Глава 8. Памятная прогулка 1 страница

Суббота

Гермиона поверить не могла, что она устраивает такой переполох по поводу сегодняшнего наряда. Она собиралась на прогулку в парк с Драко Малфоем, а не на чай к сам о й Королеве Англии! Хотя, если подумать, из-за чая с Королевой она бы так не нервничала. А если подумать еще больше, с чего ей вообще нервничать из-за этого? Но самой глубокой и от того не менее ужасной мыслью было то, что она вовсе не боялась прогулки с Малфоем. Хуже – она с нетерпением ждала ее. Но только потому, что прогулка была замечательной отговоркой, чтобы не идти на квиддич. Так она себе сказала, по крайней мере. Ай, да ладно, гнусная ложь.

«Просто признай, Гермиона, – нашептывал внутренний голос, – тебе вроде как нравится проводить с ним время».

– Вот блин, – пробормотала она.

В конце концов, она остановилась на паре темных джинсов, яблочно-зеленой блузке и кремовом кардигане. Для конца сентября было довольно тепло, но ведь когда солнце сядет, может похолодать… Не то чтобы она собиралась гулять с ним до самой ночи! Но все же… лучше быть готовой. Она собрала волосы в свободный узел и сунула свежевыстиранные шорты и футболку в холщовую сумку. Из головы совсем вылетело взять их в четверг. Она была рада избавиться от них… Оставить их в своей квартире значило постоянно возвращаться к приводящему в полное замешательство прозрению, случившемуся всего пару минут назад: ей вроде как нравилось проводить время с ним. Она наслаждалась их словесными дуэлями. Она наслаждалась печенюшками, которые он пек. Она наслаждалась тем, что именно она тот самый человек, который слушал о его попытках разобраться в своей жизни.

Но все же она была обеспокоена. Он определенно страдал, скажем так ввиду отсутствия лучшего слова, «заражениями» прошлыми воспоминаниями о жизни волшебника. Например, она была уверена, что символы, которые он видел на экране, были не чем иным, как рунами. А в своем хорошем сне он определенно летал на метле. Что же до его кошмара… ну, о нем она вообще предпочитала не думать.

Если бы сны были единственным тревожным знаком, она бы и бровью не повела. Ведь это всего лишь сны, да и он, кажется, не придавал им большого значения. Но вот все остальное… фотографии в журналах, копировальная машина, то, что он сказал «кипер» на той неделе… Этим вещам она придавала значение. Он-то, может, и списывал все на травму головы, но ей было лучше знать.

Вернувшись в четверг из его квартиры, Гермиона прочесывала досье Нарциссы, Пэнси и Блейза, внимательно ища хоть какой-нибудь знак того, что у них наблюдается что-то подобное. Но если и наблюдалось, то никто не записал. Согласно отчетам, все трое вписались в свою новую жизнь с минимальными трудностями. Сначала Блейз выказывал некоторые признаки депрессии, но, кажется, теперь справлялся намного лучше. Вообще, как значилось в записях Дина: «Мистер Замбони встретил представительного молодого человека по имени Пьетро и подумывает съехаться с ним. Более того, мистер Замбони описал свою потерю памяти как «дар», говоря, что это помогло ему осознать ценность каждого проживаемого дня». Еще Дин добавил: «Несмотря на это прозрение, ведет он себя, по большому счету, как высокомерный урод».

Касательно Пэнси Дин писал, что поначалу она находила «одиночество довольно утомительным», но после нескольких недель сильно сблизилась с Бриджпортами, одной из состоятельных семей, на которые она работала. Дин также отмечал, что Тюльпан наслаждается «обществом» своего нового хобби – выведением породистых мопсиков.

У Гермионы чуть тыквенный сок носом не пошел, когда она прочитала это.

У Нарциссы дела шли более чем великолепно. Когда Дин поинтересовался ее личной жизнью, Нарцисса фыркнула: «Деточка, у меня на это времени нет». Далее шло следующее предложение: «Мисс Маффлой, очевидно, не знала, что я заметил на ее кухне джентльмена, «одетого» в одно лишь банное полотенце и попивающего молоко из коробки».

Итак, никто из них не страдал от воспоминаний о своей прошлой жизни, и, кажется, все достигли определенного уровня нормальности и счастья. Почему же с Драко все было по-другому? Было ли это связано с тем, что он проснулся от заклинанья так рано? Может, это они облажались? Да быть не может! Они приняли все меры предосторожности и проверили-перепроверили каждый элемент заклинания.

Может, у него просто была много более сильная воля, чем они предполагали?

Гермиона подумывала о том, чтобы подать петицию в Совет на переналожение заклинания. Но что будет с ним? А если он проснется с воспоминаниями о своей жизни волшебника и жизни Дрейка Малфорда, перемешавшимися в голове? Нет, оно не стоило этого риска. Пока нет. Ей просто нужно помочь ему лучше освоиться с собой и новой жизнью. Кажется, это помогло Блейзу, Пэнси и Нарциссе. Что же до его воспоминаний… ну, ей просто стоит приглядывать за этим.

***

Легкий ветерок пробежал по кронам деревьев, когда Гермиона подошла к его квартире. Она прикрыла глаза рукой и посмотрела вверх, на небо. Совершенно безоблачная голубая высь будто падала на нее.

– Потрясающая погода, правда?

Она прямо подпрыгнула от неожиданности, услышав его голос.

– Ты откуда взялся? – спросила она и поймала себя на мысли, что рассматривает его. Простая белая футболка и синие джинсы, безусловно, шли ему.

– Из дома, – он махнул рукой на здание. – Такое большое кирпичное строение прямо за моей спиной. Ну, вот то, с дверями и окнами. Теперь видишь? Воооот, дай-ка я отойду немного влево…

Гермиона закатила глаза.

– Это будет самый длинный день в моей жизни, верно?

– Ну, знаешь, как говорят… время тянется безумно долго, когда гуляешь по парку с молодым привлекательным бухгалтером.

– Забавно, никогда такой пословицы не слышала, – она скрестила руки на груди. Все же его самолюбование казалось довольно забавным.

– Хмм… тогда ты, очевидно, мало читаешь.

Она возмущенно ахнула и изогнула бровь.

– Мистер Малфорд, – строго сказала она, – меня во многом можно обвинить совершенно обоснованно, но я вас могу уверить, что прискорбная неначитанность не входит в список этих вещей.

– И что же случилось с Дрейк-О?

Ну вот снова…

– Я не буду называть тебя Дрейк-О. Что ты к этому привязался?

– Не знаю, – он пожал плечами. – Разве это не звучит более… по-свойски, чем Дрейк?

Они шли по дороге. Ей раньше не доводилось видеть его в обычной одежде. Он всегда был в своем рабочем костюме, когда она приходила к нему. Гермиона уцепилась за это, чтобы обосновать свой внезапный интерес к его наряду. Он просто отличался о того, к чему она привыкла. И вовсе это не имело никакого отношения к тому, как футболка обтягивала его широкие плечи или какими мускулистыми выглядели его руки.

– По-свойски? Нет. Определенно, нет. Дрейк-О точно не звучит по-свойски.

– А Дрейк – как-то по-ханжески.

– Дрейк-О звучит просто… просто…

– Просто что?

– Ужасающе, – вдруг выпалила она.

– Ну… ты как-то преувеличиваешь, – замялся он, не ожидавший такого ответа.

– А парк далеко? – она попыталась сменить тему.

– Да тут, за углом.

– Часто туда ходишь?

– Каждый день.

– Серьезно? – удивилась она. Такого она не ожидала, а ведь разговор-то завела так, чтобы потянуть время.

– Да. Иногда даже два раза в день. В перерыв и после работы. Если погода позволяет, конечно. Не все способны наслаждаться прогулкой под дождем так, как ты.

– Я вовсе не насладилась той прогулкой под дождем, – фыркнула она, но все же улыбнулась, вспоминая все, что за прогулкой последовало. – Просто искала повод залить водой твою прихожую.

Он рассмеялся. И она не могла не улыбнуться шире в ответ.

– И кстати, – добавила она, похлопывая по своей сумке, – я принесла твою одежду.

– Как раз вовремя. А то я уже было решил, что ты вздумала ее прикарманить.

– И что бы я, скажи на милость, делала с бесформенной футболкой и шортами, которые мне чуть ли не до лодыжек достают?

– Слушай, Грейнджер, что ты делаешь с моей одеждой в свое свободное время – это твое личное дело. – Он ухмыльнулся и послал ей двусмысленный взгляд.

– Мне ведь не стоит знать, что ты там себе напредставлял?

Он мечтательно посмотрел в небо.

– Нууу… зависит от…

– Уверена, ты хочешь, чтобы я спросила: «Зависит от чего?», чтобы ты мог дать свой выверенный уклончивый и, без сомнения, слегка извращенный ответ, но я этот ящик Пандоры открывать не собираюсь. И, вместо того, отмечу окружающую нас зелень, из чего сделаю предположение, что мы прибыли-таки в парк.

– И твое предположение будет верно. Добро пожаловать в Нортгейтский парк.

– А что, довольно мило.

Так оно и было. Ее взгляд притягивали выглядящие древними дубы и их листья, горящие оранжевым и красным. Осеннее солнце косыми лучами пронзало кроны деревьев, бросая блестящие золотистые лучи на аккуратно подстриженные лужайки. Вдалеке Гермиона увидела поблескивание воды.

– Он не очень большой, но здесь есть беговая дорожка, которая выходит за пределы парка, довольно длинная.

– Ты бегаешь? – удивилась она еще больше.

– Привычка. Приобретенная, на самом деле. Одна из них, я бы сказал.

– А другие… привычки?

– О, нет! – отрезал он. – Сегодня я задаю тебе вопросы.

– Да у тебя даже записной книжки нет, – подняла она его на смех, картинно складывая руки на груди.

– Буду хранить все здесь, – сказал он, указывая на голову. – Там много места. – Внезапный порыв ветра сбил прядь платиновых волос на лицо. Изящным движением он вернул ее на место. – Вот. Первый вопрос. Тебе нравится твоя работа?

– Более чем. Если бы еще не один придурок, к которому приходится ходить каждую неделю.

– Бог ты мой, звучит ужасно. Как ты его только терпишь?

– Сама не знаю, – ответила она, отодвигая низко свесившуюся ветку со своего пути. – Ему хватает ума умасливать меня домашней выпечкой, чтобы я не просила отдать его дело кому-нибудь другому.

– Ай! – коротко вскрикнул он. Она обернулась и увидела, что ветка, которую она только что отодвинула, хлестнула его по лицу. – Ну спасибо тебе, блин, большое, Грейнджер!

Не удержавшись, она рассмеялась.

– Прости.

– Сам виноват. Расплачиваюсь за то, что позволил тебе идти впереди. А ты ведь даже не знаешь, куда мы идем!

– А куда мы идем? Просто гуляем по парку. Тебе что, обязательно нужна точка назначения?

– К твоему сведению, – начал он, идеально копируя ее интонацию, – мы направляемся во вполне себе определенное место. А теперь вернемся к моим вопросам. Расскажи про свою семью. Братья, сестры есть?

– Нет, – коротко ответила она. – Только я. Всегда хотела маленькую сестренку, когда была ребенком, но никогда не могла убедить родителей. Вместо этого они подарили мне рыбку.

– Ну, с рыбкой хотя бы игрушками делиться не нужно, – резонно заметил он.

– Меня это, впрочем, не остановило. Когда мне было шесть, рыбка показалась мне такой одинокой, поэтому я положила книжку к ней в аквариум.

– И как закончилось?

– Печально. И для рыбки, и для книжки.

– Увы.

– Еще как увы. Бедная Беатрис Поттер.

– Так звали рыбку?

– Да нет же. Автора книжки. Иллюстрированное собрание ее историй.

– А рыбка? Как было ее имя?

– Мисс Рыбка.

– Как оригинально! – усмехнулся он.

– Родители назвали. Они люди практичные. Оба дантисты.

– Понятно. Они тебя не уговаривали продолжить семейное дело и оставить свое призвание?

– Что? А, ты про социальную работу? Оу… Нет. Они всегда меня поддерживали.

– Как мило. А что насчет твоих друзей? Какие они?

– Мои друзья? Да как все друзья… милые, заботливые, веселые, – пожала она плечами.

– Знаешь их по школе?

– Да, – быстро ответила она, а сердце ухнуло в желудок. Было чувство, что она идет по минному полю.

– Какой у тебя любимый вкус мороженого?

– Клубничное, – не задумываясь ответила она, благодаря Бога, что личные вопросы, кажется, прекратились. – И чего ты усмехаешься?

– Не могу объяснить, – он не смог удержать еще один смешок.

– Ладно. Чудак.

– А любимая сладость?

– Шоколадные ля…д. Шоколадный лед.

– В смысле, такая глазурь замороженная что ли? – чуть поморщился он.

– Да.

Фух, пронесло.

– Отвратительно.

– Сам спросил, – пожала плечами она и нервно усмехнулась.

– Любимое время года?

– Зима.

– Встречаешься с кем-нибудь?

– Нет.

Черт! Как ловко он впихнул это в ряд глупых вопросов ни о чем! И почему правда сорвалась с губ раньше, чем она сказала ложь? Если бы он думал, что у нее кто-то есть, все было бы намного проще. Она пристально посмотрела на него. Он даже не пытался скрыть довольную лыбу.

– Сколько тебе было, когда ты впервые поцеловалась?

– Бог ты мой! Это уже переходит на личное. Я-то тебе таких вопросов не задаю.

– Ну, да, потому что я-то на такие вопросы не могу ответить, Грейнджер.

– А… ну да… Мне было пятнадцать, – ответила она, потому что стало немного стыдно.

– Каким он был?

– Кто?

– Парень, с которым ты впервые поцеловалась.

– Виктор? Он был… милым. Спортсмен. Немного твердолобый, но все равно милый. Бог ты мой, такой ветер поднялся! – она отчаянно пыталась заправить выбившиеся пряди волос за уши. Листья кружились вокруг них.

– А мне нравится, – он улыбнулся, глядя на нее.

– Мне тоже. Как будто мы в шарике с искусственным снегом, только вместо снега – листья.

Когда она представила это со стороны, прозвучало до сумасшествия глупо. Она повернулась к нему, готовая к неизбежным насмешкам, но он, очевидно, готов был спустить ей это. Или просто думал о том же самом…

– Ну, вот мы и пришли.

– Пришли куда? – она огляделась. – Ты про скамейку?

– Да. Это моя любимая скамейка. – Жестом он пригласил ее присесть.

– Оу… – Она села. Скамейка, безусловно, была неплохая, но она определенно не понимала преимущество именно этой скамейки перед любой другой в парке. Хотя не могла не признать, что вид на пруд с уточками был потрясающий. Синевато-коричневая вода волнами накатывала на илистые берега. – Милое местечко.

– Да, – твердо сказал он, садясь рядом с ней. – Хотя водорослей в пруде до чертиков.

Она внимательно изучила воду. В самом деле, зеленые вязкие комки водорослей окаймляли берег.

– Думаю, водоросли добавляют пруду очарования. Не согласен?

– Как скажешь, Грейнджер.

В дальнем конце пруда плавали два или три лебедя. Водоросли прилипли к их великолепным белым перышкам.

– Жаль только лебеди от этого выглядят чуть менее изысканно.

Он рассмеялся.

– А вот уткам – по барабану, – заметил он.

– Верно. – Она откинулась на спинку скамейки и отвела взгляд от воды. – Очень мило… – сказала она мягко.

– Согласен.

– Как ты думаешь… – начала было она.

– Шшш… – прервал он, хмуря брови. – Никаких вопросов. Давай просто посидим. Так я могу притвориться, что просто сижу с красивой девушкой на скамейке в парке. И вот моя жизнь уже кажется более или менее нормальной.

В животе у нее все сжалось. Он считал ее красивой? Нет! Она быстро нашла объяснение: он сказал это только для того, чтобы она перестала задавать вопросы. Каково бы ни было его намерение, она подчинилась. Она наблюдала за утками, медленно кружащими по пруду, иногда окунавшими головки в воду в поисках еды, отчего их хвостики поднимались, и утки смешно дергали лапками в воздухе. Но уголком глаза (только уголком!) она наблюдала за ним. Он выглядел радостным, даже безмятежным, сидя здесь, глядя на водоплавающих, скользящих по поверхности пруда. И поэтому (черт, она поверить не могла, что даже думает об этом, но тем не менее) она была тоже рада быть здесь, сидеть рядом с ним, делить этот момент спокойствия с Драко Малфоем.

Внезапный порыв ветра заставил ее плотнее закутаться в кардиган. Листья закружились у ног. Она потянулась к голове, чтобы пригладить волосы.

– Грейнджер, ты пытаешься выиграть заведомо проигрышную битву, – заметил он, не отрывая взгляда от пруда.

Она глупо засмеялась, чего никогда за собой не замечала, и вытащила из пучка волос несколько листьев. Уже собиралась выдать остроумный едкий ответ, когда высокий радостный голос позади них закричал:

– Уточки! Уточки! Уточки!

Она обернулась и увидела маленькую девочку, лет двух-трех, наверное. Та тянула свою мать прямо к пруду. Кое-где порванный, довольно грязный игрушечный кролик свисал из другой ее руки.

– Да, Оливия. Это уточки. А как уточки говорят?

– Уточки!

Девочка радостно подбросила кролика в воздух. Тот ударил другого, младшего ребенка, привязанного к груди матери. Ребенок гукнул и махнул пухлой ручонкой.

– Пожалуйста, не бросай своего Уибби в сестру, Оливия.

– Уточки! – стояла на своем девочка. Она подобрала кролика и потянула мать ближе к пруду.

– Ладно, давай чуть поближе. Но мы не можем оставаться здесь слишком долго. Тесс хочет кушать.

Драко поднялся и подошел к девочке. Он достал целлофановый пакет из кармана и вытащил оттуда кусочек хлеба.

– Хочешь покормить уток? – спросил он.

Девочка уставилась на него огромными глазами, потом поглядела на мать. Женщина посмотрела на Драко, чуть обеспокоенно, потом перевела взгляд на Гермиону и уже расслабленно улыбнулась.

– Иди, Ливви. Возьми хлебушек. – Она отпустила руку малышки.

– Вот так, я покажу тебе. – Он отломил маленький кусочек хлеба и бросил его в пруд.

Три утки живо бросились к тонущему куску, радостно «окрякивая» находку. Самой быстрой достался хлеб, остальным же осталось презрительно чистить перышки.

– Уточки!!! – снова выдала девочка, словно это было единственное слово в ее лексиконе.

– Держи, – Драко вложил оставшийся хлеб в свободную руку малышки. Она серьезно посмотрела на кусок, все еще не уверенная, что с ним делать. – Кидай, вот так, – он изобразил метательное движение.

Девочка бросила весь кусок в пруд и завизжала от восторга, когда полдюжины уток бросились к нему.

– Уточки!! Еще! Еще! Еще! – требовала она пронзительным голосом.

– Прости, – виновато улыбнулся он, – у меня был только один кусок, – он показал ей свои пустые руки.

– Еще! Еще! Еще! – девочка затопала ногами, ее голос уже звучал рассерженно.

– Ну все, Оливия. Больше нет. Скажи дяде «спасибо» за хлеб, и пойдем.

– Не пойдем! ЕЩЕ! – В приступе бессильной злобы Оливия метнула кролика прямо в пруд. И до того, как кто-либо успел хоть слово сказать, очередной порыв ветра отнес игрушку к середине пруда.

– Уиббиииииииииии!! – взвыла девочка.

– О, Оливия… – вздохнула женщина.

– Ба-ба-ба-ба-ба-ба? – добавила Тесс, требовательно колотя мать по груди.

– Уиббиииииииииииииииииии! – еще громче закричала в ответ Оливия. Ее лицо постепенно приобретало цвет спелого томата.

Гермиона стала рыться в сумке, надеясь найти хоть какую-нибудь конфетку или маленькую игрушку, чтобы отвлечь девочку от ее прискорбной утраты. Все, что обнаружилось, – шариковая ручка, жвачка без сахара и несколько скрепок для бумаг. Ничего из этого, насколько ей было известно, не было большим утешением расстроенному ребенку.

Пока она продолжала обшаривать карманы, к ней подошел Драко.

– Присмотришь за этим? – спросил он, снимая ботинки и носки и кладя их на скамейку.

– Ты что делаешь? – удивленно поинтересовалась она.

– А на что это похоже, Грейнджер? Спасаю Уибби, – легко бросил он.

С этими словами он вошел в грязный, полный водорослей пруд. Порыв ветра отнес кролика дальше. Драко чуть поморщился, но сделал еще несколько шагов вперед – теперь вода доходила ему до пояса. Потянувшись, он наконец вытащил игрушку из пруда, который должен был стать ее последним пристанищем. Он повернулся и победно помахал кроликом в воздухе. Скорбные крики Оливии стихли до простого хлюпанья носом.

Выбравшись на берег, Драко скрутил кролика, выжимая из него грязную коричневую воду. Он вручил игрушку Оливии, которая немедленно прижала ее к груди и облегченно забормотала:

– Уибби! Уибби! Уибби!

– Спасибо вам, – чуть виновато улыбнулась мать. – Не стоило этого делать. Оливия, скажи «спасибо» доброму дяде.

Девочка робко посмотрела на Драко и прошептала:

– Пасибо, добрый дядя.

– Пожалуйста, – невольно улыбнулся он. – Ты приглядывай за ним. Не думаю, что кролики уж очень любят плавать.

Пока женщина уходила, держа девочку за руку, Гермиона пораженно смотрела на Драко. Низ его белой футболки был весь в зеленых водорослях. Его джинсы, конечно, насквозь промокли и обтягивали ноги, как вторая кожа. Гермиона не знала, что удивляло ее больше: то, что Драко Малфой только что влез в грязный пруд, чтобы вытащить игрушечного кролика, или то, что она находила Драко Малфоя, покрытого по пояс водорослями, невероятно сексуальным.

– Было почти героически, – заметила она, заставив себя оторвать взгляд от него и снова посмотреть на пруд.

– Почти героически? – усомнился он, пытаясь отряхнуть водоросли с джинсов. – Я игрушку выловил, а не ребенка.

– Дрейк, да за ребенком любой бы прыгнул. Немногие бы прыгнули за игрушкой.

Он пожал плечами: «Ну вот такой я идиот».

– У тебя ведь моя одежда с собой?

– Да, конечно! Как я могла об этом не подумать? – забормотала она, доставая футболку и шорты.

– Наверное, потому что это не ты стоишь тут, покрытая утиным дерьмом. – Он стянул футболку через голову.

Гермиона сделала мужественную попытку не пялиться. Но один только вид его оголенного торса и груди, того, как сильные мышцы перекатывались под бледной кожей, сделали эти попытки абсолютно бесполезными. Как только ее отвисшая челюсть закрылась, и к ней вернулась способность нормально говорить, она сказала:

– Ты ведь не… эмм… собираешься переодевать брюки прямо здесь?

– Я просто зайду за вот то большое дерево. Не хочу, чтобы меня арестовали за эксгибиционизм, – он подмигнул ей и исчез за деревом.

И что это было за подмигивание? Он заметил, как она на него пялилась? Ну, конечно, заметил, корила себя Гермиона. Она ведь делала это не то чтобы как-то безумно скрытно.

Он быстро вернулся назад, неся в руках комок мокрой одежды.

– Пойдем отсюда? А то знаешь, не очень большое удовольствие – стоять на ветру в промокших боксерах, но что-то мне подсказывает, если бы ты знала, что я разгуливаю без труселей, покраснела бы еще больше. Я не то чтобы против, но у тебя ж сосуды банально полопаются!

– И вовсе я не покраснела! – запротестовала она и отвернулась. Разговор о его нижнем белье и вправду заставили ее щеки загореться.

С его губ сорвался резкий короткий смешок, пока он влезал обратно в свои ботинки.

– Как скажешь, Грейнджер.

Он засунул мокрую одежду в целлофановый пакет, который Гермиона вручила ему, и зашнуровал ботинки.

Пока они шли назад к его квартире, ей в голову пришла внезапная мысль.

– А ты всегда таскаешь с собой хлеб в карманах? Не думала, что ты такой обжора, – не могла удержаться от подколки Гермиона.

– Таскаю, только когда знаю, что нужно будет оставить за собой след из хлебных крошек, – ответил он сарказмом на сарказм. – Или когда иду на пруд с утками.

– Но ты не стал кормить их сразу, как мы пришли к скамейке.

– Знаю. Но ведь ты была со мной.

– Так… ты не хотел, чтобы я вторгалась в твой безумно Интимный Момент между Дрейком и Утками?

– Ну да.

– Чегооо? – Он просто не может быть серьезным!

– Да шучу, шучу. Обычно я сразу начинаю кормить их. Вначале, когда я стал приходить на пруд, я выжидал, потому что в семидесяти пяти процентах случаев у пруда появлялся маленький ребенок и хотел, чтобы у нее или него было что-нибудь для уток. Как бы то ни было, я вскоре понял, что родителям не очень-то нравится, когда их дитятко берет хлеб у каких-то незнакомых мужиков, слоняющихся у утиного пруда. Но так как ты была со мной, – сказал он, перебрасывая пакет из одной руки в другую, – я подумал, что мать примет меня за половинку очаровательной молодой пары, а не за извращенца, который охотится на ее ненаглядное чадо.

– Оу… – все, что могла сказать Гермиона. Она внезапно почувствовала укол печали, вообразив Драко, сидящего в одиночестве в парке каждый день, пугающего заботливых родителей маленьких детишек.

Остаток пути они проделали молча, но неловкости не было. Он периодически останавливался, ерзая и пытаясь поправить мокрые боксеры. А ей каждый раз приходилось делать нелегкий выбор между тем, чтобы дать волю чувствам и рассмеяться, и тем, чтобы вежливо притвориться, будто она ничего не видит.

Когда они дошли до его дома, он обернулся к ней.

– Сколько времени?

– Где-то два.

– А у тебя все еще листья в волосах.

Она злобно сощурила на него глаза.

– А ты до сих пор весь в водорослях.

Он рассмеялся.

– Справедливо. Ты голодна?

Честно сказать, она умирала от голода. Она ничего не ела с самого утра, да и на завтрак смогла проглотить только тост и чашку кофе, потому что дико нервничала. Но сказать «да» значило признать, что она хочет пообедать с ним. Чего она определенно НЕ хотела.

– Да, немного, – сорвалось с языка, черт его дери! Как она только позволила себе сказать это?

– Здесь недалеко есть одно местечко с потрясающим карри. Хочешь попробовать?

– Дрейк…. Я просто… Это не…

– Знаю, знаю… Это непрофессионально. Но ведь сегодня суббота, а не четверг. И это всего лишь обед, а не ужин. И я даже не буду предлагать заплатить за твою еду, если от этого станет легче.

– Я…. я не знаю.

– Слушай, мне нужно подняться наверх, принять душ и надеть чистую одежду. Почему бы тебе не подняться со мной? Пока я буду переодеваться, ты подумаешь. Полагаю, у тебя будет достаточно времени, чтобы придумать достойную отговорку. Придумаешь, и я обещаю больше не приставать с этим, хорошо?

Она вздохнула.

– Хорошо…

***

Но, конечно, она и подумать не могла ни о какой нормальной отговорке.

И все же она могла гордиться собой за отчаянные попытки не пялиться на него, выходящего из ванной, обернутого в одно лишь полотенце. Она украдкой бросила самый непринужденный взгляд, но его точно нельзя было определить словом «пялиться».

***

Он был прав, карри было потрясающим. Достаточно острое, чтобы из глаз брызнули слезы, но не настолько острое, чтобы она чувствовала только огонь на языке. Вообще, местечко напоминало ту еще дыру, но, несмотря на середину дня, было почти заполнено.

– Часто сюда приходишь? – спросила она.

– Это самый неоригинальный способ подката, который я только слышал, – заметил он, отпивая воду.

Она закатила глаза и сунула в рот еще вилку риса.

– Но да, я частенько захожу сюда, когда не хочется готовить.

– А что тебе нравится готовить?

– Да все. Скажи, не возражаешь, если мы поговорим о деле немного?

– В смысле? – насторожилась она.

– У меня вопрос к моему социальному работнику.

– Оу… – Она вытерла губы салфеткой и села на стуле прямо, готовясь слушать. – Итак…

– Помнишь, как ты спросила меня, не замечал ли чего-нибудь странного, тревожного, несоответствующего нормальному?

Ее сердце забилось быстрее.

– Да.

– Почему ты меня это спросила?

– Потому что у тебя была травма головы, – выдала она быстрый заготовленный ответ.

– А что именно случилось с моей головой? Что они сделали?

– Ну… я точно не знаю… – Она аккуратно подбирала слова. – Мне не дали посмотреть полицейские отчеты.

– А почему у меня тогда нет шрамов?

– Наверное, у тебя были хорошие врачи.

– Хммм… – Кажется, он не был удовлетворен ответом. – Немного странно, что у меня нет никаких личных воспоминаний, но я помню другие вещи. Например, все песни Битлов. Почему я помню каждое слово чертовой «Элианор Ригби», но понятия не имею, как выглядит моя мать?

– Я не знаю, Дрейк, – вздохнула она. – С такими вещами я тебе не могу помочь.

– А, блин, с чем ты можешь мне помочь, мисс Грейнджер?

– Может быть, ни с чем, – тихо сказала она.

– Ну до офигения круто, – он со стуком поставил стакан на стол.

Несколько минут они просто пялились на свою еду. Вилкой Гермиона размазала оставшийся рис по тарелке.

– Прости, – вдруг сказал он. – Я не хотел портить день.

Неужели Драко Малфой только что извинился перед ней?

– Я… эмм… Не парься. Мне ни за что не представить, как для тебя это сложно.

– Да это просто не имеет смысла, Грейнджер! – не вытерпев, воскликнул он. – Я уйму всего прочитал о нарушениях памяти и головных травмах, и то, что происходит со мной, просто ненормально!

– Когда дело доходит до этого, нет такого понятия, как нормально, Дрейк. Мозг каждого человека уникален.

Он вздохнул.

– Есть причина, по которой ты поднял эту тему? – мягко спросила она, и рука невольно дернулась, чтобы погладить его ладонь, но она сдержалась. – Ты заметил что-то… странное… в последнее время?

Он ничего не ответил. Его челюсть была сжата, пальцы отбивали нервный ритм по столешнице.

– Дрейк, что?

Он закрыл глаза.

– Просто скажи мне.

– Пообещай мне кое-что, – сказал он, открывая глаза и глядя прямо на нее.

– Что?

– Что не будешь смеяться.

– Обещаю, – быстро сказала она.

– Если ты будешь смеяться, клянусь, я…

– Я не буду смеяться, – ее голос был до смерти серьезным.

– Хорошо. – Он глубоко вздохнул и опустил глаза на стол. – Вчера я минут двадцать стоял у двери своей квартиры и пытался открыть замок.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: