Колдуны - священники 14 страница

Личное отношение различных пророков к женщинам и положение женщин в общине очень меняется в зависимости

от характера пророчества и, в частности, от того, насколько
оно соответствует специфически феминистской эмоциональности. Самый факт, что пророк (Будда) охотно видит достойных женщин у своих ног и использует их в качестве пропагандисток своего учения (подобно Пифагору)338, еще нисколько не свидетельствует о положении женщин вообще. Данная женщина может считаться «святой», а женский пол как таковой - сосудом греха. В целом, однако, оргиастическая и мистагогическая пропаганда, включая культ Диониса, почти всегда, по крайней мере временно и относительно, способствовала «эмансипации» женщин, если только не вступали в силу другие религиозные тенденции и стремление пресечь истерическое пророчество женщин, что нашло свое выражение у учеников Будды, а в христианстве уже у апостола Павла, или монашеская боязнь женщин, крайняя степень которой обнаруживается у сексуальных неврастеников, например у Альфонсо де Лигуори339 Сильнее всего значение женщин в боговдохновенных (истерических или сакраментальных культах), например в некоторых культах китайских сект. Там, где женщины не играли роли в распространении религии, как в зороастризме и в Израиле, положение было, конечно, с самого начала иным. Легально регламентированный брак рассматривается в пророческой и священнической этиках не как «эротическая» ценность, а в соответствии с трезвым пониманием так называемых «первобытных народов» просто как экономический институт для рождения и воспитания детей - будущей рабочей силы и служителей культа мертвых; впрочем, в этом отношении упомянутая этика ничем не отличалась ни от греческой, ни от римской и вообще от любой этики земного шара, представители которой задумывались над этим вопросом Мотивировка освобождения молодого супруга от политических обязанностей в древнем иудаизме - чтобы он радовался своей молодой любви – стоит совершенно изолированно Ветхозаветное проклятие Онану340, которое перешло в католичество, где контроль над рождаемостью считался смертным грехом, свидетельствует о том, что и в иудаизме не делались уступки рационально отделившейся от упомянутого назначения эротике Что мирская аскеза (и прежде всего пуританизм) требовала ограничения законной половой жизни этой рациональной целью, само собой разумеется. В мистике анимистические и полуоргиастические последствия акосмической любви лишь иногда нарушали общее отношение религии к сексуальности.
Позиция пророческой и церковной рациональной этики
в вопросе об отношении (законном и нормальном) между полами как таковом, следовательно, последняя ступень в отношении между религиозной и органической сферами, неоднозначна. В конфуцианстве и в древнем иудаизме требование

иметь детей возникло вследствие отчасти анимистических,
отчасти появившихся под их влиянием универсально распространенных представлений (также в ведийской и индуистской этике) о значении потомства; напротив, в Талмуде и в исламе предписание о заключении браков отчасти мотивировано так же, как в восточной церкви мотивируется исключение из (низших) приходов не состоящих в браке клириков тем, что, поскольку половой инстинкт для среднего человека непреодолим, его следует направить по законному регламентированному каналу. Эта точка зрения соответствует не только релятивизации этики мирян в индийской созерцательной религии спасения с ее запретом упасакам совершать прелюбодеяния, но и мнению апостола Павла, для которого (также на основании мистической мотивации, нас здесь не интересующей) достоинство абсолютного воздержания является следствием чисто личной харизмы религиозного виртуоза; такова же позиция светской этики католицизма, - впрочем, и Лютера, видевшего в сексуальности брака лишь меньшее зло, необходимое, чтобы избежать распутства; Бог смотрит на этот вид узаконенного греха «сквозь пальцы», поскольку он является следствием непреодолимости вожделения, возникшего как результат первородного греха - воззрение, которое объясняет вначале лишь относительное неприятие Лютером монашества (так же, как Мухаммедом). В Царстве Божьем Иисуса, т. е. в будущем земном царстве, не будет сексуальности; официальная христианская теория решительно отвергала именно внутреннюю сторону сексуальности как вожделение и следствие грехопадения.
Распространенному мнению, будто такого рода отношение к этому вопросу присуще именно христианству, противостоит тот факт, что нет религии спасения, которая придерживалась бы иной точки зрения. Объясняется это рядом причин. Прежде всего характером развития, которое сексуальность проходит вследствие рационализации условий жизни. Для крестьянина половой акт является повседневным событием; у многих первобытных народов отсутствует какое бы то ни было чувство стыда перед оказавшимися при этом акте случайными проезжими; они не видят в нем ничего, выходящего за рамки повседневности. Для поставленной нами проблемы решающим является, что сексуальность, сублимируясь в своем развитии, превращается в основу специфических переживаний, в «эротику», и тем самым становится самоценностью, не повседневной по своему значению. Важным фактором этого служат препятствия к половым сношениям, которые вызваны экономическими интересами рода, а затем сословной конвенциональностью, такого рода препятствия существуют на всех известных нам уровнях развития сакральной и экономической регламентации, но вначале они были значительно менее

ограничены конвенциональностью, которая постепенно сочетается с экономическими факторами и позже становится главным препятствием в этой области. Роль современных
«этических» ограничений в качестве источника проституции почти всегда толкуется неверно. Профессиональная «проституция», гетеросексуальная или гомосексуальная, обнаруживается и на самой низкой ступени культуры, поскольку повсюду существуют какие-либо ограничения сакрального, военного или экономического характера. Полное осуждение проституции датируется только концом XV в. Однако требование рода обеспечить детей, рожденных вне брака, а также претензии молодых супругов повысить их уровень жизни постоянно растут по мере того, как культура становится более рафинированной. Тем самым все более выявляется новый элемент развития. Ибо значительно более сильное, хотя и далеко не всегда обнаруживаемое, воздействие оказывает на этику выход рационализированной в своем содержании жизни людей из органического круговорота простого крестьянского существования.
В этической религии, и прежде всего в братской религиозности, глубокое внутреннее напряжение возникает и в
отношении к искусству, подобно отношению к упомянутой
наиболее сильной власти иррационального в жизни людей.
Вначале религия была тесно связана с искусством. Разного
рода идолы и иконы, музыка как средство экстаза или экзорцизма и апотропеических действий культа, песнопения священных певцов, действия колдунов, храмы и церкви в качестве величайших архитектурных сооружений, парча и церковная утварь - все это становится основным продуктом искусств и ремесел, и религия превращается в неисчерпаемый источник художественного развития. Однако чем больше искусство конституируется как автономная область (результат светского образования), тем интенсивнее оно создает свои ценности, совершенно отличные от тех, которые господствуют в религиозно-этической сфере. Всякое непосредственное, рецептивное восприятие искусства исходит прежде всего из значения содержания, и оно может служить основой сообщества. Сознательное открытие специфических эстетических ценностей - дело интеллектуалистической цивилизации. Однако именно это ведет к исчезновению в искусстве того, что служило основой для создания сообществ, так же, как и связи искусства с религиозной волей к спасению. Этическая религия и подлинная мистика полностью отвергают в качестве противного Божественной воле и враждебного спасению от этической иррациональности мира то спасение в миру, которое искусство само по себе обещает дать людям, что же касается истинной аскезы, то она считает всякое признание эстетических ценностей серьезным нарушением систематизации жизненного

поведения. Еще сильнее это напряжение становится по мере
того, как интеллектуализм занимает позицию, сходную с эстетической, в сфере этики. Отказ от ответственности за этическое суждение и опасение слыть связанным традицией, типичные для интеллектуалистических эпох, приводят к тому, что этические суждения преобразуются в суждения эстетические (типична замена «дурного» «безвкусным»). Однако субъективистская уверенность в неопровержимости вкусового суждения о человеческих отношениях, к которому действительно приучает культ эстетизма, вполне может оцениваться религией как глубочайшая степень полного отсутствия любви в соединении с трусостью. Ведь каждый отдельный человек, даже отвергая религиозно-этические нормы, по-человечески живет в их сфере и, зная о своей тварности, подчиняется им сам и подчиняет им другого, когда он в каждом отдельном случае судит о его поступках и в принципе следствия и оправданность этих норм остаются дискуссионными. Очевидно, что последовательная этика братства не приемлет эстетическую позицию как таковую, которая, в свою очередь, всегда открыто враждебна ей.
Обусловленное таким образом отрицание религией искусства сочетается, конечно, с отрицанием магических, оргиастических, экстатических и ритуалистических элементов религии в пользу аскетических и спиритуалистически-мистических ее форм. Далее, оно связано с рациональным и литературным характером образованности духовных и светских лиц - обычным следствием книжной религии. Но в направлении антиэстетизма и пророческой религии прежде всего действуют два обстоятельства. Во-первых, само собой разумеющаяся неприемлемость оргиастики и обычно магии. Изначально магически обусловленный страх иудеев перед «кумиром и изображением» пророчество интерпретирует спиритуалистически, исходя из понятия абсолютного надмирного Бога. Во-вторых, время от времени проявляется неприемлемость «рукотворного» для этически религиозной ориентации пророческой веры, неприемлемость, которая проистекает из предлагаемого им иллюзорного, с точки зрения пророка, спасения. Столкновение это тем непримиримее, чем более надмирным и одновременно священным представляется возвещенный пророками Бог.
С другой стороны, религия все время ощущает
«божественность» художественных свершений, и именно массовая религия нуждается для оказания соответствующего
воздействия в «художественных» средствах и готова уступать
склонности масс к магии и идолопоклонству. Мы оставляем в
стороне то обстоятельство, что организованная массовая религия нередко связана с искусством чисто экономическими интересами, примером может служить продажа икон византийскими

монахами, которые были противниками цезаропапистской императорской власти, опирающейся на иконоборческое войско, рекрутируемое из пограничных провинций, где еще господствовал строго спиритуалистический ислам; император же, в свою очередь, хотел, лишив этого опасного противника названного источника доходов, уничтожить сопротивление своим планам господства над церковью. Внутренне каждая оргиастическая или ритуалистическая религия, так же, как религия любви, основанная на мистическом разрушении индивидуации, при всем отличии, в последнем «смысле» психологически очень легко ведет к искусству, первая - особенно к пению и музыке, вторая - к изобразительному искусству, последняя - к лирике и музыке. Об этой связи свидетельствует весь наш опыт, от индийской литературы и искусства и открытого радостям мира суфизма до песен св. Франциска и безмерного влияния религиозной символики, причем именно мистически обусловленных настроений. Однако в корне различно отношение к искусству не только отдельных видов практической религиозности, внутри каждой из них существует такое различие в зависимости от структурных форм, слоев и носителей данной религии, отношение к нему пророков иное, чем мистагогов и священников, монахов - иное, чем благочестивых мирян, в массовых религиях это отношение иное, чем в сектах виртуозов, причем в аскетических совершенно иное и в принципе более враждебное, чем в мистических. Однако это уже не относится к нашей теме. Полное внутреннее примирение религиозной и эстетической позиции в последнем (субъективно понятом) смысле затрудняется по мере того, как целиком исчезают формы магии и чистого ритуализма.
Для нас важно только значение отказа от всех собственно эстетических средств воздействия в определенных, специфически рациональных религиях - в иудаизме и раннем христианстве, а затем в аскетическом протестантизме. Этот отказ является симптомом или средством усиления влияния религии в сторону рационализации жизни. Мнение, будто вторая заповедь явилась непосредственно решающей причиной еврейского рационализма, как полагают некоторые представители влиятельных еврейских реформационных движений, нельзя не считать преувеличением. Однако невозможно отрицать, что систематическое осуждение всякого непосредственного увлечения подлинными ценностями искусства, воздействие которых достаточно подтверждается мерой и характером художественной производительности в благочестивых еврейских и протестантских кругах, должно было оказывать определенное влияние в смысле формирования интеллектуалистической и рациональной методики образа жизни.

§12. Культурные религии и «мир»

Третьей религией, в известном смысле «приспособившейся к миру», во всяком случае «обращенной к миру», отрицающей не «мир», а только существующую в нем социальную иерархию, является иудаизм в той его форме, которую он обрел после вавилонского пленения, прежде всего в талмудизме (только это нас в данном случае интересует), кое-что о его социологическом положении было уже сказано раньше. Обетования носят в иудаизме по своему смыслу посюсторонний характер, а бегство от мира, созерцание и аскеза являются лишь исключением, так же, как в китайской религии и протестантизме. От пуританизма иудаизм отличается (как всегда, относительным) отсутствием систематической аскезы вообще «Аскетические» элементы в раннем христианстве происходят не из иудаизма, они обнаруживаются именно в общинах христиан из язычников миссии апостола Павла. Требования иудейского закона столь же далеки от аскезы, как от каких-либо ритуальных и табуистических норм. Отношение иудейской религии к богатству, с одной стороны, к сексуальной жизни - с другой, ни в коей мере не аскетично, напротив, вполне натуралистично. Богатство - дар Божий, а удовлетворение сексуального влечения - конечно, в законной форме - необходимо настолько, что человек, не состоящий в браке после определенного возраста, считается по Талмуду подозрительным в моральном отношении. Понимание брака как чисто экономического института для рождения и воспитания детей само по себе отражает отнюдь не специфически иудейскую, а всеобщую точку зрения. Запрещение (очень действенное в набожных кругах) внебрачных половых отношений существует также в исламе и во всех пророческих религиях, кроме того, в индуизме, периоды очищения известны большинству ритуалистических религий, так что о специфическом значении в иудаизме сексуальной аскезы не может быть и речи.
Цитированные Зомбартом регламентации уступают католической казуистике XVII в., аналогии им обнаруживаются в
ряде других казуистических систем табу. Непосредственная
радость жизни, даже роскошь сами по себе нигде не возбраняются, если при этом не нарушаются положительные запреты и табу «закона». Подозрения, вызываемые богатством у пророков и проявляющиеся в псалмах, притчах (а также позже), связаны с осуждением социальной несправедливости. которая противоречит духу закона Моисея и так часто совершается при накоплении богатства по отношению к брату по религии, а также с нерадивостью в выполнении предписаний закона, с высокомерным презрением к заповедям и тем самым к обещаниям Яхве Нелегко противостоять искушениям

богатства, но именно поэтому тем похвальнее «Благо богатому, оказавшемуся незапятнанным». Поскольку здесь отсутствует идея предопределения или представления, действующие в том же направлении, беспрерывный труд и успех в деловой жизни не могут восприниматься как знак «избранности», что присуще в наибольшей степени (это явствует, например, из замечания Уэсли)341 всему аскетическому протестантизму Конечно, мысль, что деловой успех является знаком божественного милосердия, была не только столь же близка иудаизму, как, например, китайской, светской буддийской и вообще каждой, не отвергающей мир религии на земном шаре, но должна была быть, что совершенно естественно, значительно ближе религии, располагавшей особыми обетованиями надмирного Бога и зримыми знаками его гнева против избранного им народа. Очевидно, что успех человека, исполнявшего заповеди Бога, в самом деле мог и должен был рассматриваться как симптом того, что деятельность данного человека угодна Богу. И так действительно постоянно случалось. Однако ситуация, в которой находился преуспевающий (благочестивый) иудей, все-таки была принципиально иной, чем та, в которой находился пуританин, и это различие оказало известное практическое воздействие на значение еврейского народа в истории экономики. В чем же заключалось это значение?
В полемике с Зомбартом342 невозможно с достаточным основанием отрицать тот факт, что евреи играли значительную роль в развитии капиталистической хозяйственной системы. Однако этот тезис Зомбарта нуждается, как я полагаю, в некотором уточнении Какова специфическая экономическая деятельность евреев в средние века и Новое время? Она заключается в предоставлении займов - от выдачи ссуд под залог до финансирования крупных держав, в определенном типе торговли, в значительной степени мелочной,
производимой в разъездах и специфически сельской
«торговли продуктами внутреннего производства», частично в
оптовой торговле и, прежде всего, в торговле ценными бумагами (то и другое в форме биржевых сделок), в обмене валюты и в обычно связанном с этим переводом денег по безналичному расчету, в финансировании войн и очень часто колониальных предприятий, во взятии на откуп налогов (конечно, кроме запрещенных, как налога римлянам), в кредитных и банковских операциях и эмиссионных финансированиях различного рода. Из всего этого современному западному капитализму (в отличие от античности, средних веков и древних государств Восточной Азии) свойственны лишь некоторые - правда, очень важные - формы деятельности, как правовой, так и хозяйственной. В правовом отношении - это операции с

261

ценными бумагами и типы капиталистических ассоциаций,
однако они созданы не евреями. Если евреи и ввели их на
Западе в их специфической форме, то возникли эти формы
деятельности на Востоке (вероятно, в Вавилоне), перешли в
эллинистические государства и Византию и только потом были
восприняты евреями, впрочем, и арабами. В некоторой своей
части эти институты - создания западного средневековья,
даже с чисто германским оттенком Подробное доказательство этого завело бы нас слишком далеко. В своем экономическом аспекте биржа, например в качестве «рынка купцов», создана не евреями, а христианскими купцами, особые типы адаптации средневековых правовых норм к целям рациональных предприятий - например, коммандитные товарищества, различные привилегированные компании, наконец, акционерные компании - возникли без участия евреев, хотя в дальнейшем они играли большую роль во всех видах этой деятельности. И, наконец, специфические для Нового времени
принципы предоставления государственного и частного кредита возникли на почве средневековых городов, а затем их
средневековая правовая форма была экономически приспособлена к потребностям современных государств и кредитных учреждений. И главное в большом перечне хозяйственной деятельности евреев отсутствует, если не полностью, то в значительной степени, один важный ее вид, особенно характерный для современного капитализма, - организация труда на предприятиях, таких, как домашняя промышленность, мануфактура, фабрика Как же объяснить тот факт, что при наличии пролетарских масс в гетто, во времена, когда можно было (за соответствующее вознаграждение) получить от князя патенты и привилегии на любое промышленное предприятие и когда существовали области индустриальной деятельности, свободной от цехов, как объяснить, что при таких возможностях ни одному благочестивому еврею не пришла в голову мысль создать в гетто с помощью благочестивых еврейских рабочих предприятия такого типа, как создавали столь многие благочестивые пуритане с помощью христианских рабочих и ремесленников? А также то, что вплоть до порога новейшего времени при наличии нуждающихся еврейских ремесленников не возникла специфически современная, т.е. индустриальная,
буржуазия, которая применяла бы труд этих ремесленников в
домашней промышленности? Такие формы использования
капитала, как поставки государству, откуп налогов, финансирование войн, колониальных захватов и особенно плантаций, посредническая торговля, ростовщичество, существовали в течение тысячелетий почти во всем мире Именно в этой деятельности, обычной почти для всех времен и народов, в частности для древней истории, участвовали и евреи в созданных

262

не ими, а возникших в средневековых городах специфически
современных формах права и предпринимательства. Напротив, в специфически новой, характерной для современного капитализма области - в рациональной организации труда, в первую очередь промышленного, в индустриальном «предприятии» - они (относительно) почти полностью отсутствуют. Евреи также в достаточной степени разделяют тот хозяйственный этос, который изначально типичен и остается таковым для всех, кто занят в торговле, для купцов, античных, восточно-азиатских, индийских, средневековых, занятых мелкой торговлей или предоставляющих крупный кредит, всем им свойственны воля и умение беспощадно использовать любой шанс на успех «ради прибыли заплыти в ад, даже если при этом будут спалены паруса». Однако именно это свойство отнюдь не является характерной чертой современного капитализма по сравнению с другими капиталистическими эпохами. Ни специфически новое в современной хозяйственной системе, ни специфически новое в современном хозяйственном этосе не являются специфически еврейскими. Наиболее глубокие принципиальные причины этого коренятся в особом характере евреев в качестве народа- пария, в их религии. Прежде всего следует иметь в виду чисто внешние трудности связанные с участием евреев в организации промышленного труда, их юридически и фактически трудное положение, которое позволяло им заниматься торговлей, прежде всего денежными операциями, но не рациональной промышленной деятельностью с постоянным капиталом. К этому присоединяется внутренняя этическая ситуация Евреи в качестве народа- пария сохраняли двойную роль, изначально действующую в хозяйственных операциях любого сообщества То, что решительно осуждается по отношению к «брату», допускается по отношению к чужому. В кругу собратьев иудейская этика, без сомнения, носит традиционалистский характер и исходит из необходимости «прокормления», даже если раввины шли в этом вопросе на известные уступки, на что справедливо указывает Зомбарт343, применительно к деловой деятельности среди братьев по вере, эти уступки были признанием недостаточной стойкости, и те, кто ими пользовался, оставались вне высших требований
деловой этики евреев и не «подтверждали» свою значимость.
Что же касается поведения в делах с чужими, то оно считалось
этически индифферентным Такова вообще первоначальная деловая этика всех народов мира, а то, что у евреев она сохранялась длительно, вполне естественно, поскольку уже в древности чужой почти всегда был для них «врагом». Все хорошо известные призывы раввинов блюсти принципы верности и веры именно в отношениях с чужими ничего не могли изменить в прочно воспринятом предписании закона, запрещающего

263

взимать проценты с иудеев и разрешающего это по отношению к чужим, и в том, что (как также справедливо указывает Зомбарт) предписанная степень законности (при использовании ошибок другой стороны) по отношению к чужому, т.е. врагу, была ниже. Не требуется никаких доказательств (ибо обратное было бы просто непонятно), что на сложившееся, как мы видели, в результате обетовании Яхве положение пария и связанное с этим презрение со стороны чужих народ не мог реагировать иначе, чем следуя двойной морали в делах с братьями по вере - одной, в делах с чужими – другой.
Сравнение положения католиков, евреев и пуритан в
хозяйственной сфере можно суммировать следующим образом верующий католик постоянно оказывается в своих деловых
предприятиях в сфере или на границе того поведения, которое
либо нарушает папские постановления и может быть просто игнорировано при исповеди согласно принципу «rebus sic
stantibus»344, либо дозволено неустойчивой (пробабилистской)
моралью, такое поведение оставалось отчасти просто сомнительным, отчасти во всяком случае не полностью угодным Богу. Благочестивый еврей вынужден был совершать то, что среди евреев либо прямо противоречило закону, либо по традиции считалось сомнительным, либо допускалось только в силу поверхностной интерпретации и только по отношению к чужим, при этом такое поведение никогда не рассматривалось как положительная этическая ценность. Оно могло считаться только соответствующим среднему уровню зла в обществе и формально не противоречащим закону, поэтому дозволенным Богом и нравственно безразличным. Если Бог наградил подобные действия успехом, это могло быть, конечно, знаком, что человек не совершил в данной области ничего запретного и в других областях следовал божественным заповедям, однако подтвердить свою экономическую значимость посредством специфически современной предпринимательской деятельности в области экономики было ему нелегко. Именно это вполне удавалось благочестивому пуританину. Не прибегая к поверхностной интерпретации или двойной морали, не совершая ничего этически индифферентного и по существу этикой запрещенного, но, напротив, именно действуя с самой чистой совестью в соответствии с правовыми установлениями и деловыми соображениями, пуританин объективировал рациональную методику всего своего образа жизни в «предприятии» и тем самым легитимировал свое поведение перед своей совестью и в кругу своей общины, причем в той степени и в зависимости от того, насколько была прочна абсолютная, не относительная, твердость его позиции. Ни один благочестивый пуританин не стал бы - и в этом все дело - считать угодным Богу доход, полученный посредством ростовщичества,

264

использования ошибки партнера, посредством спекуляции,
участия в политических или колониальных грабежах.
Твердая цена, деловое презрение к жажде наживы,
безусловно законное по отношению ко всем ведение дел -качества, которыми квакеры и баптисты объясняли то, что
именно безбожники покупали у них, а не у своих, отдавали им
деньги на хранение и для коммандитных операций и обогащали их, именно эти качества делали их угодными Богу Право евреев по отношению к чужим, несмотря на все оговорки, допускало те убеждения, которые пуританин отвергал как жадность и торгашеский дух, у благочестивого еврея они могли сочетаться со строжайшей справедливостью, с исполнением закона, со всей глубиной религиозности, с любовью и готовностью к жертвам на благо членам своей семьи и общины, с состраданием и милосердием ко всем Божьим созданиям Иудейское благочестие никогда - именно в жизненной практике - не рассматривало сферу дозволенного по отношению к чужому как такую, в которой проявляется подлинное повиновение заповедям Бога. И никогда благочестивый еврей не оценивал свою внутреннюю этику в соответствии с тем, что он считал дозволенным в делах Подобно тому как для последователя конфуцианства идеалом является джентльмен, всесторонне этически и литературно образованный, сведущий в церемониях и продолжающий на протяжении всей своей жизни изучать классиков, для еврея идеалом служит «интеллектуал», знающий казуистику законов, книжник, который на доходы от своего дела (очень часто передаваемого жене) все глубже проникает в смысл Священного Писания и комментариев.
Именно против этого интеллектуалистического книжного характера позднего иудаизма восстал Иисус. Не приписываемые ему «пролетарские» инстинкты, а характер веры и степень следования закону мелкого горожанина и сельского ремесленника (в отличие от виртуозов в знании закона) противополагались религиозности сложившихся на почве полиса Иерусалима слоев, представители которых говорили совершенно так же, как мог сказать житель большого города античности «Из Назарета может ли быть что доброе?» Выполнение и знание закона Иисусом держится на уровне, обычном для трудящегося человека, который и в субботу вытащит свою овцу, если она упадет в яму345 Обязательное же для подлинного благочестия знание иудейского закона намного превосходит - не только количественно, но и качественно - знание Библии пуританами, что объясняется уже обучением закону в детском возрасте, следование иудеев закону можно сравнить только с выполнением ритуальных правил индийцами и персами с той разницей, что здесь наряду с чисто ритуальными

265

и табуистическими нормами в значительно большем количестве содержатся и нравственные заповеди.
В экономическом отношении иудеи шли по линии наименьшего сопротивления, поскольку это не противоречило
существующим нормам; на практике это означало, что известное всем слоям и нациям, лишь различно действующее
«стремление к наживе» находило свое выражение в торговле
с чужими, т. е. с «врагами». Благочестивый иудей уже времени пророка Осии, а тем более после вавилонского пленения - горожанин346. Из этого исходит содержание закона. Поскольку
резать скот было необходимо по особому ритуальному обряду, ортодоксальный иудей жил не обособленно, а в общине
(это и теперь отличает ортодоксальных евреев от тех, кто реформировал требования закона, например, в Америке). Субботний год (в его теперешней формулировке, безусловно, создание городских книжников периода после вавилонского пленения) делал невозможным ведение рационального интенсивного сельского хозяйства; еще теперь немецкие раввины пытались добиться его отмены для сионистских поселений Палестины, которые в противном случае были бы обречены на неудачу, а в эпоху фарисеев «сельский житель» был иудеем второго сорта, который не соблюдает и не может соблюдать закон полностью. Закон запрещал участие в цеховых трапезах, вообще любое принятие пищи с не евреями, тогда как в античности и в средние века совместные трапезы были непременной основой укоренения в общественной среде. Напротив, закон одобрял тенденцию, общую для народов Востока (вероятно, связанную вначале с обычаем приданого, ввиду отсутствия у дочерей права наследования), - вступая в брак, одновременно заняться мелкой торговлей (отчасти это сохранилось до сих пор в виде слабого «классового сознания» еврейских продавцов). Во всех остальных своих действиях набожный еврей, подобно набожному индийцу, должен был каждый свой шаг подчинять требованию закона. Подлинное изучение закона легче всего сочеталось, как правильно отметил Голльман, с не требующим большой затраты времени занятием ростовщичеством. Результатом воздействия закона и интеллектуалистического его изучения явилась методичность жизни евреев и их «рационализм». «Да не изменит человек никогда обычаев», - гласит Талмуд. Только в экономическом общении с чужими в традиции осталась область этически (относительно) индифферентного. Больше нигде. Все значимое перед лицом Бога определяется традицией и казуистикой, а не рациональным действием, преследующим определенную цель, проистекающим из «естественного права», лишенным предпосылок и ориентированным на собственное методическое поведение. «Рационализирующее» действие страха перед законом очень

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: