Интегральная философия и поиски реального

Признание полного спектра сознания могло бы фундаментально изменить ход каждой из современных дисциплин, с которой он входит в контакт — и это, конечно, существенный аспект интегральных исследований.

Мы видели этот подход полного спектра в приложении к антропологии и социологии. Вскоре мы увидим его в приложении к искусству и литературе, теории феминизма, культурным исследованиям и духовности. Однако сейчас мы кратко взглянем на философию, которая традиционно считалась королевой умственных наук, просто потому что ее определяющая суть — любовь к мудрости во всех ее удивительных формах.

Подход полного спектра к человеческому сознанию и поведению означает, что мужчинам и женщинам доступен спектр познания — спектр, который включает, по крайней мере, глаз плоти, глаз разума и глаз духа. Что бы случилось, если бы мы взяли это интегральное видение и приложили его к философии? “Глаза в глаза” берет именно этот подход, и в Предисловии к этому новому изданию я выявляю причины, по которым я полагаю, что этот интегральный подход так глубоко важен.

Подавляющее большинство великих философов Запада утверждали, что действительно существует некий Абсолют, от Блага до Бога, до Geist (Духа). Это никогда серьезно не подвергалось сомнению большинством. Жгучий вопрос как раз всегда состоял в том: Каково отношение абсолютного Единого к миру относительных Многих?

И этот существенный вопрос, как многие из наиболее глубоких вопросов в западной философии, породил ряд в крайней степени запутанных сложностей, парадоксов и абсурдностей. Подобно проблеме разума/тела и вопросу свободной воли против детерминизма, вопрос абсолютного/относительного был бельмом на глазу западной традиции, бельмом, которое в высшей степени сопротивлялось как убраться восвояси, так и проявить добрую волю и быть разрешенным.

И, что еще больше интригует, все эти центральные проблемы — разум/тело, разум/мозг, свободная воля/судьба, абсолютное/относительное, ноумен/феномены — как мы увидим, являются одной и той же проблемой.

Но где же Бог?

Аристотель дал классическое определение Бога, у которого нет ничего реального, что бы связывало его с относительным миром. Бог Аристотеля — это Бог чистого Совершенства. И для такого Бога марать свои руки в относительном мире — связываться с относительными и конечными созданиями — непременно указывало бы на утерю полноты, утерю завершенности и, следовательно, утерю самодостаточного совершенства. Поскольку Богу ничего не нужно, определенно Богу нет нужды создавать или творить относительный мир. Фактически, если Бог действительно сотворил относительный мир, это указывало бы на то, что ему недостает чего-то в собственном бытии, что, очевидно невозможно (Богу не положено испытывать недостачу в чем бы то ни было!). Таким образом, Бог пребывает “в” относительном мире лишь как конечная причина: Благо, к которому стремятся все относительные создания, но никогда, никогда его не достигают.

Некоторые аспекты работ Платона, очевидно, могут быть интерпретированы для поддержки понятия Аристотеля о неприкасаемом, невовлеченном, полностью самодостаточном Боге. Этот мир, в конце концов, можно рассматривать как ничто иное, как плывущее и смутное отражение реального мира, мира, в высшей степени трансцендентного по отношению к относительному миру ощущения и неясного мнения.

Но это, так сказать, лишь половина Платона. Другая (гораздо реже упоминаемая) половина сильнейшим образом подтверждает, что весь относительный мир есть произведение, эманация, знак Полноты Блага. Так, в “Тимее” — чуть ли не самой влиятельной книге западной космологии — Абсолют, который не может сотворить мир описывается как решительно низший по отношению к Абсолюту, которому это под силу. В противовес выводу Аристотеля — что Бог, дабы быть совершенным, должен быть полностью самодостаточным — вывод “Тимея” заключается в том, что Бог, который не может творить, — не Бог вовсе. (Даже предполагается, что Бог, который не может творить, завидует Богу, который на это способен!) Так, через созидательное истечение Абсолюта появляется весь явленный мир, так что все сущее, по сути, есть Полнота Блага. Вот почему эту самую землю Платон описывает как “видимого, ощутимого Бога”.

И, так, могла бы начаться эта версия самого трудно разрешимого дуализма Запада: Абсолют против относительного, и в чем именно заключается их связь?

Огромная трудность в отношении позиции Аристотеля состоит в том, что она просто оставляет дуализм там, где его встречает. Бог Аристотеля ничего не создает; всеми вещами движет их желание достичь этого Бога, но ни одной из них это не удается. И как бы “чисто” это ни представлялось логически, эта позиция оставляет Космос с разделительным клином, жестоко вбитым в его сердце. Бог — где-то там, мы — где-то здесь, и две стороны встречаются лишь в вечно неразделенной любви.

И все же другая сторона этого предпринятого решения — Бог присутствует в мире как Полнота — также имела свои серьезные сложности, по крайней мере, как это обычно проповедывалось. А именно, если мы мысленно изобразим Абсолют по сути сотворяющим относительный мир, тогда как мы объясним существование зла? Если Бог принимает участие в этом мире, то не следует ли осуждать Бога за Аушвиц? Если так, что это за экзотическое чудовище, этот Бог?

Этот дуализм между Абсолютом и относительным — и их связь, если таковая имеется — бывало, раскалывал всю традицию западной философии и теологии на два воюющих и совершенно непримиримых лагеря: на тех, кто преимущественно (или даже тотально) видел Бога в этом мире, против тех, кто преимущественно (или даже тотально) видел Бога вне этого мира: оно-земное против друго-земного, Нисходящие против Восходящих, имманентисты против трансценденталистов, эмпирицисты против рационалистов, тот или другой толк.

Аристотелевская традиция просто отступала от суеты относительного мира и не позволяла, чтобы ее Бог замарал свои руки. Бог — это самодостаточное и единое совершенство, и, следовательно, Богу нет нужды созидать мир или что-то еще. Как может что-либо в высшей степени Совершенное продвинуться хоть на шаг, не изменив Совершенству? Созидание предполагает отсутствие чего либо, а Богу достало всего; следовательно, Бог не создает. Вопрос о том, откуда пришел мир и зачем, таким образом, остается буквально подвешенным, хотя скрытое глубоко в сердце относительного мира горит желание достичь состояния высшего богосовершенства, что на самом деле для этого аутистического Бога просто означает быть сделанным всеми его соседями и ускользнуть в свою собственную, самодостаточную абсолютность, наслаждаясь чудесами своей нескончаемой неподражаемости.

Однако альтернативная интеллектуальная позиция — что Совершенное Единое, тем не менее, вовлечено в контакт с несовершенными созданиями — навряд ли более привлекательна. Если Совершенное Единое опускается до несовершенного зла, что-то где-то страшно нарушено, и вина за это может быть возложена лишь на само Единое.

Христианские теологи по большей части, как правило, заявляют, что Божья Воля создает мир, и, поскольку свобода — благотворная составляющая этого мира, Бог допускает, но не создает зло. Гностики устремлены в другую сторону: Этот мир настолько неприкрыто порочен (как в знаменитой гностической строке “Что это за Бог?”). Они утверждают, что весь мир был создан не реальным Абсолютом, а Демиургом, злым, или по крайней мере, низшим духом. Что за ловкая попытка вытурить Бога за пределы мира! Потому что, если мы впустим Бога в мир, произойдет что-то ужасное и скверное.

Подход к этой форме дуализма в такой интеллектуальной манере не делает ничего для его улучшения (прояснения). Если, как утверждают гностики, этот мир феноменален, иллюзорен, порочен и является продуктом Демиурга, а не реального Божества, тогда сам Демиург рискованно близко подходит к абсолютному статусу. И действительно, некоторые гностики просто заявляют, что Демиург не создан, но сам по себе создает, и что он, фактически, служит определением Абсолюта. Итак, теперь мы имеем два абсолюта: абсолютное Благо и абсолютное Зло. Мы еще раз представили как раз тот дуализм, который мы намерены преодолеть.

Этот трудно разрешимый дуализм, как я утверждаю, является центральным дуализмом в западной традиции, и он появляется снова и снова под разными личинами: он проявляется как дуализм между ноуменом и феноменами, между разумом и телом, между свободной волей и детерминизмом, моралью и природой, трансцендентным и имманентным, субъектом и объектом, восходящим и нисходящим. По сути именно эти типы дуализма — это тема, которую я тщательно исследовал в “Сексе, Экологии, Духовности” (и в ее популярной версии, “Краткая история всего”), и заинтересованный читатель может обратиться к этим источникам, чтобы получить более полное представление.

Но что я хотел бы подчеркнуть здесь, это то, что в западной, равно как и в восточной традиции погребено радикальное и необратимое разрешение этих крупных форм дуализма, буквальное разрешение наиболее трудных философских проблем Запада, от абсолютного/относительного до дилеммы разума/тела. Однако это решение — соответственно известное как “не-дуализм” — имеет неправдоподобно неуклюжую характеристику: а именно, ее в высшей степени убедительный ответ не может быть уловлен в словах, некий тип метафизической “уловки-22”, которая абсолютно гарантирует решить все ваши проблемы, коль скоро вы не просите ее об этом.

И именно здесь оказываются полезным “Глаза в глаза”.

Глаза познания

Вводная часть к “Глазам в глаза” заключается в том, что существует огромный спектр человеческих сознания; и это означает, что мужчинам и женщинам доступен спектр различных форм познания, каждая из которых раскрывает свой тип мира (различное мировое пространство с различными объектами, различными субъектами, различными формами пространства-времени, различными мотивациями и т.д.).

Если выразить это в простейшей форме, существуют, по крайней мере, глаз плоти, глаз разума и глаз созерцания. Исключительная или доминирующая опора на одну из этих форм порождает, к примеру, эмпирицизм, рационализм и мистицизм.

“Глаза в глаза” заявляет, что каждая из этих форм познания имеет свой специфический и вполне надежный набор референтов: сенсибилии, интеллигибилии и трансценделии. Таким образом, все эти три формы познания могут быть признаны действительными с подобными степенями доверия; и, следовательно, все три формы — идеально подходящими типами знания. Соответственно, каждая попытка объемлющего и изящного понимания Космоса совершенно определенно будет включать все три типа познания; и нечто, менее объемлющее, чем это, говорит о серьезных, серьезных подозрениях в отношении собственных способностей.

Если мы допускаем, что Космос — всецело огромная и удивительная вещь, и если мы допускаем, что, по крайней мере, три типа познания необходимы для того, чтобы почувствовать замечательный вкус этого чуда бытия, тогда мы вполне можем обнаружить, что некоторые из наших самых трудно разрешимых философских проблем не так уж и сложны в конце концов. И это включает самый тягостный дуализм всего — абсолютного и относительного — и около дюжины его отпрысков, от проблемы разум/тело до судьбы и свободной воли, сознания и мозга.

Проблема доказательства

Но является ли знание, добытое тремя глазами познания достоверным знанием? Как мы можем подтвердить или объяснить это знание? Откуда мы знаем, что не ошибаемся, не запутались или даже не галлюцинируем?

“Глаза в глаза” предполагает, что все достоверное знание (на любом уровне и в любом секторе) характеризуется следующими ступенями:

1. Инструментальная инъюнкция (предписание). Всегда имеет форму “Если хочешь знать это, сделай это”.

2. Интуитивное понимание. Это непосредственный опыт сферы, обнаруженной инъюнкцией; то есть, прямой опыт или оценка данных (даже если данные опосредованны, в момент опыта они немедленно оцениваются). Другими словами, это прямая оценка данных, полученных конкретной инъюнкцией, будь то сенсорный опыт, ментальный опыт или духовный опыт.

3. Коллективное подтверждение (или отвержение). Это проверка результатов — данных, доказательств — с другими, кто адекватно завершил инъюнктивную и оценочную ступени.

Чтобы увидеть кольца Юпитера, требуется телескоп. Чтобы понять “Гамлета”, вам следует научиться читать. Чтобы убедиться в истинности теоремы Пифагора, вы должны выучить геометрию. Другими словами, все достоверные формы знания обладают, как одним из своих важнейших компонентов, инъюнкцией — если вы хотите знать это, вы должны сделать это.

Инъюнктивная ступень всего достоверного знания приводит к оценке или просветлению, прямому раскрытию данных или референтов в мировом пространстве, созданном инъюнкцией, и это просветление затем проверяется (подтверждается или отвергается) всеми теми, кто адекватно выполнил инъюнкцию и, следовательно, раскрыл данные.

Наука, конечно, часто принимается как модель подлинного знания; и в философии науки сегодня господствуют три главных подхода, которые в общем рассматриваются как взаимоисключающие: эмпирицизм, подход Томаса Куна и подход Сэра Карла Поппера.

Сила эмпирицизма заключается в его требовании, чтобы все подлинное знание было основано на эмпирических доказательствах, и я полностью согласен с этим требованием. Однако существует не только сенсорный опыт, есть еще ментальный и духовный опыт. Другими словами, есть прямые данные, прямой опыт в сферах сенсибилий, интеллигибилий и трансценделий. И, таким образом, если мы используем “опыт” в его должном смысле (как прямую оценку), то мы можем безусловно одобрить требование эмпирицистов, чтобы все подлинное знание было основано на опыте, данных и доказательствах. Эмпирицисты, другими словами, выдвигают на первый план важность оценочной или освещающей ступени во всем достоверном знании.

Однако доказательства и данные не валяются кругом, ожидая, чтобы их воспринимали все без исключения. И здесь на сцене появляется Кун.

Томас Кун, в одной из неверно понятых идей нашего времени, выявил, что нормальная наука развивается наиболее фундаментально посредством того, что он называет парадигмы или образцы. Парадигма — это не просто концепция, это реальная практика, инъюнкция, техника, взятая в качестве образца для генерирования данных. Кун утверждает, что подлинное научное знание основано на парадигмах, образцах, инъюнкциях, которые порождают новые данные. Новые инъюнкции раскрывают новые данные, и вот почему Кун утверждал, что наука как прогрессивна, так и кумулятивна, и что в ней также встречаются определенные срывы или прерывности (новые инъюнкции порождают новые данные). Кун, другими словами, выдвигает на первый план важность инъюнктивной ступени в поисках знания, а именно: данные не валяются вокруг в ожидании, чтобы их кто-то заметил; они вырабатываются достоверными инъюнкциями.

Знание, выработанное достоверными инъюнкциями, действительно является подлинным знанием, именно по тому, что парадигмы раскрывают данные, а не просто изобретают их. И достоверность этих данных демонстрируется тем фактом, что плохие данные могут быть отвергнуты. И здесь на сцене появляется Поппер.

Подход Сэра Карла Поппера подчеркивает важность открытости для опровержения: подлинное знание должно быть открыто для опровержения, иначе под его личиной может просто скрываться догма. Поппер, другими словами, выдвигает на первый план важность ступени подтверждения/отвержения во всем достоверном знании; и, как мы увидим, этот принцип открытости для опровержения действует в каждой сфере, от сенсибилий до интеллигибилий и трансценделий.

Итак, этот интегральный подход подтверждает и включает моменты истины в каждом из этих важных вкладов в человеческий поиск правды (доказательства, Куна и Поппера), однако без необходимости сводить эти истины к одним лишь сенсибилиям. Ошибка эмпирицистов заключается в неспособности видеть, что, помимо сенсорного опыта, есть ментальный и духовный опыт. Ошибка кунианцев состоит в неспособности увидеть, что инъюнкции приложимы ко всем формам достоверного знания, а не только сенсомоторной науке. А ошибку попперианцев составляет попытка ограничить открытость для опровержения лишь сенсибилиями и, тем самым, превратить “открытость для опровержения сенсорными данными” в критерий для ментального и духовного знания, тогда как плохие данные в этих сферах действительно открыты для опровержения, но оно может быть осуществлено дальнейшими данными в этих сферах, а не данными из низших сфер! Попперианцы правы относительно открытости для опровержения, но ошибаются, ограничивая ее лишь сенсорной сферой.

Например, плохая интерпретация “Гамлета” открыта для опровержения, но не эмпирически-научными данными, но дальнейшими интерпретациями, дальнейшими психическими данными, порожденными в сообществе интерпретаторов. “Гамлет” не посвящен поискам сокровищ, затонувших в глубинах Тихого океана. Это плохая интерпретация, ложная интерпретация, и здесь открытость для опровержения может быть легко продемонстрирована сообществом исследователей, которые завершили две первые ступени (прочитать пьесу, оценить ее различные смыслы).

Сегодня попперианский принцип открытости для опровержения имеет одну широко распространенную и в то же время извращенную форму применения: он безоговорочно ограничивается только сенсибилиями, что, в невообразимо скрытой и подлой манере, автоматически отрешает весь ментальный и духовный опыт от статуса подлинного знания. Это недопустимое ограничение принципа открытости для опровержения призвано якобы отделить подлинное знание от догматического. Будучи в целом весьма полезным, этот принцип в этой куцей форме представляет собой молчаливый, но пагубный редукционизм, редукционизм, который даже не может быть поддержан своим собственным принципом открытости для опровержения!

С другой стороны, когда мы освобождаем принцип открытости для опровержения от этого ограничения сенсибилиями и позволяем ему также править в сферах интеллигибилий и трансценделий, тогда он совершенно определенно становится важным аспектом поиска знания во всех сферах, от сенсорной до ментальной и духовной. И в каждой из этих сфер он действительно помогает нам отделить истинное от ложного, доказуемое от догматического, достоверное от мнимого.

Привлекать духовную инъюнкцию

Короче говоря, все достоверные формы знания обладают инъюнкцией, просветлением и подтверждением; и это истинно, рассматриваем ли мы кольца Юпитера, теорему Пифагора, смысл “Гамлета” или... природу Абсолюта.

И тогда как кольца Юпитера могут быть распознаны глазом плоти (чувствами или их расширениями — сенсибилиями), а теорема Пифагора — глазом разума и его внутренним оценочным инструментарием (интеллигибилиями), природа Абсолюта может быть распознана лишь глазом созерцания и его прямо распознаваемыми референтами — его трансценделиями, его духовными данными, надежными фактами духовного мирового пространства.

Но чтобы получить доступ к любой из этих достоверных форм знания, я должен быть адекватен инъюнкции — я должен последовательно завершить инъюнкционную ступень. Это истинно для физических наук, ментальных наук и для духовных наук. Если мы хотим знать это, мы должны сделать это. И тогда как образцом в физических науках может быть телескоп, а в гуманитарных науках это может быть лингвистическая интерпретация, то в духовных науках образец, инъюнкция, парадигма, практика — это медитация или созерцание. Здесь тоже есть свои инъюнкции, свое просветление и свои подтверждения, все из которых идеально повторяемы, подтверждаемы и открыты для опровержения — и все из которых, следовательно, составляют идеально достоверную форму получения знания.

Однако во всех случаях мы должны привлекать инъюнкцию. Мы должны принять типовую практику, и это, безусловно, верно также для духовных наук. Если мы не примем инъюнктивную практику, у нас не будет подлинной парадигмы, и, следовательно, мы никогда не увидим данных духовного мирового пространства. Мы, в конечном счете, уподобимся церковникам, которые отказывались следовать инъюнкции Галилея и смотреть в сам телескоп.

И вот тут появляется “уловка-22”.

Глаз созерцания

Как я буду утверждать на следующих страницах, мы не можем решить проблему абсолютного/относительного, используя глаз плоти или глаз разума. Эта глубочайшая из проблем и тайн уступает свое разрешение лишь глазу созерцания. И, как это убедительно продемонстрировали и Кант, и Нагарджуна, если вы попытаетесь выразить это разрешение в интеллектуальных или рациональных терминах, вы не породите ничего, кроме антиномий, парадокса и противоречия.

Другими словами, мы не можем разрешить проблему абсолютного/относительного эмпирически, используя глаз плоти и его сенсибилии; не можем мы также решить ее рационально, используя глаз разума и его интеллигибилии. Разрешение, напротив, включает прямую оценку трансценделий, которые распознаются лишь глазом созерцания и наиболее определенно подтверждаются и открыты для опровержения именно в этой сфере, используя фактически общественные процедуры — общественные, то есть, относящиеся ко всем, кто завершил инъюнкцию и раскрыл просветление.

И это опять же относится к судьбе и свободной воле, одному и множеству, ноумену и феноменам, разуму и мозгу. “Глаза в глаза” утверждаtт, что только с учетом высших стадий развития сознания — неотъемлемой части медитативного и созерцательного развертывания — разрешение этих дилемм становится очевидным. Однако это не эмпирическое открытие и не рациональная дедукция; это созерцательная оценка.

Типичные западные ответы на вопрос о связи разума и тела включают тезис идентичности (это два разных аспекта одного и того же), дуализм (это две разные вещи), интеракционизм (они различны, но взаимно каузальны), параллелизм (две различные вещи, которые никогда не пересекаются друг с другом), эпифеноменализм (один является побочным продуктом другого). Несмотря на заявления их последователей, ни одному из этих направлений не удалось одержать победу, поскольку все они ущербны в том или ином смысле. Причина, по которой они все неадекватны, как сформулировала бы это более интегральная философия, состоит в том, что проблема разума/тела не может быть удовлетворительно разрешена глазом тела или глазом разума, поскольку это именно те две формы, которые требуется интегрировать, ни одна из них не может справиться самостоятельно.

Так, единственно приемлемый ответ на вопрос “Какова связь между разумом и телом?” состоит в том, чтобы тщательно объяснить реальные созерцательные инъюнкции — созерцательные практики, или парадигмы, или образцы — и предложить задающим вопрос заняться практикой и увидеть самим. Если вы хотите знать это, вы должны сделать это. Хотя как эмпирицисты, так и рационалисты не найдут этот ответ удовлетворительным, — они желают лишь применять свои собственные парадигмы и образцы — тем не менее, это единственный технически приемлемый ответ и ход действия.

Как рационалисты, так и эмпирицисты давят на нас: они хотят, чтобы мы вывели свои созерцательные заключения и позволили им проверить эти заключения своими собственными инъюнкциями. То есть, они хотят, чтобы наши слова оторвались от реальных и специфических инъюнкций. Они пытаются последовать нашим словам, избегая мучительного следования нашим образцам. И поэтому мы вынуждены напомнить им: Слова без инъюнкций бессмысленны. Слова без инъюнкций не обладают никакими средствами подтверждения. Слова без инъюнкций принадлежат сфере бессмысленных вирш, догм и заблуждений. Наши слова и наши заключения действительно могут быть тщательно выверены — подтверждены или отвергнуты — но только если привлекаются инъюнкции.

Итак, когда эмпирицисты и рационалисты требуют от нас заключений без инъюнкций, они гарантируют бессмысленный ответ — и они осуждают нас за бессмысленность! Наши данные не могут быть порождены их особыми парадигмами и образцами, вот они и чешут затылки. Они не будут делать это и, следовательно, они не будут знать это. Они кружат по орбите своей добровольной слепоты и называют эту слепоту реальностью.

Духовное обучение и трансцендентальные данные

На Востоке дзен подходит к проблеме Одного и Множества следующим образом. Вопрос, как его формулирует знаменитый дзенский коан, может звучать так: “Если все вещи возвращаются к Одному, то к чему возвращается Одно?” Это, конечно, трудноразрешимая дилемма: какова связь абсолютного и относительного, Одного и Множества, Пустоты и Формы?

Но дзен, конечно, отвергнет любой интеллектуальный ответ. Умный ученик мог бы ответить: “Ко Множеству!”, что служит абсолютно замечательным интеллектуальным ответом. И все же, этим ответом он заработает лишь крепкую затрещину от Мастера. Любой интеллектуальный ответ будет радикально отвергнут, каково бы ни было его содержание!

Наоборот, ученик должен выполнить инъюнкцию, парадигму, образец, практику, чем в данном случае будет являться дзадзен, сидячая медитация. И — предельно сокращая длинную и сложную историю — примерно через пять-шесть лет такого типового обучения ученик начнет получать ряд глубоких просветлений. И поверьте мне, что никто не будет проходить сквозь этот продолжительный ад лишь для того, чтобы получить вознаграждение в виде эпилептического припадка или шизофренической галлюцинации.

Нет, это обучение д-ра философии в сфере трансценделий. И как только это инъюнктивное обучение начнет приносить плоды, последовательность просветлений — обычно называемых кеншо или сатори — начинает вспыхивать в прямом и непосредственном осознании. Эти данные затем проверяются (подтверждаются или отвергаются) сообществом тех, кто завершил ступени инъюнкции и просветления. В этот момент ответ на вопрос “К чему возвращается Одно?” станет исключительно ясным и прямым — и я дам этот ответ через мгновение.

Однако дело в том, что реальный ответ на вопрос “Как связаны Одно и Множество, абсолютное и относительное, свободная воля и судьба, сознание и форма, разум и тело?” — технически верный и точный ответ таков: сатори. Технически верный ответ таков: прибегните к инъюнкции, выполните эксперимент, соберите данные (опыт) и проверьте их с сообществом адекватных в этой области.

Мы не можем заявлять, какой ответ может быть помимо этого, поскольку, если мы сделаем это, мы получим просто слова без инъюнкций, и они действительно будут в высшей степени бессмысленными. Это очень похоже на выпечку пирога: вы следуете рецепту (инъюнкциям), вы печете пирог, а потом реально его пробуете. В ответ на вопрос “Каков вкус пирога?” мы можем лишь дать человеку рецепт, позволить ему испечь его и попробовать самому. Мы не можем теоретически, или вербально, или философски, или рационально описать ответ в какой-либо удовлетворительной манере: если хочешь знать это, ты должен сделать это.

И, таким образом: используйте инъюнкцию, или парадигму, или медитацию; практикуйте и совершенствуйте этот познавательное средство, пока ваше осознание не научится распознавать исключительно тонкие феномены трансценделий; проверьте свои наблюдения вместе с теми, кто уже проделал это, так же, как это делают математики, которые проверяют свои выводы в кругу тех, кто завершил свои инъюнкции и, следовательно, подтвердил или отверг эти результаты. И в процессе проверки этих трансценделий связь Одного и Множества станет абсолютно ясной — по крайней мере, такой же ясной, как скалы глазу плоти и геометрия глазу разума — и, таким образом, эти самые трудные типы дуализма вполне буквально расползутся по швам.

Следовательно, ответом на связь Абсолюта и относительного служит решительное “нет”: Абсолют сотворил мир. Это вполне решительное “нет”: мир иллюзорен, и лишь Абсолют реален. Это “нет”: мы воспринимаем только феноменальное отражение ноуменальной реальности. Это “нет”: судьба и свободная воля — это два аспекта одного и того же процесса. Это “нет”: все вещи и события — это различные аспекты единой взаимопереплетенной паутины жизни. Это “нет”: одно лишь тело реально, а разум — отражение этой единственной реальности. Это “нет”: разум и тело — два различных аспекта организма в целом. Это “нет”: разум возникает из иерархической структуры мозга. Фактически, это даже “нет”: ноумен и феномены — не-двойственны и не-дуальны.

Все это просто интеллектуальные символы, которые, как подразумевается, дают ответ, однако реальный ответ лежит не в сенсибилиях или интеллигибилиях, он лежит в трансценделиях, и эта сфера раскрывается лишь после того, как задействован медитативный образец, после чего каждый из этих интеллектуальных ответов видится в крайней степени неадекватным и совершенно неверным; каждый из них не порождает ничего, кроме дополнительных неразрешимых и непреодолимых сложностей и абсурдных дилемм и жестких противоречий. Ответ не значит “больше разговоров”; ответ — это сатори, какое имя мы ни использовали бы, чтобы выразить достоверное созерцательное осознание.

И, что еще более важно, даже если этот ответ может быть выражен в словах — и, фактически, ответ определенно может быть выражен в словах, поскольку мастера дзен все время говорят об этом! — тем не менее, он не будет иметь никакого смысла для того, кто также не выполнил инъюнкцию; точно так же, как математические символы может видеть любой, но понять только тот, кто завершил обучение.

Но откройте глаз созерцания, и ответ станет таким же очевидным, таким же совершенным и таким же безошибочным, как игра солнечного луча на кристально чистой поверхности пруда ранним весенним утром.

Понимаете, это и был ответ.

Заключение

Мы видели, что западная традиция с самого начала была заражена брутальным дуализмом, и что практически все формы западной философии к сегодняшнему дню в конце концов укоренились в той или другой форме этого дуализма (разум/тело, истина/внешность, ноумен/феномен, трансцендентальное/имманентное, восходящее/нисходящее, субъект/объект, означаемое/наделяющее значением, сознание/мозг).

Однако эти дуализмы и коренные вопросы, окружающие их, не могут быть окончательно разрешены ни глазом плоти и его эмпирицизмом, ни глазом разума и его рационализмом, но в конечном счете только глазом созерцания и его радикальным эмпирическим мистицизмом (сатори под каким угодно именем).

На Западе, начиная с Канта, для метафизики настали трудные времена. Я утверждаю, что это произошло исключительно из-за того, что она пыталась сделать глазом разума то, что может быть сделано лишь глазом созерцания. Поскольку разум не мог реально поставлять метафизические товары, и все же продолжал громогласно заявлять, что ему это под силу, рано или поздно должен был появиться кто-то, кто дунет в свисток и потребует реальных доказательств. Кант сделал такой запрос, и метафизика, в своей типичной форме, развалилась.

Ни эмпирицизм, ни чистый разум, ни практический разум, ни одна комбинация из них не могли вникнуть в царство Духа (и “реальную метафизику”). На дымящихся руинах, оставленных Кантом, возникает единственно возможное заключение: Чтобы быть подлинными, все будущие типы метафизики должны предложить прямые эмпирические доказательства и данные самой духовной сферы. И это означает, что помимо сенсорного опыта и его эмпирицизма (научного и прагматического) и ментального опыта и его рационализма (чистого и практического) должен присутствовать духовный опыт и его мистицизм (духовная практика и ее эмпирические данные).

Возможность прямого опыта сенсибилий, интеллигибилий и трансценделий радикально развеивает кантианские возражения и направляет знание на твердую дорогу доказательств, с каждым из своих критериев достоверности (истина, правдивость, справедливость, функциональная совместимость), направляемых тремя ступенями накопления подлинного знания (инъюнкция, оценка, подтверждение) на каждом уровне (сенсорном, ментальном, духовном — по всему спектру сознания, сколько бы уровней мы ни захотели установить).

Короче говоря, три ступени накопления подлинного знания функционируют на всех уровнях, во всех секторах. Применение трех этих ступеней (с их встроенным требованием наличия образцов, доказательств и открытости к опровержению) действительно помогает нам в наших поисках отделить зерна от плевел, истину от лжи, доказуемое от догматического, достоверное от мнимого. Руководствуясь этими тремя ступенями, можно действительно выполнить критерии достоверности всех секторов. Они обладают наличной ценностью. А наличность — это эмпирические доказательства, от сенсорных до ментальных и духовных.

Используя этот подход, метафизика вновь обретает должные полномочия, не сенсорные или ментальные, но наконец — созерцательные. Зеница Духа может увидеть Бога. Под взглядом зеницы Духа вселенная раскрывается в своих самых сокровенных очертаниях. Зеница Духа побуждает ноумен объявить о своем чистом Присутствии. Побуждаемый зеницей Духа, Космос раскрывает свои глубочайшие секреты. Под взглядом зеницы Духа трудноразрешимые кошмары сенсорных и ментальных дилемм отступают перед сиянием самой Пустоты.

Интегральная философия не может заменить ни одну из других форм или функций познания — она не может заменить эмпирическую науку или созерцательную медитацию, или даже другие ментальные формы, от литературы до поэзии, от истории до психоанализа, от математики до лингвистики.

Однако интегральная философия уже здесь, в самом сердце ментального мира, координируя и разъясняя все эти формы познания, измерения ценности, уровни бытия. Сама интегральная философия принадлежит ментальной области; она не может сама, лишь со своими ментальными устройствами, выйти за пределы этой сферы. Однако это четко подтверждает роль созерцания в порождении данных и принимает во внимание его собственную координирующую и разъяснительную деятельность. Если оно само не поставляет медитативные данные, оно четко подтверждает существование и важность этих данных.¹ Это разум мандалы в его самой точной и содержательной форме. Он знает различие между относительной истиной, которую он может огласить, и абсолютной истиной, за которой он должен обратиться к глазу созерцания.

Итак, интегральная философия ментально координирует Благо, Истину и Прекрасное, свивая мандалу многих ипостасей Духа, а затем предлагает нам заняться самой духовной практикой и наконец встретить Дух лицом к лицу.

А как насчет окончательного ответа на великий западный дуализм? Окончательный ответ на проблему разума/тела? На Один и Множество? Бог и творение? Был ли Бог в Аушвице? Обречены ли мы судьбой или обладаем свободной волей? Понимаете, все это один и тот же вопрос, и вот еще один абсолютно полный ответ:

Как печально это медленно плывущее облако!

Какие мы все мы охотники за снами!

Пробудившиеся, одна великая истина:

Черный дождь на крыше храма.

Интегральное видение, как я полагаю, в высшей степени счастливо приветствовать эмпирическую науку как часть — очень важную часть — стремления установить дружеские отношения с Космосом, быть настроенными на массу его настроений и ароматов, граней и форм. Однако более интегральной философии этого не достаточно. Она пытается включить и скоординировать множество граней Блага (“мы”), Истины (“оно”) и Прекрасного (“я”), по мере того как все они эволюционируют вдоль всего спектра, от своих сенсорных форм (видимых глазом плоти) до ментальных форм (видимых глазом разума) и духовных форм (видимых глазом созерцания) — многомерная космическая мандала бесконечного охвата.

Посредством науки мы прикасаемся к Истине, “оно” Духа. Посредством морали мы прикасаемся к Благу, “мы” Духа. Что, в таком случае, может сказать интегральный подход о Прекрасном, “я” самого Духа? Что такое Прекрасное, как оно видится глазу Очевидца? Когда мы пребываем в зенице Духа, “Я” Духа, что мы, в конечном счете, видим?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: