Главная

Популярная публикация

Научная публикация

Случайная публикация

Обратная связь

ТОР 5 статей:

Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия

Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века

Ценовые и неценовые факторы

Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка

Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы

КАТЕГОРИИ:






Тонатиу - бог солнца.




 

Вместе с тем «Летопись какчикелей» интересна и как чисто литературный памятник. В отличие от «Истории чичимеков» Ф. де Альва Иштлилшочитля, где автор впервые в истории культуры Латинской Америки попытался совместить индейскую и европейскую традиции, какчикельское произведение продолжает чисто индейскую линию развития даже в изложении событий после конкисты. Это очень сжатая, лапидарная проза, полная внутреннего драматизма, несмотря на кажущуюся беспристрастность составителя. В первой части еще явственно чувствуется та же скудость иероглифического прообраза, которая отмечалась выше при характеристике хроник юкатанских майя. Вот характерный пример:

 

Затем они пошли к месту, названному Теосакуанку, они все пришли туда, а затем перешли в другое место, названное Меахаух, где они собрались вместе. Затем, оставя Меахаух, они достигли другого места, называемого Вальваль-Шукшук, где они отдыхали. Они еще раз собрались и, уйдя отсюда, прибыли на места, называемые Тапку и Оломан.11

 

Иной характер имеет отрывок из второй части о поведении Альварадо среди какчикелей:

 

И тогда Тунатиух* попросил одну из дочерей повелителя, и владыки дали ее Тунатиуху. Потом Тунатиух попросил у повелителя денег. Он пожелал, чтобы они дали ему много (драгоценного) металла, их сосуды и короны. И так как они не дали их ему сразу, Тунатиух рассердился на повелителей и сказал им: «Почему вы не принесли мне металла? Если вы не принесете с собой все деньги племен, я сожгу вас и я повешу вас», — сказал он повелителям. И затем Тунатиух приказал им заплатить тысячу двести золотых песо. Повелители пытались уменьшить сумму, и они начали плакать, но Тунатиух не согласился и сказал им; «Достаньте металл и принесите его в течение пяти дней. Горе вам, если вы не принесете его! Я знаю свое сердце!». Так он сказал владыкам.12

 

Здесь новые условия жизни невольно диктовали и новую форму записи. Хронологический костяк, характерный для доиспанских записей еще остается, но текст становится более пространным и эмоционально насы­щенным. Примечательно, что автор старается соблюсти лояльность к испанцам, в частности к Альварадо, но не скрывает его жестокости и корысти. Возможно, что в определенной внешней бесхитростности этого текста заложено и более глубокое, скрытое от поверхностного восприятия содержание, выраженное некоторыми грамматическими частицами.

 

Еще более характерен в рассматриваемом отношении отрывок из хроники майя — чонталей, живших на территории современного мексиканского штата Табаско. Он интересен еще и тем, что перед нами индейское свидетельство о последних днях героического Куаутемока:

 

Испанцы пришли в эту страну в год 1525. Их капитана звали дон Мартин** Кортес, Они пришли сюда из Таносика и прошли через селение Ташич, где начинается земля Шакчуте. Они запаслись съестными припасами в селении Тасаххаа. И находясь там со всеми своими людьми, он (Кортес) послал гонца за Пашболонача, который был, как мы говорили, владыкой (этой страны), а он (Пашболонача) собрал всех вождей из всех его селений, из селения Ташунум, и вождей из селения Чабте, и вождей из селения Атапан, и вождей из селения Тацанто, потому что он не мог сделать что-либо, не посоветовавшись предварительно с этими вождями. Он сказал им, как обстоит дело.

 

Начало этого отрывка, как мы видим, традиционно; оно так же перечисляет местности, в которых останавливались конкистадоры, и названия селений, как это делалось в доиспанских летописях. И это, и все остальные факты вполне могли быть переданы иероглификой. Но изложение дальнейших драматических событий дано уже в иной форме; в ней чувствуется влияние вторгшейся новой культуры (кроме чисто политической оценки событий):

 

А они (вожди) сказали: несправедливо, чтобы испанцы вызывали владыку, ибо неизвестно: что именно они от него хотят.

 

И тогда один из вождей по имени Чакпалокем встал и сказал: «О владыка и повелитель, ты должен остаться в своих владениях и своем городе; я пойду и узнаю: что хотят испанцы». И он отправился, во имя владыки, и с ним пошли другие вожди, которые именовались Пасинчикикуа и Пашкуаапук; они были из Палокем. И когда они появились перед капитаном дель Валье (Кортесом) и испанцами, то те не поверили им... Капитан сказал им: «Правитель должен прийти сюда, потому что я желаю видеть его. Я пришел сюда не для войны или зла, я хочу только пройти по этой земле и посмотреть ее... Я сделаю ему (Пашболонача) много хорошего, если он примет меня хорошо».

 

Те, кто пришел от имени владыки, поняли это и, возвратившись, рассказали все своему владыке Пашболонача, ожидавшему в селении. И после того, как послы вернулись, вожди снова собрались вместе, и владыка сказал им: «Я хочу пойти сам, увидеть капитана и испанцев, я хочу увидеть их, чтобы узнать: что они хотят и почем они пришли сюда». И поэтому Пашболонача отправился (к чужеземцам).

 

Испанцы, узнав об этом, вышли принять его, с ними был и капитан дель Валье. Чонтали принесли с. собой много подарков для них: мед, диких индюков, кукурузу, благовония пом и много фруктов. Капитан сказал: «Повелитель Пашболонача, я прибыл сюда в твою страну потому, что меня послал владыка мира, император, сидящий на своем троне в Испании. Он послал меня осмотреть эту страну и (узнать), какой народ здесь обитает. Я пришел сюда не для войны, а только попросить, чтобы ты показал мне путь в Улуа, она же Мехико, страну, где находится серебро, перья кецаля и какао; все это я увижу, когда пройду туда». А на эти слова Пашболонача ответил ему; что охотно пропустит его и что он (Пашболонача) хотел бы пойти с ним в его местопребывание и его страну, а там они могли бы обсудить: что для этого необходимо. И капитан ответил ему, что он может быть спокоен и что он действительно отправится туда. И после этого (разговора) они отдыхали там двадцать дней.

 

А там (среди испанцев) был Куаутемок, повелитель Мехико, пришедший сюда с капитаном Кортесом. И Куаутемок тайно говорил с владыкой Пашболонача: «О владыка, подойдет время, когда эти испанцы принесут нам горе, и причинят нам много вреда, и будут убивать наших людей. Мне кажется, что мы (можем предупредить их действия) и убить их, потому что я привел сюда много воинов, много их и у тебя!». Так сказал Куаутемок владыке чонталей Пашболонача. Выслушав его доводы, Пашболонача ответил: «Я позабочусь об этом, дай нам время, чтобы мы могли все это придумать». А обдумав это предложение, он увидел, что испанцы не сделали ничего плохого, они не ударили и не убили ни одного индейца, что они только просили мед, индюшат, кукурузу и фрукты (а это и давалось им каждый день). И раз они (испанцы) не сделали ничего плохого, то он (Пашболонача) не мог быть двуличным по отношению к испанцам или иметь два сердца.

 

А Куаутемок постоянно мучал его, потому что он жаждал убить всех испанцев. Измученный настояниями Куаутемока, Пашболонача пошел к капитану и сказал ему: «Капитан дель Валье, этот предводитель и капитан мексиканцев, которого вы привели с собой, — обращайтесь с ним осторожно, чтобы он не поступил с вами как предатель, — он уже три или четыре раза предлагал мне, чтобы мы убили вас». Когда капитан дель Валье услышал это, он приказал схватить Куаутемока и взять его под стражу. На третий день плена они вывели его и окрестили (не проверено, какое имя они дали ему: дон Хуан или дон Фернандо). Когда его окрестили, испанцы отрезали ему голову и пригвоздили ее к большому дереву сейба перед домом богов в селении Йашсам... 13

 

Не следует забывать, что цитируемый отрывок написан много лет спустя внуком Пашболонача. По нему мы можем видеть, что восприятие конкисты у майя было совершенно иным, чем у науа. Если для ацтеков вначале это событие было крушением мира, затем столкновением двух систем жизни и лишь в конце XVI—начале XVII в. какой-то отправной точкой для дальнейшей синтезации двух культур, то майя в сущности остались безразличны к нему. Как в «Летописи какчикелей», так и в сочинении Пашболонача перед нами некая отрешенность, бесстрастная регистрация событий, правда различно окрашенная (в первом случае — жестокость Альварадо, во втором — преданность Кортесу и осуждение Куаутемока). То же самое мы можем проследить и в других памятниках майяской литературы — эпосе, хрониках, пророчествах и даже драме. Отдаленную причину этого явления нужно, вероятно, искать в сложных политических и культурных (угасание иероглифики, например) событиях X в. у майя, в присущем им фатализме, основанном на календарной символике, и опре­деленном эзотеризме. Духовного синтеза здесь не произошло, что и отразилось на дальнейшей судьбе культуры майя.

 

 

На произведениях исторической прозы Центрального плоскогорья можно хорошо проследить проникновение испанских влияний.

 

Рассказам ацтеков о конкисте можно было бы посвятить целый том, так они подробны и красочны. Так и поступил мексиканский исследователь М. Леон-Портилья, собрав избранные отрывки на науатль и переведя их на испанский.14 В основном это тексты, сохраненные Саахуном.

 

Рассматривая их и другие произведения, созданные индейскими авторами, можно заметить постепенное изменение оценки испанского завоевания и происходивших на глазах авторов этнических и культурных процессов. Вначале завоевание воспринимается как гибель существующего мира, как ожидавшаяся катастрофа в конце календарного цикла, хотя и наступившая не в предназначенное время. Наиболее ярко такие чувства выражены в поэтических памятниках. В дальнейшем в новых произведениях на первое место выходит тема гордости своим прошлым, описание (иногда сильно преувеличенное) культурных достижений своего народа в древности, утверждение незыблемости своего индейского сознания (вопреки реальным фактам). И уже третьим, сравнительно поздним этапом является осознание конкисты как столкновения двух разных, но равноправных по достоинству миров, при котором создается новое сообщество. Интересно отметить, что такое течение возникает сперва среди индейских народов, ставших на сторону испанцев при завоевании ацтекского государства (у тлашкаланцев, тотонаков и др.), и постепенно появляется и у ацтекских авторов. Отсюда, между прочим, и такая распространенность изложения отрывков из Библии в начале индейских хроник: апелляция к священному источнику должна была показать любому читающему, и испанцу в первую очередь, что индейцы — это отколовшаяся ветвь той же семьи народов, к которой принадлежат и завоеватели. Образцом своеобразного праиндеанизма могут служить первые главы «Родословной из Тотоникапана», где среди чисто библейских сюжетов встречаются и индейские символы.

 

К хроникам, написанным в таком ключе, следует отнести произведения потомков индейской знати, создававшиеся в конце XVI—начале XVII в. Их авторы были уже достаточно знакомы с европейской, в основном., конечно, испанской культурой, хорошо знали труды своих предшественников (и частично их использовали) и в то же время сохраняли живой интерес к прошлому своего народа. Кроме того, благодаря семейным преданиям и фамильным документам, они были прекрасно вооружены знанием исторических фактов. Язык их произведений — почти классический науатль без заметного влияния испанского; во всех них прослеживается желание авторов показать; насколько интересна и значительна была история их индейских предков.

 

Среди них в первую очередь следует назвать три имени: Камарго, Чимальпаин и Тесосомок. На четвертом — Иштлилшочитле — наиболее колоритной фигуре можно будет остановиться более подробно.

 

Диего Муньос Камарго (приблизительно 1525— 1613), уроженец Тлашкалы и потомок его правителей, написал свою «Историю города и республики Тлашкала» около 1576—1595 гг. В ней он подробно изложил доиспанскую и раннеколониальную историю города, уделив особое внимание переселениям племен и генеалогии знатных родов. В конце своей хроники он поместил небольшое сочинение о флоре и фауне Мексики, также основанное в значительной степени на индейских источниках. Камарго — патриот своего города-государства, союзника испанцев при завоевании, и это явственно чувствуется в его произведении. Позднейшие хронисты-историки Хуан де Торкмада, Эррера и Клавигеро широко использовали работу Камарго в своих сочинениях.

 

Еще более значительным писателем-хронистом был Доминго Франсиско де Сан Антон Муньон Чимальпаин Куаутлеуаницин, потомок тепанекских правителей Ас-капоцалько (1579—?). Хотя он и называл свои сочинения просто «Сообщениями» — «Реласьонес», в действительности это, очевидно, была огромного размера хроника родной страны. Это можно понять уже по тому, что два первых сообщения были посвящены библейской истории, христианству и географическому обзору земли, следующее рассказывало о переселении чичимеков. К сожалению, далеко не все произведения Чимальпаина сохранились, не ясен и порядок следования друг за другом имеющихся сообщений. По традиционной нумерации шестое, и седьмое излагают историю долины Мехико с 1558 до 1613 г., восьмое посвящено традициям индейской генеалогии. «Мемориал бреве», считающийся девятым сообщением, рассказывает о событиях 670—1299 гг. и об основании г. Кулуакана. Автор широко использовал анналы ацтеков, тлателолька и чалька, но в нем явно ощущаются тепанекские корни, не случайно он в шестом и седьмом сообщениях называет ацтеков «дикарями из Астлана». Поражение Аскапоцалько не было забыто их потомками.

 

Кроме «Реласьонес» известны и другие важные сочинения Чимальпаина, как например «Тепанекские анналы», 1426—1589 гг. (от смерти тепанекского правителя Тесосомока до последнего десятилетия XVI в.), «История завоевания Мексики» на испанском, а также так называемый «Дневник событий 1589—1615 гг.», представляющий собой детальный отчет о жизни г. Мехико в указанный период, новости о европейских собы­тиях и факты из личной жизни автора. Все это рисует Чимальпаина как широко образованного человека с хорошим литературным вкусом, стремившегося сочетать в своих сочинениях достижения как древнеиндейской, так и испанской культур. К сожалению, его работы не получили до сих пор должного признания.

 

Несколько иная судьба была у произведений другого автора — Эрнандо Альварадо Тесосомока. О его жизни известно очень мало: он был чистокровным индейцем, потомком правителей Теночтитлана и Аскапоцалько, родившимся между 1525 и 1530 гг.; как и Чималь-паин, был воспитанником знаменитой коллегии Санта Крус в Тлальтелолько. Его главные работы — «Кроника мексикана», написанная на испанском около 1598 г. и «Кроника Мешикайотль» на науатль (некоторые исследователи, впрочем, приписывают ее перу Чимальпаина). Оба эти сочинения посвящены истории народов Центральной Мексики, в основном ацтеков. В «Кронике Мешикайотль» описывается отправление ацтеков из их мифической прародины Астлана, странствования, основание Теночтитлана и Тлальтелолько и другие события вплоть до 1579 г. В «Кронике мексикана» излагаются события истории теночков со времен Акамапичтли и до испанского завоевания. В испанском языке этого объемистого сочинения можно заметить отпечаток родного языка автора (метафоры, кальки), но уже то, что чистокровный индеец мог написать его на языке завоевателей, говорит об устойчивом процессе диффузии двух культур. В «Кронику Мешикайотль» в отличие от своих предшественников Тесосомок охотно вплетает отрывки или пересказы старых поэтических произведений, благодаря чему его стиль приобретает особую живописность. Не менее характерно для него и сочетание чисто исторических фактов с легендарными или просто сказочными мотивами. Вспомним приведенный выше его рассказ о женитьбе правителя ацтеков Уицилиуитля на дочери правителя Куаунауака.

 

В начальных абзацах «Хроники Мешикайотль» Тесосомок так определяет свою задачу как историка. Предки позаботились о сохранении для потомков исторических преданий, поэтому никогда не должно быть забыто то, что сохранили предки. «Мы, которые имеем в себе их кровь, цвет кожи, мы должны рассказать, чтобы знание перешло к тем, кто еще не живет, кто еще не родился, детям мексиканцев, детям теночков».15

 

Но формулируя эту важную задачу, Тесосомок в отличие от предыдущих хронистов отнюдь не чуждается и чисто новеллистических мотивов. В этом, очевидно, уже сказывается влияние европейской культуры. Так, войну ацтеков против Тлальтелолько, имевшую чисто политические причины, он объясняет следующим образом. Правитель города — соседа Теночтитлана Мокиуштли был женат на сестре Ашайакатля, царевне Чальчиуненецин, но не жил с ней, а проводил ночи с красивыми наложницами, которым он раздал и свадебные подарки жены. Чальчиуненецин же была худа, не имела тела, у нее была костлявая грудь. Отвергнутая мужем, она спала в уголке дворца, прикрываясь только плащом из грубой ткани. Узнав об унижении сестры, Ашайакатль разъярился и пошел войной на Тлальтелолько.16 Такой же новеллой, но со сказочными элементами выглядит и рассказ о старике, предупреждавшем Мокиуштли о грозящих несчастьях.17

 

Завершающей фигурой в хронистике Мссоамерики, по нашему мнению, является Фернандо де Альва Иштлилшочитль. К сожалению, и о его биографии, и о его сочинениях мы знаем весьма мало.

 

Иштлилшочитль был потомком индейских правителей Аколуакана и Теночтитлана, правнуком последнего правителя независимого Тескоко. Следовательно, в нем сходились генеалогические линии трех царских домов долины Мехико. Отцом дона Фернандо был один из испанских завоевателей — Хуан Кавас Перес де Пе-раледа (почему он не унаследовал фамилии отца — неизвестно). Таким образом, уже по своему происхо­ждению Иштлилшочитль может быть сравнен с перуанцем Гарсиласо де ла Вегой. Близкими оказались и их общественно-политические интересы, а в конечном счете и судьбы. Иштлилшочитль — характерная фигура того времени, яркая именно из-за своего переходного статуса между двумя мирами, индейским и испанским, между уходящим и нарождающимся. Это сказалось прежде всего в том, что свои произведения он писал и на науатль (хотя они не дошли до нас), и на испанском, притом весьма правильном и изящном.

 

Годы жизни Иштлилшочитля — 1578—1657 (по другим, вероятно, ошибочным данным— 1568—1648). После окончания с отличием знаменитой школы Сайта Крус де Тлальтелолько (где он провел шесть лет) Иштлилшочитль работает на разных должностях в мексиканском вице-королевстве. Известно, что в 1612 г. он был губернатором города Тескоко, а в 1617 г. занимал такую же должность в Тлальманалько. В последние годы он работал переводчиком при суде Индий, а вскоре после отставки умер в бедности.

 

Страстно интересуясь историей своих индейских предков, Иштлилшочитль собирает ряд ценнейших пиктографических рукописей («Мапа Тлоцин», «Мапа Кинанцин», «Кодекс Шолотль», «Пинтура де Мехико» и др.), пытается истолковать их, расспрашивает стариков о доиспанском прошлом. Он сопоставляет их сообщения с данными кодексов, собирает и изучает про­изведения старой лирической поэзии, стремясь истолковать их с помощью информаторов. Все результаты своих изысканий он оформляет сперва в виде небольших сообщений под традиционным названием «Реласьопес». Чтобы быть уверенным в правильности своего изложения, он читает их перед собраниями представителей индейской знати и должностными лицами общин и получает от них одобрения, закрепленные в письменном виде. Свою задачу он формулирует в посвящении к одному не дошедшему сочинению следующим образом: изложить древнюю историю Мексики, потому что «события, произошедшие в этом Новом Свете, не менее значительны, чем деяния римлян, греков, мидийцев и жителей других языческих государств, заслуживших славу во всей Вселенной...».18

 

Проблема хронологии сохранившихся произведений Иштлилшочитля и их соотношения между собой не менее запутана, чем у Чимальпаина. Однако известно, что после «Реласьонес» Иштлилшочитль принимается за основной труд своей жизни «Историю чичимеков». В этом обширном сочинении, являющемся в сущности первым памятником новой метисной литературы, он излагает историю Мексики до испанского завоевания, начиная с четырех мифологических эпох до 9 июня 1521 г. — даты начала решающего наступления испанцев на Теночтитлан. Имеющаяся рукопись этого произведения Иштлилшочитля здесь обрывается; неизвестно — утерян ли ее конец, или автор так и не успел закончить свой труд.

 

Естественно, что наибольшее внимание автора уделено истории чичимеков и их города-государства Тескока, где его предки были правителями. Будучи европейски образованным человеком, Иштлилшочитль пытается скоординировать мексиканскую историю с фактами истории европейских государств. Так, например, для него характерны следующие датировки: «В году се акатль, а по-нашему в 998 году, втором году папства Сильвестра II, четырнадцатом правления императора Отона IV и двадцать первом царствования Альфонса V в Испании, в город Толлан пришли три короля...» (пятое сообщение).19 Иногда эта датировка дается еще пространнее: «В год се калли... который соответствует в нашем летоисчислении 556 году после Рождества Христова, на сорок шестом году правления Юстиниана, римского императора, а в Испании короля Атанахильда, а в Риме — пятнадцатом году папы Вигилия Римского... прибыли в Тулу тультеки» (третье сообщение).20 Этому же служит и постоянное употре­бление автором испанских титулов, званий и должностей в применении к древним мексиканским историческим лицам: император, король, королева, инфанта, майордом, менестрель, капитан, кабальеро и т. д.

 

«История чичимеков», хотя в основе ее и лежит желание Иштлилшочитля дать мексиканскую параллель «Всеобщей хронике» Альфонса Мудрого, все же не является исторической хроникой ни в европейском, ни в индейском понимании этого жанра. Это прежде всего литературное произведение с новыми для того времени и общественного окружения особенностями. Автор выбирает наиболее яркие и драматические моменты древнемексиканской истории (например, приключения молодого Несауалкойотля, геройские подвиги Теучимальцина) и создает на их основе ряд новелл, порой с подробными речами участников, описанием жизнен­ных ситуаций, переживаний героев и т. п. Немало способствует впечатлению и живой язык произведения. Возьмем из текста «Истории» только два примера.

 

История царской династии Тескоко не была идиллической. Достаточно вспомнить факт осуждения Несауалкойотлем своего сына на смерть за связь с одной из наложниц отца. Но Иштлилшочитль, изображая подобные события, придает им новеллистическую окраску, совершенно не свойственную ацтекской литературе. Вот характерный пример. Старший сын Несауалпилли Уэшоцинкацин сочинил сатиру на любимую фаворитку властелина, некую «госпожу из Толлана». Она, будучи талантливой, ответила ему стихами, и между молодыми людьми завязался обмен поэтическими произведениями. Инфанта заподозрили в ухаживании за фавориткой (а этот поступок расценивался как предательство), он был осужден и предан смерти, хотя отец горячо любил Уэшоцинкацина.21

 

Такой же новеллистический характер (даже более эротический) имеет жестокий и романтический рассказ о неверной жене Несауалпилли Чальчиуненецин и о статуях ее любовников в спальне.22 И в самом изложе­нии событий, и в их трактовке и даже стиле чувствуется явственное европейское влияние. К сожалению, пока не удалось установить, что именно читал Иштлилшочитль (в частности, эти эпизоды напоминают отдельные новеллы Декамерона), но влияние подобных произведений Старого Света на дона Фернандо здесь несомненно..

 

Интересно отметить, что у Иштлилшочитля (в противоположность более ранним хронистам) почти нет ссылок на Библию или перифраз из нее. При желании, можно, конечно, видеть в избиении Тесосомоком младенцев намек на Ирода или в истории Несауалкойотля и его военачальника пересказ легенды о Давиде и Урии, но подобных сходных происшествий в истории человечества случалось немало.

 

Таким образом, Иштлилшочитль в «Истории чичимеков» хотя формально и следует старым источникам, но намечает уже совершенно новые литературные пути. К сожалению, его сочинения долго оставались неизвест­ными широкому мексиканскому читателю. Единственная дефектная рукопись «Истории чичимеков» была опубликована на его родине только в 1892 г. Несколько раньше Иштлилшочитль стал известен в Европе благодаря публикациям отрывков в многотомном труде лорда Кингсборо (1847) и французскому переводу в собрании Терно-Кампана (1838).

 

По сравнению с произведениями таких ярких творческих личностей, как Альварадо Тесосомок и Иштлилшочитль, «Хроники Мичоакана» тарасков кажутся просто скучными. Причин тому две. Во-первых, это записи (пусть дословные) францисканцами рассказов стариков-тарасков; во-вторых, совершенно очевидно, что эти сказания были выдержаны в стиле доиспанских анналов. Материал по истории показывает, что в XV в. часть номадов-чичимеков — йанакео, говоривших на тарасканском языке, захватила власть над другими племенами тарасков, живших вокруг озера Пацкуаро, и основала примитивное государство. Столицей его стал город Цинцунцан («Место колибри»). Правители гордились своим чичимекским происхождением, а остальных называли пурепеча (простолюдины, общинники). Позже это слово стало самоназванием всего народа. В течение двух последующих столетий тараски завоевали большую территорию от р. Бальсас до Сантьяго. О столкновении их с ацтеками уже говорилось выше. В «Хрониках из Мичоакана» излагается история тарасков, их верования и обряды. Довольно много текстов посвящено этнографическим данным: пища, одежда, заключение брака, похороны и т. п. Вот характерный Пример текста, повествующего о брачных отношениях у тарасков.

 

Если родители считали, что он (юноша) познал ее, то они бранили свою дочь за то, что она сделала и говорили ей: «Я, твой отец, не совершал того, что сделала ты, ты навлекла на меня большое бесчестье, ты бросила грязь в мое лицо». Это означало, что отец не осмеливался появиться среди людей или поднять свои глаза, чтобы посмотреть на них, потому что любой мог посмотреть на него и публично оскорбить из-за проступка дочери. Он продолжал упрекать свою дочь: «Когда я был юношей, я женился на твоей матери и у нас появился дом, они (родители матери) дали мне приданое: кукурузы и одежды, они дали мне дом; разве это походит на то, что сделала ты? Почему ты поступила, как распутница? Потому что он (юноша) был распутным, он имел сношения с тобой и обесчестил тебя».

 

И мать тоже бранила свою дочь. А затем они шли к дому ее соблазнителя и забирали все, что имелось в его доме: одежды, зернотерки и семена, приготовленные им, и они оскорбляли его. И если они решали выдать ее за него, то родители говорили друг другу: «Что мы можем желать нашей дочери? Мы не можем сделать ее снова девственницей. Она уже запятнана, их сердца уже изменились и говорили друг с другом».23

 

Таким образом, мы видим, что в определенной мере эти материалы перекликаются с 7-й книгой труда Саахуна.

 

Особый материал содержится в уникальной майяской рукописи, известной под названием «Ритуал Бакабов» (имена этих божеств фигурируют в тексте наиболее часто).

 

Она представляет собой сборник 42 заклинаний, главным образом против различных болезней. Хотя спорадически в них встречаются имена Бога (Диос), Богоматери, Иисуса, Адама, остальные божества — древние, и, следовательно, тексты имеют доиспанское происхождение. Язык заклинаний очень труден, названия лекарственных средств (растений и животных) табуированы, и их трудно отождествить. Вот, например, заклинание от тяжелого приступа астмы:

 

Плоский камень надо нагреть, закутать его в растение иш-коч очень горячее, (положить) на живот больного, на его кожу. Вот слова, которые следует произносить при этом: «Черный уголь — вот мой символ! Я ломаю его на спине Ицам-Каба из-за тяжелой астмы! Моим помощником является Сухуй-Как, когда я прерываю тяжелую астму! Кто связывает его кустарник? Белое растение муцкок, вот кто связывает его кустарник! Хун-Ахау! Кан-Ахау!

 

Некоторые из заклинаний этого сборника, судя по языку и архаическим ритуально-мифологическим формулам, восходят к весьма отдаленной эпохе; иероглифический первоисточник их несомненен. Например, заклинание, произносившееся при ревматизме:

 

Я готов уничтожить красного муравья, белого, черного, желтого!

Я готов уничтожить колючий красный куст цаха, белого, черного, желтого!

 

Покрывало ложа зеленого деревянного человека, зеленого каменного человека!

 

Из него я удаляю красного сверлящего муравья, белого, черного, желтого!

 

Это уходит в сверлящую змею, в мою ядовитую змею!

 

Из него я удаляю красную жгучую крапиву, белую, черную, желтую над зеленым деревянным человеком, над зеленым каменным человеком!*

 

Из него я удаляю красную траву лаль, из покрова акантуна, из покрова тьмы, где он был рожден!

 

Вот прошло краткое время, что теперь?

 

Я переменил покрывало твоего ложа! Что же является теперь новым покрывалом твоего ложа? Его покрывало — это хвостовые перья зеленого кецаля, его покрывало — это хвостовые перья попугая. У него** десять покрывал! О! Девять у него покрывал, тринадцать (у него) покрывал! (Его покрывала) — хвостовые перья иволги, хвостовые перья зеленого кецаля, которые я кладу здесь на ложе деревянного человека, каменного человека!24

 

Весьма многочисленны пророчества, составляющие основное ядро в книгах «Чилам-Балам (книга пророка Балама)». Они подразделяются на прорицания о катунах (двадцатилетний период) и тунах (год); имелись также предсказания по дням (важные для новорожденных, по ним определялась будущая судьба). Учитывая символику повторяемости катунов, можно легко представить себе те футурологические возможности, которые эта повторяемость предоставляла жрецам-предсказателям. Зная события во время предшествующих одноименных катунов и учитывая их символику, они предрекали будущее. Подобным же образом создавались пророчества и о тунах.

 

Часто встречающиеся в пророчествах указания на пришествие испанцев, очевидно, представляют собой переработку более древних текстов, относившихся ко времени тольтекского завоевания. Приведем начало одного из таких пророчеств:

 

Пророчество прорицателя Балама,

Певца из Кабаль-Чен в Мани.

(В день) тринадцатого владыки закончится двадцатилетие.

Это время придет для людей ица,

Это время придет для пригородов, о отцы!

Знак небесного единого бога,

Появится Вахом-Че,

Покажется живущим,

Осветится мир, о отцы!

Начнутся распри,

Появится зависть,

Когда придут несущие знак

Жрецы, о отцы!

Они уже в одном переходе от вас

………………

Идут наши господа, о люди ица!

Идут наши старшие братья, люди Тантун!

Принимайте ваших гостей, бородатых людей восточных стран,

Несущих знак бога, о отцы!25

 

Как видно из этого отрывка, текст построен по принципам, уже знакомым нам по предыдущим примерам; примечательны ритмичность (которую невозможно передать достаточно точно на русском языке) и параллелизм построения фраз. Однако большая загруженность мифологическими образами затрудняет его понимание. Возможно, что определенная туманность изречений является здесь сознательным приемом — создает многозначность предсказания, т. е. расширяет возможности его применения. Подобные свойства пророческих текстов хорошо известны хотя бы по изречениям Дельфийского оракула.

 

 

Как и во всех древних литературах, в творчестве народов Месоамерики имелись и дидактические тексты. Эта разновидность ацтекской прозы наиболее полно представлена в имеющихся источниках. Причина тому ясна — такого рода сведения живо интересовали испанских должностных лиц; они служили богатым источником самой разнообразной информации, необходимой при управлении, и были наименее «подозрительны» с точки зрения искоренения язычества. Наиболее известными являются материалы, собранные А. де Ольмосом и Б. де Саахуном, «Уэуэтлатолли», или «Назида­ния старцев», и книга «Беседы двенадцати францисканцев».26 В этих текстах обобщен огромный опыт ацтеков и предшествующих им народов в самых различных областях жизни.

 

Средства осмысления мира в дидактических текстах ацтеков, естественно, еще чисто фольклорные, поэтому они часто имеют вкрапленные в них мифы, поговорки, притчи, но систематизация содержащихся в них крупиц положительного, практического знания требовала выработки сознательного критического мировоззрения, противопоставляемого иррациональности мифа. Очень сильны в этих текстах и нравственные критерии, стремление укрепить и упорядочить существовавшие в ацтекском обществе моральные принципы.

 

Дидактические тексты мы можем разделить на несколько видов (подчеркнем, что это деление принадлежит современному исследователю, а отнюдь не ацтекам). Один из них можно назвать бытовым, или этнографическим. В таких текстах описываются группы ацтекского общества, их обязанности и права, начиная с рождения и до погребения. Даются, например, подробные сведения о работе ремесленников: ювелиров, мозаичистов, изготовителей украшений и одежд из перьев. Особенно интересны наставления, с которыми отец обращается к новорожденному сыну или дочери. В них он описывает жизнь на земле, трудную и полную забот и работы, редкую радостями. Но каждый рожденный должен выполнять свой жизненный долг, как бы ни был он труден, не поддаваться никаким соблазнам. Далее отец сообщает о видах работ, присущих тому или иному полу, о правильном поведении, о необходимости терпения и т. д. Как образец можно привести начало такого наставления, обращенного к дочери:

 

Вот ты передо мной, моя маленькая девочка, мое ожерелье из драгоценных камней, мое перышко, мой человечек, рожденный от меня! Ты — моя кровь, мой цветочек, мой образ! Слушай меня, понимай. Ты появилась на свет, ты рождена, наш владыка Тлоке-Науаке, творец людей, изобретатель мужчин, послал тебя на землю! Теперь, когда ты начинаешь смотреть на асе, окружающее тебя, будь осторожна. Здесь (на земле) жизнь такова: здесь нет счастья, нет удовольствия. Здесь есть сердечная боль, мучения, усталость. Здесь зарождаются и растут страдания и горе. Здесь, на земле, место многих воплей, место, где наша сила истощается, где мы все хорошо познаем горечь и разочарование. (Здесь) дует ветер, острый, как обсидиан, он веет над нами.

 

Справедливо говорят, что нас жжет сила солнца и ветра. (Здесь) место, где почти каждый погибает от жажды и голода. Таков наш путь здесь, на земле.

 

Слушай внимательно, мое дитя, моя маленькая девочка! На земле нет места для хорошей жизни, здесь нет счастья, нет удовольствия. Говорят справедливо, что земля - это место мучащего удовольствия, тяжелого счастья.

 

Старейшины всегда говорили: «Чтобы мы не ходили все время стеная, чтобы мы не были постоянно наполнены горечью. Бог дал нам смех, сон, пищу, нашу силу и выносливость, наконец, действие, благодаря которому люди размножаются. Все это услаждает жизнь на земле, чтобы мы не стонали беспрестанно. Но даже, если бы это было так, если бы было верно, что здесь только лишь страдания и что таков путь (людей) на земле, если даже и так, то разве должны мы всегда бояться? Должны ли мы быть всегда боязливыми? Должны ли мы жить постоянно в слезах?».

 

Далее поучение переходит к непосредственным задачам новорожденной. Надо тщательно выполнять все предназначенное ей, гордиться своей семьей, молиться усердно божествам, быть чистоплотной, работящей и заботливой, вежливой. Заканчивается оно советами, как держать себя по отношению к возможному жениху, и перечислением обязанностей перед мужем.

 

Кто бы ни будет твоим мужем, вы, двое, должны прожить оставшуюся часть вместе. Не оставляй его, держись за него, прилепись к нему, даже если он будет бедняком, даже если он будет только малым орлом, малым ягуаром, несчастливым воином, нищим знатным, иногда усталым, не чтящим божества, — даже из-за этого ты не должна презирать его!27

 

Другой вид этих текстов может быть назван этнографо-географическим. В них содержатся сведения о ближайших соседях ацтеков, их языке, условиях жизни, привычках, природе и климате, в которых они живут. Такие тексты сохранились о чичимеках (которых они разделяли на три народа: отоми, тамиме и теочичимеки, или сакачичимеки), нескольких племенах науа (матлацинка, тлалуика и др.), о куильтеках, масауа, тотона-ках, хуастеках, тлапанеках и др. Как пример такого текста можно привести отрывок из записей Саахуна, описывающий соседей и врагов ацтекского государства — тарасков:

 

Они называются мичуаке («владетели рыбы») или каочпанме («обритые головы»), в единственном числе — мичуа, каочпан. Эти люди называются мичуаке, это название их происходит от того, что там рыбы особенно многочисленны. А каочпанме называют их потому, что никто из них не носит длинных волос, все они бреют голову, мужчины и женщины, даже почтенные старые женщины. Все они бреют голову, только очень немногие, один или два, носят длинные волосы.

 

В их стране имеются все виды пищи: кукуруза, амарант, бобы, шалфей, тыквы, различные съедобные плоды. Их одежда такова: мужчины носят куртку без рукавов; они всегда имеют при себе лук и стрелы, а свой колчан носят на плече. Они также употребляют для одежды меха ягуара, оселота, медведя, дикой кошки, лисы, оленя. Они носят полукруглые головные украшения желтого цвета, на лбу — ленты из беличьего меха, а спинной плюмаж из перьев птицы айокана. Их дома очень удобны, хотя они и, представляют собой всего лишь хижины из соломы, в которых они живут. (Мичуака) — хорошие ремесленники: они хорошие мастера по перьевой мозаике, плотники, резчики по дереву, художники, мастера по обработке камня.

 

Женщины мичуаков опытны в пряденье и тканье. Они искусны в изготовлении многоцветных (тканей), большие мастерицы в изготовлении плащей двойного переплетения. Мужчины готовят очень хорошие сандалии.

 

Когда они приготовляют еду, то делают ее сразу (в большом количестве), чтобы есть ее в течение двух или трех дней, иногда даже в продолжение целой недели, а не на один день.

 

Они не носят никаких набедренных повязок, их сокровенные части не прикрыты. Они одевают только куртку, называемую кикуилли, похожую на женскую рубашку, вот во что они одеваются. В губах и ушах они проделывают очень большие дырки; очень большие у них и лабретки. Женщины носят только платки, закрывающие бедра, рубашек у них нет. И набедренный платок у них не очень велик и не длинный, он достигает только колен. И женщины не очень опытны в приготовлении пищи.

 

У этих людей есть бог, которого они называют Тарас; по нему они теперь называются тарасками. Этот Тарас на языке мексиканцев именуется Мишкоатль, бог чичимеков. Они приносят ему в жертву змей, птиц, кроликов; людей же они в жертву не приносят. Своих пленников они оставляют жить, делают их своими рабами. Своему правителю они послушны; они почитают его и во всем повинуются ему. Все повинуются ему, (даже) правители во всех городах; все доставляют ему дань, все послушны и покорны ему и считают его равным правителю Мехико.28

 

Уникальным литературным произведением, по нашему мнению, является дневник некоего Хуана Баутисты, жителя г. Мехико, который он вел с 1528 по 1581 г. (с перерывами). Интересно, что, помимо бытовых и политических подробностей (цены на продукты, болезни, праздники, казни, проповеди — одна из них Б. де Саахуна), автор регулярно отмечает, напри­мер, какие поэтические произведения использовались на том или ином празднике. Благодаря этому мы узнаем названия многих, уже не дошедших до нас, литературных памятников. Интересовали его и картины местных художников.

 

Далеко не все тексты этой разновидности столь фактологичны и прозаичны. Один из послов, отправленных из Уэшоцинко в Мехико, чтобы просить там помощи, так описывает в своем отчете впечатления от вида долины Мехико, открывавшейся ему с горных высот:

 

Я поднимался, я достиг высот.

Огромное сине-зеленое озеро

Лежало передо мной.

То спокойное, то сердитое

Оно пенилось и пело среди утесов...

Вода, подобная цветам, нефритовая вода,

Где великолепный лебедь

С его волнистыми перьями

Плавает туда и сюда и поет.

А когда садится солнце,

Наш отец, Тонатиу,

Облаченный в богатые перья,

Устремляется вниз

В драгоценный сосуд,

Украшенный бирюзовым ожерельем,

Среди многоцветных цветов,

Падающих постоянным дождем.29

Примечания к главе:

 

* «Связка лет» - ацтекское название завершения пятидесятидвухлетнего цикла.

* Ацтеки назвали Альварадо — Тонатиу («солнышко»). Под этим индейским именем он был известен и в Гватемале.

** Ошибка, это был сам Эрнан Кортес.

* Подразумевается больной.

** У больного.

 


Глава IV. Эпос.

 

 

Эпические произведения существовали, очевидно, у всех народов мира. Имелись они и у обитателей Месоамерики. К сожалению, до нас дошли только немногочисленные отрывки из них, к тому же записанные достаточно поздно. Исключением является лишь эпос одного из народов языковой группы майя — киче «Пополь-Вух» («Книга народа»).

 

Исследователи делят эпические произведения на несколько видов; эпос мифологический, героический, исторический, дидактический, генеалогический и пр. В Месоамерике наиболее ярко был представлен первый, повествующий о рождении и деяниях божеств. И у ацтеков, и у майя сохранилось много отрывков из произведений такого рода. Естественно, что зачастую они противоречат друг другу, это обычное явление в мифологическом материале, находящемся в стадии систе­матизации. Поэтому такие противоречия или несоответствия не должны смущать читателя.

 

Прежде чем перейти к рассмотрению конкретных эпических памятников, следует хотя бы в нескольких словах остановиться на одной специфической черте ацтекских литературных текстов. Наиболее ярко она проявляется в поэтическом творчестве, но ее можно встретить и в некоторых на первый взгляд вполне прозаических произведениях. Богатство языка науатль позволяло оратору или поэту комбинировать целую цепь из слов, имевших тончайшие оттенки одного и того же значения. Поэтому то, что в переводе звучит повторением, в подлиннике значительно тоньше и изящнее, а параллельные, казалось бы, места оказываются таковыми лишь по формальному построению. Так, например, в эпосе о Кецалькоатле рассказывается, что волшебник Титлакауан принял вид старика, прежде чем появиться перед тольтеками. Буквальный перевод этого отрывка будет приблизительно таким: «Он превратился в старенького человечка, он принял вид, он изменился таким образом, так преобразился, он стал совсем согбенным, белоголовым, его голова окрасилась в белый цвет, и вот таким он пошел к дому Кецалькоатля».1

 

Очень распространенным приемом было употребление биномов, состоящих из двух сопоставленных, близких по ацтекскому мышлению слов; этот бином имел третье, несколько отличавшееся от первых двух значение. Приведем несколько примеров: мшититлаи— айаутитлаи («в облаках, в тумане») = «таинственно», нома—hokum («моя рука, моя нога») =«мое тело», ин чальчауитль—ин кецалли («нефрит, перо кецаля») = — «богатство или красота», итлатоль—иийо («его слово, его дыхание») = «его речь», инатль—интепетль («вода, холм») = «поселение, город», ин митль—ин чималли («дротик, щит») = «война» и т. д. Кстати, понятие «поэма» чаще всего выражалось биномом ин шочитль—ин куикатль («цветок, песня»).

 

Другими обычными особенностями поэтических текстов были параллелизмы, например: Йе атль чичик... йе глакуаль чичик... — «Воистину горек хлеб здесь... воистину горька вода...», характерны и алли­терации и ассонансы, необычайно развитая метафористика; можно заметить в ряде случаев и стремление к начальным рифмам, т. е. к созвучиям начал строк.

 

Наиболее распространенным поэтическим размером был трохей, иногда можно предполагать и более сложные формы, однако в целом вопрос об ацтекском стихосложении недостаточно исследован.

 

И еще одно предварительное замечание. Надо иметь в виду, что ацтеки считали тольтеков образцом государственности и творцами культуры. Подобные представления вообще свойственны древним цивилизациям (и не только им). Образец в прошлом почти всегда служил ключом к будущему. Орды варварских племен, разбивавшие римские легионы, постепенно брали римское государственное устройство за образец. Так и полудикие номады — чичимеки, появившиеся в долине Мехико, окружили разрушенную ими тольтекскую державу ореолом исключительности, совсем как Сасаниды обращались к памяти ахеменидского Ирана.

 






Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:

vikidalka.ru - 2015-2024 год. Все права принадлежат их авторам! Нарушение авторских прав | Нарушение персональных данных