Реконструкция содержания катехизиса во втором веке.

1. Изложение истории спасения.

1.1. Чтение и толкование книг Бытие, Исход, а также отрывков из пророческих книг. 1.2. Чтение, обсуждение и заучивание наизусть ветхозаветных пророчеств о Христе. 1.3. Разучивание молитв и гимнов (“Отче наш”, “Свете тихий”).

2. Учение о христианской жизни.

2.1. Изложение Нагорной проповеди и десяти заповедей Моисея в форме учения “о двух путях”. 2.2. Невидимая брань.

3. Толкование Символа веры.

3.1. Чтение и толкование Евангелий, а также другой раннехристианской литературы.

4. Объяснение смысла таинств крещения и евхаристии

^ Часть третья

АЛЕКСАНДРИЙСКАЯ ОГЛАСИТЕЛЬНАЯ ШКОЛА (конец II – середина III века)

Всякий, кто отбирает полезное для катехуменов, в особенности если они – греки, не должен чуждаться философских знаний 222).

Истоки египетского христианства покрыты мраком неизвестности. Свидетельство Евсевия о том, что христианство было впервые проповедано в Александрии св. Марком, не поддерживается более ранними источниками 223). Климент Александрийский в одном из своих писем упоминает, что св. евангелист Марк после своего служения в Риме отправился в Александрию, однако, ничего не говорит о нем как об основателе местной церкви 224). Впрочем, нет ничего невозможного в том, что иудео-христиане появились в Александрии уже во времена апостолов. Так, например, из Деяний апостолов известно, что странствующий проповедник Аполлос, поразивший Коринфскую церковь своим красноречием, был родом из Александрии и, по всей вероятности, был “наставлен в начатках пути Господня” в родном городе (Деян.18:24–25).

В Александрии издавна существовала влиятельная иудейская диаспора, насчитывавшая сотни тысяч. Диаспора имела множество синагог по всему городу. Синагоги были главным перекладным пунктом бродячих христианских проповедников. Вероятно, что Послание к евреям и Послание Варнавы были адресованы христианам, находящимся на грани разрыва с их более ортодоксальными иудейскими собратьями в Александрии. Городское население, включая еврейскую диаспору, говорило по-гречески, тогда как коптский (диалект египетского) оставался языком деревни. Такое разноязычие приводило к большому культурному разрыву между городом и провинцией.

Библиотека, основанная Птолемеями, была в античности одним из богатейших собраний книжной мудрости. Согласно традиции, именно в Александрии, при Птолемее Филадельфе (285–246 до н.э.), был сделан перевод на греческий язык значительной части Ветхого Завета, так называемая Септуагинта 225).

Большая часть населения Александрии во II в. н.э. была языческой. Климат Александрии, казалось, располагал к процветанию религиозных сообществ, философских школ, синкретических культов, мистерий, а также сомнительных сект. Среди философских направлений в начале III в. особым уважением пользовалась школа Аммония Саккаса (ок. 175–242), платоника, разочаровавшегося в гностическом христианстве 226). Учеником Аммония был Плотин (205–270?) – аскет, стыдившийся своего тела, логик, наделенный колоссальной способностью к умозрению, поэт мистического экстаза, ясновидец и целитель душ, страстный проповедник платонической утопии идеального государства и, наконец, убежденный противник христианства.

Ученик Плотина Порфирий (ок. 232 – ок. 303) оставил нам биографию учителя, из которой можно получить представление о том, как проходили занятия в неоплатонической школе, которую Плотин открыл в Риме. Предпочтительной формой занятий были семинары, а не лекции. На таких семинарах отдельные вопросы предлагались для обсуждения в тесном кругу учеников. Участники семинаров также зачитывали письменные работы, прослушивание которых могло занимать несколько часов и даже дней.

В школе Плотина обучение подчинялось скорее вдохновению, нежели строгому расписанию, хотя большинство философских школ имело канонический набор дисциплин. У греческих стоиков было принято деление на логику (включавшую формальную логику, диалектику и теорию познания), физику (включавшую геометрию, астрономию и теологию) и этику. Философские интересы римских стоиков были почти полностью поглощены этикой как искусством самообладания и воспитания характера.

Платоники, приняв стоическое деление, дополнили его арифметикой, стереометрией, музыкой, грамматикой, риторикой, гимнастикой, политикой, а также более углубленным изучением теологии 227). При этом математические дисциплины, по Платону, служили подготовительным курсом для изучения философии. Согласно платоническому представлению истина не есть отвлеченное знание, но цельное познание, включающее дискурсивное мышление, аскетическое воспитание души и мистическое созерцание. Похожий взгляд на природу познания исповедовали и неопифагорейцы. Предметами жарких дебатов между школами были такие вопросы, как природа бога, божественное провидение, отношение материи и духа, душа и ее бессмертие, а также предназначение и моральный идеал человека.

Интеллектуальная жизнь в Александрии располагала к самым смелым умозрениям и к бесконечному полету фантазии в космологии. Именно в Александрии родились головокружительные гностические системы Валентина, Василида и Карпократа. Именно здесь христианские апологеты столкнулись с наиболее глубокой и острой критикой их “варварской философии” со стороны эллинистических философов. Именно здесь произошло столкновение не только с фасадом и попкультурой эллинизма, но с самим его мировоззренческим ядром. В Александрии полемика христиан с философами была впервые перенесена с базарной площади на “профессорскую кафедру”. В таком интеллектуальном климате страстные призывы Тертуллиана к тому, что христианин, обретя истину в христианстве, должен прекратить всякий духовный поиск и всякое исследование философских вопросов, были малоубедительны. Требовалось не огульное отрицание всей культуры, а детальное понимание ее. Требовалось творческое и чуткое освоение апостольского наследия. Одним словом, требовалось создание “духовной академии”.

^ Александрийская плеяда: Пантен, Климент, Ориген и другие

Александрийская огласительная школа (κατηχητικὴ διδασκαλέιον) впервые появляется из тумана неизвестности в 80-х годах II в. 228) Как уже упоминалось в предыдущей главе, школой в античности часто называли регулярное собрание учеников вокруг одного или нескольких авторитетных учителей. В этом смысле у стоического философа Эпиктета (ок. 50 – ок. 130) была школа в Никополисе Эпирском, у платоника Аммония Саккаса была школа в Александрии, подобно тому, как у Иустина Мученика была христианская школа в Риме.

Зданием философской школы нередко служил частный дом, принадлежавший либо ее главе, либо одному из его влиятельных учеников. Например, древнегреческий философ Эпикур (342–270 до н.э.) приобрел дом в Афинах и нередко беседовал со своими учениками в располагавшемся около него саду. Плотин превратил частный дом некоей Гемины в пансионат для своих учеников 229). Такое обучение было, как правило, платным, хотя в некоторых случаях плата была добровольным пожертвованием преданных и состоятельных учеников на содержание любимого учителя.

Школу в смысле собрания учеников вокруг авторитетного учителя следует отличать от другого употребления слова “школа”, принятого в исторической литературе. Так, Александрийской школой часто называют определенную богословскую традицию, сформировавшуюся в Александрии и отличавшуюся от другой традиции, или “школы”, которая позднее утвердилась в Антиохии 230). В этом смысле уместно говорить об Александрийской школе как о местной традиции толкования Священного Писания, которая не утратила своего влияния и после того, как огласительная школа перестала существовать. Хотя два различных значения слова “школа” в некоторых случаях указывают на один и тот же феномен, в этой главе слово “школа” будет употребляться в смысле собрания учеников вокруг учителя, а не в смысле богословской традиции.

Первым учителем Александрийской огласительной школы был, по всей вероятности, Пантен. О том, существовала ли школа до Пантена и в каких отношениях она состояла с местными христианскими общинами, ничего определенного неизвестно 231). Климент Александрийский, ученик Пантена, упоминает о том, как после долгих духовных скитаний он, наконец, обрел истинного учителя в лице Пантена, которого он образно называет “сицилийской пчелой”, сокрытой в Египте 232). Можно заключить, что Пантен был родом из Сицилии. К тому времени, как Климент познакомился с ним, он уже преподавал в Александрии.

О Пантене известно очень мало. Ни одно из его произведений не дошло до нас, хотя Евсевий сообщает, что Пантен не только учил viva voce (живым голосом), но и писал книги 233). Пантен был из обратившихся стоиков 234). Как уверяет Евсевий, занятия философскими науками в школе были заведены уже при Пантене. Изучение эллинистической философии было внесено в расписание занятий школы с тем, чтобы иметь возможность дать ответ еретикам на их возражения. Таким образом, изучение философии с самого начала играло роль вспомогательную – полемическую и апологетическую.

Евсевий прибавляет, что Пантен впоследствии стал апостолом в Индии, в чем нет ничего невозможного. О Плотине, например, известно, что он присоединился к военной экспедиции императора Гордиана в Индию с единственной целью овладеть индийской философией. Блаж. Иероним также сообщает курьезную деталь о том, что Пантен был якобы послан в Индию епископом Деметрием Александрийским, чтобы обратить ко Христу тамошних браминов и философов 235).

Для нас в данном случае важно не то, что Пантен отправился крестить браминов, а то, что он был командирован церковным иерархом. Дело в том, что большинство современных исследователей придерживаются того мнения, что ни при Пантене, ни при его ученике Клименте Александрийском катехизическая школа не находилась под прямым церковным контролем. Считается, что только при Оригене глава школы попал под прямое покровительство александрийского “папы”, как уважительно называли епископа Деметрия Александрийского уже при жизни. Замечание Иеронима (которое вполне может иметь независимую от Евсевия историческую ценность), не принятое во внимание современными исследователями, ставит под сомнение эту гипотезу и позволяет заключить, что уже при Пантене связь школы с местной церковной властью была прочной. В отличие от Климента, которого церковная традиция единогласно называет пресвитором 236), Пантен был мирянином.

Климент Александрийский сменил Пантена на посту учителя огласительной школы примерно в 190 году 237). Возможно, что некоторое время Пантен и Климент преподавали вдвоем. Климент обратился в христианство после длительных духовных исканий. До встречи с Пантеном ему довелось учиться у христианских учителей, которые были родом из Сирии, Египта, Ассирии и Палестины. Скитания молодого человека в поисках настоящего учителя очень характерны для рассматриваемого периода. Вспомним, например, поиски Иустина Мученика, перепробовавшего чуть ли не все философские школы перед своим обращением в христианство.

Молодой Плотин также длительное время искал настоящего учителя, перебираясь от одного к другому, пока не встретил Аммония. Проведя некоторое время с Аммонием, Плотин воскликнул: “Вот человек, которого я искал!” 238) То же мог бы сказать о своей встрече с Пантеном и Климент. Так как значительная часть обучения проходила в беседах один на один или в тесном кругу учеников, то отношения учителя и ученика были весьма близкими. Иногда ученики выражали свою преданность учителю очень эмоционально. По ироническому наблюдению одного философа II в., они были готовы прыгать вокруг учителя “подобно вакхантам вокруг Дионисия” 239).

Климент был человеком незаурядной эрудиции. Его произведения переполнены цитатами из древнегреческих поэтов и трагиков 240). Он знал философию по первоисточникам, а не по школьным хрестоматиям, как большинство культурных людей его времени. Он свободно ориентировался в запутанном лабиринте гностических сект и мистерий, хотя относился к ним с большой неприязнью. Его описания мистерий настолько подробны и содержат такое количество гротескных деталей, что можно подумать, что Климент сам был очевидцем описываемых им сцен и обрядов.

Главные произведения Климента, дошедшие до нас, образуют трилогию. Первая книга, “Увещание к язычникам”, была адресована, как это следует из заглавия, к языческой публике. Ее целью было показать образованным грекам несостоятельность и порочность язычества и указать на спасительную истину, открывшуюся в божественном Слове, ставшем плотью. По мысли Климента, христианство отвечает на глубочайшее упование человека обрести бессмертие.

Второе сочинение трилогии, “Педагог”, по собственному замечанию Климента, было предназначено для катехуменов и новокрещеных 241). В нем Климент ответил на нападки гностиков, которые приводили в замешательство некоторых из новообращенных, а также предпринял составление всеобъемлющей регламентации христианской жизни. Учителем христиан, в отличие от язычников, является Сам Бог, пришедший в мир во плоти для того, чтобы показать людям пример святой жизни. Жизнь христианина должна стать подражанием Учителю. Знание о Боге должно влиять на жизнь человека, на его отношение к душе своей и к окружающим людям. Без внутренней перемены, без исцеления души от болезни греха, без укоренения в добродетелях знание о Боге невозможно. По словам Климента, Бог Отец поручил воспитание людей Своему Сыну, Иисусу, наказав: “Сей есть Сын Мой возлюбленный; Его слушайте”, подобно тому, как любящий отец отдает своих сыновей достойному учителю 242).

Климент призывает катехуменов к умеренности в пище и питии, к скромности в одежде и употреблении украшений, а также к сдержанности во время празднеств и торжеств. Вопросы, которыми он задается, и даваемые им советы предельно конкретны. Прилично ли христианину смеяться на людях? И если прилично смеяться, то уместно ли быть клоуном и валять дурака? Как следует вести себя в общественных банях? Можно ли париться вместе с особами противоположного пола или со своими рабами? Как следует одеваться, идя в церковь? Позволительно ли носить серьги? Прилично ли мужчинам пользоваться косметикой и рядиться в женские одежды? Подобает ли христианину ходить торопливо? Можно ли играть в азартные игры, ходить на скачки или посещать увеселительные заведения? На большинство этих вопросов Климент отвечает отрицательно.

Одной из любопытных черт морального учения Климента является то, что он, в отличие от большинства раннехристианских учителей, считал жизнь в браке более достойной христианского призвания, чем жизнь холостую. “Кто те двое или трое, собранные во имя Христово, посреди которых Господь? Не муж ли, жена и ребенок, так как сказано, что муж и жена соединены Богом?” – риторически спрашивает Климент 243). В браке, утверждает Климент, человек подвергается большим искушениям и, следовательно, заслуживает большей похвалы в преодолении их 244). Впрочем, сам Климент оставался холостым “из любви к Богу” 245).

Катехизатор должен был обладать мудростью и прозорливостью для распознания того, что в окружающей его культуре было совместимо, а что противоречило Евангелию. Хотя некоторые замечания Климента могут показаться спорными, его руководящий принцип остается верным евангельскому пути. Принцип этот можно назвать этикой и эстетикой внутреннего. Важно не то, как ты выглядишь снаружи, а то, чем живет твоя душа. Сними богатые одежды и украшения и увидишь, что среди язычников господин отличается от своего раба разве только тем, что он более раба подвержен страстям, говорит Климент 246). Христианство же даровало внутреннюю свободу как рабам, так и их господам.

Развивая эстетику внутреннего, Климент использует апостольскую аналогию тела человека как храма души. Языческие храмы в Египте, пишет Климент, блистают золотом и серебром, их стены отделаны драгоценными камнями Индии и Эфиопии, украшены колоннадами, вокруг них простираются священные поля и рощи. Но если зайти в такой храм и попросить жреца показать божество, укрытое за завесой, то обнаружишь нечто совершенно недостойное Бога: изваяние кошки, змеи или крокодила. Точно так же и человек, который заботится только о внешнем украшении, должен более помышлять о том, чтобы под покровом дорогой одежды сиял образ Божий, образ добродетельной и непорочной жизни, а не образ звериный. Так как внешне христиане отличались от язычников разве только скромностью в одежде, праведность жизни была их главным богатством и украшением 247).

Последняя книга трилогии Климента, “Строматы”, представляет собой набор лекторских записок на самые разнообразные темы. Стареющий Климент попытался зафиксировать в ней без какой-либо системы все те знания, которые он получил от своих учителей. Во время гонений при Септимии Севере Климент был вынужден бежать в Каппадокию и оставался там до самой смерти. На опустевшее место главы катехизической школы в 202 году был назначен восемнадцатилетний Ориген.

Об Оригене, благодаря Евсевию, мы знаем более, чем о каком-либо другом христианском учителе рассматриваемого периода. Ориген родился в христианской семье. В духовном становлении Оригена важное значение имело домашнее образование. Его отец, Леонид, перед тем, как обучать сына мирским наукам, читал с ним Писания и просил повторять их каждый день 248). Леонид дал сыну образование в “науках греков”, что помогло Оригену после смерти отца зарабатывать себе на жизнь. Леонид принял венец мученичества во время гонений при Септимии Севере. Пылкий Ориген хотел последовать примеру отца, но мать помешала ему, упрятав все его вещи и тем самым воспрепятствовав сыну появиться на улице.

Ориген, по сообщениям церковных историков, был учеником Климента 249). Вполне возможно также, что некоторое время он обучался у платоника Аммония, хотя впоследствии порвал с ним 250). На место учителя огласительной школы Ориген был назначен епископом Деметрием. Вначале Ориген совмещал преподавание грамматики и риторики с богословием. Впоследствии, когда количество учеников возросло, Ориген прекратил преподавание грамматики и риторики, как, по замечанию Евсевия, препятствующее изучению наук божественных. Обратим внимание на то, что молодой Ориген, подобно западным учителям Тертуллиану и Ипполиту, остро чувствовал конфликт между изучением древнегреческих классиков и Библии.

Для того, чтобы иметь возможность преподавать бесплатно, Ориген продал свою значительную библиотеку и впоследствии жил на скромную ежедневную плату, о которой он условился с покупателем книг. Ориген вел аскетический образ жизни: ходил босиком, воздерживался от вина, спал на полу, был непритязателен в одежде и пище и часто постился. За едой и перед сном Ориген всегда просил, чтобы один из братьев читал ему Писание. И так продолжал он денно и нощно с тем, чтобы “молитва предваряла чтение и чтение ожидало молитву” 251).

В отличие от языческих риторических школ, в которых образование могли получить в большинстве случаев только мужчины, в школе Оригена могли учиться как юноши, так и девушки. Для того, чтобы не давать повода для наветов язычников, Ориген решил оскопить себя, по молодости лет слишком буквально истолковав слова Мф.19:12 о “скопцах Царствия ради Небесного” 252).

В 212 году Ориген побывал в Риме, где ему довелось слушать проповеди Ипполита и беседовать с ним 253). Вернувшись из Рима в Александрию, он продолжил преподавание в огласительной школе. Ученики приходили к Оригену, как говорит Евсевий, один за другим, не давая ему передохнуть с утра и до самого вечера. По всей видимости, преподавание сводилось либо к беседе один на один, либо происходило в небольших группах. Помимо этого, Ориген регулярно проповедовал в домашней церкви по средам и пятницам перед смешанной аудиторией катехуменов и верных 254). Чтобы высвободить некоторое время для изучения Священного Писания, Ориген разделил учеников на две группы. Преподавание элементарных предметов он отдал своему ученику Гераклу, тогда как сам взялся за более сложные богословские дисциплины 255).

Жан Даниелу поддерживает и развивает гипотезу Гюстава Барди о том, что первоначально единственным предметом в школе Оригена был предкрещальный катехизис, сводившийся почти полностью к толкованию Священного Писания 256). По мнению Барди и Даниелу, глобальная перемена в расписании занятий школы произошла с распределением обязанностей между новым катехизатором, Гераклом, и Оригеном, который прекратил преподавание основ веры и открыл школу, сходную по своим целям с философской школой. С одной стороны, гипотеза Барди-Даниелу объясняет, почему Ориген на начальном этапе отказался от преподавания риторики и даже продал всю свою библиотеку. С другой стороны, эта гипотеза противоречит сообщению Евсевия о том, что изучением философских наук Ориген занимался с детства, а также и тому, что философия преподавалась в рамках христианской школы уже при Пантене. Кроме того, Евсевий не сообщает ни о каком радикальном изменении рода занятий Оригена, но лишь замечает, что тот стал заниматься исключительно с более продвинутыми учениками, которые в школе имелись и до этого.

Во время погромов Каракаллы в 216 году Ориген вынужден был покинуть Александрию и некоторое время провести в Палестине. Тамошние епископы обратились к нему, в то время еще мирянину, с просьбой прочесть проповеди их пастве 257). Впоследствии Юлия Маммеа, мать императора Александра Севера, питавшая симпатии к христианству, специально посылала за Оригеном военный эскорт, дабы он мог прийти и беседовать с ней 258). Для написания библейских комментариев Амвросий, влиятельный почитатель Оригена, отдал в его распоряжение семерых стенографов, которые поочередно записывали за ним под диктовку. К стенографам, в свою очередь, было приставлено такое же количество копиистов, работу которых начисто переписывали каллиграфистки 259). Слава и авторитет Оригена возрастали.

По понятной человеческой слабости “папа” Деметрий, глава Александрийской церкви, проникся завистью к Оригену и стал писать о нем пасквили в другие епархии, осуждая его, в частности, за то, что он, будучи мирянином, позволил себе проповедовать в присутствии епископов. По мнению Деметрия, подобная дерзость была в церковной практике чем-то неслыханным. В Палестине, очевидно, главы поместных церквей придерживались иного мнения. Несколько лет спустя епископы Александр Иерусалимский и Феоктист Кесарийский рукоположили Оригена в пресвитеры, когда тот находился в палестинской Кесарии проездом. Этот шаг вызвал еще большее негодование Деметрия. В 231 году разгневанный епископ созвал поместный собор, на котором Ориген был низложен на том основании, что скопец не может принять сана 260).

Желая избежать последующих трений со своим епископом, в том же году Ориген перебрался в палестинскую Кесарию, оставив огласительную школу на попечение Геракла. Кесарийский епископ проигнорировал решение “папы” Деметрия о низложении Оригена и упросил александрийского богослова открыть огласительную школу в его епархии. Одним из самых выдающихся учеников Оригена в Кесарии стал молодой аристократ Григорий, впоследствии епископ и миссионер, прозванный в народе чудотворцем.

Руке св. Григория Чудотворца принадлежит один из самых трогательных в истории портретов христианского учителя. В начале знакомства с Оригеном Григорий мечтал об адвокатской карьере, которая гарантировала бы ему социальный престиж и безбедное существование. Постепенно Ориген склонил его к мысли оставить блестящую карьеру и вступить на стезю христианского учителя, полную всяческих преследований и треволнений. Оригену удалось убедить Григория не столько рациональными доводами и рассуждениями о добродетелях, сколько личным примером и участием 261). Речи о добродетельной жизни были бы сухи и отвлеченны, если бы сам Ориген не был воплощением своего учения. Впрочем, некоторые эллинистические философы, такие как Плотин или Эпиктет, могли похвастаться тем же. Более ценно для Григория было то, что Ориген искал сближения со своими учениками еще до того, как ученики искали дружбы с ним. Подобно тому, как “душа Ионафана прилепилась к душе Давида” (1Цар.18:3), душа Оригена искала души его учеников еще до того, как они проникались доверием и уважением к учителю 262).

Ориген учил в палестинской Кесарии на протяжении более двадцати лет, пережив первое организованное гонение на христиан при Декии. Ориген был схвачен во время этого гонения и претерпел нечеловеческие пытки. Его здоровье было сильно подорвано, и он скончался вскоре, в 254 году.

Ориген оставил немало учеников, продолжавших его дело, а также огромное количество богословских трудов, большинство из которых не сохранилось. Его преподавательская деятельность началась и трагически оборвалась во время гонений. По существу, само научение было подготовкой к возможному мученичеству. Некоторые его ученики приняли венец мученичества, будучи еще катехуменами 263).

Его личность, а также некоторые аспекты его учения вызывали справедливую и несправедливую критику со стороны потомков и современников. Учение Оригена было предметом многих горячих споров. Здесь не место обсуждать вопрос о том, оправдано ли было решение Пятого Вселенского собора (553 г.), осудившего не только некоторые спорные мнения Оригена, но и предавшего анафеме его лично 264). Отметим только, что значение Оригена в истории христианства в целом и в особенности его влияние на Александрийскую школу богословской мысли огромно.

После смерти Деметрия (†247) Геракл, ставший главою огласительной школы после отъезда Оригена в палестинскую Кесарию, был возведен в сан епископа. Школа перешла к Дионисию Великому (247(8?)–264(5?) 265). Дионисий, в свою очередь, возглавил епархию после смерти Геракла. В дальнейшем школу возглавляли Феогност (†282) и Пиерий (†ок. 309), которые во многом были продолжателями аскетических и богословских традиций Оригена 266). Преемником Пиерия стал Петр Великий (†ок. 311), погибший мученической смертью во время гонений при Диоклетиане. После значительного перерыва, вызванного арианской смутой, школу возглавил Дидим Слепец (†398), назначенный св. Афанасием Великим. Ослепший с детства Дидим обладал незаурядной памятью и колоссальной эрудицией 267). Из школы Дидима вышли такие церковные учителя, как св. Григорий Назианзин, блаж. Иероним и Руфин. Иероним гордился тем, что Дидим Слепец был его катехизатором (καθηγητής). Руфин сообщает, что он проучился у Дидима, а также учителей-монахов в общей сложности восемь лет 268).

После Дидима школа была переведена из Александрии в Сиды 269). Как видим, связь между александрийской епископальной кафедрой и огласительной школой была тесной: глава школы сменял епископа после его кончины. К концу IV в. Александрийская огласительная школа прекратила свое существование, хотя ее богатейшее наследие не переставало оказывать формирующее влияние на богословскую мысль как в Александрии, так и за ее пределами.

^ Вера, языческое образование и эллинистическая философия

В предыдущей главе мы уже имели возможность обсудить отношение христианства и окружающей его языческой культуры на примере некоторых представителей Римской и Североафриканской церкви. Выводы, к которым мы пришли, можно кратко сформулировать следующим образом. К концу I в. произошло отделение молодых христианских общин от материнских синагог. Так как христианство было движением миссионерским, то вопрос об отношении к миру языческой культуры в христианстве стоял более остро, чем в иудаизме. Христианам предстояло не только жить с язычниками, но и обращать их ко Христу.

Так же как их собратья иудеи, христиане не могли совмещать поклонение своему Богу с почитанием языческих идолов. Даже пассивное участие в жертвоприношениях, каким бы невинным оно ни казалось самим язычникам, было для христиан вероотступничеством. Также неприемлемо было для христианина посвящение в мистерии. Многое из того, что в языческом обществе считалось допустимым, как, например, конкубинат, аборты, бесчеловечное отношение к рабам, гладиаторские бои и прочие увеселения, христиане открыто порицали. Климент Александрийский и Ориген осуждали языческие непристойности так же последовательно, как это делали их западные современники Ипполит Римский и Тертуллиан Карфагенский.

Отношение к книжной мудрости, которая, по необходимости, несла моральные ценности и мировоззрения языческого мира, было вопросом неоднозначным. Некоторые христианские учителя, подобно Татиану и Тертуллиану, порицали как идолопоклонство даже начальное образование, включавшее изучение грамматики на материале древнегреческой поэзии и литературы. Такая враждебность в отношении ко всякому проявлению языческого гения подкупала своей простотой. Человек должен был принять истину христианства без всяких рассуждений и возражений и отвергнуть образование и культуру как порождения демонических сил. По замечанию Тертуллиана, “после того, как человек уверовал, единственное, во что ему остается верить, это то, что нет более ничего, во что следовало бы верить” 270). Тертуллиан, впрочем, допускал начальное школьное образование как неизбежное зло при том условии, что ребенок до этого знакомился с основами христианства. Что же касается Иустина, то ему также было непонятно, зачем будущему богослову получать школьное образование в музыке, астрономии и геометрии, хотя к философии он относился более уважительно.

Как мы помним, молодому Оригену преподавание риторики и Священного Писания под одной крышей также представлялось невозможным. Впоследствии, однако, Ориген изменил свое отношение к этим подготовительным наукам на более умеренное. Зрелый Ориген советует своему ученику Григорию заниматься грамматикой, риторикой, геометрией, музыкой и астрономией, так как все эти науки являются введением в философию 271). Список предметов, который приводит Ориген, в целом соответствует программе, принятой в так называемых школах риторики, которые представляли собой высшую степень образования в эллинистическую эпоху.

Ученики, поступавшие в огласительную школу, вначале могли получить образование в “науках греков”. Курс общеобразовательных дисциплин, ἐγκυκλία παιδεία, включал в себя музыку, арифметику, геометрию, астрономию и диалектику. Климент Александрийский отмечает, что изучение этих наук нисколько не препятствует, но, наоборот, способствует постижению божественных тайн 272). Св. Григорий Чудотворец сообщает о том, как в Кесарийской школе Оригена он в качестве подготовительного курса прошел логику (диалектику), астрономию, “божественную математику” и этику 273). Такой же список предметов был принят и в школе платоника Алкиноя (Альбина?), который скорее всего был старшим современником Оригена.

Принимая во внимание сказанное, становится очевидно, насколько традиции, заложенные Пантеном в Александрии, отличались от римской и североафриканской моделей. В Риме огласительная школа была предназначена для катехизации в узком смысле. Учителя такой школы занимались исключительно подготовкой взрослых к принятию крещения. Изучение “наук греков” порицалось как идолопоклонство и служение сатане. Между академией и Церковью, по Тертуллиану, не могло быть ничего общего. В Александрийской огласительной школе, напротив, была принята модель, во многом напоминавшая платоническую академию.

О преподавании философии в школах Тертуллиана и Ипполита не могло быть и речи, так как философские мудрствования, по расхожему мнению, были источником всех ересей. О том, что Тертуллиан и Ипполит были не единственными христианскими учителями, которые считали занятие философией вредным, мы имеем свидетельства самих философов. Так, во II в. Цельс и Гален критиковали христиан, с которыми им пришлось иметь дело, за то, что те превозносят веру и совершенно нивелируют рассуждение 274).

В Александрии дело обстояло совершенно иначе. Изучение философии всячески поощрялось, особенно среди способных учеников. У второго учителя школы, Климента, мы находим первое систематическое оправдание места философии в христианском образовании. Климент опирается на фундаментальное предположение о том, что Логос является учителем всех народов. Закон был детоводителем ко Христу для евреев. Философия выполняет аналогичную роль для греков. Более того, она является Божьим даром, посланным грекам 275). В отличие от Священного Писания, философские произведения содержат лишь долю истины. Философские орешки не следует проглатывать целиком: скорлупки следует оставлять, предупреждает Климент 276). Эти общие рассуждения, впрочем, были настолько расплывчатыми, что не давали никаких ясных критериев различия между мнениями философов и истинами веры.

Некоторые христиане справедливо опасались, что такое преувеличение места философии уравняет ее в правах со Священным Писанием и с апостольским преданием. Не предостерегал ли апостол Павел о том, чтобы христиане не увлекались “философиею и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу” (Кол.2:8)? В ответ на эти опасения Климент замечает, что от философии следует брать только то, что не противоречит Священному Писанию и апостольскому наследию, зафиксированному в правиле веры. К тому же слова апостола Павла, по мнению Климента, относятся не ко всем философским течениям, а только к софистам и эпикурейцам 277). Софистов не следует изучать потому, что они заботятся о красоте слов, а не об истине. Эпикурейцев нужно также оставить, так как они отрицают божественное провидение и фактически проповедуют атеизм – учение, по убеждению Климента и Оригена, искажающее природу вещей и вредоносное для разумной души 278).

Философия, считает Климент, не может подменить веру, так как вера в конечном итоге не основывается на философских доказательствах 279). Не следует путать духовную слепоту и леность с философским сомнением, призывает Климент:

Вам бы следовало сомневаться в том, нужно ли вам пьянствовать, а вы напиваетесь, нисколько не размышляя об этом! Вам бы следовало подумать, перед тем как оскорбить человека, ан-нет, вы оскорбляете человека с необыкновенной готовностью! Вы сомневаетесь только в том, следует ли поклоняться Богу и должно ли следовать Ему и Христу. По-вашему, этот вопрос действительно подлежит сомнению, хотя вы сами не ведаете того, что достойно Бога. Доверяйте нам так же, как вы доверяетесь пьянству, чтобы быть вам мудрыми; полагайтесь на нас так же, как вы полагаетесь на оскорбления, чтобы вы жили! 280)

Когда дело касается наших эгоистических стремлений или чувственных удовольствий, мы действуем, не рассуждая. Но ведь вера в Бога есть первостепеннейший интерес человека, касающийся здоровья его души. Согласно Клименту, в принятии или отвержении Бога речь скорее идет о моральном выборе, чем об интеллектуальном взвешивании вероятностей. Принятие или отвержение Бога есть более проблема воли, нежели ума. Воля оказывается парализованной дурными привычками язычества, а ум увязает за нею, ум придумывает всяческие извинения и оговорки. Сомнения ума связаны не с интеллектуальными трудностями, но с нежеланием воли оставить прежний образ жизни.

Неграмотность, по Клименту, не является для человека препятствием к ведению философского образа жизни. Он замечает: “Верой обладают не мудрые мира сего, но мудрые по Богу; выучиться вере можно и не зная грамоты; ее учебник, вместе и простой, и божественный, зовется духовной книгой любви” 281). Вера способствует обучению, так как она усиливает в учениках восприимчивость к тому, о чем говорит учитель.

В связи с тем, что христиане приписывали центральное значение вере, многие образованные язычники принимали их за наивных простаков, которые верят во все без разбора, без всяких рассуждений. Философ Цельс обвиняет христианских учителей в том, что они подбивают детей отвергнуть вековые традиции их родителей-язычников. Когда же у христиан просят дать объяснение их верований, то они отделываются одними лозунгами: “Не рассуждай, а только веруй!” или “Быть мудрым в этой жизни плохо, тогда как быть неразумным – замечательно”. Подобными аргументами, саркастически замечает Цельс, можно произвести впечатление только на женщин, рабов и малых детей 282).

Отвечая Цельсу, Ориген объясняет, что отказ некоторых христиан пускаться в философские дебаты связан не с тем, что они не способны в них участвовать, но с тем, что они не считают таковые дискуссии своей первостепенной задачей. Большинство людей не имеет либо времени, либо достаточной подготовки для того, чтобы выслушать все доводы за и против христианского учения. Что же более предпочтительно: оставить людей увязать в болоте греха до тех пор, пока они не докажут себе истинность христианства с полной определенностью, или сначала вытащить их из болота, а потом уже приниматься за подробные объяснения? В первом случае здоровье души человека, которое бесконечно дороже философских споров, будет поставлено под угрозу. Так стоит ли ждать, возражает Ориген, пока человек умрет духовно? Ведь так вся жизнь пройдет в спорах, и времени жить по-христиански не останется 283).

Немало важнейших решений в жизни, продолжает Ориген, мы принимаем, имея лишь надежду, а не доказательство того, что они приведут к желанным результатам. Когда человек отправляется в далекое путешествие, или когда принимает решение жениться и завести детей, или когда засевает поле, то каждый раз надеется на удачный исход, хотя вполне возможно, что его надежды не оправдаются. Большинство крупных шагов в нашей жизни мы принимаем, не подозревая о всех последствиях и не имея стопроцентной гарантии на успех. Во всех этих случаях мы убеждены, что действуем вполне рационально. Когда же дело доходит до веры в Бога, Который ради нас пришел на землю, восприял человеческую плоть, подвергся опасностям и унизительной рабской смерти с тем, чтобы спасти нас, нам все не хватает свидетельств и доказательств. Почему же мы позволяем себе в этом вопросе сомневаться больше, чем во всех других важных решениях в нашей жизни? Наши сомнения тут скорее выдают духовную леность, нежели интеллектуальную утонченность. В конечном итоге решение жить по-христиански зависит не от согласия ума, но от благодатного действия Святого Духа, соединенного с подчинением воли 284).

Подчеркнем, что Климент и Ориген были далеки от того, чтобы отрицать, как это делал Тертуллиан, место философии в христианском образовании. По мнению толпы, философия способна только поколебать веру. Климент возражает, что грош цена той вере, которую можно разрушить таким образом. Правда не должна бояться дебатов. Философия в христианской школе должна служить апологетическим целям. Климент сравнивает ее с оградой вокруг виноградника веры 285). Уже Пантен пришел к выводу о том, что философию следует ввести в расписание занятий огласительной школы, чтобы приготовить учеников к противостоянию ересям.

Тогда как Тертуллиан считал философию матерью всех ересей, александрийские учителя видели в ней скорее противоядие от многих ересей. Для того, чтобы научиться отличать фальшивую монету от настоящей, нужно хоть раз увидеть фальшивую монету, чтобы было с чем сравнивать. Философия, по меткому замечанию Климента, не усиливает истину христианства, но обессиливает критику софистов. Познания в музыке, геометрии и грамматике следует использовать для того, чтобы сохранить веру от нападок 286). Ориген был убежден, что философское образование не может помешать вере, но скорее способно очистить ее от суеверий и ошибок 287). В школе Оригена катехуменам была предоставлена полная свобода в исследовании философских течений. Ориген не отказывал никому, кто хотел бы получить исключительно философское образование под крышей его школы, надеясь, что при этом человек обратится в христианство.

Преемником традиции Оригена в этом вопросе стал Дионисий Великий, сменивший Геракла на посту Александрийской школы. Дионисий пришел ко Христу после долгих духовных скитаний. Уже будучи в сане, он продолжал читать еретические сочинения, чем вызывал осуждение других пресвитеров. Колебания Дионисия были рассеяны видением, в котором Бог повелел ему: “Читай все, что ни попадется тебе под руку. Ибо умение исследовать и испытывать всякое писание от начала было причиной твоей веры” 288).

Такие вольности, однако, не приветствовались большинством церковных учителей, в особенности в отношении тех, кто делал первые шаги к вере. Климент предостерегает, что в обучении катехуменов не следует уделять философии непропорционально много времени. В противном случае, ученики могут увлечься ею, подобно тому, как спутники Улисса увлеклись песнями сирен 289). Изучение философии следует оставлять на десерт, если есть свободное время, так как оно менее важно, чем чтение и толкование Священного Писания 290).

В Александрии, несмотря на значительную оппозицию внутри церкви 291), впервые в истории христианства было предпринято рискованное, неоднозначное и вместе с тем чрезвычайно плодотворное соединение академии и Церкви. По замыслу Пантена, Климента и Оригена христианская школа должна была заменить языческий университет. Климент призывает к тому, что не нужно более гнаться за образованием у земных учителей в знаменитой Афинской академии или еще где-либо, так как Сам Бог пришел к людям во плоти, чтобы просветить их и привести ко спасению 292). Во Христе “сокрыты все сокровища премудрости и ведения”(Кол.2:3). Отныне ученикам не нужно было обращаться к учителям-язычникам, чтобы получить дополнительные знания по философии. Такое образование можно было получить в лоне самой церкви. В воображении древних образ Христа Учителя сливался с образом истинного философа.

Следует отметить, что в результате такого соединения граница между богооткровенным знанием и эллинской мудростью становилась менее отчетливой, чем она была в западных школах Иустина, Ипполита и Тертуллиана. В отличие от Тертуллиана Климент проповедовал не бегство от культуры, но творческое и критическое освоение всего того, что несла в себе культура. Для победы над язычеством недостаточно было отделаться несколькими окриками в связи с тем, что вся языческая культура находится в сетях дьявола. От христианского учителя требовалось нечто большее: очищение и воцерковление самой культуры.

Для того, чтобы обращение ко Христу стало возможно для всех слоев общества, необходимо было развитие христианской апологетики на всех уровнях: в борьбе с суевериями и нравами толпы, в ответах обеспокоенным государственным чиновникам, в полемике с популярными философами на базарных площадях, а также в узком, но влиятельном кругу школьных философов.

В христианской школе человеку предлагалось богооткровенное знание, а не только мнения авторитетных философов. У всех желающих была возможность сопоставить то или иное философское учение с данными откровения. Каково же было содержание собственно христианского катехизиса в Александрийской школе?

^ Содержание катехизиса Оригена

Подчеркнем, что изучение предметов, входивших в программу обыкновенной риторической школы, о которых говорилось выше, имело в Александрийской огласительной школе лишь вспомогательное значение. Главное место отводилось изучению Священного Писания в контексте апостольского наследия. Ориген буквально жил словом Священного Писания. В своих проповедях он неустанно призывал как катехуменов, так и верных к самостоятельному чтению и изучению Библии 293). Он был одним из немногих христианских учителей, кто выучил иврит, чтобы изучать Ветхий Завет в оригинале. Он, например, исправил широко распространенную этимологию, связывавшую арамейское слово “пасха” с греческим глаголом πάσχειν – “страдать” 294). Хотя они и звучат похоже, два эти слова не имеют между собою ничего общего, замечает Ориген, так как “пасха” происходит от еврейского глагола пасах, который означает “перепрыгивать” или “проходить мимо” 295).

Трудом всей жизни Оригена было издание критического текста Ветхого Завета, включавшее оригинал на иврите, греческую фонетическую транслитерацию оригинала, а также не менее четырех греческих переводов. В тех случаях, когда текст Септуагинты (самого распространенного среди христиан греческого перевода Ветхого Завета) не совпадал с оригиналом, Ориген делал соответствующие пометки в переводе. Руке Оригена также принадлежат многочисленные комментарии и проповеди на различные библейские тексты. До нас дошли отрывки его проповедей на Пятикнижие, книги Иисуса Навина, Судей, Псалмов, а также многих пророков. Проповедям на ветхозаветные сюжеты в древней церкви уделяли большее внимание, чем в константиновскую эпоху, когда Ветхий Завет по неизвестным причинам был постепенно исключен практически из всех чтений на воскресной литургии 296).

Александрийская традиция толкования Священного Писания многим обязана Филону. Согласно этому еврейскому богослову, текст Торы, помимо буквального смысла, имеет более глубокий аллегорический смысл. До того как аллегорический метод попал к еврейским и христианским учителям, стоики и другие философы прибегали к нему при толковании мифов.

Аллегорическое толкование в особенности уместно в том случае, считают Филон, Климент и Ориген, когда буквальное толкование текста ведет либо к логической, либо к фактической ошибке. У Оригена находим любопытное наблюдение: евангельскую заповедь “Кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую” (Мф.5:39 б), не следует трактовать буквально, так как обыкновенно пощечины дают сначала правой рукой по ближайшей левой, а не по противоположной правой щеке. Буквальное толкование привело бы в данном случае к нелепости, тогда как общий смысл заповеди, т. е. призыв побеждать зло добром, а не ответным злом, становится понятнее, если заповедь воспринимать в переносном смысле.

Помимо этого, авторы Священного Писания, говоря о Боге, используют антропоморфизмы. Так, например, в книге Бытия рассказывается о том, как Бог ходил по раю “в прохладе дня” (Быт.3:8). Часто встречающееся в Ветхом Завете словосочетание “рука Господня” наводит на мысль о том, что Бог наделен частями тела. Буквальное понимание антропоморфизмов приводит к противоречию с теми местами Писания, где Бог противопоставляется всему тварному миру, включая человека. Согласно александрийским богословам, антропоморфизмы помещены в Библии для того, чтобы сделать ее содержание доступным большинству людей. Подобно опытному педагогу, учащему детей, Библия рассказывает о непостижимой реальности Бога и о Его историческом откровении с помощью предельно конкретных образов. Вырастая, дети учатся понимать эти образы в переносном смысле, как аллегорию или символ.

Александрийские богословы использовали аллегорию не только в тех случаях, когда буквальный смысл текста был сопряжен с указанными выше трудностями. Они обнаруживали аллегорический смысл и в тех местах Писания, которые выдерживали буквальное толкование. Для них вся Тора имела помимо буквального смысла, доступного многим, также и аллегорический смысл, доступный лишь избранным. Климент, следуя за Филоном, аллегоризирует десять заповедей Моисея, которые, как мы помним, лежали в основании морального катехизиса как у христиан, так и у евреев 297).

Так, например, историю отношений между Аврамом, его женой Сарой и ее египетской служанкой Агарью Филон, а за ним и христианские богословы предлагают понимать аллегорически. Как мы помним, в библейской истории Сара оказывается бесплодной и предлагает Авраму воспользоваться услугами ее служанки. Агарь, зачав от Аврама, начинает вести себя заносчиво по отношению к своей госпоже. Обиженная Сара обращается с жалобой к мужу. Аврам, желая как можно быстрее уладить склоку в собственном доме, уступает жене: “Вот, служанка твоя в твоих руках; делай с нею, что тебе угодно” (Быт.16:1–6 а).

Продолжение истории для нас менее важно, так как александрийские богословы сосредоточили свое внимание на приведенном выше отрывке. Еврейка Сара, по их мнению, означает богооткровенное знание, тогда как египтянка Агарь означает эллинистическое образование, включающее, как уточняет Филон, геометрию, арифметику, грамматику, риторику и этику. Эллинистическая философия должна стать служанкой богословия. Эта мысль была высказана и воплощена александрийцами еще задолго до средневековых схоластов. Подобно тому, как Аврам отдал предпочтение воле своей жены, а не служанки, каждый верующий должен руководствоваться в первую очередь богооткровенным знанием, а не плодами культуры 298).

Ориген развивает ту же аллегорическую параллель и в других эпизодах, описывающих отношения между евреями и египтянами. Так, например, украшения, которые евреи выпросили у египтян перед исходом из Египта (Исх.12:35), означают, по Оригену, языческое знание, помогающее язычнику на пути в обетованную землю христианской веры 299).

Современному читателю подобного рода объяснения могут справедливо показаться произвольными. Не грозит ли аллегорическое толкование стать одним плодом богословского воображения, отчасти вдохновленного словами Писания? Не игнорируется ли при этом историческая основа библейского повествования? Эти вопросы и возражения вполне обоснованы. Действительно, аллегорическим толкованием не следует злоупотреблять. В защиту аллегории можно сказать, что с помощью нее удается свести воедино библейские сюжеты, которые не имели до того никакой очевидной связи. Библейские образы обретают новую жизнь, начиная влиять на мировоззрение человека на разных уровнях.

Всякая, даже самая незначительная история Ветхого Завета, по мнению Оригена, имеет мистическое отношение к церковной жизни здесь и теперь. Так, например, своеобразный отбор армии Гедеона, описанный в Суд.7:1–8, прообразует, по Оригену, таинство крещения. По книге Судей, незадолго перед битвой евреев с мадианитянами Бог повелевает Гедеону уменьшить его войско, чтобы впоследствии у Израиля не возникло искушения приписать победу себе, а не Ему (ср. 2Кор.4:7). Сначала предлагается покинуть стан всем “боязливым и робким”. После их ухода войско по-прежнему остается многочисленным. Тогда Бог приказывает провести окончательный отбор: “Веди их к воде, там Я выберу их тебе” (Суд.7:4). Для битвы оказываются пригодными только те, кто лакали воду языками, подобно псам, тогда как все пившие, встав на колени и зачерпывая воду руками, отсылаются домой (Суд.7:7).

Ориген толкует этот эпизод следующим образом. Покинувшие стан в самом начале прообразуют катехуменов, которые не хотят креститься, опасаясь трудностей, сопряженных с христианской жизнью. О том, что такие катехумены в церкви действительно были, Ориген упоминает также в проповеди на книгу Бытия 300). То, что для битвы были отобраны только те, кто пил, не вставая на колени, означает, по Оригену, что только те являются достойными воинами Христа, кто ведет духовную брань, не поддаваясь искушениям. “Ты подошел к воде крещения: с нее начинаются состязания и духовные битвы, от нее в тебе зарождается основа борьбы с дьяволом. Если же ты расхлябан, если тебя легко поставить на колени, то как же ты сможешь противостоять ухищрениям дьявола?” 301) Таким образом, повествование, описывающее события тысячелетней давности, на крыльях аллегории переносилось из прошлого в настоящее и бросало свет на одну из важнейших сторон катехизиса – духовную брань.

Хотя с точки зрения современных экзегетических методов аллегорическое толкование может показаться произвольным, ему нельзя отказать в действенности и привлекательности. Всякая книга Ветхого Завета пригодна для проповеди и научения, поскольку она вдохновлена Святым Духом – такова была руководящая мысль Оригена 302).

Подчеркнем, что было бы совершенно неправильно сводить подход к Библии в Александрийской школе к одной только аллегории. А между тем, множество популярных обзоров Александрийской школы делают именно так, при этом не замечая за деревьями леса. К аллегорическому толкованию александрийские катехизаторы прибегали только после того, как буквальный смысл и моральное значение текста были окончательно разъяснены слушателям. Катехизис, надо полагать, основывался на буквальном смысле Священного Писания, тогда как аллегорическое толкование предлагалось аудитории более подготовленной.

Подобно толкованию Священного Писания, догматическое богословие выросло из опыта катехизации, опыта передачи из поколения в поколение апостольской веры. “Школьное богословие” в древней церкви было неразрывно связано с катехизацией и проповедью. В предыдущей главе мы познакомились с одним из таких катехизисов, который был составлен св. Иринеем Лионским. Ориген сделал шаг вперед по сравнению со св. Иринеем. В своем труде “О началах” он поднял катехизис “воскресной школы” на “университетский” уровень.

В предисловии к своему сочинению Ориген не только передает апостольскую традицию, как это делали церковные учителя и до него, но и делает различие между ее бесспорными элементами и теми вопросами, о которых традиция говорит с меньшей определенностью. В двух предыдущих главах мы пытались провести такое различие самостоятельно. Наша реконструкция катехизиса имела гипотетический характер, так как строгого различия между неоспоримыми и менее однозначными элементами апостольского наследия до Оригена никто не проводил.

Излагая незыблемую часть апостольского предания, Ориген скорее всего опирается на одну из версий правила веры 303). Апостольское учение о Боге, по Оригену, имеет отчетливую тринитарную структуру. Христиане верят прежде всего в то, что Бог един и является Творцом всего сущего. В Ветхом Завете Бог являлся праотцам, праведникам и пророкам. Один и тот же Бог, подчеркивает Ориген, полемизируя с маркионитскими тенденциями внутри христианства, открылся как в Ветхом, так и в Новом Завете. О том, бестелесен ли Бог или же Он наделен телом, апостольская традиция, по замечанию Оригена, не говорила ничего определенного. В Египетской церкви вплоть до V в. существовала значительная партия, утверждавшая на основании Священного Писания, что Бог наделен человекоподобным телом 304). Сам же Ориген доказывал вместе с подавляющим большинством церковных учителей, что Бог бестелесен.

О Сыне апостольское предание, по Оригену, учит следующим образом. Сын Божий произошел от Отца прежде всякой твари. Ориген довольно сбивчиво отвечает на вопрос о том, можно ли признать Сына во всем равным Богу. Согласно Оригену, в отличие от Отца Сын обладает ограниченным знанием. Сын есть как бы уменьшенная копия всех совершенств, которыми наделен Отец. Сын делает доступным человеческому созерцанию все богатства божественной жизни. Отметим, что богословие Оригена обнаруживает отчетливые субординационистские тенденции, хотя предвечного рождения Сына Ориген никогда не отрицал 305).

Будучи Логосом, вечным Словом Божьим, Сын участвовал в сотворении мира. Мир был сотворен во времени. Логос заботится о всякой твари, имея особенное попечение о людях. Ради спасения людей Бог многократно посылал на землю Своих пророков. В недавнем прошлом Сын Божий, не переставая быть Богом, стал человеком, восприяв тело, подобное нашему телу, хотя и рожденное от Святого Духа и девы. Иисус Христос родился, страдал и умер не кажущимся образом, как считали докеты, но в действительности. На третий день Он воскрес из мертвых и, проведя некоторое время на земле среди учеников, вознесся на небеса.

Равным образом, Святому Духу подобает честь, объединяющая Его с Отцом и Сыном. Один и тот же Святой Дух вдохновлял и ветхозаветных пророков, и апостолов, и всех святых. Впрочем, отмечает Ориген, относительно того, можно ли считать Святого Духа тварным или нетварным, традиция не высказывается с определенностью. Для нас это замечание чрезвычайно важно, так как оно предвкушает тринитарные дебаты IV в. о божественном достоинстве Сына и Святого Духа.

Помимо веры в Отца, Сына и Святого Духа, апостольская традиция также ясно учит о всеобщем воскресении и последнем суде над всеми людьми. Бог будет судить людей по делам их. Души праведников наследуют вечную жизнь, тогда как души грешников будут подвергнуты вечным 306) мукам. При всеобщем воскресении бессмертные души людей соединятся с их преображенными телами. О том, как произойдет объединение души с телом при появлении человека на свет, апостольская традиция умалчивает. В вышеизложенном Ориген не выходит за рамки правила веры в развернутой форме.

В сравнении со своими предшественниками Ориген выказывает более глубокий интерес к вопросам христианской космологии и антропологии. По мнению Оригена, к бесспорным элементам апостольского учения относится философская истина о том, что человек наделен свободой выбора. В отрицательном отношении свобода воли означает, что человеческие поступки не находятся под влиянием небесных светил. Философские школы платоников и перипатетиков так же последовательно, как и христиане, отрицали астральный фатализм. Но христиане шли дальше. Для них вопрос о свободе выбора был связан непосредственно со способностью человека противостоять влиянию демонических сил. Ибо, как учили христиане, будучи разумными существами, люди способны подвергаться влиянию духовных сил, как демонических, так и ангельских. Добрые ангелы оберегают нас от совершения дурных поступков, тогда как демоны склоняют нас ко злу. Свобода выбора в христианском понимании предполагает духовную брань с силами зла. Ориген подчеркивает, что духовные силы не могут принудить человека совершать те или иные действия, независимо от того, насколько сильное влияние они на него оказывают.

В отношении дьявола, демонов и ангелов апостольское предание ясно говорит о том, что они существуют. Однако об их природе и происхождении апостольская традиция ничего определенного не говорит. Весьма распространенным является мнение о том, что демоны представляют собой духовные силы, которые самовольно отпали от Бога, прибавляет Ориген.

На основании катехизиса Оригена можно сделать следующие общие выводы о развитии христианской догматики в изложении Александрийской школы. Во-первых, в сравнении с богословами II в., мысль которых была сосредоточена на откровении Бога в истории, александрийские богословы уделяли сравнительно большее внимание вечной природе Бога, отношению Отца и Сына, а также космологии, тем самым предвкушая богословские споры IV в. Для оригенизма в целом характерно нивелирование исторических подробностей библейского повествования и повышенный интерес к метафизике.

Во-вторых, вопросы о природе человека и ангелов, а также об отношении души и тела рассматриваются александрийцами более глубоко, чем их предшественниками. При этом Ориген был склонен аллегоризировать традиционное представление о всеобщем воскресении в теле и приписывал большое значение моральному очищению души.

В-третьих, к началу III в. канон книг Нового Завета обретает более определенные очертания. Во II в. устная традиция, идущая от апостолов, нередко играла не меньшую роль, чем те апостольские книги, которые имели широкое хождение в поместных церквах. К III в. устная традиция отходит на второй план, тогда как письменные источники апостольского века становятся более авторитетными. При этом александрийские богословы пользовались аллегорией с большей свободой, чем это делали их предшественники.

В своем кратком изложении первоначал апостольского учения, которое является отправной точкой всякого церковного богословия, Ориген обходит молчанием Церковь и таинства. В предыдущей главе мы уже обращали внимание на то, что никакое отдельное учение о Церкви, кроме практического приобщения к жизни в христианской общине, не входило в рамки катехизиса во II в. Подавляющее большинство крещальных формул во II в., на одну из которых наверняка опирался Ориген, не содержало отдельных членов о Церкви, а также о таинстве крещения.

Эти замечания позволяют нам вернуться к вопросу об отношении Александрийской огласительной школы к местной церкви как литургической общине. Пантен и Ориген, как мы помним, были в ней мирянами, тогда как Климент и все последующие катехизаторы после Оригена были пресвитерами. Можно предположить, что школа находилась в теснейшей связи с церковью и что в отборе катехуменов, а также в подготовке их к принятию крещения церковные власти принимали деятельное участие.

^ Катехизация и покаянная практика

Принятие человека в качестве катехумена в Александрийскую церковь, по описаниям Оригена, мало отличалось от того, которое было заведено в Риме при Ипполите. Знакомство с христианством начиналось в частной беседе. Христиане спешили поделиться радостью своей веры при первом удобном случае. Ранее упомянутый философ Цельс возмущается, что даже никчемные рабы, как только они остаются без присмотра, принимаются проповедовать новую религию среди своих соработников 307). Посмотрите, к кому обращена проповедь христиан, продолжает Цельс. По их же собственному заверению, “Царствие Божие принадлежит грешникам, недоумкам, детям и прочим изгоям” 308). Именно к ним, а не к людям добродетельным, благоволит Бог, уверяют христиане.

Ориген возражает на нападки Цельса: христиане принимают в свои члены не просто грешников, но раскаявшихся грешников, т. е. тех, с кем произошла глубочайшая внутренняя перемена. Цельс отказывается понимать, о чем идет речь. Означает ли покаяние унижение перед Богом? Неужели Бог так падок до человеческих слез и самобичевания, недоумевает Цельс. Ведь человек по природе лживый, останется лжецом, а от человека низкого кроме низости ничего ожидать нельзя. Цельс придерживается аксиомы эллинистического гуманизма о том, что характер человека есть нечто статическое и неизменное. Он не верит в возможность глубинной, взрывчатой перемены в человеке, в возможность благодатного обращения.

Ориген объясняет, что речь идет о новом духовном опыте, не укладывающемся в рамки языческих представлений об отношении человека с богами. Покаяние не сводится к одному только ощущению печали и унижения перед божеством. Покаяние есть начало выздоровления души человеческой. По слову Самого Учителя, не здоровые нуждаются во враче, но больные. Логос пришел на землю не праведников спасти, но грешников привести к покаянию. Во время подготовки к крещению происходит перерождение и оставление старого, ветхого “я”. Став христианами, пишет Ориген, воры перестают воровать и прелюбодеи перестают прелюбодействовать – их обращение свидетельствует о благости Бога и о целительной силе Слова Его.

Продолжая отвечать на критику Цельса, Ориген спешит подчеркнуть, что христиане отбирают своих членов более тщательно, чем это делают в философских школах:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: