ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
Повесть черепахи Квази
— Ах, милая, ты и представить себе не можешь, как я рада тебя видеть, — нежно сказала Герцогиня, взяла Алису под руку и повела в сторону. Алиса приятно удивилась, увидев Герцогиню в столь отличном расположении духа, и подумала, что это, должно быть, от перца она была такой вспыльчивой. — Когда я буду Герцогиней, — сказала она про себя (без особой, правда, надежды), — у меня в кухне совсем не будет перца. Суп и без него вкусный! От перца, верно, и начинают всем перечить… Алиса очень обрадовалась, что открыла новое правило. — От уксуса — куксятся, — продолжала она задумчиво, — от горчицы — огорчаются, от лука — лукавят, от вина — винятся, а от сдобы — добреют. Как жалко, что никто об этом не знает… Все было бы так просто. Ели бы сдобу — и добрели! Она совсем забыла о Герцогине и вздрогнула, когда та сказала ей прямо в ухо: — Ты о чем-то задумалась, милочка, и не говоришь ни слова. А мораль отсюда такова… Нет, что-то не соображу! Ничего, потом вспомню… — А, может, здесь и нет никакой морали, — заметила Алиса. — Как это нет! — возразила Герцогиня. — Во всем есть своя мораль, нужно только уметь ее найти! И с этими словами она прижалась к Алисе. Алисе это совсем не понравилось: во-первых, Герцогиня была такая безобразная, а, во-вторых, подбородок ее приходился как раз на уровне Алисиного плеча, и подбородок этот был очень острый. Но делать было нечего — не могла же Алиса попросить Герцогиню отодвинуться! — Игра, кажется, пошла веселее, — заметила она, чтобы как-то поддержать разговор. — Я совершенно с тобой согласна, — сказала Герцогиня. — А мораль отсюда такова: «Любовь, любовь, ты движешь миром…» — А мне казалось, кто-то говорил, будто самое главное — не соваться в чужие дела, — шепнула Алиса. — Так это одно и то же, — промолвила Герцогиня, вонзая подбородок в Алисино плечо. — А мораль отсюда такова: думай о смысле, а слова придут сами! — Как она любит всюду находить мораль, — подумала Алиса. — Ты, конечно, удивляешься, — сказала Герцогиня, — почему я не обниму тебя за талию. Сказать по правде, я не совсем уверена в твоем фламинго. Или все же рискнуть? — Он может и укусить, — сказала благоразумная Алиса, которой совсем не хотелось, чтоб Герцогиня ее обнимала. — Совершенно верно, — согласилась Герцогиня. — Фламинго кусаются не хуже горчицы. А мораль отсюда такова: это птицы одного полета! — Только горчица совсем не птица, — заметила Алиса. — Ты, как всегда, совершенно права, — сказала Герцогиня. — Какая ясность мысли! — Кажется, горчица — минерал, — продолжала Алиса задумчиво. — Конечно, минерал, — подтвердила Герцогиня. Она готова была соглашаться со всем, что скажет Алиса. — Минерал огромной взрывчатой силы. Из нее делают мины и закладывают при подкопах… А мораль отсюда такова: хорошая мина при плохой игре — самое главное! — Вспомнила, — сказала вдруг Алиса, пропустившая мимо ушей последние слова Герцогини. — Горчица это овощ. Правда, на овощ она не похожа — и все-таки это овощ! — Я совершенно с тобой согласна, — сказала Герцогиня. — А мораль отсюда такова: всякому овощу свое время. Или, хочешь, я это сформулирую попроще: никогда не думай, что ты иная, чем могла бы быть иначе, чем будучи иной в тех случаях, когда иначе нельзя не быть. — Мне кажется, я бы лучше поняла, — учтиво проговорила Алиса, — если б я могла это записать. А так я не очень разобралась. — Это все чепуха по сравнению с тем, что я могла бы сказать, если бы захотела, — ответила польщенная Герцогиня. — Пожалуйста, не беспокойтесь, — сказала Алиса. — Ну что ты, разве это беспокойство, — возразила Герцогиня. — Дарю тебе все, что успела сказать. — Пустяковый подарок, — подумала про себя Алиса. — Хорошо, что на дни рождения таких не дарят! Однако вслух она этого сказать не рискнула. — Опять о чем-то думаешь? — спросила Герцогиня и снова вонзила свой подбородок в Алисино плечо. — А почему бы мне и не думать? — отвечала Алиса. Ей было как-то не по себе. — А почему бы свинье не летать? — сказала Герцогиня. — А мораль… Тут, к великому удивлению Алисы, Герцогиня умолкла и задрожала. Алиса подняла глаза и увидала, что перед ними, скрестив на груди руки и грозно нахмурившись, стоит Королева. — Прекрасная погода, ваше величество, — слабо прошептала Герцогиня. — Я тебя честно предупреждаю, — закричала Королева и топнула ногой. — Либо мы лишимся твоего общества, либо ты лишишься головы. Решай сейчас же — нет, в два раза быстрее! Герцогиня решила и тотчас исчезла. — Вернемся к нашей игре, — сказала Алисе Королева. Алиса так была напугана, что, не говоря ни слова, побрела за ней следом к площадке. Гости между тем воспользовались отсутствием Королевы и отдыхали в тени; однако, увидев, что Королева возвращается, они поспешили к своим местам. А Королева, подойдя, просто объявила, что минута промедления будет стоить им всем жизни. Пока шла игра, Королева беспрестанно ссорилась с игроками и кричала: — Отрубить ему голову! Голову ей с плеч! Солдаты вставали с земли и брали несчастных под стражу. Воротцев в результате становилось все меньше и меньше. Не прошло и получаса, как их и вовсе не осталось, а все игроки с трепетом ждали казни. Наконец, Королева бросила игру и, переводя дыхание, спросила Алису: — А видела ты Черепаху Квази? — Нет, — сказала Алиса. — Я даже не знаю, кто это такой. — Как же, — сказала Королева. — Это то, из чего делают квази-черепаший суп. — Никогда не видала и не слыхала, — сказала Алиса. — Тогда пошли, — сказала Королева. — Он сам тебе все расскажет. И они пошли. Уходя, Алиса услышала, как Король тихо сказал, обращаясь к гостям: — Мы всех вас прощаем. — Вот хорошо! — обрадовалась Алиса. (Она очень горевала, думая о назначенных казнях).
Вскоре они увидели Грифона, крепко спящего на солнцепеке. (Если ты не знаешь, как выглядит Грифон, посмотри на картинку). — Вставай, бездельник, — сказала Королева, — отведи эту барышню к Черепахе Квази. Пусть расскажет ей свою историю. А мне надо возвращаться: я там приказала кое-кого казнить, надо присмотреть, чтобы все было как следует. И она ушла, оставив Алису с Грифоном. Алисе он не внушил особого доверия, но, подумав, что с ним, верно, все же спокойнее, чем с Королевой, она осталась. — Смех — да и только! — пробормотал он не то про себя, не то обращаясь к Алисе. — Смех? — переспросила Алиса растерянно. — Ну да, — ответил Грифон. — Все это выдумки. Казнить! Скажет тоже! У них такого отродясь не было. Ладно, пошли! — Все здесь только и говорят, что «пошли»! — подумала Алиса, покорно плетясь за Грифоном. — Никогда в жизни еще мною так не помыкали! Пройдя совсем немного, они увидели вдалеке Черепаху Квази; он лежал на скалистом уступе и вздыхал с такой тоской, словно сердце у него разрывалось. Алиса от души пожалела его. — Почему он так грустит? — спросила она Грифона. И он ответил ей почти теми же словами: — Все это выдумки. Грустит! Скажешь тоже! Не о чем ему грустить. Ладно, пошли! И они подошли к Черепахе Квази. Тот взглянул на них большими, полными слез глазами, но ничего не сказал. — Эта барышня, — начал Грифон, — хочет послушать твою историю. Вынь да положь ей эту историю! Вот оно что! — Что ж, я расскажу, — проговорил Квази глухим голосом. — Садитесь и не открывайте рта, пока я не кончу. Грифон и Алиса уселись. Наступило молчание. — Не знаю, как это он собирается кончить, если никак не может начать, — подумала про себя Алиса. Но делать было нечего — она терпеливо ждала. — Однажды, — произнес, наконец, Черепаха Квази с глубоким вздохом, — я был настоящей Черепахой. И снова воцарилось молчание. Только Грифон изредка откашливался, да неумолчно всхлипывал Квази. Алиса совсем уже собралась подняться и сказать: «Благодарю вас, сэр, за очень увлекательный рассказ». Но потом решила еще подождать. Наконец, Черепаха Квази немного успокоился и, тяжело вздыхая, заговорил. — Когда мы были маленькие, мы ходили в школу на дне моря. Учителем у нас был старик-Черепаха. Мы звали его Спрутиком. — Зачем же вы звали его Спрутиком, — спросила Алиса, — если на самом деле он был Черепахой?
— Мы его звали Спрутиком, потому что он всегда ходил с прутиком, — ответил сердито Черепаха Квази. — Ты не очень-то догадлива! — Стыдилась бы о таких простых вещах спрашивать, — подхватил Грифон. Оба они замолчали и уставились на бедную Алису. Она готова была провалиться сквозь землю. Наконец, Грифон повернулся к Черепахе Квази и сказал: — Давай, старина, поторапливайся! Нельзя же весь день здесь сидеть… И Квази продолжал. — Да, ходили мы в школу, а школа наша была на дне морском, хоть ты, может, этому и не поверишь… — Почему же? — возразила Алиса. — Я ни слова не сказала. — Нет, сказала, — настаивал Квази. — Не возражай! — прикрикнул Грифон. Но Алиса и не думала возражать. — Образование мы получили самое хорошее, — продолжал Черепаха Квази. — И немудрено — ведь мы ходили в школу каждый день…
— Я тоже ходила в школу каждый день, — сказала Алиса. — Ничего особенного в этом нет. — А дополнительно тебя чему-нибудь учили? — спросил Квази с тревогой. — Да, — ответила Алиса. — Музыке и французскому. — А стирке? — быстро сказал Черепаха Квази. — Нет, конечно, — с негодованием отвечала Алиса. — Ну, значит, школа у тебя была неважная, — произнес с облегчением Квази. — А у нас в школе к счету всегда приписывали: «Плата за французский, музыку и стирку дополнительно». — Зачем вам стирка? — спросила Алиса. — Ведь вы жили на дне морском. — Все равно я не мог заниматься стиркой, — вздохнул Черепаха Квази. — Мне она была не по карману. Я изучал только обязательные предметы. — Какие? — спросила Алиса. — Сначала мы, как полагается, Чихали и Пищали, — отвечал Черепаха Квази. — А потом принялись за четыре действия Арифметики: Скольжение, Причитание, Умиление и Изнеможение. — Я о «Причитании» никогда не слыхала, — рискнула заметить Алиса. — Никогда не слыхала о «Причитании»! — воскликнул Грифон, воздевая лапы к небу. — Что такое «читать», надеюсь, ты знаешь? — Да, — отвечала Алиса неуверенно, — смотреть, что написано в книжке и… читать. — Ну да, — сказал Грифон, — и если ты при этом не знаешь, что такое «причитать», значит, ты совсем дурочка.
У Алисы пропала всякая охота выяснять, что такое «Причитание», она повернулась к Черепахе Квази и спросила: — А что еще вы учили? — Были у нас еще Рифы — Древней Греции и Древнего Рима, Грязнописание и Мать-и-мачеха. И еще Мимические опыты; мимиком у нас был старый угорь, он приходил раз в неделю. Он же учил нас Триконометрии, Физиономии… — Физиономии? — переспросила Алиса. — Я тебе этого показать не смогу, — отвечал Черепаха Квази. — Стар я уже для этого. А Грифон ею не занимался. — Времени у меня не было, — подтвердил Грифон. — Зато я получил классическое образование. — Как это? — спросила Алиса. — А вот как, — отвечал Грифон. — Мы с моим учителем, крабом-старичком, уходили на улицу и целый день играли в классики. Какой был учитель! — Настоящий классик! — со вздохом сказал Квази. — Но я к нему не попал… Говорят, он учил Латуни, Драматике и Мексике… — Это уж точно, — согласился Грифон. И оба повесили головы и вздохнули. — А долго у вас шли занятия? — спросила Алиса, торопясь перевести разговор. — Это зависело от нас, — отвечал Черепаха Квази. — Как все займем, так и кончим. — Займете? — удивилась Алиса. — Занятия почему так называются? — пояснил Грифон. — Потому что на занятиях мы у нашего учителя ум занимаем… А как все займем и ничего ему не оставим, тут же и кончим. В таких случаях говорят: «Ему ума не занимать»… Поняла? Это было настолько ново для Алисы, что она невольно задумалась. — А что же тогда с учителем происходит? — спросила она немного спустя. — Может, хватит про уроки, — вмешался решительно Грифон. — Расскажи-ка ей про наши игры…
Глава X Морская кадриль
Черепаха Квази глубоко вздохнул и вытер глаза. Он взглянул на Алису — видно, хотел что-то сказать, но его душили рыдания. — Ну, прямо словно кость у него в горле застряла, — сказал Грифон, подождав немного. И принялся трясти Квази и бить его по спине. Наконец, Черепаха Квази обрел голос и, обливаясь слезами, заговорил: — Ты, верно, не живала подолгу на дне морском… — Не жила, — сказала Алиса. — И, должно быть, никогда не видала живого омара… — Зато я его пробова… — начала Алиса, но спохватилась и покачала головой. — Нет, не видала. — Значит, ты не имеешь понятия, как приятно танцевать морскую кадриль с омарами. — Нет, не имею, — вздохнула Алиса. — А что это за танец? — Прежде всего, — начал Грифон, — все выстраиваются в ряд на морском берегу…
— В два ряда! — закричал Черепаха Квази. — Тюлени, лососи, морские черепахи и все остальные. И как только очистишь берег от медуз… — А это не так-то просто, — вставил Грифон. — Делаешь сначала два шага вперед… — продолжал Черепаха Квази. — Взяв за ручку омара! — закричал Грифон. — Конечно, — подтвердил Черепаха Квази. — Делаешь два прохода вперед, кидаешься на партнеров… — Меняешь омаров — и возвращаешься назад тем же порядком, — закончил Грифон. — А потом, — продолжал Черепаха Квази, — швыряешь… — Омаров! — крикнул Грифон, подпрыгивая в воздух. — Подальше в море… — Плывешь за ними! — радостно завопил Грифон. — Кувыркаешься разок в море! — воскликнул Черепаха Квази и прошелся колесом по песку. — Снова меняешь омаров! — вопил во весь голос Грифон. — И возвращаешься на берег! Вот и вся первая фигура, — сказал Квази внезапно упавшим голосом. И два друга, только что, как безумные, прыгавшие по песку, загрустили, сели и с тоской взглянули на Алису. — Это, должно быть, очень красивый танец, — робко заметила Алиса. — Хочешь посмотреть? — спросил Черепаха Квази. — Очень, — сказала Алиса. — Вставай, — приказал Грифону Квази. — Покажем ей первую фигуру. Ничего, что тут нет омаров… Мы и без них обойдемся. Кто будет петь? — Пой ты, — сказал Грифон. — Я не помню слов. И они важно заплясали вокруг Алисы, размахивая в такт головами и не замечая, что то и дело наступают ей на ноги. Черепаха Квази затянул грустную песню.
Говорит треска улитке: «Побыстрей, дружок, иди! Мне на хвост дельфин наступит — он плетется позади. Видишь, крабы, черепахи мчатся к морю мимо нас. Нынче бал у нас на взморье, ты пойдешь ли с нами в пляс? Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты пуститься с нами в пляс?
Ты не знаешь, как приятно, как занятно быть треской. Если нас забросят в море и умчит нас вал морской!» «Ох! — улитка пропищала. — Далеко забросят нас! Не хочу я, не могу я, не хочу я с вами в пляс. Не могу я, не хочу я, не могу пуститься в пляс!»
«Ах, что такое далеко? — ответила треска. — Где далеко от Англии, там Франция близка. За много миль от берегов есть берега опять. Не робей, моя улитка, и пойдем со мной плясать. Хочешь, можешь, можешь, хочешь ты со мной пойти плясать? Можешь, хочешь, хочешь, можешь ты пойти со мной плясать?»
— Большое спасибо, — сказала Алиса, радуясь, что танец, наконец, кончился. — Очень интересно было посмотреть. А песня про треску мне очень понравилась! Такая забавная… — Кстати, о треске, — начал Черепаха Квази. — Ты, конечно, ее видала? — Да — сказала Алиса. — Она иногда бывала у нас на обед. Она испуганно замолчала, но Черепаха Квази не смутился. — Не знаю, что ты хочешь этим сказать, — заметил Черепаха Квази, — но раз вы так часто встречались, ты, конечно, знаешь, как она выглядит… — Да, кажется, знаю, — сказала задумчиво Алиса. — Хвост во рту, и вся в сухарях. — Насчет сухарей ты ошибаешься, — возразил Черепаха Квази, — сухари все равно смылись бы в море… Ну а хвост у нее, правда, во рту. Дело в том, что… Тут Черепаха Квази широко зевнул и закрыл глаза. — Объясни ей про хвост, — сказал он Грифону. — Дело в том, — сказал Грифон, — что она очень любит танцевать с омарами. Вот они и швыряют ее в море. Вот она и летит далеко-далеко. Вот хвост у нее и застревает во рту — да так крепко, что не вытащишь. Все. — Спасибо, — сказала Алиса. — Это очень интересно. Я ничего этого о треске не знала. — Если хочешь, — сказал Грифон, — я тебе много еще могу про треску рассказать! Знаешь, почему ее называют треской? — Я никогда об этом не думала, — ответила Алиса. — Почему? — Треску много, — сказал значительно Грифон. Алиса растерялась. — Много треску? — переспросила она с недоумением. — Ну да, — подтвердил Грифон. — Рыба она так себе, толку от нее мало, а треску много. Алиса молчала и только смотрела на Грифона широко раскрытыми глазами. — Очень любит поговорить, — продолжал Грифон. — Как начнет трещать, хоть вон беги. И друзей себе таких же подобрала. Ходит к ней один старичок Судачок. С утра до ночи судачат! А еще Щука забегает — так она всех щучит. Бывает и Сом — этот во всем сомневается … А как соберутся все вместе, такой подымут шум, что голова кругом идет… Белугу знаешь? Алиса кивнула. — Так это они ее довели. Никак, бедная, прийти в себя не может. Все ревет и ревет… — Поэтому и говорят: «Ревет, как белуга»? — робко спросила Алиса. — Ну да, — сказал Грифон. — Поэтому. Тут Черепаха Квази открыл глаза. — Ну, хватит об этом, — проговорил он. — Расскажи теперь ты про свои приключения. — Я с удовольствием расскажу все, что случилось со мной сегодня с утра, — сказала неуверенно Алиса. — А про вчера я рассказывать не буду, потому что тогда я была совсем другая. — Объяснись, — сказал Черепаха Квази.
— Нет, сначала приключения, — нетерпеливо перебил его Грифон. — Объяснять очень долго. И Алиса начала рассказывать все, что с нею случилось с той минуты, как она увидела Белого Кролика. Сначала ей было немножко не по себе: Грифон и Черепаха Квази придвинулись к ней так близко и так широко раскрыли глаза и рты; но потом она осмелела. Грифон и Черепаха Квази молчали, пока она не дошла до встречи с Синей Гусеницей и попытки прочитать ей «Папу Вильяма». Тут Черепаха Квази глубоко вздохнул и сказал: — Очень странно! — Страннее некуда! — подхватил Грифон. — Все слова не те, — задумчиво произнес Черепаха Квази. — Хорошо бы она нам что-нибудь почитала. Вели ей начать. И он посмотрел на Грифона, словно тот имел над Алисой власть. — Встань и читай «Это голос лентяя», — приказал Алисе Грифон.
— Как все здесь любят распоряжаться, — подумала Алиса. — Только и делают, что заставляют читать. Можно подумать, что я в школе. Все же она послушно встала и начала читать. Но мысли ее были так заняты омарами и морскою кадрилью, что она и сама не знала, что говорит. Слова получились действительно очень странные.
Это голос Омара. Вы слышите крик? — Вы меня разварили! Ах, где мой парик? И поправивши носом жилетку и бант, Он идет на носочках, как лондонский франт.
Если отмель пустынна и тихо кругом, Он кричит, что акулы ему нипочем, Но лишь только вдали заприметит акул, Он забьется в песок и кричит караул!
— Совсем непохоже на то, что читал я ребенком в школе, — заметил Грифон. — Я никогда этих стихов не слышал, — сказал Квази. — Но, по правде говоря, — это ужасный вздор! Алиса ничего не сказала; она села на песок и закрыла лицо руками; ей уж в не верилось, что все еще может снова стать, как прежде. — Она ничего объяснить не может, — торопливо сказал Грифон. И, повернувшись к Алисе, прибавил: — Читай дальше. — А почему он идет на носочках? — спросил Квази. — Объясни мне хоть это. — Это такая позиция в танцах, — сказала Алиса. Но она и сама ничего не понимала; ей не хотелось больше об этом говорить. — Читай же дальше, — торопил ее Грифон. — «Шел я садом однажды…» Алиса не посмела ослушаться, хотя и была уверена, что все опять получится не так, и дрожащим голосом продолжала:
Шел я садом однажды и вдруг увидал, Как делили коврижку Сова и Шакал. И коврижку Шакал проглотил целиком, А Сове только блюдечко дал с ободком.
А потом предложил ей: «Закончим дележ — Ты возьми себе ложку, я — вилку и нож». И, наевшись, улегся Шакал на траву, Но сперва на десерт проглотил он…
— Зачем читать всю эту ерунду, — прервал ее Квази, — если ты все равно не можешь ничего объяснить? Такой тарабарщины я в своей жизни еще не слыхал! — Да, пожалуй, хватит, — сказал Грифон к великой радости Алисы.
— Хочешь, мы еще станцуем? — продолжал Грифон. — Или пусть лучше Квази споет тебе песню? — Пожалуйста, песню, если можно, — отвечала Алиса с таким жаром, что Грифон только пожал плечами. — О вкусах не спорят, — заметил он обиженно. — Спой ей «Еду вечернюю», старина. Черепаха Квази глубоко вздохнул и, всхлипывая, запел:
Еда вечерняя, любимый Суп морской! Когда сияешь ты, зеленый и густой, — Кто не вдохнет, кто не поймет тебя тогда, Еда вечерняя, блаженная Еда! Еда вечерняя, блаженная Еда!
Блаже-э-нная Е-да-а! Блаже-э-нная Е-да-а! Еда вече-е-рняя, Блаженная, блаженная Еда!
Еда вечерняя! Кто, сердцу вопреки, Попросит семги и потребует трески? Мы все забудем для тебя, почти зада — ром данная блаженная Еда! Задаром данная блаженная Еда!
Блаже-э-нная Е-да-а! Блаже-э-нная Е-да-а! Еда вече-е-рняя, Блаженная, блажен-НАЯ ЕДА!
— Повтори припев! — сказал Грифон. Черепаха Квази открыл было рот, во в эту минуту вдалеке послышалось: — Суд идет! — Бежим! — сказал Грифон, схватив Алису за руку, и потащил за собой, так и не дослушав песню до конца. — А кого судят? — спросила, задыхаясь, Алиса. Но Грифон только повторял: — Бежим! Бежим! И прибавлял шагу. А ветерок с моря доносил грустный напев:
Еда вече-е-рняя, Блаженная, блаженная Еда!
Он звучал все тише и тише и, наконец, совсем смолк.
Глава XI Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|