Глава 46. Роковое утро второго августа

Утро ещё не коснулось первыми лимонными лучами верхушек домов в центре, ещё не раскрасило острые края флюгеров жёлтым, солнце плескалось только в пыльных стёклах громады Здания Бюрократизма, а ущелье одного из несчётных переулков города было пустым и безлюдным, как и множество его неповторимых собратьев. Но не успели заблестеть самые высокие черепичные крыши, как в расселине между домов, что тонула в глубокой синей тени, зародилось грохочущее железное эхо. Оно становилось громче и отчётливее, с каждым уже слышимым шагом повторяя все изгибы и нюансы булыжной мостовой в расшатанных скрипучих колёсиках старой тачанки, нагруженной полными бидонами молока, что дребезжали и постукивали друг о друга.

То было еженедельное явление молочника утренним пролётам улиц, и они бы вновь застыли в восхищении, но сейчас они были поражены куда более драматическими изменениями в привычном ландшафте.

Молочник в белой выцветшей фуражке и старом фартуке шёл навстречу новому восходу, и уже набрал холодного августовского воздуха лёгкие, чтобы пронзить тишину навылет белой вспорхнувшей птицей «Мо-ло-ко!» из раскрытых губ, как вдруг заметил непривычную пустоту за витриной одного кафе. Молочник подошёл ближе, прижался носом к стеклу и не поверил своим глазам. Белая птица затрепетала в его рту так, что губы задрожали, но молочник не выпустил её. Он пошёл дальше и снова увидел ту же пустоту уже в соседнем доме. С пульсирующей в висках надеждой, дребезжа крышками полных бидонов, он кинулся к следующему, к витрине магазина и там опять сплющил лицо прозрачным. Судя по тому, что птица внутри его рта затрепетала ещё сильнее, заставляя дрожать даже подбородок, молочник увидел то же самое. В недоумении он застыл на дне сонного города, не смея шевельнутся. Так бы и простоял он в синей тени, пока его бы не облило сверху солнечным соком, но вдруг из ближайшего раскрытого окна вырвалось истошное:

– Стулья! Где все стулья?!

От крика молочник вздрогнул, словно он был виновником проишествия, метнулся сначала в одну сторону, затем – в другую, оставляя в утренней тишине рваный дребезжащий шрам, затем замер на миг, поправляя фуражку, мучаясь вопросом, стоит ли кричать в такое испуганное утро, потом подумал, что если он сегодня не появится на привычном маршруте в то же время, заподозрить могут и его.

И ранняя тишина августа была навылет пробита белой осиплой птицей: «Мо-ло-ко!», устремившейся из лёгких, со дна переулка навстречу солнцу на скатах крыш.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: