ОТНОШЕНИЯ МЕЖДУ КАПИТАЛОМ И ТРУДОМ. ХОЗЯЕВА И РАБОЧИЕ

Несмотря на такое удовлетворительное положение современного работника, можно сказать, что никогда еще отношения между хозяевами и рабочими, т. е. между капиталом и трудом, не были более натянуты. Рабочий по мере удовлетворения его желаний становится все более и более требовательным. Враждебность его к хозяину растет по мере роста получаемых преимуществ. Он приобретает привычку видеть в лице хозяина только врага; понятно, что и хозяин, со своей стороны, склонен считать своих сотрудников лишь противниками, которых он должен остерегаться, и отвращение к которым он в конце концов не может более скрывать.

Признавая вполне чрезмерную требовательность и несомненную неправоту рабочих, не следует, однако, отрицать и ошибок хозяев. Управление рабочим людом — дело щекотливой и утонченной психологии, требующее внимательного изучения человека. Современный хозяин, ведя дело издали с безымянной толпой, почти совсем ее не знает. Обладая некоторым искусством, можно было бы часто восстанавливать согласие, что доказывает процветание некоторых заводов, где хозяева и рабочие составляют в полном смысле слова одну семью.

Не видя даже своих рабочих, современный хозяин обыкновенно руководит ими при посредстве управляющих, вообще малоискусных. Поэтому он и встречает со стороны рабочих лишь вражду и отвращение, несмотря на все устраиваемые для них общества помощи, пенсионные кассы и т. п., а также на увеличение заработной платы.

97% горнопромышленных обществ выдают пенсии своим рабочим и, как указывает Леруа-Болье, более половины прибылей этих обществ расходуется на учреждения для помощи рудокопам. Все директора промышленных компаний пошли по этому же пути, что им, конечно, крайне легко, так как все расходы от такой филантропии падают на акционеров — людей, которых, как всем известно, можно стричь и безнаказанно обирать. Железнодорожная компания Париж-Лион тратит ежегодно 12 млн. фр. на разного рода благотворительные учреждения; компания восточных железных дорог раздает ежегодно своим служащим 11 млн. фр. (57% дивиденда акционеров) независимо, конечно, от 55 млн. фр. жалованья, распределяемого между его 36.000 служащих. Все железнодорожные общества поступают точно так же, другими словами, проявляют одинаковую щедрость за счет своих акционеров.

Оковы анонимной и, по необходимости, строгой дисциплины заменили прежнюю личную связь. Хозяин иногда заставляет бояться себя, но уже не умеет заслужить любовь и уважение и лишен престижа. Не доверяя своим рабочим, он не предоставляет им никакой инициативы и хочет всегда вмешиваться в их дела (я, разумеется, говорю о народах латинской расы). Он учредит кассы вспомоществования, кооперативные общества и т. п., но никогда не позволит самим рабочим управлять ими. Последние поэтому считают такие учреждения средствами порабощения, спекуляцией и, в лучшем случае, презрительной благотворительностью, Они находят, что их эксплуатируют или унижают, и поэтому раздражены. Нужно иметь очень слабое представление о психологии толпы, чтобы ожидать благодарности за коллективные благодеяния. Чаще всего они порождают лишь неблагодарность и презрение к слабости того, кто так легко уступает всяким требованиям. Тут как раз можно сказать, что способ давать имеет больше значения, чем то, что дают. Синдикаты рабочих, которые, благодаря своей анонимности, могут проявлять и действительно проявляют тиранию гораздо более жестокую, чем тирания самого неумолимого хозяина, благоговейно почитаются. Они обладают престижем, и рабочий всегда им повинуется даже тогда, когда это повиновение сопряжено для него с лишением заработка.

Любопытно, как этот факт подтвердился во время знаменитой забастовки в Кармо. Директор завода испытал на себе, во что обходятся неразумная филантропия и слабость. Он платил своим рабочим больше других и завел экономические лапки, где рабочие могли приобретать необходимые продукты продовольствия в розницу по оптовым ценам. Достигнутые результаты ясно выражены в следующей выдержке из одной беседы с упомянутым директором, помещенной в газете «Journal» от 13 августа 1895 г.: «Рабочие получали в Кармо всегда больше, чем во всех других местах. Устанавливая более высокую плату, я надеялся, что могу быть уверенными спокойствии. Таким образом, я им выдавал ежегодно на 100.000 фр. больше, чем они получили бы на другом стекольном заводе. И к чему привела эта громадная жертва? Она создала мне те неприятности, каких я хотел во что бы то ни стало избежать». Если бы директор обладал менее элементарной психологией, он предвидел бы, что такие уступки должны были неизбежно вызвать новые требования. В первобытном состоянии все существа всегда презирали доброту и слабость, чувства очень друг к другу близкие, и которые у них не пользовались никаким престижем.

Хозяин современного большого промышленного предприятия все более и более склоняется превратиться в подчиненного на жаловании какой-нибудь компании и, следовательно, не имеет никакого повода к тому, чтобы интересоваться личным составам служащих и рабочих. Он, впрочем, не умеет с ними и говорить. Хозяин маленького дела, который сам был рабочим, часто бывает гораздо строже, но он отлично знает, как нужно обращаться со своими рабочими и умеет щадить их самолюбие. Заведующие современными заводами — в большинстве случаев молодые инженеры, только что выпущенные из какого-нибудь нашего высшего учебного заведения, с большим багажом теоретических знаний, но вовсе не знающие жизни и людей. Совершенно не знакомые, насколько это возможно себе представить, с делом, которое они ведут, они, между тем, не допускают, чтобы какая-нибудь практика людей и вещей могла бы быть выше их отвлеченной науки. Они тем более не будут на высоте своей задачи, что питают глубокое пренебрежение к тому классу людей, из среды которого они довольно часто происходят[117]. Никто так не презирает крестьянина, как сын крестьянина, и рабочего — как сын рабочего, когда им удалось возвыситься над своим сословием. Это одна из психологических истин, в которых неприятно сознаваться, как, впрочем, в большинстве психологических истин, но которую все-таки нужно засвидетельствовать.

Гораздо более образованный, чем действительно умный, молодой инженер совсем не в состоянии представить себе (да, впрочем, он этого никогда и не пытается делать) образ мышления и взгляды людей, управлять которыми он призван. Сверх того, он не заботится о том, какие способы воздействия на них наиболее правильны. Всему этому не обучают в школе, и потому все это для него не существует. Вся его психология ограничивается двумя-тремя готовыми понятиями, неоднократно слышанными от окружающих о грубости рабочего, его нетрезвой жизни, необходимости держать его в строгости и т. д. Взгляды и мысли рабочего представляются ему лишь в искаженной отрывочной форме; он всегда будет ошибочно и бестолково касаться столь чувствительного механизма человеческой машины. В зависимости от темперамента он будет слабым или деспотичным, но всегда будет лишен действительного авторитета и престижа.

Представление, которое буржуа составляет себе о рабочем, также не отличается верностью. Рабочий, по его мнению, грубое существо и пьяница. Неспособный на сбережения, он без счета тратит в винной лавке свой заработок, вместо того, чтобы благоразумно проводить вечера дома. Разве он не должен быть доволен своей судьбой и не зарабатывает гораздо больше, чем заслуживает? Ему устраивают библиотеки и беседы, возводят дома с дешевыми квартирами. Чего же ему еще нужно? Разве он способен вести собственные дела? Его надо сдерживать железной рукой, и если устраивать что-нибудь для него, то это нужно делать помимо него, и обращаться с ним следует, как с догом, которому времени от времени бросают кость, если он слишком много ворчит. Можно ли рассчитывать усовершенствовать существо, столь мало способное к совершенствованию? К тому же, разве не принял мир уже давно свою окончательную форму в области политической экономии, морали и даже религии, и что значат все эти стремления к переменам? Ничто, очевидно, не может быть проще такой психологии.

Именно ничем не устранимое взаимное непонимание, существующее между хозяевами и рабочими, делает ныне отношения между ними столь натянутыми. Бессильные, как тот, так и другой, усвоить себе мысли, нужды и наклонности противной стороны, они истолковывают то, чего не знают, согласно со своим собственным складом ума.

Представление, которое составил себе пролетарий о буржуа, т. е. о субъекте, не работающем своими руками, так же неправильно, как и понятие хозяина о рабочем, на которое я только что указал. Для рабочего хозяин — существо жестокое и жадное, заставляющее работать людей только для собственной наживы, сытое, пьяное и предающееся всяким оргиям. Его роскошь, как бы скромно она ни выражалась и хотя бы заключалась лишь в более чистой одежде и в более благоустроенной обстановке, представляется чудовищной и ненужной. Его кабинетные труды — только чистейшие глупости, праздные затеи. У буржуа столько денег, что он не знает, что с ними делать, между тем как рабочий их не имеет. Ничто не могло бы так легко прекратить эту несправедливость, как обнародование нескольких хороших указов, чтобы общество было преобразовано сразу. Заставить богатых вернуть народу его собственность было бы лишь простым исправлением вопиющих несправедливостей.

Если бы пролетарий мог усомниться в правильности своей слабой логики, то не оказалось бы недостатка в краснобаях, более подобострастных к нему, чем придворные к восточным деспотам, и готовых напоминать ему без конца об его воображаемых правах. Должно быть, наследственность очень прочно укрепила известные понятия в бессознательных областях народной души, если социалисты, работая с давних пор, еще не успели восторжествовать.

Хозяева и пролетарии образуют теперь, по крайней мере у латинских народов, два враждебных лагеря, и так как обе стороны чувствуют себя неспособными преодолеть собственными средствами затруднения, возникающие при их ежедневных сношениях, то они неизменно взывают к вмешательству правительства, показывая таким образом лишний раз неискоренимую потребность нашей расы быть под руководством и свою неспособность понимать общество иначе, как в виде кастовой иерархии под могущественным. контролем одного лица. Свободная конкуренция, добровольные товарищества, личная инициатива — понятия, недоступные для нашего национального ума. Постоянный его идеал — получение жалованья под защитой начальства. Этот идеал, без сомнения, низводит пользу, приносимую личностью, к минимуму, но зато он и требует минимума характера и деятельности. И, таким образом, мы снова возвращаемся все к тому же основному положению, что судьбой народа управляет его характер, а не его учреждения.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: