Змеиное просветление

История эта произошла не за один раз. Только не надо упрекать меня в мистике. Прежде всего, барон Мюнхгаузен никогда не врет; а потом уже все остальное.

Пролог — первая мистерия в Вороне. Много лет назад, от записи этого текста все четыре. На группу «Пробуждение спящей красавицы» приезжают четыре женщины. Одна из них старше всех; очень интеллектуальна; вообще психоаналитик. При каждом удобном случае она стремится показать, что к местным грубым нравам отношения не имеет. Со мной она явно воюет. С удовольствием участвует в «бунте», который закатывают девицы, разгулявшиеся на «русалочьих» процессах у моря. Единственный мало-мальски приличный рабочий процесс (написание и прочтение своего «завещания») она делает только в предпоследний вечер, когда ясно, что я очень сомневаюсь, давать ли ей грибы. Всё же грибы она получает вместе со всеми, но ничего особенного с ней при этом не происходит (и грибы не очень сильные, и она сверх-критична). После мистерии она остается пожить в одном из моих домиков еще на несколько дней: поездить на море, вообще хорошо в Крыму. Я, наивный и стеснительный балбес, всё не спрашиваю у нее про деньги за уже прошедший семинар. И вдруг она таки исчезает, уезжает в пять утра, так и не заплатив. В последний вечер перед этим она щеголяет в темно-зеленом переливчатом платье, и все, кто на нее смотрят, говорят: «Ну, змея!» С этой кличкой она и осталась. Змея не только не заплатила, но потом даже написала мне письмо, что она это сделала не просто так — а во имя своей правоты! Эту логику мне уже трудно было понять; понял я только, что деньги надо собирать в начале. Или даже так: деньги надо БРРРАТЬ!

Казалось бы, ну и хрен с ним. Мне-то да, а вот Ворону нет. И два года спустя в то же самое время года — аккурат первые числа июня — собираю я мистерию «Жизнь в теле». И собираются на нее. четыре женщины. И смутно мне кажется, что это то же самое собрание — то есть формально люди другие, а по сути — те же. Ну, и одна из них мне однозначно напоминает Змею.

Про себя я так и стал ее называть. На поверхности ее звали, скажем, Нелей. Деньги я тогда уже брал добровольные, но собрал их сразу, ввиду контингента повышенного риска. Группа пошла. Неля тоже была старше всех прочих, тоже умна по-интеллигентски, тоже язвительна. Впрочем, работала получше той «первой» (вообще эта вторая группа была не в пример лучше и сильнее). Было у меня от Нели странное чувство: что она как будто отравляет, портит пространство вокруг себя.

Вот самый яркий пример — уж извините, несколько неконвенциональный. В один день мы в одиночку разошлись по горам, чтобы кое-что понять про себя (для Нели, понятно, это было очень трудным упражнением). И пошел я сам на то место, где год назад моя жена сказала мне о своей беременности. Выхожу я на полянку, где не был ровно год — и что же я вижу? А вижу я, как на лошадиных какашках по всей поляне растут псилоцибы — те самые священные грибы. И выглядит эта поляна в аккурат как высокогорье в штате Веракруз в Мексике, где собрал я когда- то этих грибов столько, сколько мог унести; и сами грибы очень похожи на мексиканские. Вмиг я понимаю, что это мне подарок на день рождения (который был послезавтра), такой вот привет от Ворона. (Это был первая и пока последняя встреча с этими грибами в Крыму). И на следующий день я веду уже всю группу в горы на сбор грибов. Никто из них никогда этих грибов не видел, но я показываю, и мы все начинаем их видеть и собирать, бродя по огромной поляне, плоскогорью. Мне очень хорошо. Каждый идет отдельно, и каждый собирает грибы. Кроме меня. Потому что (или совсем не «потому что», а «просто так») в какой-то момент ко мне подошла Неля, о чем-то неважном спросила и отошла — и с этого момента я не нашел ни одного грибочка. Хотя до этого собрал чуть не пол-ведра. И все остальные продолжали их находить, идя чуть ли не по моим следам.

За такое не станешь ругаться, но и не чувствовать определенной злости я не мог.

Важных для Нели момента на группе было еще два-три. На первой медитации она упала в траву и долго лежала, глядя в траву «изнутри». Потом, на прогулках, она все время собирала травы. Хотя в комнате у нее была кровать, она перебралась спать на пол. После хождения в одиночку по горам у нее болела голова, и мы пытались работать с этой болью, которую она представляла как длинное извивающееся существо, вползающее в голову. Постепенно родился образ спрута с извивающимися щупальцами, которому мало одной жертвы, который хочет проникнуть в головы окружающих. Кого? — да в мою в первую очередь. «Давай, — уговариваю я ее, — сделай со мной то, что ты делаешь с собой, внедри в меня свою головную боль». Она начинает со страшной силой отнекиваться (а боль усиливается). «Не могу причинять другим людям боль», — с пафосом заявляет она. А ведь чую я, что злости в этом персонаже хоть отбавляй, что не из сердца она говорит, а лозунг такой вот гуманистический затвердила. И так и эдак — «Ты хоть поиграй» — «Не могу». Поуговаривал я ее, что свою злость и агрессию надо бы поучиться сознательно выражать к окружающим, а то возникает перегрузка ядом; но она была непреклонна, и на этом сцена закончилась. Пошла дама пить таблетку.

И вот еще что было: она попросила меня сделать что-нибудь из декоративной тыквы — я много их тогда выращивал, и они сушились в комнате, где мы занимались. Я вырезал такую типа сахарницу, и дал ей — но не в подарок, как она ожидала (и как я в норме бы и сделал), а попросил 50 рублей. Цифра 50 взялась я тоже понимал откуда: 50 долларов осталась должна мне прошлая «змейка». Она взяла тыкву, а я получил деньги и в довесок красноречивый взгляд.

И вот наконец мы съели собранные грибы. Началась «центральная» ночь. Неля лежала на матрасе в углу, почти не двигаясь, отвернувшись лицом к стенке, молча. Два, три, четыре часа. Уже в комнате, где вначале стояла тишина, люди стали потихоньку разговаривать (в норме она влипала в любой разговор о чем угодно), уже кто-то окликал ее пару раз, но она была погружена в свои видения.

И внезапно — раз! — она хлопнула рукой по матрасу (взвилась пыль) и вскрикнула: «Блядь, я — змея!».

Эта картинка просветления так и стоит у меня перед глазами. Как Неля потом рассказывала, она всё время видела траву, но не сверху, а как бы изнутри, и никак не могла понять, к чему это, пока всё одним махом не стало на свои места.

Ее поведение изменилось на глазах: она стала вести себя как-то очевидно спокойно и достойно. Все встало на свои места. Никакой кровожадности при этом, кстати, не обнаружилось. А вот явная горделивая уверенность, вереница самоосознаваний — да. «Теперь я понимаю, что я могу жалить, но совершенно не обязательно делать это всё время», — так сказала она на завершении группы.

Через три месяца я получил от Нели письмо, в котором говорилось:

«Жизнь у меня перевернулась вверх дном — изменилось все! Но не то чтоб это быгло слишком заметно снаружи — я делаю все то же самое, но с совершенно другим отношением…

Во-1, я порвала с лучшей подругой — мыг считались таковыши больше 10лет. Я не собиралась этого делать — все произошло внезапно и спонтанно, но совершенно закономерно. "Лучшая подруга" — это человек, которого ты1 делаешь зеркалом для себя, и при этом трудишься над тем, чтобыг в нем отражалось то, что ты1 хочешь видеть. Т. е. это человек, перед которыгм неустанно разыггрыгвается спектакль, в котором главную роль играет "образ себя". Как только я стала змеей, "образы меня" стали соскакивать с меня словно шелуха, и лучшей подруге не стало места в моей жизни. Я тебе пишу, разумеется, выводы, которые получились в результате многодневныгх размыгшлений. А вначале мне быгло страшно, как будто я падаю с горыг. Быгло чувство, что все вокруг рушится. Во-2, на след. день по приезде я начала делать ремонт в своей комнате. Я ничего такого не планировала — просто, проснувшись, я поняла, что больше ТАК жить не буду. И оборвала шторыг и обои. Ремонт — это для меня деяние более чем символическое. Я НИ РАЗУ не делала ремонт в квартире, потому что ни одну квартиру не могла назвать своей. По массе причин, в данном случае потому, что большая часть ее принадлежит матери, а она меня этим шантажирует. Короче, тут все сложно, и квартиру эту я ненавидела от всей души. И жила в ней, ничего не меняя — терпела, что все вокруг угнетающе НЕ МОЕ. И тут мне стало на все наплевать — на все козни матери, на все практические соображения (типа: зачем вкладыгвать деньги в чужое и т. п.). Мне важно, какой цветовой фон вокруг меня, мне важно жить в том символическом пространстве, которое я сама создам. И все. Остальное не имеет значения. Самое смешное, что мать не смеет со мной спорить и шантажировать меня скандалами, как она это раньше делала. Наверно, она чувствует, что я — змея. Хотя я ни сказала ни слова, и никаких специальныгх демонстраций не предпринимала. Я просто и спокойно объявила, что ее сервант больше в моей комнате стоять не будет. Честно говоря, я ждала вспышки — но нет, она сразу начала обсуждать, куда его поставить и т. п. В-3, я много думаю о том, что такое Змея. Вернее, не столько думаю, сколько медитирую, чтобы научиться быть змеей. Змея — это центр всего, в буддийском смысле, если ты понимаешь. Она связана с нирваной. В ней — отрешенность, понимание и спонтанность. В ней исчезают все амбиции. Мне даже страшно становится, с какой неумолимой педантичностью она распорядилась всем хламом, которыгй у меня в голове накопился…

Я вряд ли смогу как следует все описать. Есть некое состояние, медитативное, когда я — змея. Иногда попасть в него легко, иногда трудно. Но я знаю теперь, где его искать, понимаешь? И если все начинает кружиться, и я начинаю спешить, и страшиться, что я не успею, что я сделаю не так — я говорю себе "стоп!" и стараюсь попасть в это состояние. И тогда все становится на свои места. Как правило, спешить некуда, а пугаться, что ничего не получится, заставляют амбициозныге "образыг себя". Все, кроме Змеи — кажимость, иллюзия. Интересно, что я стала лучше видеть людей. И больше ими интересоваться. И здесь я пока остановилась, Митя. У меня странное состояние сейчас: я делаю то, что никак не могла доделать — диссертацию, она у меня "гвоздь в ботинке", делаю и многое другое, но у меня нет амбиции. Т. е. я хочу сказать, что не знаю, ХОЧУ ли я делать то, что делаю. Понимаешь, я могла точно ответить на вопрос, ЗАЧЕМ мне это делать, но не могла ничего толком закончить. Масса энергии уходила, кстати говоря, на поддержание образов. Когда она освободилась, я столько всего стала успевать! За лето я не только сделала ремонт, но и еще написала кучу лекций, покрасила дачу и нарисовала на стене ЗМЕЮ, как и хотела…

Так вот, я работаю больше и все дается легко и делается быстро, но отсутствие амбиции меня смущает. Словно выгнута сердцевина и пустота ничем не заполнена. С другой стороныг, я обрела источник покоя и легкости; мне нравится быгть обыгкновенной; жизнь течет сквозь меня как сквозь решето. Ничего не нужно. Иначе: все, что нужно, приходит само. И не зная, хочу ли я это все делать, я совершенно точно уверена в том, что все идет правильно и как надо.

И еще чуть-чуть о спонтанности. Я не могла действовать спонтанно, потому что портила себе удовольствие самопопреками: как же так, ведь я же решила делать это, а делаю вот то! Я словно бы разрывалась между двумя центрами притяжения. Теперь я ничего не планирую. Вместе с ежедневниками выгбросила все дневники, т. к. те и другие — это средства укрепления «образа себя» и амбиции. Я с такой легкостью меняю свои планы, что просто тащусь от этого! Я делаю только то, что хочу — по максимуму. Или, иначе говоря: то, что хочу в данныгй момент. И если у меня нет желания сосредоточиться над дисером, то я бросаю все без сожалений. Я так раньше не могла, Митя! И чувствую себя плыгвущей в правильном направлении. Понимаешь: я словно быг и не гребу, а плыгву куда надо. Собственно говоря, так и должно быгть, если слушаешь Руныг и внутреннюю интуицию. В моем случае — Змею.»

Я записывал эту историю, глядя на очень причудливо изогнутую ветвь, которую она притащила в комнату накануне той ночи, да так и оставила.

* * *

Мне всегда нравилась эта история. Симпатичных людей, переполненных агрессией, попадается много, но редко что получается с этим сделать. (Помню, как- то на одной мистерии в Вороне была москвичка, которая просто бросалась на окружающих, и я ей предложил: «Сходи, голубушка, лучше на двор, возьми топор, да дрова поруби. Как разрядишься, так и возвращайся». Она пришла где-то через полчаса, счастливая, раскрасневшаяся, и сказала, буквально, вот что: «Когда я рубила правой рукой, я представляла, что рублю мужчин. Когда рубила левой, представляла, что рублю женщин. И я одинаково хорошо рублю обеими руками!»)

Мне нравится, что Неля не «бросила» свое «открытие», а дала ему жизнь. За несколько прошедших лет она очень серьезно проработала образ Змеи. Можно сказать, что она «выжала» из него что смогла — а потом произошло вот что. через несколько лет она стала понимать, что использует свою Змею, как и прочие «эзотерические» увлечения, «против жизни». Что с их помощью он борется с семьей, работой и прочей «объективной данностью». Ее письмо про это есть в комментариях к истории про «Мрачную хиппи». Кончается это письмо так:

«Так вот, не писала я тебе, потому что не знала, как совместить представления о змее как о благом тотеме и как о ворованной черной энергии. Тебе так нравится этот случай — но ведь это действительно было просветление и осознание! — а я уничтожила вышивку, которую делала два года и в которую вложила все, что связано было со Змеей, Вороном, Локи и Рунами. Я ее безжалостно сожгла и почувствовала облегчение. Потому что она заключила в себе попытку продолжать спать, несмотря ни на что. Посылаю тебе фотографию — мощная была вещь — сгорела в печке.»

* * *

Вот это очень хорошая иллюстрация отношений с животными силы. Их совершенно не надо обожествлять. Они — твои союзники, и этим подчеркивается относительный характер вашей связи. Какое-то время вам по пути, чем-то ценным вы можете друг с другом поделиться. Но если «животное» начинает идти совсем не в ту сторону, в которую идет «человек», можно — и нужно — вспомнить, кто здесь «главный».

А использовать «тонкие» энергии «против грубых» — вообще очень распространенная ошибка. Вспомните историю про мальчика Рому. Человека задолбала школа-работа-семья, и он «уходит» в эзотерику, тайком используя ее энергетику для борьбы с обрыдлой действительностью. Но поскольку он борется сам с собой (одновременно сам же творя и поддерживая эти «работа-семья»), то результат выходит, мягко говоря, плачевный. На этом куча «эзотериков» лбы расшибают, между прочим — на неуважении к простой реальности. Они ее потребляют, но не уважают. У них, типа, есть любовница покруче. «Любовнице» (тонким энергиям) это все равно, а «жена» обижается, и все идет наперекосяк, а перекошенных уже и любовницы не очень жалуют.

Доктор советует: будьте с реальностью в браке, а с духами в любви.

Дзэн просит добавить: и знайте, что это одно и то же. Даже если вы этого пока не понимаете. Просто знайте.

* * *

С годами, набравшись опыта, я стал относиться к животным силы как китайцы к духам предков — пусть будет! Когда на семейные алтари китайцы ставят таблички с именами Конфуция или Лао-Цзы (а в последнее время, скажем, Мао Цзэ Дуна), как будто это их кровные предки, они следуют простой «первобытной» логике — сильных духов лучше иметь «на своей стороне».

Идешь один в волшебный лес? Хорошо. С тобой вместе (или внутри тебя) идет дух змеи, оленя, волка? Замечательно! У тебя есть два или три «союзника»? Чудесно! С такой компанией и безопаснее и веселее.

Но каждого из них надо принять, приручить, кормить.

Ставишь Конфуция на алтарь? — читай его труды и старайся им следовать.

Следуешь за Вороном? — не гнушайся падалью.

С тобою Лев, Волк, Ягуар? — не бойся крови, ни своей, ни чужой. Проливай ее спокойно. Им сам Бог велел так делать.

Как шаман, я кажусь себе иногда растением с мочковатой корневой системой. Понимаете? — ну, много корней в разных сторонах. В том числе, конечно, союзники.

У меня милых-то много,

По секрету доложу:

Ваня, Миша, Коля, Гриша.

Коренного не скажу!

Змеи, обезьяны, вороны, рыбки-клоуны. Может быть, у приходящих поколений вместо них будут роботы (хотя вряд ли).

На самом деле, самый страшный зверь — это Будущее. Вот кто жрет больше всех! А вы, как говорится, не встречали таких, у кого Будущее в тотемных зверях, кто туда молится, туда жертвует, и оттуда питается? Вот! Вот это Зверь!

Что я хочу сказать. Конечно, «эгрегором», подпитывающим (и высасывающим) человека может быть не только «зверь». Я на полжизни мог бы заморочиться своей принадлежностью к евреям или русским, например (я половинка). Есть и прочие сущности, от религий до стилей музыки.

Но в своей книге о «примитивных», «первобытных» сущностях я пишу о животных, следуя как своему опыту, так и простой языческой традиции. Животные как образы для самоопределения и духовные проводники хороши. Почему?

Они природны и очень древни. Им миллионы лет. Нашим связям с ними лет сотни тысяч (мы, скорее всего, моложе).

Они достаточно просты для понимания (в отличие от Шивы, еврейства и прочей «более развитой» символики). Когда занимаешься гипнозом, часто сталкиваешься с тем, что «подсознание» «не понимает» сложных слов. «Расслабить тело» понимает, а «почувствовать релаксацию» нет; «поднять руку» да, а «сконцентрировать мысленную энергию» нет. Там простые ребята сидят, в подсознании, подобные младенцам и Лао Цзы. Логика животного им понятна, а логика Св. Августина — гораздо менее. Развитый интеллект мало что меняет в этой картине: он, как правило, развивается как бы «сверху», но не «внутри».

Они земные. Они, как правило, ничего не хотят «в космосе» и «вообще». И, в часности, поэтому

Их энергия хорошо сконцентрирована и почти всегда готова к использованию.

Они не моральны (при том, что бывают добрыми, любящими, самоотверженными и т. п.); поэтому — не невротичны. Животным быть просто и легко (а попробуйте так быть евреем!)

Животные редко едят досыта и почти никогда не живут в роскоши. Поэтому они естественно скромны и готовы (по-честному) довольствоваться тем, что есть.

Пора заканчивать «проповедь о птичках». Короче. Двуногие! Будьте (иногда) как четвероногие! (а также летающие и плывущие)! Вас от них отделяет в основном гордыня. Аминь. Р-р-р-р! У-у-у-у-у! Мяу-мяу!

Род

Я принадлежу своему Роду.

Если вдуматься в эту фразу, хорошенько вдуматься, то откроется один из самых древних, сильных и вездесущих мифов человечества. Я — принадлежу — своему — Роду. Я — почка, листик, цветочек на огромном дереве, и все это дерево пронизано соком любви, принятия, близости.

Из Рода я выхожу, и в него я впадаю.

В Роде мое «я» занимает очень понятное место: я один из многих, очень многих, я — то же самое, из того же материала, что и бесчисленные поколения в обе стороны. Мое «я» этому принадлежит, то есть оно всегда слабее энергетически, и в случае конфликта скорее всего проиграет.

Род транслирует «снизу вверх» определенную (для многих людей очень сильную) энергию и определенную волю.

С «первобытной» и «шаманской» точки зрения, Род — это самая прямая связь с самыми благосклонными ко мне духами. Это — «самые мои» в нематериальном мире. Это — «те, кто у меня за спиной». Они будут помогать мне «нипочему», как ребенку, как бусинке, вплетенной в единую фенечку.

Таков закон: старшие помогают младшим, а младшие слушаются старших.

Кладенец

Когда мы съели грибы и разлеглись по комнате, то первое, что я увидел, была древняя Русь в прекрасных, былинных образах. Витязи скакали на конях, красны девицы заплетали косы, колосились бескрайние поля ржи, и все такое. Это было очень красиво, и я восторженно задышал, углубляясь в видение. Тетива луков, красные углы изб, заиндивевшие бороды, ярь, навь, Русь — полностью захватили мое внимание.

Нас было шестеро в комнате, три женщины, три мужчины. Гена был единственным, кого я пригласил сам, все остальные собирались по давно намеченному плану. Проблематика, с которой он пришел на последнюю группу, мне показалась слишком глубокой, чтобы справиться с ней обычной психотерапевтической работой. Вся эта история произошла не за один раз, который я опишу в этом рассказе: до него было полтора года общения, три группы, а после еще время проработки. Через пару недель после этого трипа Гена сам записал, что происходило с ним на последней группе и что произошло ночью — коротко, но вполне точно. Я вставляю сюда его тексты.

«Мой вопрос был таков:

Я собираю болезни своих предков. Моя мама умерла от оторвавшегося тромба в 40лет. В 24 года я чуть не умер от этой же бедыг, в той же больнице, этажом выгше. Меня спасла экстренная хирургия. У моего папыг около 26 лет случилось прободение язвыг желудка. У меня язву выгявили в 13, и она принесла мне массу неприятных впечатлений. Моя бабушка по папиной линии долгие годы страдала от болезни ног, какой-то страшныгй варикоз или че-то типа того. Там действительно все было плохо, она много лет никуда не выходила за пределы двора, всегда была в бинтах. После операции, во время которой меня спасали от тромба, мне удалили вену и теперь у меня такая же беда на одной ноге. Заболеванием этим с ногами страдали все бабушкиныг сестрыг, их дети, моему папе тоже уже страшно смотреть на ноги, а его двоюродному брату не так давно вообще удалили ногу. «Оттяпали», как говорит папа. Все эти люди, которыгхя перечислил, быгли самыгми любимыгми в моей жизни. Мама, бабушка…

Мой любимыгй дедушка, мамин папа скончался в возрасте 63 от инфаркта. От третьего. Что такое боль в сердце, мне известно лет с 20.

Вся эта канитель мне не очень нравится.»

Что интересно, мне тоже — не очень. Я всегда чувствовал в Гене какое-то несоответствие — в том числе между всеми этими жуткими болячками и явным здоровьем, которое же тоже хорошо видно со стороны. Первый раз он попал ко мне на группу месяца через полтора после того, как чуть не умер в больнице, и я всегда имел в виду, что этот веселый и яркий товарищ — вполне реальный кандидат на раннюю смерть. По не очень понятным мне причинам.

Поучаствовать в вытаскивании его в этот мир — казалось мне делом правильным и достойным.

Ага, вот, что, собственно, было на группе — которая кончилась за два дня до грибной нашей ночи.

«Это быгло воскресенье, предпоследний день семинара.

Все участники уже быгли в теме и работа шла довольно бодро. Когда я выглез со своим вопросом про родственников, уже не новыгм для ведущего семинара, народ довольно активно включился. Сделали вроде психодраму: я выгбрал из круга людей, которых назначил бабушкой, мамой, папой и дедушкой. Папу поставил между мамой и бабушкой, потому что по жизни он так и стоял между ними. Бабушка не любила маму, мама не любила бабушку, но обе они любили папу. Замес старыгй как мир. Дедушку поставил чуть сзади, ему на эти раскладыг похер всегда быгло. Также выгбрал человека на свою роль, Заместителя.

Уважаемыге предки! Зачем я беру себе ваши болезни? Это ваша воля или моя?

Обращаясь ко всем четверым по очереди, я получал ответы: разные, но с одинаковым смыслом: недуги я беру на себя сам, чтобы таким странным образом показать любовь и причастность к ним.

После психодрамыг все сели в круг и начали делиться впечатлениями. Из общего ряда выбился «папа», который говорил, что испытывал чувство гордости, что его сыгн так поступил. Папа-па-па-пам…»

Вот это и было все, что мы знали к началу грибной ночи. Я сказал Гене, чтобы он сконцентрировался на всей этой семейной проблематике и по возможности ничем больше ночью не занимался. Как и все мы, поначалу он тихо лежал у печного щитка (дело было в деревенском доме).

Грибы были сильные. Сильными были и наши намерения, которые мы долго готовили и наконец соединили этой ночью. В сущности, у каждого, как и у Гены, была своя тема, и каждый решал ее как мог.

Но Гена переплюнул всех — хотя бы только по внешним спецэффектам.

В какой-то момент он вдруг вскочил и разделся наголо. Я поднял голову и увидел, как он рванулся в другую комнату. По отблескам стало видно, что открылась печка. Раздался возглас девчонки, которая была в той комнате: «Эй, что ты делаешь?»

Геннадий кинул в печку свои брюки.

Дождавшись, пока они сгорят, он вошел в нашу комнату, причем с видом исключительно довольным и гордым. Мне казалось, что в руках он несет здоровенную палицу. Позже все мне сказали, что никакой палицы не было. Ну ладно, она внутренне там была.

Он (голый) встал посреди комнаты и объявил: «Я — новорожденный русский богатырь. Я только что родился!»

В принципе, ни у кого из нас не было возражений. Родился — и отлично.

Но самого богатыря распирало желание действовать.

Мне понравилось, что он сделал вслед за этим.

Он подошел к кровати, на которой лежал я, и сказал: «Очень хочется дать тебе по морде!»

Я приподнялся и вначале засомневался: может, правда сейчас врежет? Выглядел он внушительно. Параллельно мне стало очень смешно. Родился русский богатырь, и какие его первые действия? Он идет и находит еврея, чтобы дать ему по морде. Очень характерно.

Я ему показал на своего друга, который лежал и хохотал в другом конце комнаты. «Вон, — я сказал, — лежит здоровая морда, КМС по боксу. Ты же богатырь, так и дерись с тем, кто посильнее. Вперед!»

Но он не отходил от моей кровати.

Тогда еврей зашел с другой стороны, громко спросив своего друга: «Поможешь, если что?» Тот подтвердил. «Вот видишь, — сказал я новорожденному богатырю, — ты лучше не суйся. Поищи себе недругов на стороне. Своих бить не надо. А я тебе еще пригожусь».

Богатырь, кажется, задумался. И отошел.

* * *

До следующего Г ениного спецэффекта, кажется, прошло еще довольно много времени. Хотя время в грибном трипе — штука очень относительная. Я занимался кем-то другим, а Гена, кажется, вышел из дома на двор. Когда он пришел, он опять именно что вломился в комнату, возбужденный, тяжело дыша, плюхнулся на какую-то кровать и заявил: «Завтра иду менять паспорт!»

После того, как мы отхохотались, он повторил, совершенно не смутившись: «Я все понял! Я нашел свой род! Я — Кладенец!»

Вот что он записал пару недель спустя:

«… Тогда я решил найти свой род…

Сначала я обратился к роду своего деда по маминой линии. Дед мой быгл евреем, сосланныгм на Урал с Кубани. Род предстал мне в виде двух мужиков с явныгм хохлятским акцентом. Видно их не быгло, быгли слыгшныг только голоса. На вопрос, их ли я рода, они начали смеяться.

Посмотри на себя!! Какой же тыг наш? Да тыг выгродок!!! Мыг вон какие, а тыг какой? А с ногой у тебя что?..

Всячески оскорбляя и понося меня, украинские жиды смеялись, было видно, что я здорово их позабавил. Я почувствовал себя псом, которого выгнали из дома. Я начал огрыгзаться и лаять на них. Эта злость придала мне силы… Я ушел от них, пылая этой злобой и готовый их растерзать.

Далее моему внутреннему взору предстала небольшая, довольно светлая комната в деревенском доме. Посередине комнатыг стоял казак с шашкой и лихо отплясыгвал.

Стоял он спиной ко мне, танцевал и не поворачивался.

Это был род моего деда по линии отца. Про эту ветвь мне мало что известно. Мой дед, фамилию которого я ношу, умер в возрасте 28 лет, от какой- то странной болезни, моему отцу в то время был год. Его танец продолжался какое-то время, после чего медленно, продолжая танцевать, он стал разворачиваться. Из-под шапки этой фигуры на меня взирал череп. Красивая казачья форма, а вместо головыг — череп. Страшно не быгло, это быгла не страшная смерть, а такой светлыгй череп с пустыгми глазницами.

Что тут скажешь? Все понятно.

Следующим быглрод моей бабушки по папе.

Картина, которая предстала моему взору далее, была поистине ужасна. Представьте себе болотистую местность, ночь, точнее не ночь, а какое-то пограничное сумеречное состояние. Туман, и в этом болотистом тумане гектара два могильныгх крестов. И тихий такой, медленныгй, протяжныгй, спокойныгй колокольный звон на две очень печальных ноты. Могильный голос прозвучал в башке:

Тыг наш…. Тыг наш…. И нога твоя — наша.

Очень страшно и совершенно нет сил с этим бороться. Очень страшно, ужас охватил меня. Я нашел то, что искал. Вот он я кто. Погружаюсь в это состояние и понимаю, что выгйти из него уже не смогу.

В эту самую секунду моя подруга начала танцевать свой невероятный танец жизни. Я открыл глаза и смотрел на нее. Это продолжалось, должно быть, несколько минут. Она выделывала невероятные вещи, ее движения разрезали пространство, энергия выгрыгвалась из нее. Глядя на нее, я немного выгшел из могильного состояния и пошел поссать. Выгйдя на крыгльцо я увидел ночь, туман — и очертания могильныгх крестов из трипа стали реальныгми. Я стоял на крыгльце и в это время музыгка ветра, прицепленная к перекладине крыгльца шелохнулась и проиграла две печальных ноты.

Очень сильно болела нога.

Как только тыг ступишь на землю — тыг наш. И нога твоя наша. Мыг возьмем ее себе.

Я стоял на крыльце, понимая, что рано или поздно вынужден буду ступить на землю. На их землю.

Я не ваш!!!

Серьезно? А чей тыг? Тыг наш. И тыг знаешь это.

Я не ваш.

А чей ты? Если ты не наш, то ты знаешь чей ты. Отвечай немедленно.

Ответ пришел в ту же секунду, сам собой.

Я — Кладенец. Я КЛАДЕНЕЦ. Я не ваш. Хуй вам.

Я поссал с крыгльца и хромая вошел в дом.

В дом я вошел другим человеком. Кладенец. Род, которыгй я впустил в себя, начал буйствовать во мне.»

Буйствовал он знатно, хотя все-таки перешел на языковой способ — полночи травил небылицы. Так и сидел голый возле самовара и говорил как в сказках — сам себе удивляясь. Скажет и вытаращит глаза: вот оно как!

Про смену паспорта я тогда сам не очень понял, только уже на следующий день, поговорив с ним, я понял, в чем была идея и смысл.

«У Кладенца, у моего прадеда, быгли дочь и сыгн. Дочь — моя бабушка, ей только что исполнилось 80 лет, по паспорту 82)). На следующий день после трипа я позвонил ей и мы с ней долго разговаривали. Вся родня говорит, что она глухая и ничего не слыгшит. Меня она слыгшала отлично, все понимала, старушка в уме. Сыгн Кладенец сгинул в лагерях за вскрыгтую посыглку. По сути моя бабушка последняя под этой фамилией. Я так и не понял: я нашел этот род или он нашел меня, да по сути и не важно, мы нашли друг друга)).

Энергия этого рода очень прикольная. ХА! Прикольная. Она просто охренительная!

Довольно сложно описать, что со мной быгло на той даче. Я пережил второе рождение, и родился я в рубашке. В рубашке, которую мы когда-то покупали с моим другом, за которого я знаю, что когда-то, в прошлых воплощениях, он был мне братом. Я нашел мощныгй источник силыг или опять же, он нашел меня, тут не очень понятно. В любом случае, это для всех выгодная сделка. Род продолжается, я получил мощь рода.

Не очень понятно, что делать с фамилией. Там, в грибах, у меня быгло четкое знание, что нужно идти, бежать менять паспорт. В дневном рассудке эта процедура представляется сложной. Опять же жить не под своей фамилией… Короче, я думаю над этим пока что.

А так все прикольно, я нашел то, что искал, со всеми поговорил. Сейчас надо успеть найти могилу прадеда, где она — знает бабушка. Она мне когда-то показыгвала, но я, конечно, не помню.»

Что тут прибавить? Что он уехал в город в моих штанах, над чем еврей во мне потешался отменно. Что ночью он хотел голым сесть за руль чужой машины и ехать проведать свою бабушку (ту, которая Кладенец). Что к утру он писал на листах размашистым почерком (я подсовывал всем им бумагу с ручкой, чтобы записывали откровения и выводы): «Хочу бабу!» Что «баба» его (ну, на самом деле, девушка ангельского вида), которой там ночью не было, впала в ближайшем будущем вместе с ним в период горячей любви и отличного секса.

И что через где-то месяц он написал своей бабушке письмо, которого он послал мне копию.

«Здравствуй, бабушка!

Помнишь меня? Это внук твой, Генка.

Вот решил тебе написать письмо.

Когда мы, последний раз-то с тобой виделись? Давно.

Помнишь, я приезжал к вам каждое лето со Светкой-сестрой. Славныге быгли времена. Мне иногда кажется, что они быгли лучшими в моей жизни. Ну знаешь, беззаботность такая детская. Лес, деревня, ну все как надо.

А я бабу Полю больше любил, честно. Ну знаешь, вот есть у маленького человека две бабушки, одна у него любимая, а другая вроде бы тоже любимая, но как-то меньше. Зато у меня дедушка быгл любимыгй, помнишь, муж твой, дед Миша? Помнишь? Ну ладно.

А я тут недавно понял, что я из твоего рода. Вот тебе и любимая — не любимая. Я прямой потомок твоего отца, Кузьмыг. Помнишь, тыг мне про него рассказыгвала? Помнишь? Ну ладно.

Я, бабушка, фамилию хочу поменять. На твою девичью. На фамилию отца твоего, буду Кладенец. Правда, это не скоро еще. Не до того пока, но я по крайней мере это знаю.

Я к тебе, бабушка, приеду в январе, в первыгх числах. Раньше не получится, работыг много. У меня же сейчас фирма своя, я праздники всякие организую, а тут Новыгй Год как раз. А в январе приеду, хочу чтоб тыг мне могилу отца своего показала, прадеда моего. Это важно для меня. А вообще хорошо, что ты у меня есть, наверное, давно тебе этого никто не говорил.

А я сейчас с девушкой живу. Она очень красивая и любит меня, кажется. Мыг к тебе, быгть может, вместе в январе приедем. Ладно, пора мне идти, приеду в январе.»

Сестрица Аленушка

Я страшно невнимательный человек. Большую часть жизни я кручу свое внутреннее кино, а мир вокруг замечаю мало. Когда-то моя подружка, с которой мы жили вместе, купила себе новые шикарные сапоги выше колен, а мой родной брат поспорил с ней, что я этих сапог не замечу. Сроку поставили три дня, и мой братец спор выиграл, а я лишний раз поразился своей невнимательности.

Моя мама не раз говорила: «Я не понимаю, Митя, как ты можешь заниматься психологией. Ты же вообще не видишь людей вокруг себя».

Это так, да не так. Я не вижу, пока мне не очень интересно. А потом мне, как Вию, какая-то сила поднимает веки, и я начинаю видеть больше, чем положено. На время.

А вот история.

Была у меня однажды в Вороне сказочная группа. Началась она с того, что мы дали друг другу клички. Так героиню этой истории прозвали Аленушкой — учтите, не я прозвал, а всякие-разные люди, человек десять. За что? — ну, за длинные русые волосы, такое очень русское лицо. Сядет где-нибудь и сидит тихонечко, вроде будто задумавшись, как Аленушка над рекой.

Первую сказку, которую она сочинила на группе, никто особенно не понял. Как жил-был Иванушка у старой мамы. Как выпил он не из той лужицы и стал козленком. Как мама не пускала его из дома, чтоб никто не узнал. Как терла она его рожки уксусом, чтобы отпали, а они только пуще блестели. Как однажды оставила она его дома и ушла, а он отвязался и выбежал на улицу. Как убежал он куда глаза глядят от детворы, которая все норовила потрогать его рожки; как стадо настоящих коз его не приняло; и как делся он неведомо куда.

Довольно вялый был анализ — как обычно, когда в нем почти не участвует автор. Ну, то, что она изобразила себя мужчиной — все заметили. «Не очень чувствуешь себя женщиной?» — она пожала плечами. Я тоже сомневался: такая красотка. Отношения с мамой? Что-то говорили про это. Мама всех в семье замучила своей святостью — это я запомнил. Чувство одиночества и «непринадлежности» — тоже было.

Еще три дня группы — что она делала? Я помню в основном то, что она нравилась мне всё больше. Одевалась Аленушка в тонкие длинные прозрачные платья, которые трогательно (мне так казалось) называла «платьишка». Двигалась красиво — правда, это было редко, потому что была она и вправду слегка тормознутой, ну так, в меру, какой и должна быть Спящая Красавица. А я спящих красавиц по жизни люблю. Они хоть просыпаются. А нет — тоже хороши: не злобные, романтичные.

Короче. Хотя короче не получится. Чтобы не пропустить всякие детали. Мне очень интересно было на третий день группы поболтать с нашей общей (с Аленушкой) подругой. Та заметила мой интерес к Аленушке и принялась меня подкалывать: «Что, дескать, Митенька, нашел зазнобушку?» Я крепился и старался сохранить равнодушный и приличный облик. «Интересный персонаж», — кивал я. «Чем интересный?» — спросила Лена. «Ну. — мычал я что-то вроде. — Тайна какая- то есть». «Кончает или нет?» — глумилась грубая Ленка. Мы шли с занятий в горах, отстав от всех остальных. Дело шло к закату, и природа вокруг была прекрасна. «Это тоже, — сказал я. — Но не только. Что-то большее». «Как делает минет? Обломись, она не любит». — «Это хамство, — наконец оборвал я подругу. — И если мы переспим, и особенно если нет. Слушай, — вдруг пробило меня, — а расскажи-ка мне про нее».

И через пять минут у меня возникло то самое примерно ощущение, как когда была открыта «тайна» купленных сапог. Оказалось, что Аленушке, для начала, 32 года (я бы дал 23, с поправкой на спящекрасавесность — 26). Что она замужем уже пять лет. И что у нее есть родной брат, который просто мой хороший знакомый! Последняя новость повергла меня в некоторый шок, а потом в печаль. Вот так вот, как обычно: все всё знают, один я витаю хрен знает где. И это тот, кто должен быть самым внимательным! Остаток пути я прошел в настроении смутном и хреноватом.

На следующий день мы делали ритуал с желаниями. Там была сцена, которую я хорошо запомнил. Из пяти своих желаний нужно было выбрать четыре, потом три, потом два и наконец одно. С двумя записками в руках Алена не просто замешкалась, а впала в какой-то ступор. «Не могу, — сказала она. — Ну как я могу выбрать одно?» На бумажках было написано «Работа» и «Ребенок». Меня это поразило. Ну, как бы несопоставимым показалось. Поговорили: не было ни того, ни другого. Ну, с работой все было понятно, хорошо зарабатывал муж, и до сих пор помогали родители. Когда заговорили про ребенка, она опять замолчала.

Помню, в этот день ее пассивность стала меня раздражать. На мои ухаживания она тоже не отвечала ни да ни нет. Начиная с какого-то уровня пассивности, женщина начинает напоминать мне болото, которое тянет в себя автоматически и не по-хорошему. Простое «нет» быстро усваивается и мучит недолго. А эта утомительная игра в «штиль на поверхности» и «бездны внутри» как-то опустошает. Я пару раз оказывался с ней наедине, было хорошо и интересно, но опять всё проваливалось куда-то впустую. Я в конце концов решил, что не буду к ней приставать. Пусть варится в собственном соку.

Потом закончилась группа, и кто не разъехались сразу, устроили пьянку. Молодое сухое вино в нашей деревне пьется легко, а по мозгам шибает сильно. Я пил, мне кажется, меньше всех, а вот Аленушка — прилично. В какой-то момент я ушел гулять, а гости хохотали, орали какие-то тупые шутки и вообще отрывались по полной. Так бывает, особенно когда группа «недоработана»: важные темы остались, но они не реализованы. Тревожность, нагнетенная семинаром, вырвалась наружу.

Я гулял, вначале печально, потом повеселел. По дороге зашел к знакомым, мы выпили чаю, поболтали по-деревенски. Я возвращался почти трезвый и думал, что уже все спят, и я тоже сейчас пойду спокойненько лягу.

Но не тут-то было. За столом сидели теперь уже совсем пьяные участники, и их атмосфера казалась мне непроницаемо замкнутой для постороннего взгляда. Аленушку я услышал раньше всех, еще издалека. «Все мужики — козлы!» — вопила она. «О, привет, козленок!» — замахала она рукой, когда я подошел. Все потеснились, и я сел. «Что, козленочек, невесел? — обратилась она ко мне. — Что головушку повесил?» «Не встает, едрена мать!» — продолжил парень напротив. «Мне на девок поебать», — включился в игру еще один.

Тут я вообще разозлился. «Да идите вы на хер, пьяные морды, — подумал я. — Ты с ними работаешь-цацкаешься, а они над тобой же стебутся!» Агрессия на психотерапевта — в теории как-то принятнее (это я такое слово сейчас выдумал). Отдельно мне не нравилось то, что один из парней обхватил Аленушку за бока и свободно так оглаживал.

Потом они принялись обсуждать рога, вывешенные у меня перед входом в дом. Это я люблю, по внутреннему своему язычеству; там висят и козьи черепа, и бараньи, как у избушки бабы Яги. «Это Митя свои рога не на голове таскает, а вешает!» «Аленушка, пойди их потри, чтоб заблестели!» И все в таком духе, хамском, но смешном. Я опять немножко выпил и решил расслабиться.

Думал я про козлов, рога, 34-ю гексаграмму И Цзин и тайну мужеско- женского притяжения. Я представлял себе, как занимаюсь любовью с Аленушкой, и параллельно думал: «Ну на кой?» Теперь она была совсем другой: раскрасневшейся, наглой, опасной. Я расслабился и стал ей любоваться. Все равно это было самое для меня интересное за этим столом.

А потом — не помню как — веселье улеглось, куда-то делось, все опьянели уже грузно и куда-то разошлись. И остались мы с Аленушкой одни, уже не за столом, а на тропинке сада. Я вел ее спать, довел до кровати, уложил и сел рядом. Она обмякла и молчала.

Я сидел и поглаживал ее, но чувствовал, что она где-то далеко, а я обычно не любитель «трахать тело», так что я сам постепенно засыпал безо всяких к ней приставаний.

Я, кажется, уже собирался уходить.

Как вдруг она сказала: «Ой, мне страшно!» А потом: «Где я?»

Я постарался ей спокойно это объяснить, но она плохо меня слышала. Она стала повторять: «Где я? Где моя мама? Где Лёша? (Лёшей звали ее мужа) Где Митя? (ее брат был моим тезкой). Отведи меня к нему! Г де мама? Г де я?»

Я редко пью и поэтому плохо понимаю алкогольные состояния. Я бы позвал Ленку, но ее-то как раз не было (обычно она спала в том же домике, а тут отправилась невесть куда, и уже скорее всего до утра). Я обхватил руками лицо Аленушки и стал медленно объяснять: «Ты в Вороне. Я Митя. Мама с Лешей и Митей далеко. Ты завтра к ним поедешь» — и все в таком духе.

Но у нее началась какая-то истерика, она махала руками так, что сильно билась о кровать и стенку. Тут я уже испугался и совсем протрезвел. Что ее мучило я не знал. Что с ней делать — еще меньше.

Еще довольно долго я пытался ей что-то объяснить, но она была в своем кошмаре, и совершенно явственно меня не слышала.

Потом вдруг в какой-то момент она схватила меня за руку и спросила: «Ты Митя?» Я сказал: «Да». Она вцепилась в мою руку намертво и попросила: «Мне очень страшно. Ляг со мной».

Уже когда я ложился, я понимал — или мне казалось, что я понимаю — что она принимала меня за своего брата. Потому и стала успокаиваться. Она сказала: «Обними меня» — и вжалась ко мне в плечо. Я стал гладить ее, и она расслабилась. Я накрыл нас одеялом, и вопрос «Ты думаешь, я твой брат?» вертелся у меня на кончике языка, но я его не озвучивал. Она была горячей и мокрой.

Я не пишу порнографии, но мне кажется важным для этой истории, что она засунула руку мне в штаны и обхватила член. Теперь она уже совсем успокоилась. Я спросил: «Хочешь?» — и она замерла, застыла. Ее как парализовало. А я, как уже отмечалось, не люблю заниматься любовью с Мертвой Царевной. Я чувствовал где-то здесь «подставу», и постепенно у меня в мозгах стало кристаллизоваться ясность того самого, что я называю видением. Я знал, в чем тут дело. Да и не надо было быть особым Шерлоком Холмсом, чтобы всё это понять.

Я спросил ее: «Почему ты не рожаешь?» Она ответила (очень тихо): «Я не знаю». Я сказал: «А ты подумай». Она обхватила мой член покрепче и повторила: «Я не знаю».

«Тогда я тебе объясню, — прошептал я. (Мы разговаривали шепотом, хотя в целом доме никого больше не было. Уже занималось утро.) «Ты любишь своего брата и живешь с ним. Вы не спите, но все равно вы живете как муж и жена. Это ж вы, блин, сестрица Аленушка и братец Иванушка, и он пьет как козел и не женится. А ты, хотя и вышла замуж, мужу не отдалась, и потому не рожаешь. А от брата родить ты не можешь. А больше ни от кого не хочешь».

Она была словно в забытьи, снова обмякла и закрыла глаза. Во мне же боролись похоть и осознание — или то внутреннее кино, которое я считал таковым.

У меня сошлись воедино все детали — и русская сказка, и пьянство моего симпатичного тезки, и бесконечная череда его девочек, и разное иное-прочее.

А потом она опять тихо спросила меня: «Ты Митя?»

«Я Митя, — ответил я, — и я хочу сказать тебе кое-что как старший. Не просто старший, а старший по роду. Роду нужны дети. Не чужие, а свои. Можешь возиться с чужими сколько хочешь, но роду это не важно. Мы хотим, чтобы ты сама родила. Понимаешь?»

Она прошептала: «Да».

«Будешь рожать от брата?»

Она покачала головой: «Нет».

«А от кого будешь?»

«От Леши».

«Точно?»

«Точно».

«Когда?»

«Осенью».

«А брата отпустишь», — это был уже скорее не вопрос, а приказание.

И она сказала: «Да».

«Поэтому я сейчас не буду с тобой спать, поняла?»

«Да».

«Ну, всё. Значит, осенью».

«Да».

Я высвободился и вышел из комнаты. От греха подальше. На улице уже было светло. Я сел отдохнуть и вскоре увидел счастливую Ленку, которая лениво шла домой. Я подозвал ее и обнял.

Иметь подругу — это счастье.

Ленка, наверное, была единственным человеком, который был в курсе того, что произошло той ночью. Я рассказал ей все тогда же утром, чтобы как-то проверить свою адекватность. Мы уже не ложились, вместе приготовили завтрак.

Аленушка встала поздно и злая как черт. Она просто шипела в мою сторону. Ленка и прочие это как-то затушевали и Аленушку увезли. Уже потом мне рассказали, что она заболела сразу же, как только доехала домой. Болезнь была странная: температура под сорок и больше ничего.

Что она помнила, а что нет — этого я тоже так тогда и не узнал (и не спрашивал еще два года).

Зато узнал я (потому что, конечно, следил), что той осенью Аленушка, нет, не забеременела. Она нашла работу, причем такую реальную, взрослую, высокооплачиваемую, на полную нагрузку.

А забеременела она в аккурат через год. К этому времени ее брат сильно влюбился и жил со своей новой возлюбленной плотно и постоянно, так, что даже стал редко видеться с сестрой. Еще в следующем году — понятно — он женился, она родила.

А я гордо считал этого ребеночка немножко своей работой.

Но — как я уже говорил — у меня свое кино.

* * *

Я долго не решался обсуждать с героиней, что же она помнит из той ночи. Мне казалось важным дождаться, чтобы нормально родился ребенок. И вот наконец уже и ребенку было полгодика, и все было отлично, и я пришел к ним в гости, и слово за слово мы вышли на разговор о «той группе».

Так вот. Оказалось, что мы помним сильно разные вещи. Самой «Аленушке», как она мне рассказала, казалось, что в пьяном бреду к ней приходил «Дух Рода» и велел ей родить ребенка. Ничего из разговоров про брата она не помнила, хотя, когда я ей их повторил, медленно согласилась, что это имеет смысл. В смысле, она оговорилась, тот определенный, извращенный, психологический смысл, который я так люблю выискивать.

«Дух Рода»!.. Ничего себе! «Я говорю с тобой как старший по роду» — я, кстати, эти слова тоже очень хорошо помнил. Редко в жизни я настолько уверенно и осознанно играл другого человека. Но образ брата расплылся в ее памяти; остался образ Старшего, Предка, который передал веление Рода и исчез.

Я писал уже в этой главе, что «Род» проявляется через два основных канала: он «передает» энергию и он «передает» волю. Воля Рода обычно бывает очень простой и — как бы сказать — человечной. Одним из самых главных велений Рода обычно — чтобы не сказать всегда — оказываются дети. Скажите, что это не логично. Роду нужны дети — в первую очередь — потому что он из них состоит. Богатство, власть, долголетие, счастье и прочее Роду обычно тоже приятно, но в очередь во вторую и далее.

Нерожающие (к середине «родительного» возраста) Роду печальны и не интересны. Маленькие тупиковые полусухие веточки.

Поэтому Род плохо относится к инцесту, который является — в хорошем случае, как с Аленушкой и (скоро прочтете) с Наташей — проявлением тех же теплых родственных чувств, которые сшивают Род воедино. Все это хорошо, но в меру, пока не мешает размножению. Это уже биология: ослабление генофонда. Личные чувства Род не волнуют.

Множество раз я убеждался к Огромной Важности формальных «статусных» процедур, типа свадьбы и развода. Женщина «моей культуры», как правило, не сходится по-настоящему с мужчиной, пока не закрыла отношения с мужчиной предыдущим. Не стерла его из памяти, не прокляла и не разлюбила — а именно закрыла, завершила отношения, в определенном смысле даже формально, но формально по-настоящему, «по-магически». То есть, находясь реально в здравом уме и твердой памяти (некоторым для этого приходится есть грибы, ибо иначе состояние практически не достижимо ©), произнесла простую и жесткую формулу, типа «все кончено», «отпускаю тебя», «развожусь перед Богом и людьми» и тому подобное. Зная, что это действительно финальная фраза.

(Я теперь, когда сталкиваюсь с не-сексуальными женщинами, первым делом проверяю: это с кем же она никак не расстанется? И обычно — вот он, голубчик, с которым тело уже годами не знается, а психика продолжает сладко дремать «замужем».)

Случай с Аленушкой, может, слегка экзотичен, но общий принцип одинаков. Аленушка «зациклилась» на своем брате, он был ее главным сексуальным объектом (приводя, кстати, ее сексуальность в воспаленное и вечно «кривое» состояние).

«Мрачная хиппи», кстати, возможно, переживала похожую драму — застывшую «верность» своему Первому.

Меня иногда упрекают, что я «обожаю хоронить». В этом есть определенная правда. Поскольку для первобытного моего мировоззрения нет особой разницы между миром мертвых и миром живых, то мне не жалко души, переходящие отсюда туда. «Переведи, братан, через майдан.» Это одно из базовых «шаманских» занятий, между прочим, — этот перевод, ритуально оформляемый как похороны. Половина «шаманов» и «монахов» по-прежнему от этого кормится.

Мне и обратный процесс нравится (как легко заметить из этой истории) — когда рождаются дети. Вот так мы ходим туда-сюда, и это весело.

Инициация

Инициация больше на слуху в психологическом мире, чем другие «первобытные» ритуалы. А что — слово приятное, латинское. Вселяет надежду в лучшее будущее. Идеально вписывается в героическую мифологию, на которой «торчит» наша культура. (Большинство известных нам «классических», то есть героических сказок, очень тесно переплетены с древними ритуалами инициации, как показали многие ученые, например, Пропп).

Настоящих инициаций у нас теперь уже не происходит, но зато наблюдается много мелких. (Вообще, это достижение цивилизации — на место жестких «тотальных» событий ставить множество «облегченных». Современный человек за жизнь может запросто пережить кучу событий, которые раньше можно было пережить только за несколько реинкарнаций — пару-тройку разводов, например, две-три родины, и даже «клинические смерти», во дела!)

Инициация в древности (и совсем еще недавно у «примитивных» племен) представляла из себя сложный ритуал смены социального и психологического статуса — из «ребенка» во «взрослого», или из «нормального» в «шамана». Ритуалы эти обычно были достаточно долгими (от нескольких дней до нескольких месяцев, и вполне реально пары лет), осуществлялись «у в обязательном порядке» (не добровольно) по достаточно жесткой схеме (часто включавшей не только обучение и игры в перекрашивание, но и физическое насилие). Литературы по ним, причем хорошей, предостаточно. (Инициаций нет, а литература есть, это нормально.)

В общем смысле, инициацией можно назвать достаточно резкое изменение хода жизни человека, при котором он «взрослеет». Что бы вы ни понимали под этим скользким термином. Довольно редко это изменение происходит по собственному импульсу. Гораздо чаще — от внешнего вмешательства. Кажется, древние предпочитали концентрировать насилие «культуры» над «личностью» в определенное (не очень долгое) время, а потом наслаждаться миром и покоем. У нас как-то более принято это насилие размазать практически на всю жизнь — доза вроде меньше, но длительность «бэд-трипа» гораздо больше.

Итак.

Променад

Дело было, вроде, пятиминутное.

Нет, начнем сначала: была группа по сказкотерапии. Группа состояла из многих хороших и интересных людей, но динамика была тяжелая… М-да, а ведь между прочим, все участники были участницы. Такой расклад всегда тяжеловат — слишком много проекций на единственного мужчину.

Там была «центральная» тема — Спящая Красавица и как она просыпается. Только она у нас не просыпалась. Потому что все сказки были про то, что она спит и спит и спит (как вариант — умерла; «Мертвую Царевну» мы даже ставили отдельным спектаклем). И НИКАКОГО выхода. Пять дней в такой атмосфере было реально тяжко. При всей нашей друг к другу (многих) взаимной симпатии и уважении.

И вот. Была там такая Чита… (Потому что на группах я обычно оперирую кличками, которые там же рождаются; я и помню потом обычно именно эти клички, и часто «цивильные» имена многих своих «клиентов» так никогда и не знаю; а некоторые из этих кличек, конечно, приклеиваются на года). Я не помню, что за сказки она придумывала, Чита. Помню, что ее в последний день начало сильно волновать: «Так что же делать? Так что же делать? Как же выйти из сценария?» И я ей говорю, в середине где-то дня: да влегкую! Да за пять минут! Она говорит: «Да? Ах-ах-ах! А как?» А я: «Пошли сейчас на пять минут выйдем на улицу голыми погулять». Она говорит: «Ой, нет». И весь остаток дня промолчала.

Настал вечер. Мы устроили бал-карнавал, очень настоящий. Я был на нем Нарциссом (молчать, господа психоаналитики! сам знаю!) А после бала стали подводить итоги. Было полдевятого вечера, семинар был до девяти. Заговорила Чита.

И говорит: «У меня из головы все не идет задание, которое ты мне днем давал. И хочется, и колется. Я ведь понимаю, что это напрямую связано с выходом из сценария — что вот он — и что я все равно торможу — и что это же и есть мой сценарий… Но так хочется из него выйти!!» Я говорю: ну ладно, в чем проблема. Это же дело пяти минут. Они у нас еще есть. Пошли.

И она — идет! То есть мы выходим в коридор, скидываем одежду и выходим на улицу. В такой городской двор между стандартными хрущевскими пятиэтажками. И первые полминуты идем молча и довольно весело. Я беру ее за руку, пытаюсь как-то развлечь. Потому что она на глазах начинает страшно зажиматься. Во дворе, понятно, люди, хотя я сам не очень на них смотрю. Еще через пару минут становится понятно, что надо возвращаться — она просто мертвеет у меня в руке. Мы идем обратно, в коридоре одеваемся и заходим в зал для занятий. Там наши, сгрудившиеся у окон. Некоторые примерно в том же полуобморочном состоянии. Некоторые, наоборот, пылают возбуждением.

Я, наивный, думал, что тут и сказочке конец. Ан нет — это было только начало!

Через минут пять-десять у наших дверей раздается мощный гул и стуки. Мы открыли, и я вышел к «народу». Что я, кстати, понял только потом — это что я по- прежнему был в маскарадном своем раскрасе. Когда трикстер уже начинает морочить приличным людям головы, он это таки делает полноформатно.

Итак, я вышел на улицу. У дверей стояли человек десять взрослых и пяток детей-подростков. Ну, что они говорили мне — примерно понятно. Я очень постарался максимально трезвым и взрослым тоном объяснить, что это такой специальный тренинг, а в чем он состоит, я готов всем объяснить подробно через двадцать минут, когда тренинг закончится. Они продолжали шуметь. Первенство из них я бы отдал мальчишке лет одиннадцати. Он орал: «Это же психотравма! Я теперь пойду и повешусь, и вы будете виноваты!» Я повернулся к нему и сказал: «Иди, вешайся». Но его трудно было сбить. Он тут же заорал: «Не повешусь! Тогда руку разобью!» И действительно принялся рукой — локтем — изо всех сил лупить по кирпичной стенке.

Вообще говоря, это было уже почти и все. «На измену» выпала добрая половина участников. Подведение итогов было в большой степени сорвано — никто ни о чем другом говорить не мог.

Потом мы закончили, и я вышел на улицу, как обещал «народу». Там не было уже никого — только один мужчина, который сказал: «Я черный колдун. Можно зайти?»

!

Вот видите, я не виноват. Я ж его не придумал. Я уже сильно устал за этот день и хотел отдохнуть. Мы прошли внутрь и сели пить чай.

Мужик, с одной стороны, выглядел сильно «неадекватно». С другой, было два интересных момента. Во-первых, я помнил его полчаса назад, когда он вел себя совершенно по-другому — бил кулаком в грудь и кричал про нравственные ценности. Такую поведенческую гибкость заценил бы любой НЛПист. Во-вторых, он очень прямо и «попадая» начал с нами разговаривать. Мне он сказал: «Ты думаешь, ты скоморох?» (хотя я ни о чем таком при нем не говорил). А организатору семинара: «Ты думаешь, ты ведьма?» (Хотя уж она и подавно ничего такого при нем не говорила, но, насколько я знал, думала). И так далее в том же духе. Он не просто гнал белиберду. Он говорил явно осмысленные вещи.

«Толпу, — говорит, — я разогнал. Не ради вас, а для себя. Это мой участок, тут я хожу подпитываюсь. А вы собственно кто такие будете?»

Пришлось отвечать. Вообще хорошо поговорили.

У этой истории есть еще несколько красивых моментов. Через пару дней я приехал на это место, чтобы встретиться с «колдуном», как договорились. На встрече он не появился, но гуляя вокруг, я вдруг увидел круглосуточное отделение милиции, до которого мы с Читой не дошли шагов тридцать. Там как раз ее сильно заломало, и мы повернули назад. Если бы мы дошли тогда до милиции — согласитесь, это было бы красиво. Я даже специально зашел туда внутрь и спросил у ментов, который час. Чтобы, так сказать, все-таки отметиться.

На измену в тот вечер выпала прежде всего директор того места, где мы занимались — детского центра творчества. Ей, кстати, действительно было чего бояться, в отличие от всех остальных. Вначале она очень сильно на меня «наехала». И в первые пять минут я ей даже поверил. Но, насколько я знаю, никаких дурных последствий не было. «Колдун», надо полагать, поработал. «Ведьма» написала упреждающую, очень хорошую, кстати, статью в местную газету про сказкотерапию и карнавал. Короче, «наши» «отмазали» — либо вообще не надо было никого ни от чего отмазывать.

Так вот, сходили-погуляли.

Вот что Чита написала мне где-то год спустя (я спрашивал про «дальние последствия»):

"…ну, ваще глобальныгх таких последствий (ну, типа, как тыг писал про даму, которая осознала, что она змея) не быгло..

но из колеи, из которой хотела выгйти — всё-таки выгшла:))) поначалу-то я сильно "шашкой махала" — типа — всё могу!!! потом понемногу успокоилась и вспоминала эту нашу прогулку даже с удивлением — типа, эт я там была?:) но ощущение, что я МОГУ осталось до сих пор.

…да, потом, через пару дней после тренинга, я написала про себя сказку, которую не стала писать на тренинге… ещё через пару дней после этого приписала ей счастливый конец:)))

.. в жизни до такого "счастливого конца" ещё не добралась:)) но ведь и жизнь ещё не заканчивается:)»

— к-к-к

Я не очень горжусь этой историей. Все в ней, знаете ли, на нервах, на резких выпадах, на неожиданностях. Также нельзя сказать, что я был Очень Осознан во время той прогулки. Как и многое другое, мне сошло это с рук, но очевидно, что могло бы и не так гладко сойти.

В другом каком-то смысле я этой историей любуюсь. Чисто эстетически. Вот как выходим мы, такие голенькие, свеженькие, сумасшедшие, на этот хрущевский двор, и он сразу преображается. Что-то в этом есть мощное очистительное, хотя бы только для мозгов.

Проблема «контроля» является камнем преткновения для очень многих мозгов. «Растормозиться» огромному числу моих современников и соотечественников крайне трудно, особенно мало-мальски сознательно. Поэтому, кстати, пьется так много водки. (Как вам эта история в качестве программы борьбы с алкоголизмом?)

Есть такая идея, что для повзросления бывает необходимо осознать относительность запретов. Пока запреты абсолютны, то есть 100 % обязательны для исполнения, их исполнитель остается в социальном и психологическом смысле рабом. У него нет той самой свободы выбора, которая присуща свободному гражданину.

«Примитивные» культуры справлялись с этими проблемами, мне кажется, в основном путем ритуальных праздников, на которых запреты снимались (и даже инвертировались наоборот) и таким образом, их участник самим существом понимал и впитывал относительность запретов как специфику социальных и культурных отношений. Это, мне кажется, делало его больше человеком — он знал, что он «раб» только в определенном ограниченном отрезке времени и пространства, но в другом измерении свободен (и это измерение мы можем, не погрешив, также назвать «духовным»). Ныне этих праздников (мистерий, оргий, карнавалов и прочих) в общей культуре нет, и «нормальный человек» по отношению к относительным, в общем-то, запретам, оказывается в позиции раба пожизненного. Это сильно бьет по самооценке, кстати.

Не нужно по улицам ходить голым, по разным причинам. Но это относительная истина, временный договор. Есть другие «понятия».

* * *

Кстати, про статусы. (Инициация сильно связана со статусными вопросами). Раздеться при других имеет право человек с более высоким статусом. Это можно долго объяснять социобиологией и прочей наукообразностью, но это факт: «главный» имеет на «голость» больше права, да и больше возможностей. Он может «открыться», потому что он не особо боится. Тот, кто больше боится, и должен больше прятаться, и социальный статус его соответственно ниже. Это не единственный параметр измерения статуса, но один из многих.

Розовое сердечко

Для меня всё началось в кафе, где мы встретились через два дня после окончания «группы», семинара по сказкотерапии. Мы просидели там, кажется, где- то шесть часов, за одним и тем же столиком. Время от времени я спрашивал себя (и иногда озвучивал для нее): «Интересно, а зачем мы встретились?»

На такие вопросы можно и не отвечать, если ты нормальный человек, а не супер-пупер-психоаналитик. Ну, понравились мы друг другу — как вам такой ответ? Но группа обостряет осознавание и искренность. Ну, понравились — ну и что?

У меня в голове была такая картинка: мы должны доработать вдвоем некую групповую тему. Вот как если бы шел отряд, потом рассеялся, но цель похода еще не достигнута. Из всего отряда остались мы вдвоем. Сил уже меньше; зато видно должно быть получше. Кругом, однако, был по-прежнему туман. Ясно было, что: а) группа вращалась вокруг темы «спящей красавицы», которая никак не может проснуться; б) группа нас — меня и ее — «паровала», как бы «женила», в нескольких игровых и шуточных сценах, причем еще с самого начала, когда никакой симпатии между нами и близко не было; в) мы друг другу нравились очевидно, но не «смертельно», когда слетает крыша и все летит в постель.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: