория не может объяснить ассоциации по сходству.

Путь, по которому следуют идеи, образующие це­почку, похоже, в значительной степени обусловлива­ется — при отсутствии каких-либо других направляю­щих факторов — «свежестью» образов. При прочих равных недавно сформированный образ притягивает блуждающее внимание сильнее, чем давно позабы­тый. В приведенном выше примере цепочки идей, на­чинавшейся с чайной чашки, все образы относились к недавним событиям. Так, шахматный узор на чашке привел меня не к шахматам — очень примечательному родовому образу, а к увиденному утром куску линоле­ума. С точки зрения физиологии это должно было бы

[38]
означать, что недавно использованные дорожки в мозге пропускают потоки нервной энергии лучше, чем долгое время неиспользуемые.

Вероятно, предполагаемая «цепочка воспомина­ний» есть не более, чем конкретный маршрут по ассо­циативной сети — маршрут, недавно пройденный. Попытавшись проследить «цепочку воспоминаний» дальше в обратном направлении, вы обнаружите, что путь утратил четкие ориентиры: образы больше не возникают, так сказать, по собственному почину в не­изменно правильной последовательности. Теперь вы вынуждены подсобить своей памяти рассуждениями о том, каково должно было быть следующее событие; и случается, что разум подводит.

СНОВИДЕНИЯ. — Подобно многим другим мен­тальным явлениям, сновидения в большинстве своем состоят из образов, поставляемых ассоциативной се­тью. Однако они существенно отличаются от обычно­го блуждания ума. В последнем случае почти всегда частично задействован рассудок, определяющий мар­шрут движения по сети. Но сновидения человека, по-видимому, в значительной мере лишены этого води­тельства, и их образы предстают реальными — хотя и на удивление зыбкими — эпизодами рассказа о его собственных похождениях, лишь частично осмыслен­ного.

ИНТЕГРАЦИЯ. — Иногда ассоциация между об­разами бывает достаточно ясной; но обычно ассоциа­ции принимают любопытную форму, известную как «интеграция». Под этим словом мы понимаем «комби­нацию ассоциативно связанных образов, составляю­щие элементы которой качественно различны» (Оп­ределение взято из «Dictionary of Philosophy and Psychology» Baldwin'a.) Например, образ розового

[39]
платья, увиденного в понедельник в витрине магазина, и образ молоденькой продавщицы, повстречавшейся во вторник в том же месте, могут — во сне, приснив­шемся в ночь со вторника на среду — скомбинироваться в единый образ продавщицы, одетой в розовое платье. Однако при пробуждении оба компонента приснившегося, а затем припоминаемого образа — платье и девушка — четко различимы как образы двух первоначально отдельных впечатлений.

* * *

ПОНЯТИЯ. — Следует отметить, что в приведен­ном выше перечне определений мы не пытались ко­пать глубже «образов» — той группы мыслительных процессов, для объяснения которой имеется наготове теория психофизической связи. Мыслительные про­цессы более высокого порядка до сих пор не были по­няты как следует или, возможно, были поняты приват­но. Наши познания о них поддаются описанию лишь в самых общих чертах. Существуют, по-видимому, не­кие обобщающие идеи — «понятия», используемые на­ми тогда, когда мы думаем о таких родах деятельности, как, например, «питание», «игра», «воображение» или о «трудности», «истине», «обмане», «различии». Впро­чем, остаются сомнения относительно того, можно ли на законном основании собирать их вместе под одним групповым названием. Сравните «питание» и «разли­чие». Не исключено, что первая идея есть не более, чем раздражение более широко определяемых линий како­го-то обширного паттерна в сплетении дорожек мозга;

тогда как вторая требует увязки с каждой формулируе­мой нами единичной идеей.

[40]
Именно здесь анимист имеет возможность развер­нуть решающий бой в защиту предполагаемой спо­собности наблюдателя вмешиваться в ход событий. Но материалист и тут, вероятно, будет протестовать против незаконного проникновения на значительную часть спорной территории. Ибо очевидно, что человек с поврежденным болезнью мозгом может забыть смысл слова «питание» или довольно смутно пред­ставлять себе «различие» между им самим и кузнечи­ком.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: