И потому, господа психологи и психотерапевты, творите каж­дый раз с каждым человеком новый мир - простор психического открыт и нет границ ни во времени, ни в пространстве. 1 страница

Глава 5

ОСНОВНЫЕ МОМЕНТЫ СТРАТЕГИИ РАБОТЫ ПСИХОЛОГА: ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ И ПРЕДПОЛОЖЕНИЯ

Вопрос о кризисе психологии, о ее неспособности корректно описывать феномены религии, культуры, психики, сознания, об­суждался в XX и XXI веках неоднократно. Всякий раз этот кризис был связан с тем, что классический научный подход «срезал» спе­цифику гуманитарных явлений, уподобляя их явлением приро­ды, а предполагаемые новые подходы, стремящиеся сохранить эту специфику, оказывались недостаточно научными, в смысле их соответствия критериям классической науки — объективнос­ти, рациональности, повторяемости, предсказуемости и т.д.

Многочисленность проектов новых психологических подхо­дов, а также интегративной психологии, способной адекватно по­знавать и природу, и человека; завидное постоянство поисков в этом направлении и отсутствия решающей новой научной пара­дигмы — все это в совокупности наводит на мысль, что ситуация кризиса связана с наиболее фундаментальными предпосылками и ограничениями классического научного познания мира.

Психология и психотехника -зазор между мирами

Занимаясь изучением традиционных психотехнических куль­тур, мы также сталкиваемся с трудностью их научного описания на языке психологии, лишь иногда усматривая в отдельных аспек­тах какое-то подобие структуры. Мир психотехники — это мир практического психологического знания, искусства, мастерства, это традиционные методы саморегуляции, управления психичес­кими и психосоматическими процессами и состояниями сознания. Традиционные — значит существующие в контексте практичес­кой, духовной или религиозно-философской традиции. В более широком смысле психотехника может рассматриваться как осно­ва любого психического процесса, поскольку невозможно даже произнести осмысленное предложение без наличия техники по­рождения речи или совершить моторное действие без сформиро­ванных функций управления движениями.

Таким образом можно зафиксировать три основных взгляда на психотехнику:

1) как на фундамент любого человеческого опыта;

2) как на традиционную психокультуру вообще;

3) как на традиционную психокультуру саморегуляции и само­совершенствования.

Следует различать психотехнику и психотехнологию. Психо­техника в большей степени является искусством, мастерством. Психотехнология же является конкретным методом для конкрет­ной ситуации.

В процессе изучения психотехнических культур мы постоян­но натыкаемся на границы собственных возможностей выраже­ния, осмысления, понимания. Дальнейшее размышление пока­зывает нам, что эти границы не связаны, по-видимому, лишь со способностями отдельного человека, но более фундаментальны. Они укоренены в общечеловеческих, более того, в онтологичес­ких характеристиках сознания и возможностях его описания в существующем научном языке.

Ситуацию, наглядно демонстрирующую это, можно назвать си­туацией зазора между двумя мирами: миром научной психологии и миром психотехники. Известно, как мало психология может по­мочь в ряде наисущественнейших областей человеческой жизни, сколь велика нужда в элементарной психологической помощи, консультации, психологической культуре отношений. А эта куль­тура закладывается с раннего детства и развивается таинствен­ными путями, которые очень сложно воспроизвести намеренно, и очень трудно получить знание об этих путях, на основе которого можно было бы излечить болезни человеческих отношений, вос­полнить, скажем, отсутствие любви. Мы также знаем, что многие вещи в человеческом мире не возникают от желания этих вещей: требуются какие-то другие фундаментальные условия для их осу­ществления.

Вспомним ситуацию, которая уже много столетий очерчивает проблему взаимосвязи научной психологии и практических пси­хологических знаний в европейской культуре. Известно, что Де­карт — великий философ и один из основателей европейской на­уки, европейского рационализма — считал, что такой науки как психология нет и быть не может. Наше знание о душе имеет прин­ципиально вненаучную природу и не может стать предметом тео­ретического научного мышления. Источником этого знания, по Де­карту, является практический опыт, мы набираем его, «вращаясь в свете, путешествуя и т.д.»

Другой великий мыслитель — Кант, считал, что научная психо­логия либо невозможна, либо неинтересна, бессодержательна. Та­кая психология способна выражать столь ничтожную часть чело­веческого опыта, что не имеет никакой практической пользы.

Опуская множество менее известных имен, напомню позицию Фрейда, который утверждал, что психоанализу невозможно на­учиться: настоящий психоаналитик столь же редок, как настоящий художник, ученый и т.д. И наконец приведем свидетельство Э.Бер­на, известного современного психолога, основателя трансактного анализа. Он писал, что практические психологические знания пя­тилетнего ребенка намного превышают теоретические познания профессора психологии.

Итак — ничтожество наших научных психологических знаний с одной стороны и безбрежная область практической психологии с другой. Чтобы конкретизировать эту ситуацию на современном материале, напомним несколько тем, которыми занимается совре­менная психология и которые она не в состоянии объяснить. Это, например, получивший большую известность так называемый «ре­лаксационный отклик» — явление, изученное американским пси­хофизиологом Х.Бенсоном. Бенсон разработал очень простой ме­тод введения клиента в особое состояние сознания через замедле­ние дыхания, расслабление и самовнушение. С помощью этой техники достигаются поразительные результаты в саморегуляции, обучении иностранным языкам, лечении стрессов, спорте и т.д., но его исчерпывающего научного объяснения пока не существует.

Широко известен пример эффекта плацебо, когда пациент по­лучает вместо лекарства сахарную пилюлю и выздоравливает толь­ко силой веры в новый чудодейственный препарат. Эффект извес­тен давно, но его психологические и нейропсихологические меха­низмы неясны. В Стенфордском университете изучается феномен ясных сновидений, когда спящий знает, что он видит сон. Овладе­ние таким знанием связывают даже с возможностью нового эво­люционного скачка в развитии человека. Разработаны эффектив­ные методы обучения ясным сновидениям, которые используются для решения психологических проблем и творческих задач. Тех­ника известна, феномен можно повторять, однако объяснения не существует.

Еще более загадочен феномен множественности личностей в одном теле, интенсивно изучаемый с середины 1970-х годов, когда у человека четко фиксируются различные субличности. Средне­статистическое число субличностей — 7, максимально зафикси­рованное — 18. Известно, что эти субличности имеют не только разный характер, лингвистические способности, но и разный пси-

хологический пол, психофизиологические параметры, функцио­нальные асимметрии, скажем, леворукость или праворукость. Этот поразительный факт совершенно необъясним в настоящее время.

Широко известны и другие, еще более экзотические феномены, связанные с экстрасенсорным восприятием. Сегодня мало кого можно удивить телекинезом, диагностикой на расстоянии, предви­дением будущего или неопознанными летающими объектами. Име­ются сообщения и о вещах совсем уж фантастических. Так, амери­канский профессор психиатрии С.Сендвайс пишет о способности современного индийского святого Саи-бабы материализовать из ничего предметы.

Таким образом, ситуация зазора между двумя мирами — науч­
ной психологии и психотехники — очерчивает необъятную область
практических умений, которые наука не способна адекватно опи­
сать в своем понятийном аппарате. Научная психология мало что
может дать для понимания ряда ключевых практических задач,
стоящих перед человеком: самосовершенствования, самоизмене­
ния, осмысления мира и своего места в нем. Эта диспропорция
принципиальна и связана с основополагающими установлениями
классической науки в том виде, как мы ее понимаем сегодня. Дело
в том, что эти установления таковы, что все наши знания о природе,
полученные с этих пор, имеют следующую цену — незнание о мире
души, сознания. .,.,

Ситуация радикального зазора между двумя мирами, можно ска­зать, создана «картезианским бумерангом» (от латинизированно­го имени Декарта — Cartesius). Она прослеживается с XVII века, когда Декарт узаконил разрыв между «вещью протяженной» (ми­ром природы) и «вещью мыслящей» (миром разума) и установил, что языки описания этих вещей, или субстанций, не пересекают­ся. Именно Декарт сконструировал классические понятия субъек­та и метода научного познания и наложил запрет на все естествен­ные связи между субъектом и объектом и языками их описания. По Декарту эти языки принципиально взаимонепереводимы и не до­пускают взаимнооднозначного соответствия. Как следствие, в рам­ках классической науки научные знания о мире природы возмож­ны лишь ценой научного незнания о мире психической жизни.

Разделение «протяженного» и «мыслящего» проводит к тому, что целостные феномены человеческой жизни теперь описывают­ся как два ряда параллельных явлений без возможности и фор­мального права говорить об их связи: с одно^й стороны, физико-химические процессы на языке классической науки, с другой — процессы внутренних переживаний на языке символов и метафор. Разумеется, глубинной основой этой ситуации является более дав-

ний, идущий от христианства дуализм тела (плоти) и сознания (духа), который, в свою очередь, имеет еще более глубокие корни.

Особый, принципиально вненаучный статус психотехника как практическое знание получает начиная с Декарта. Классический рационализм отсекает то, чем мы можем владеть практически, от того, что мы можем знать научно. Это и есть возвратившийся удар картезианского бумеранга, или плата за научное знание мира при­роды.

Каким же образом сознание вносится в основание классичес­кой науки, которая, как задумывалось, дает объективную картину мира независимо от индивидуального сознания и присущих каж­дому человеку установок, ценностей, иллюзий, ограничений? Как уже отмечалось, первый необходимый шаг на этом пути — узако-нивание разрыва между субъектом и объектом, дуализмом мате­рии и сознания. При таком подходе каждая субстанция не содер­жит ничего от другой и никак не связана с ней. Важнейшее след­ствие из этого — возможность уподобления всего мира гигантскому неодушевленному механизму, совершающему повторяющие дви­жения при равных начальных условиях. Все законы этого механиз­ма известны лишь «небесному геометру» — Богу, который зрит их непосредственно. Но и человеку даны проблески божественного ус­мотрения, когда он, руководствуясь правильным методом, уподоб­ляет свой интеллект божественному.

Второй необходимый шаг — постулат абсолютной истины, со­зерцаемой всеведающим, всеприсутствующим существом. На тре­тьем шаге качество всеприсутствия, всеведения, всемогущества божественного интеллекта проецируются в объективный внешний мир как абсолютность, однородность и непрерывность простран­ства и времени. Этот перенос, наряду с постулатом о механистич­ности мира, позволяет совершить следующий шаг — математиза­цию естествознания и ввести понятия геометрического простран­ства и линейного времени, исчисляемых количественно в системе трех взаимоортогональных направлений декартовых координат и оси времени.

Таким образом, атрибуты абсолютного субъекта постепенно и незаметно становятся свойствами внешнего мира и необходимы­ми предпосылками его познания. «Абсолютное время», «абсолют­ное пространство», «абсолютная истина», «непрерывность», «од­нородность», «геометрическое пространство», «линейное время», «количество», «мир как механизм» — уберите эти постулаты, и клас­сическая наука распадается одномоментно.

Вся совокупность этих постулатов удерживается вместе в мето­де научного познания. Следовать такому методу, начиная с Декар-

товы.х «Правил для руководства ума» и «Рассуждения о методе, чтобы верно направлять свой разум и отыскивать истину в науках», означало освободиться от ошибок, заслоняющих «естественный свет» божественного интеллекта.

Научение методу неотъединимо от практического освоения всех предпосылок и идеализации познания, вхождения в действу­ющую научную парадигму. Метод дает человеку органы позна­ния, не данные ему от природы и — как это ярко выразил М.К.Ма-мардашвили — переводящие его в космическое, божественное из­мерение. Но этим методом уже невозможно познавать жизнь и сознание, не уподобив их прежде механическому объекту перед взглядом божественного ока.

В этом смысле классическая наука способна познавать только мертвое, и научная картезианская психология по необходимости имеет дело лишь с тенью человека, пытаясь разгадать жизнь души по механическому подергиванию гальванизируемого трупа.

Здесь коренится тот грандиозный искус иллюзорного знания, которому подвергалась и подвергается бихевиористская, когни­тивная и прочие позитивистские психологии, когда знания о тени переносятся на живого человека. Так возникают мифы: человек — это машина, это — социальное животное, это — компьютер, это — социобиосутцество и т.д.

Однако вновь и вновь гуманистическая, экзистенциально-фе­номенологическая, трансперсональная и интегративная психоло­гия, наряду с другими гуманитарными науками, ищет некласси­ческие пути познания человека, способы постижения живого и со­знательного, не сводящие их к механическому.

Для того чтобы лучше представить перспективы и суть этих по­исков рассмотрим несколько модернизированную типологию зна­ния, первоначально предложенную А.И.Неклессом. Руководству­ясь формальными критериями, мы можем различать знание по способу представления как рациональное и иррациональное, по степени отчетливости как явное и неявное, по характеру функцио­нирования как отчуждаемое и неотчуждаемое. Таким образом, со­гласно этой типологии возможно восемь базисных типов знания.

Например, классическая наука является рациональным, явным и отчуждаемым знанием и процедуры ее первоустановления со­здают субъект, объект и метод получения именно такого знания. Остальные семь типов знания классической наукой не конструи­руются, не охватываются и отвергаются как ненаучные. Однако они — тоже знания! Скажем, любой человек является носителем знания, которое принципиально неотделимо, неотчуждаемо от его деятельности. Ни он сам, ни кто-либо другой не в состоянии полно-

стью объективировать, отделить и прояснить, например, его ак­терское мастерство или педагогический талант.

Человек может и не знать, что он знает нечто, пока это знание не актуализируется в какой-либо ситуации, допустим, в результате воп­роса. То есть человек знает нечто, но неявно. Это характерный пара­докс дуалистически организованного знания: мы познаем то, что уже каким-то образом знаем, как в случае припоминания неземного опы­та у Платона или механизма психологической защиты в психоана­лизе, где для невоспринимания травмирующих переживаний необ­ходимо уже как-то опознавать их как таковые, воспринимать до вос­приятия.

Удобно изобразить данную типологию графически как восьми­мерное «пространство знания». В этом пространстве мы можем наглядно изобразить ее не как формально-логическую оппозицию, а в виде непрерывного спектра. Так, можно рассматривать раз­личные типы, виды и степени рациональности (иррациональнос­ти) или явности (неявности) знания.

Одни точки этого пространства легко интерпретируются, и им можно найти соответствующие субъект, объект и метод познания, скажем, уже упоминавшийся классический- Другие — вполне пред-ставимы. Например, можно определить сюрреалистическую живо­пись как иррациональное, отчуждаемое, явное знание или музы­кальную импровизацию в момент ее рождения как иррациональ­ное, отчуждаемое, неявное знание; шаманское искусство вхождения в транс как рационально-иррациональное, явно-неявное, неотчуж­даемое знание.

Некоторые же типы знания выглядят в этом пространстве весь­ма загадочно. Чему, спросим, соответствует нулевая точка этого пространства, где знание не является ни рациональным, ни ирра­циональным, ни явным, ни неявным, ни отчуждаемым, ни неот­чуждаемым и в то же время обладает всеми характеристиками од­новременно? Может это прообраз какой-то будущей парадигмы целостного знания, а возможно — лишь бесплодная игра ума?

Можно расширять данную типологию, вводя новые различия. Так, по уровню описания, степени обобщения знание различается на теоретическое и эмпирическое (практическое), по своему пред­мету (объекту) — на объективное (внешнее) и субъективное (внут­реннее), — ведь не следует заранее исключать принципиальную возможность прямого необъективируемого научного знания внут­реннего мира.

По характеру воспроизводимости знание может быть повторя­емым и неповторяемым (уникальным), причем неповторяемость мо­жет быть связана с характеристиками ситуации, в которой сошлись

вместе невоспроизводимые намеренно или маловероятные природ­ные условия, как в случае происхождения жизни, прозрения Будды или знания Страшного суда. Знание может различаться по органи­зации на иерархическое (принцип Мирового Древа) и номадичес-кое (принцип ризомы, корневища — как того требует французский философ Ж.Делез). Только с учетом этих предложений получается 128 типов знания и лишь одно из них соответствует классическому образу.

Введенная перспектива вовсе не преследует цели дать исчер­пывающую классификацию знания, да и используемые для нее по­нятия пересекаются друг с другом и не вполне прояснены для тре­буемой терминологической четкости. Ее цель — проиллюстриро­вать возможность иных миров знания, со своими особыми предметами, субъектами, методами, обосновывающими процеду­рами, критериями научности, типами рациональности, рефлексии и способами получения исходных идеализации.

Эта перспектива дается исходя из элементарного жизненного опыта, присущего любому человеку, что, в свою очередь, говорит о том, насколько такой опыт шире мира классической науки, сколь неправомерно игнорировать и принижать его, следуя идеологи­ческим претензиям этой науки на всеохватность и исключитель­ную достоверность. Воистину, есть многое в мире, что и не снилось ортодоксальным ученым-психологам, и психотехника, выскочив, подобно черту из табакерки, поставила психологию в весьма кон­фузное положение перед нищетой ее достижений и спесивостью претензий.

Хотя научного понимания психотехники не существует, тради­ционные психотехнические культуры насчитывают не одну тыся­чу лет, а значит, имеются эффективные методы их передачи, ис­пользующие какой-то специфический психотехнический язык. Что это за язык, каковы его законы и особенности? Для поиска ответа на этот вопрос следует смотреть психотехнику в модальности ее существования: почему она есть и как она возможна?

Первый ответ состоит в том, что человек — существо конечное и воплощенное. Сознанию, не ограниченному телом, не было нуж­ды ни в какой психотехнике, оно могло бы реализовывать свои на­мерения непосредственно. Наш же человеческий опыт телесно-центрирован и телесноопосредован.

Любая психотехника самосовершенствования направлена на преодоление инертности плоти, подверженной механическим за­конам, старению и распаду. Значит, язык психотехники должен как-то впитывать ряды телесно-материальных и духовных терми­нов, являясь с точки зрения классической науки странным кентав-

роподобным существом, бесконечно далеким от строгости научно­го языка.

Второй ответ состоит в том, что в нашей жизни имеются интег­ральные неаналитические целостности, которые хорошо были из­вестны и Декарту, и Марксу, и многим другим. Маркс называл их превращенной формой. Ориентируясь по этим целостностям, на­пример по цене товара, мы можем судить о всей ситуации и эф­фективно действовать в ней.

Феномен морали также относится к такой группе явлений, и моральные нормы есть своеобразная «свертка» гигантского ду­ховного и исторического опыта человечества. Одна такая целост­ность — антропный принцип — широко обсуждается в современ­ной науке. Этот принцип, по существу, утверждает наличие фун­даментальной неаналитической соразмерности мира и человека.

Третий ответ приходит из современной психологии развития: мы владеем лишь тем, что создали сами (в том числе и в себе). Спо­собности и органы владения создаются в этом же процессе. И на­оборот, все несозданное (неосознанное) владеет нами.

И наконец — четвертый ответ, который является иным выра­жением третьего, гласит, что человек способен к так называемому «второму рождению», хорошо известному во всех духовных тра­дициях. Посвящения, ритуалы перехода, вступление на духовный путь означали отказ от прежнего «Я», зачатие, вынашивание и но­вое рождение в лоне учения (учителя). Именно поэтому язык тра­диционных психотехнических культур наполнен терминами, от­носящимися к зачатию и родам, смерти и возрождению.

В силу того что человек — это воплощенное, телесно-духовное существо, духовные традиции передавались через особого рода смыслонасыщенные целостности, несущие в себе психобиологи­ческие программы сонастраивания с тем, что мы называем духов­ностью.

Если язык психологии состоит из системы психологических по­нятий, организованных в ту или иную теорию, соотносящуюся со всей системой научного знания, то языком психотехники являют­ся особого рода интегральные целостности, смыслонасыщенные гештальты.

В отличие от европейской психологии такой язык был создан в буддистской традиции, эффективный и систематически организо­ванный. Так, ключевой термин буддистской психологии «дхарма» (более подробнее — в моей книге «Дао трансформации») означает целостную ситуацию переживания. В буддизме существует (мы уже затрагивали выше эту тему в другом контексте) поддающаяся пе­редаче система из более чем 100 дхарм. В ней зафиксированы ка-

ионические состояния или модальности переживания. А значит, существует некий базисный алфавит, в котором могут быть состав­лены слова и предложения языка состояний сознания.

В «Абхидхармакоше» буддистского мыслителя IV-V вв. Васубан-дху последовательно излагается теория дхарм как атомарных час­тичек потока сознания, описываются дхармические эквиваленты эмпирических и мистических состояний сознания, охватывающие весь спектр переживаний. Этот язык ориентирован на человека, идущего по пути самосовершенствования, начиная от какой-то от­правной точки, где он находится, до полного пробуждения.

Очень сложно найти аналог буддистскому языку состояний со­знания в европейской традиции науки и культуры. Буддистская традиция в большей степени ориентирована на гештальтное вы­ражение, а европейская — на аналитическое.

Вернемся к особого рода целостностям, являющимися своеоб­разными атомами психотехники. Хорошо известно, что для эффек­тивной психологической и психотерапевтической помощи в ситу­ации недостаточно затронуть ее какой-либо один даже наисуще­ственный аспект. Только на элементарном уровне мы можем пользоваться аутотренингом или популярным ныне нейролингви­стическим программированием. То же относится к подпороговому программированию, для которого выпущены тысячи аудиокассет на все случаи жизни — для похудения, отучения от курения, обуче­ния языкам и т.д.

Для реального изменения и помощи необходимо преобразовать всю жизненную ситуацию, и в этом деле существенны не какие-то отдельные аспекты, а все, включая контекст. И хороший практичес­кий психолог знает это и работает не с изолированными проблема­ми, а со всей ситуацией. Даже незначительное изменение требует сильной воли. Каждый, кто ставил такую задачу, знает это на соб­ственном опыте. Еще сложнее измениться фундаментально — об­рести второе рождение, качественно преобразиться.

По сути дела, большую часть своих жизней мы живем по чужо­му сценарию. Хотим помыслить или начать что-то новое — и не можем, застряв в колее повторяющихся чувств и переживаний, из которой, как кажется, невозможно выбраться. В буддистской психо­логии для этой ситуации имеется классический пример с колесом сансары, которое описывает всю жизнь человека как взаимосвя­занную цепочку причин и следствий — пратитьясаммутпады — от рождения до смерти и следующего рождения и т.д. Согласно буд­дизму, есть только один путь выхода из колеса сансары — путь к пробуждению, открытый Буддой. Доведется услышать те много­мерные камертоны, звучащие во всем регистре духовного диапа-

зона и откликнуться на их зов, помогающий сонастроиться с цело­стными состояниями — выход возможен. Если нет — скорее всего сансара нас не отпустит, и мы обречены на обезьянничанье, на имитацию чужих, не нами прожитых жизней.

Примером такой имитации может служить ситуация с даосской телесно-духовной практикой Тайцзи-чжуань, которая подвергает­ся на чужой культурной основе тонким искажением, утрачивая способность ко второму рождению. В традиционной же культуре Китая Тайцзи-чжуань являлась, прежде всего, психотехникой вто­рого рождения и создания условий возможности такого рождения. Ведь родиться по желанию невозможно. Для этого требуется нали­чие животворных сил и катализаторов, а также непостижимого со­четания счастливых условий, которые заранее не заданы и не пре­допределены. Эти неконтролируемые аспекты хранит и трансли­рует традиция.

При механическом заимствовании «рациональных компонент» учения они неизбежно утрачивают части, поскольку язык тради­ционной психокультуры не поддается экспликации и отчуждению.

Европейское же традиционное воспитание таково, что мы с дет­ства не научаемся различать эмоциональные состояния, у нас от­сутствует культура чувств, развитый диапазон дифференцирован­ных переживаний. И если человек, не имеющий такого опыта, при­нимается за обучение Тайцзи-чжуань, фактически ничего в его жизни не изменяется, ибо не задействуются аспекты жизненной ситуации. Мы продолжаем жить в эмоциональных тисках, в кото­рые попали в начале жизни, и возможности дифференцировки чувств у нас оборваны. А не пройдя этой дифференцировки, невоз­можно обрести аналогичную тонко дифференцированную культу­ру и в других сферах, в том числе в сфере двигательной, в сфере сценического мастерства, в сфере общения, в сфере межличност­ных отношений.

Приведем еще пример психотехнического языка. В тибетском буддизме символическим (и весьма практическим) выражением Цели, Пути и его Завершения (т.е. Пробуждения) является манда­ла, которая в двумерном изображении обычно выглядит как слож­ная многоцветная симметричным образом организованная вокруг центра структура, заполненная символическими образами. В бук­вальном переводе с санскрита это слово означает круг, который, как известно, является символом полноты, законченности, совер­шенства сознания [17, 18, 48, 50, 115, 183].

Сознание пробужденного, подобно когерентному лазерному всенаправленному лучу, видит в любой частичке мира — гигантс­кой динамической голограмме — все взаимосвязанное существо-

вание. Структура такого сознания и есть структура мандалы. Встав­ший на путь способен различать многочисленные аспекты целос­тного существования, но без возбуждения всенаправленного «ла­зерного» видения, без восприятия полноты.

Одними из ключевых существ, населяющих мандалу, являются пять так называемых дхьяни-будд (один в центре и четыре по сто­ронам света), персонифицирующих пять мудростей (изначальных познавании). Для трех из них можно найти какие-то аналоги в за­падной культуре. Так, некоторые аспекты зерцалоподобной муд­рости могут быть отчасти выражены понятиями рефлексии и от­ражения (хотя в них отсутствует главный аспект этой мудрости — полнота); аспекты мудрости равностности — понятиями бесстрас­тия и трансцендирования всех различий; аспекты различающей мудрости — понятиями различения и автономности. Всеисполня-ющая мудрость не имеет однозначных философско-психологичес-ких соответствий, но ее отдельные аспекты имеют аналоги в хрис­тианском учении о непогрешимом деянии. Наконец, всепроника­ющая мудрость (или, иначе, мудрость дхармового пространства), также не имеет аналогов в философско-психологической сфере.

Таким образом, общая трудность выражения психотехнических тем напрямую связана с целостным, невербальным характером на­шего опыта. Для этого научного описания необходимо разработать эффективный язык состояний сознания и переживания. В совре­менной западной психологии существуют отдельные успешные продвижения в этом направлении. Международную известность получили работы С.Грофа, С.Криппнера, Ч.Тарта и К.Мартиндей-ла по необычным состояниям сознания. Американский психолог Дж. Гибсон разработал принципиально новую экологическую тео­рию зрительного восприятия, в описании которого он полностью отказывается от языка классической психологии. Чрезвычайно ин­тересным является направление, получившее название психоло­гии телесности, в котором сошлись вместе несколько значитель­ных линий от биосинтеза В.Райха до экзистенциально-феномено­логических работ М.Мерло-Понти.

Кентаврическая природа психотехнического языка указывает на необходимость иных обосновательных процедур научного зна­ния, нежели в классической науке. В частности требуется освоить и осмыслить иные формы рефлексии — телесные, эмоциональ­ные, целостные, разработать проблему «мыслящего тела». Психо­техника невозможна вне телесной культуры. Другое дело, что тело здесь — не физико-биологический объект, а «воплощенная разум­ность», владеющая органами, не данными от природы, а создан­ными в процессе развития.

Психология и психотехника: возможен ли синтез? Ответ на этот вопрос зависит от наших базисных установок. Если мы вернемся к выше рассмотренной типологии знания и попытаемся пофантази­ровать о том, какой будет будущая психология, то вполне вероятно, что эта психология сможет работать не только с рациональным, явным, отчуждаемым знанием, но также с рациональным, неяв­ным, отчуждаемым и неотчуждаемым знанием. И развитие в этом направлении уже наблюдается в психологии телесности и экзис­тенциально-феноменологической психологии. Наиболее удачные проекты и идеи в этой области связаны с тем путем, который в каком-то смысле уже пройден на Востоке, а именно с разработкой языков состояния создания и введением понятий телесной, чув­ственной и эмоциональной рефлексии. И на этой основе, расши­рив базисный алфавит переживаний и состояний, можно постро­ить психотехническую дисциплину. Такой проект обольщает тем, что в нем возможно получить систему психотехнических состоя­ний и найти закономерности их связи взаимоперехода, организо­вать эмпирические психотехнические знания по определенной системе. Ведь без получения форм фиксации этих знаний в тради­циях, пусть работающих с неклассическим материалом, невозмож­но удовлетворить столь важным критериям научности, как пред­сказуемость и воспроизводимость.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: