Наука как феномен культуры. Культурно-историческое многообразие форм бытия науки.

Наука не является закрытой, полностью автономной, саморегулирующейся системой, ёё развитие обусловлено как внутренними так и внешними, культурологическими условиями: экономика, мораль, религия, искусство, право, политика.

Тема соотношения науки и культуры обширна, здесь много деталей, но общий механизм их взаимодействия таков: наука, выявляя законы изменения природных и социальных процессов, становиться необходимым условием их управления, воздействует на потребности общества, помогает человечеству в выборе жизненных стратегий, поиске путей культурного развития. Осуществление этой функции наукой становиться возможным чаще всего потому, что наука как наиболее продвинутая часть культуры имеет дело с объектами, явлениями, которые ещё не стали достоянием массовых форм их освоения.

Важность влияния культуры на науку подчёркивает хотя бы тот факт, что не всякая культура способна продуцировать науку: многие культуры в истории человечества (в частности культура майя), обходились без науки. В случаях же, когда созревают соответствующие культурологические условия для появления науки, культура, соединяя научные знания с другими продуктами человеческой деятельности (мораль, искусство, религия, техника, экономика и др.), вырабатывает свой стиль мышления, своё видение мира, оказывая влияние на научные стандарты познания и объяснения мира. В частности культура всегда требует от науки адекватного (истинного) отражения объекта, постоянного обновления такого знания для решения жизненных задач.

В результате наука испытывает на себе влияние культуры, она опирается на сложившиеся в обществе культурные традиции, ценности и нормы. При этом, однако, следует заметить, что влияние культуры на науку происходит не прямо, а косвенно: в самом содержании научного знания её культурологическая составляющая не фиксируется.

Наиболее рельефно механизм взаимодействия науки и культуры просматривается на примере сравнения техногенной (западной) и традиционной (восточной) типов цивилизации.

Западная цивилизация – это, прежде всего техногенная цивилизация, берущая начало в античности и окончательно сложившаяся в XVII – XVIII вв. в Европе, перекинувшаяся позднее на Северную Америку, Австралию, Японию. Для данной цивилизации характерны стремление к овладению силами и богатствами природы: внешний мир рассматривается здесь как арена научно-технической деятельности человека с пафосом покорения природы и преобразования мира, акцент на дискурсивном, логико-математическом подходе в познании явлений.

Западной культуре также характерна этика «достижения» в профессиональной и любой другой сферах, чёткое различие «Я» и «не – Я», акцент на индивидуальности, уникальности и неповторимости личности. Человек при этом рассматривается как биосоциальное существо, проделавшее на основе экономического и технического прогресса поступательное движение от животного до сегодняшнего постиндустриального состояния.

Всё это не могло не сказаться на принципах западной науки, её ориентациях и установках: ценность нового, оригинального в форме достижения истины, развитие техники и технологии как материализация научных идей, идея постоянного изменения предметов и явлений окружающего мира, возникновение неизбежного противоречия между новыми фактами и старыми законами и необходимости пересмотра (корректировки) старых законов и теорий и создание новых – вот некоторые базовые нормы, на которых строится сегодня западная наука.

Для людей науки и не только науки техногенного общества характерен идеал творческой индивидуальности, ценности гибкого и динамичного мышления, проявляющегося в частности в сильной рефлексивности научного и обыденного сознания, его ориентации.

При этом следует заметить, что очень долго западное научное мышление в классическом её виде основывалось на линейной, бинарной логике в форме неприятия противоречий, попытки их разрешения (пример логический закон исключённого третьего).

Однако неумолимые тенденции развития привели западную науку к её постнеклассическому состоянию (вторая половина XX столетия) для которого характерно понимание необходимости нелинейного видения мира. Исследования таких процессов, как нелинейные волны в плазме, динамика популяций в биологии, турбулентности в жидкостях и газах, поведение больших масс людей и др. показывают, что эти процессы очень сложны по природе и без нелинейного мышления в научном творчестве не обойтись.

В результате история становления и развития западной культуры представляет собой динамическую смену следующих типов общественного сознания: магического, этнического, полисного, религиозного, научного, зреющего постнаучного. Несмотря на осознание сложности и трагичности нависших над человечеством глобальных проблем (в случае их нерешения), будущее в техногенной культуре и науке связывается с ростом научно-технических новаций, развитием гуманистического типа мышления.

История становления восточной культуры – это возникновение и существование индо-буддийского (VII – VI вв. до н. э.), арабо-исламского (VII в. н. э.), китайско-конфуцианского (VI в. до н. э.) мировоззрений. Впоследствии данные мировоззрения и соответствующие им культуры получили название традиционных, поскольку почти все представления о мире, возникшие уже в то время, сохранились на протяжении последующих тысячелетий.

Древневосточные представления о мире строятся на понимании природы как целостном, живом, взаимосвязанном, самодостаточном организме, в который естественно включён человек: так в буддийском мировоззрении мир однороден и все его составляющие находятся на одной и той же ступени реальности, каждая частица, вещь, явление зависит от другой вещи и от предыдущего своего состояния. Поэтому в преобразовании природы нет необходимости, напротив её надо сохранить такую, какова она есть: например в китайской культуре совершенное Дао (синоним природы) уже состоялось в прошлом и имеет место его несовершенство в настоящем и будущем.

Всё это формирует иной, чем в западной техногенной культуре, идеал понимания человеческой деятельности, её активности. Мир древних восточных культур – это космос, в котором человек чувствует себя частичкой этого космоса. В восточной культуре тоже ставится задача управления законами природы и человеческим поведением, но делается это совсем по-другому: путь человека к свободе на Древнем Востоке – это не поиск новой жизни, а отказ от существующего бытия.

Поэтому важнейшим принципом жизни оказывается принцип недеяния (увей), отвергающий силовое вмешательство в протекание природных процессов, означающий не отсутствие какого-либо действия, а активности, направленной на создание условий способствующих естественным (соответствующим природе вещей) действиям, естественному развитию природы, культивированию синхронности между ритмами человеческого организма, частями его тела и ритмами природы.

И если эта синхронность будет нарушена неправильными действиями человека, то это скажется и на состоянии природных процессов. Поэтому, например, все школы и направления китайской философии вырастают из общей духовной основы – культуры Дао, понимаемой как идеальный образец гармонично устроенного космоса, сущность жизни, поддерживаемой вселенскими ритмами инь и янь. Действие взаимосвязанных и противоположных сил инь и янь рассматривалось как причина движения и изменчивости в природе, как гармония Космоса, Вселенной.

В результате восточное мышление отдаёт приоритет традициям и установившемся образцам, новое знание не имеет большой ценности. Восточная наука не стремиться абстрагироваться от единичного, не воздвигает пропасти между отдельным явлением, фактом и общим законом. Если в европейской науке познание истины есть знание всеобщего, то на Востоке существует равновесие между единичным и общим. Здесь также нет противопоставления субъекта и объекта познания.

Несмотря на имеющиеся отличие научных культур Запада и Востока, которые долгое время шли параллельно друг другу, современная наука включается в диалог культур. Вообще, как отмечают культурологи, на определённом этапе становления самобытности, через осмысление себя и развития на собственных основаниях любой культуре становиться тесно в своих стенах. Возникает любопытство, удивление, интерес по отношению к другим культурам, начинается период их встречи, диалога, взаимопроникновения.

Это в равной мере относится и к науке. На возможность диалога указывает наличие большого количества сходных черт результатов размышлений о сущности космических, природных, социальных процессов.

В частности появилась тесная связь мировоззренческих установок современной мировой науки с идеями русских космистов начала XX в. (Фёдорова, Циолковского, Чижевского, Умова и др.), их взглядами на направление перспективного изучения и освоения космоса, взаимоотношение человека (общества) и природы и др.

Что касается науки Запада и Востока, то можно отметить такое важное качество восточного мышления, как нелинейность, выражающуюся в констатации необходимости противоречий как показателя совершенства, диалогичности, являющихся предпосылкой появления поля творческого хаоса, из которого возникает новое. К идее нелинейности как важнейшем качестве многих процессов природного и социального мира пришла и современная наука на неклассическом и постнеклассическом этапе своего развития.

Можно приводить множество примеров переклички интуитивно-созерцательных прозрений восточных мудрецов, философов по вопросу устройства, свойств мира и человека с современными принципами науки. Это и идея наличия у атомов не только массы, но и зарядов, высказанная джайнистами ещё в IV в. до н. э., мысль древних даосов о наличии энергетических полей, пронизывающих пустоту; их идея существования ритмов в природе и обществе а также идея несилового взаимовлияния, построенная на кооперативном взаимодействии.

Продуктивными и актуальными сегодня являются выявленные в рамках древнеиндийской культуры глубинные свойства и способности человеческого организма, облечённые в полумистическую форму. Существо этих свойств является сегодня предметом изучения и западной науки: биологии, медицины.

Всё это плюс попытки совместного поиска выхода из современных глобальных кризисов, порождает тенденции интеграции древневосточной мудрости с рационализмом Запада. Например, в XX в. накопленный медиативный опыт в восточных психокультурах (даосизме, буддизме, дзен-буддизме) используется в науке Запада: в мышление Запада проникают интуитивные методы постижения явлений. Не случайно в научной элите XX в. появляются восточные имена: индийский физик Б. Бозе, пакистанский физик А. Салам и др.

Таким образом, в конце XX столетия, когда всё человечество оказалось перед проблемой выбора новых стратегий выживания, многие идеи, разработанные в традиционных восточных учениях, согласуются с возникающими в недрах современной техногенной культуры новыми ценностями и мировоззренческими смыслами.

В целом диалог культур Востока и Запада, отыскавшее в них общего и особенного позволяют каждому человеку ощутить духовное богатство, накопленное человечеством на протяжении тысячелетий. Это помогает человеку понять свою силу, обрести смысл жизни, а также успешно решать проблемы вхождения и Востока и Запада в мировую цивилизацию. Поэтому диалог культур конструктивен и не должен иметь конца – это постоянный процесс, который позволит человечеству избежать «самоубийства», решить ряд глобальных проблем, стоящих ныне перед человечеством.

Вопрос №17

Наука и философия.

Наука всегда была тесно связана с философией. Выдающиеся учёные всех времён внесли огромный вклад в её развитие. Пифагор, Аристотель, Н. Коперник, Р. Декарт, Г. Галилей, И. Ньютон, Г. В. Лейбниц, А. Смит, В. Гумбольт, Ч. Дарвин, Д.И. Мен­делеев, К. Маркс, Д. Гильберт, Л. Э. Я. Брауэр, А. Пуанкаре, К. Гедель, А. Эйн­штейн, Н. Бор, В. И. Вернадский, Н. Винер, И. Пригожин, А. Дж. Тойнби, Дж. М. Кейнс, П. Сорокин, Ф. де Соссюр, Л. С. Выготский, З. Фрейд, М. М. Бахтин не только имели выдающиеся достижения, определившие главные направления развития науки, но и существенным образом повлияли на стиль мышления своего времени, его мировоззрение.

Философское осмысление достижений науки начало приобретать особенно большое культурное значение с XVII в., когда наука стала превращаться во всё более значительное общественное явление. Но вплоть до второй половины XIX в. их об­суждение не было достаточно систематичным. Именно в то время философские и методологические проблемы науки превращаются в самостоятельную область ис­следований.

Засилье эмпиризма в естествознании в конце XVII и начале XIX в. привело к возникновению иллюзорных надежд на то, что функции теоретического обобщения в науке могут взять на себя философы.

Однако их реализация, особенно в грандиозных натурфилософских построениях Ф. В. Й. Шеллинга и Г. В. Ф. Гегеля, вызвала у учёных не только явно выраженный скепсис, но даже и неприязнь.

Вместе с тем наука постепенно стала преодолевать дефицит теоретических идей. Буквально во всех её областях, и прежде всего в математике и естествознании стали появляться плодотворные научные теории, значительно расширяющие горизонты науки, происходило существенное обогащение средств научного познания, его поня­тийного аппарата.

Неудивительно, что сами учёные, и особенно физики, стремясь понять происходя­щее в их науке, всё чаще обращаются к философии. Интерес к ней, угасший в ре­зультате крушения претензий натурфилософии, во второй половине XIX в. возрождается с новой силой. Внимание учёных вновь стали привлекать проблемы философии и методологии науки.

1 Позиция механистов

Подавляющее большинство учёных во второй половине XIX в., следуя традиции, сложившейся в истории науки, пытались истолковывать проблемы исходя из того, что наука способна отражать глубинные свойства бытия. Это понимание сущности науки, уходящее своими корнями в глубокую историю, было значительно поддер­жано и огромными успехами развития физики на базе механики. Именно здесь укре­пилось представление учёных о том, что любые явления в действительности представляют собой процессы, осуществляющиеся в пространстве и времени, что они причинно обусловлены и подчиняются небольшому количеству законов, на ос­нове которых можно дать их сколь угодно точное описание. Образцом научного по­стижения реальности служила при этом небесная механика. Этим стилем мышления вдохновлялись в то время не только физики, но и биологи, психологи, экономисты, историки.

Представители этого рода взглядов во второй половине XIX в. назывались механистами. К ним относили не только тех учёных, которые подобно Г. Гельм­гольцу и Г. Герцу, стремились объяснить все явления природы на основе законов механики, но и таких, как, например, Дж. Максвелл, Л. Больцман, Х. Лоренц, Ч. Дарвин, которые отнюдь не разделяли этих крайних взглядов.

Французский учёный А. Рей в начале XX в. писал, что если бы новые идеи Х. Ло­ренца, Дж. Лармора и П. Ланжевена подтвердились и если бы выяснилось таким об­разом, что законы механики зависят от законов электродинамики, то это вовсе не оз­начало бы отказа от «механизма». «Чисто механистическая традиция, - писал А. Рей, - продолжала бы сохраняться, механизм шёл бы по нормальному пути своего развития».

Самая главная черта механистической трактовки физики заключается, по мнению А. Рея, в том, что «взгляд на физику, на её метод, на её теории и их отношение к опыту остаётся абсолютно тождественным с взглядами механизма, с теорией фи­зики начиная с эпохи Возрождения».

Таким образом, в конце XIX в. механистами называли не только тех, кто пытался свести все явления действительности к механическим процессам, но и всех тех, кто, продолжая традиции классиков механики, рассматривал науку как отражение суще­ственных свойств объективного мира, кто видел задачу научного познания в том, чтобы объяснить любое явление на основании предположения о его существовании в пространстве и времени и как результат взаимодействия определённых причин. Однако при попытках философски осмыслить достижения науки с этих позиций учёные столкнулись с огромными трудностями. Мощный взрыв теоретических идей и быстрое расширение средств и методов научного познания не удавалось вместить в непротиворечивую картину мира и целостную последовательную теорию познания.

2 Взгляды позитивистов

В этих условиях и приобрёл популярность позитивизм, который стал претендовать на единственную верную философию и методологию науки. Его цели были определены достаточно ясно. Против реалистической традиции, истолковывающей научное знание как отражение свойств объективного мира, и выступили позитиви­сты во главе с Э. Махом. Стоит только правильно понять сущность науки, говорили они, и все метафизические проблемы, не дающие покоя виднейшим представителям естествознания в их постоянном стремлении постичь устройство мироздания, ока­жутся разрешёнными, поскольку будут обнаружены их надуманность и бессмыслен­ность.

Основой всей научной деятельности, по мнению О. Конта, является опыт. Однако, считал он, никакое эмпирическое исследование не может начаться без определённых теоретических предпосылок, разработка которых сама нуждается в помощи опыта. Спасение, считал О. Конт, пришло от философии. Она временно взяла на себя функ­ции научной теории и тем самым способствовала рождению науки. Различного рода метафизические системы, как бы фантастичны они ни были, оказали важную услугу человечеству.

Однако, как считал О. Конт, теологический взгляд на мир, высшим этапом развития которого явилась классическая философия, должен быть полностью заме­щён чисто научными позитивными теориями, построенными на непосредственном наблюдении и опыте. Науке, вставшей на свои собственные ноги, уже не нужны фи­лософские костыли. Она сама в силах решать любые разумно поставленные проблемы.

В самом деле, разве не порождены эти проблемы тем, что наука неизменно трактовалась учёными как описание некой объективной реальности, стоящей за на­блюдаемыми явлениями? Это, по мнению Э. Маха, К. Пирсона, П. Дюгема и их по­следователей, одно из самых распространённых и вредных заблуждений прошлого. Учёный имеет дело с эмпирически данной ему действительностью, и только в её пределах он обладает суверенностью.

Хотя тесная связь науки с метафизикой проявляется со всей очевидностью в творениях выдающихся учёных прошлого, она противоречит подлинно научному познанию.

В теориях этих учёных всегда можно выделить чисто описательную часть, которая базируется на наблюдении и эксперименте, и ту, в которой ставиться задача истолковать эмпирические данные как следствие сущности, лежащей за явлениями. Между этими частями, считает Р. Дюгем, нет органической связи. С развитием науки первая часть неизменно совершенствуется, переходя из одной теории в дру­гую и передавая новой теории в наследство всё ценное, что имелось в прежней, вто­рая же просто отбрасывается и заменяется новой, тем самым со всёй очевидностью обнаруживая свою паразитическую сущность.

Феноменологическое истолкование научной теории как описательной, как схемы, классифицирующей эмпирические данные, устраняет из неё объяснительную часть, а тем самым освобождает теорию от метафизики, предоставляя учёным решать все научные проблемы доступными ему средствами, специально разработанными в его области науки. Идеалом научной теории с этой точки зрения является термодина­мика, в которой отсутствуют понятия, содержание которых выходит за пределы на­блюдаемого за пределы опыта.

Не нужно только впадать в теоретико-познавательное заблуждение, приписывая им реальность, не следует «считать основанием действительного мира те интеллекту­альные вспомогательные средства, которыми мы пользуемся для постановки мира на сцене нашего мышления». Но постепенно, по мере развития науки, естествознание, полагает Мах, найдёт возможность освободиться от такого способа упорядочения эмпирического знания. И все эти псевдообъекты и характеристики так называемой объективной реальности останутся лишь в пыли библиотек.

Однако теоретические построения в науке вовсе не произвольны. Научные теории в процессе развития науки дают нам всё более и более совершенные и естественные классификации наблюдаемых явлений. У нас имеется чувство соответствия теории действительности, которое, с точки зрения П. Дюгема, не может быть обосновано средствами самой науки, а является достоянием здравого смысла.

Итак, согласно позитивизму, подлинным знанием являются факты и эмпирические закономерности. Научные теории дают лишь систематизацию фактов и эмпириче­ских закономерностей, которые имеют тенденцию становиться всё более совершен­ными. Наука не беспредпосылочна. Она прочно опирается на здравый смысл. Учё­ный, стремящийся достичь успеха в науке, не нуждается ни в какой философии. Ин­формированность о результатах научных исследований, профессиональное владение специальными методами, хорошее чувство здравого смысла и немного везения – вот всё, что ему нужно.

Эти идеи, хотя они и не были поддержаны большинством учёных, несомненно, со­действовали развитию представлений о науке. Вокруг работ позитивистов велись, бурные дискуссии, которые выявили существенные расхождения в трактовке про­блем методологии науки.

В XX в. позитивизм О. Конта, Э. Маха, П. Дюгема был подвергнут острой критике за феноменалистическую трактовку науки, которая вопреки заявлениям её авторов, вовсе не была свободна от метафизических аргументов. Кроме того, развитие самой науки привело к очевидному поражению феноменализма.

3 Коперниканский поворот в философии

Однако позитивизм обрёл новую силу в контексте бурного развития науки в XX столетии и вновь привлёк внимание к проблемам философского осмысления науки. По мнению неопозитивистов, их предшественники в критике философии и выявлении природы науки, хотя и наметили правильное направление, сами не могли пойти по нему достаточно энергично и последовательно.

Положение радикально изменилось в результате невиданного прежде развития ло­гики.

Одним из важнейших его стимулов было стремление найти прочный фундамент для интенсивно развивающейся математики. Исследования Буля, Шредера, Пеано, Фреге, Гильберта, Рассела, Уайтхеда и их последователей превратили прежнюю ло­гику, которая незначительно отличалась от аристотелевской, в современную с сильно развитым формальным аппаратом, с необозримыми возможностями эффективных приложений.

Логический анализ языка, предпринятый Б. Расселом, а затем его учеником Л. Вит­генштейном, открыл новые горизонты и в рассмотрении традиционных проблем фи­лософии и методологии науки.

На этой основе и произошло зарождение новой разновидности позитивизма – логи­ческого позитивизма, в рамках которого философия и методология науки стали предметом специального изучения.

Особую роль в генезисе логического позитивизма приверженцы этой доктрины от­водят Витгенштейну. Ведь именно он наиболее чётко обосновал утверждение, что постановка проблем традиционной философии «основывается на неправильном по­нимании логики нашего языка», которое ознаменовало, по словам М. Шлика, пово­рот во всей философии.

Это положение оказывается прямым следствием определенных взглядов на природу различных языковых выражений. Согласно логическому позитивизму, все правильно построенные высказывания могут быть либо аналитическими, либо син­тетическими.

- первые из них, представляя разнообразные тавтологии, ничего не говорящие о мире, относятся к утверждениям логики и математики.

- вторые, несущие определённое эмпирическое содержание, составляют предмет опытных наук.

И те и другие предложения могут быть либо истинными, либо ложными.

- Для первых из них этот вопрос решается чисто аналитически.

- Для вторых – посредством эмпирической проверки.

- Никаких других осмысленных предложений быть не может.

В таком случае оказывается, что для философии, которая претендует на особое знание о действительности, просто не остаётся места. Её высказывания о мире – это псевдовысказывания, она рассуждает о мнимых объектах и несуществующих свой­ствах, её выводы не могут иметь какого-либо значения, она бессодержательна и бес­смысленна. Неопозитивисты очарованы своей блестящей находкой. Философия как метафизика даже не ложна, она бессмысленна.

Как видно, неопозитивисты считают, что философы прошлого не имели дела с по­знанием. Каждый из них был прав, поскольку пытался выразить своё ощущение жизни, и ошибался, когда навязывал его другим. Теоретическая форма философии была, по их мнению, непомерным балластом, который сдерживал духовные порывы философов, мешая им достичь совершенных форм самовыражения. Вплоть до на­шего времени, единодушно считают неопозитивисты, в философии отсутствовало понимание действительности природы философствования, не были использованы должным образом необходимые средства этого особого рода духовной деятельности.

Таким образом, единственно допустимое решение метафизических проблем может, по мнению неопозитивистов, заключаться лишь в их элиминации. Поняв эту очевидную истину, люди перестанут тратить время на их обсуждение и сосредоточат свои усилия на разрешении реальных проблем познания и окружающего мира.

4 Философия как аналитическая деятельность

Итак, философия принципиально невозможна как особая наука. Любые стремления построить систему собственно философских утверждений о действительности или в процессе познания, в каких бы формах они ни реализовывались, обречены на провал.

Только теперь появилась действительная возможность создания подлинной научной философии. Мы являемся свидетелями настоящей революции в философии, которая, как это присуще любым радикальным преобразованиям, не только ломает прежние устои, но и утверждает новые.

Философия невозможна как наука, но отсюда ещё не следует, что она не возможна и не нужна. Мы узнаём в ней – и этим положительно отметили великий переворот современности – вместо системы знаний систему действий; она есть та самая деятельность, благодаря которой устанавливается или обнаруживается смысл выска­зываний. Важнейшей особенностью истолкования природы философии логическими позитивистами является подчёркивание ими её научности. Философия должна быть научной, но как это возможно, если она не может быть наукой? Научность философии определяется тем, что она в качестве объекта своей аналитической дея­тельности имеет утверждения науки, а кроме того, и сама эта деятельность осуществляется средствами вполне научными – методами современной математиче­ской логики.

Необходимость логического анализа науки стала, по мнению логических позитиви­стов, особенно ясной в настоящее время. Её вычленение было прямым результатом естественной дифференциации труда учёного, порождённой бурным развитием науки.

Так обосновывают свою новую философию виднейшие представители логического позитивизма. При этом логике отводится совершенно исключительная роль. Как го­ворил Рейхенбах, философские мучения можно успокоить только с помощью урока логики. Те же, кто питает к ней неприязнь, пусть не стремятся достигнуть успехов философии. Их удел другой. Пусть эти люди попробуют приложить свои способно­сти в менее абстрактных применениях силы человеческого разума.

5 Противостояние позитивизму

Однако эти идеи позитивизма не находят признания у современных учёных. Выдающиеся представители науки XX в. столь же решительно, как и их предшест­венники, утверждают, что целью их теоретической деятельности является постиже­ние закономерностей мироздания.

Позитивисты же прилагают немало сил, чтобы убедить своих оппонентов, что Ко­перник, Кеплер, Ньютон, Максвелл, Больцман, Дарвин, Менделеев и другие творцы науки якобы наивно верили в возможность познания объективной реальности просто потому, что правильного и аргументированного понимания сущности научного зна­ния ещё не было.

Наука XX в с особенной ясностью обнаруживает свои прочные связи с филосо­фией, которые раньше едва осознавались.

Учёные прошлого привыкли говорить об эмпирических данных как об абсолютно достоверном фундаменте науки, который формируется в результате непосредствен­ного восприятия действительности. Использование различных приборов и устройств рассматривалось как простое усиление органов чувств человека. Однако в современ­ной науке, и особенно в физике, стало ясно, что эмпирическое познание всегда в принципе включает в себя и теоретические представления.

Само по себе показание прибора не может рассматриваться как научный факт. Оно становится им лишь тогда, когда соотносится с изучаемым объектом, что обяза­тельно предполагает обращение к теориям, описывающим работу используемых приборов и различных экспериментальных приспособлений.

С другой стороны, стало ясно, что и теории весьма непросто связаны с объектами, которые они призваны описывать.

Научная теория – это такое гносеологическое образование, которое несёт на себе не только черты объекта познания, но и специфические характеристики знания и процесса познания. Поэтому она неизбежно содержит в себе как онтологический, так и гносеологический компонент.

Если цель научного познания заключается в том, чтобы проникнуть в сущность яв­лений и описать объективную реальность, а в этом убеждены подавляющее большинство учёных, то одной из важнейших задач, стоящих перед исследователем, является построение интерпретации научной теории, в которой она получила бы со­ответствующее онтологическое и гносеологическое истолкование. Только после этой работы научная теория превращается в знание, в то время как без такой интерпрета­ции она представляет собой лишь технический аппарат, при помощи которого можно формально манипулировать с эмпирическими данными.

Однако выявление онтологического и гносеологического содержания теории не может осуществляться без определённых представлений об общих характеристиках бытия и процесса познания. Поэтому учёный не может достичь своей цели, игнорируя философию.

Это обстоятельство осознаётся выдающимися учёными нашего времени.

По мере развития науки, усложнения её задач всё больше выявляется необходи­мость в специальном исследовании её философских оснований.

Наука и философия

Наука - особый вид человеческой деятельности, направленный на производство знания и результат этой деятельности — систематизированное, объективно-истин­ное знание. Наука возникает в процессе отделения «теоретической» деят-ти от деят-ти практической. В античности наука и философия не были разделены, фило­софия содержала в себе все «теоретическое» знание о мире: физику, астрономию, математику и т.д.

Сегодня каждая отдельная наука исследует конкретный объект, определенный фрагмент мира, определенную его сторону, пользуется специальными методами, опирается на эксперимент и наблюдения, пользуется приборами и т.д. Предметом философии яв­ляется отношение «человек—мир». В этом отличие философии от других наук — физики, химии, биологии и т.д.

Система знания считается наукой, если она отвечает определенным критериям: 1)объективность (изучение природных объектов, явлений, взятых самих по себе, независимо от интересов индивида, его субъективности) 2)рациональность - обоснованность, доказательность - в рамках любой науки что-то обосновывается 3) нацеленность на воспроизведение закономерностей объекта 4)системность знаний - упорядоченность по определенным критериям 5)проверяемость - воспроизводимость знаний через практику

Философия не удовлетворяет только 5 критерию (не всякое философское учение может быть воспроизведено через практику), поэтому философия - это наука, но особого рода. Философия на протяжении всего своего развития была связана с наукой, хотя сам характер этой связи, а точнее, соотношение философии и науки с течением времени менялось.

В истории сложились два крайних подхода в понимании взаимосвязи философии и науки. Первый подход получил название натурфилософии. В соответствии с этим подходом философия представляет собой особый способ познания мира, качественно отличающийся от того способа познания, который представлен наукой. Философия вырабатывает свои, философские истины. Такие истина глубже, чем истины науки. Наука должна приспосабливать свои истины к истинам философии. Философия как способ познания первична, наука как способ познания вторична. Второй подход получил название позитивистского. В соответствии с этим подходом философия не имеет какого-то своего предмета познания и своего собственного способа познания, отличного от науки, она в лучшем случае есть одна из наук, самая общая наука. А своеобразие философии состоит в предельно широком уровне обобщения, а не в ее способе или предмете познания. Философский способ познания – это научный способ познания. Никакого другого способа познания, кроме научного, не существует.

Вопрос №18

Наука и искусство.

Искусство – это форма общественного сознания, связанная с надэмпирической трансляцией опыта человечества посредством художественных образцов. Понятие «искусство» помимо обозначения многоплановой сферы творческой деятельности означает ещё и мастерство, умение того или иного субъекта, а также искус, искушение, хитрость и обман. Искусство предлагает одну из древнейших форм знания –художественное знание, которое предстаёт как личностно – субъективное отображение мира на основе художественных образов. Оно конструирует специфический мир по отношению к эмпирической действительности и ориентирует на нахождение прекрасного и художественный идеал. Искусство подвержено историческим изменениям, оно находится в зависимости от духа эпохи, а также от способностей того или иного субъекта – творца художественного процесса, от особенностей его духовной и творческой манеры и стилистики, его мышления и ментальности. Однако художественный образ как основная матричная единица искусства является и неустранимым элементом научного исследования, подпитываемым питательными соками воображения и облачённым в наряды метафоры. В этом проявляются родственность науки и искусства.

В отличие от науки и научного знания, которое общезначимо или надличностно, отражает мир в понятиях и предполагает наличие общей для всех системы способов и правил построения знания, в художественном знании человек проявляет свою индивидуальность, творческие способности, закрепляет личностно-эмоциональное видение мира. Искусство сопряжено с богатой палитрой эмоциональных переживаний, предоставляет возможности для самовыражения человека, для отражения и познания отдельных, частных сторон жизни и пограничных жизненных ситуаций, ускользающих из сферы ведения науки. Этим искусство обеспечивает способ надэмпирической трансляции человеческого опыта и выступает как источник духовного обогащения личности на основании сопереживания судьбам героев и драматическим ситуациям, отражённым в ткани художественного произведения. Именно искусство с очевидностью показывает, насколько отражение действительности зависит от способа её восприятия. Учёный, как и художник, - это творец, способный подчинить своему замыслу окружающую действительность, наделённый недюжинной силой воли и энергии. В своей деятельности он испытывает огромные интеллектуальные и эмоциональные нагрузки, и его мысль способна к невероятному напряжению. Существует предположение, согласно которому чрезмерное развитие рациональных способностей ведёт к сужению и даже атрофированию всех прочих каналов мировосприятия. И когда учёные ссылаются на интуицию, они тем самым манифестируют своё стремление вырваться за пределы жесткой рациональности.

Искусство включает в себя знаковые системы разнообразных видов искусств, однако к ним не сводится. Оно обнажает ту особенность, что искусству нельзя научиться по учебнику, оно воплощает творческое вдохновение, содержит в себе личностные смыслы. В искусстве много интуитивного, оно обеспечивает вид удовольствия, который сродни свободному чувству эстетического наслаждения. Опредмечивание художественного видения мира, вхождение в сферу искусства формируется в процессе общения с учителем, мастером, но возможно лишь благодаря особым способностям и одарённости личности. Прекрасное – это высший род организации чувственных впечатлений и движения смыслов, а выражаясь языком науки, содержательной предметности. Прекрасное - это «неоткрытая» истина. От Платона к Канту и далее к русским философам идёт традиция наделять прекрасное, эстетическое законодательной силой. И, действительно, гармония мира должна отразиться гармонией уравнений. В этом плане искусство и эстетическое может претендовать на роль парадигмальной установки, и в этом качестве войти через парадный вход в корпус философии науки.

Наука и искусство

Искусство создает «вечные ценности» «сразу», которые, по существу, остаются в своем фактическом существовании неизменными, «закосневают» в конкретности. На уровне восприятия они для каждого поколения всегда являются новыми, возникающими. Наука, отрыв закон, также переносит его в разряд «вечных». Но длительность вечности определяется моментом смены парадигмы (по Т. Куну). Тем самым, ее достижения находятся также вне вечности истории, если не отождествлять ее с архивом.

Упорядочение искусства идет post factum, задним числом, и, в сущности, для искусства, как такового, для его развития не является необходимым. Для науки упорядочение рассуждений предшествует появлению закона — порядка. Т. о. различие между наукой и искусством не в различии результатов их деятельности — актуализации тех или иных упорядоченных полей знаковых структур (произведений искусств, закономерностей и т.д.), а в использовании различных структур — процедур их создания.

Т. о. наука слабо связана со своим «истоками», являясь «сиюминутно» историческим явлением. Искусство, простираясь на всю глубину своей истории, становится внеисторическим

Вопрос №19

Наука и религия.

Взаимоотношения науки и религии имеют длительную и сложную историю. Весьма неоднозначны их взаимоотношения и в наши дни. По поводу этих взаимоотношений высказано немало поспешных, необоснованных, абстрактных суждений, как представителями науки, так и религиозными деятелями. Так, например, долгое время весьма популярным был прямолинейный просветительский подход, согласно которому развитие науки, непрерывный прогресс научного познания ведёт к вытеснению религии на обочину общественной жизни и, в конечном счёте, - к её отмиранию. Не менее прямолинейным является подход тех многочисленных ныне авторов, которые полагают, что современная наука (прежде всего космология с её гипотезой о «рождении» вселенной из сингулярного состояния) подтверждает религиозные (библейские, в частности) представления о сотворении мира Богом из ничего.

По всей видимости, подобных искажений и упрощений в понимании взаимоотношений науки и религии можно избежать только в том случае, если будет выбран, сконструирован методологически корректный способ сопоставления, сравнения столь различных компонентов культуры.

Религия и наука являются компонентами культуры. Это значит, что они (религия и наука) формируются в лоне определённой культуры, что они должны быть рассмотрены как подсистемы определённой культуры (в пределах которой они взаимодействуют), что у религии и науки есть свои функции, диктуемые не только их внутренним строением.

Второй шаг в выработке корректной методологии сопоставления науки и религии состоит в выявлении важнейших аспектов их бытия. Мы должны сопоставлять не некие аморфные образования, а их важнейшие социальные, культурные проявления. Конкретнее: методологически грамотное сопоставление науки и религии должно анализировать соотношение трёх аспектов бытия науки с тремя же соответствующими аспектами бытия религии. Наука как социальный институт должна сопоставляться с религией как социальным институтом, наука как специфический вид деятельности – с религией как специфическим видом деятельности и, наконец, наука как особый вид знания – с религиозным мировоззрением.

Сопоставления научного знания и религиозного мировоззрения может вызывать вопросы. В частности, может возникнуть вопрос, почему не сопоставляются более однородные сущности: научное мировоззрение и религиозное мировоззрение. Наука вносит существенный вклад, прежде всего, в формирование знаниевых компонентов соответствующих мировоззрений. Она лишь очень опосредованным и косвенным образом может воздействовать на формирование других компонентов мировоззрений, к каковым можно отнести мировоззренческие принципы, убеждения, духовные ценности, идеалы.

Сказанное объясняет, почему мы считаем правомерным сопоставление религиозного мировоззрения (точнее, некоторых его составляющих) и научного знания.

Типы взаимоотношений науки и религии: конфликт, независимость, диалог и интеграция. В наше время также имеют место все эти виды отношений между указанными секторами культуры. Следует только аккуратно разобраться, по каким проблемам и в каких формах между наукой и религией имеет (или может иметь) место конфликт, по каким – независимость, по каким вопросам и в каких формах возможен между ними диалог, по каким – интеграция.

О пределах компетентности науки и религии. «Принцип корректности»

Если представители науки и религии будут иметь в виду пределы своей компетенции, если они не будут покушаться на «твёрдое ядро», соответственно, науки и на «твёрдое ядро» религии, между ними будут выстроены цивилизованные и долговременные отношения.

Основанием высокой степени автономности, самостоятельности науки и религии является то, что наука интересуется строением и свойствами того, что в философии называется имманентным, в то время как религия сущностно обращена к сфере трансцендентного. Действительно, религия утверждает, что мир, доступный научному познанию, - это сотворённый и полностью зависимый от бога мир. Сам же бог, связь человека с которым и раскрывает религия, абсолютно иной сравнительно с сотворённым им миром. Религия, христианство в частности, утверждает, иными словами, трансцендентность бога. Познание трансцендентного (бога) невозможно научными методами. Наука полностью бессильна в познании бога. Бога можно познать сугубо вненаучными способами: через акт веры, через мистическое слияние с ним, через божественное откровение, через вещания пророков и т. п. Таким образом, на первый взгляд, наука и религия обращены к изучению совершенно разных «предметов», а поэтому они абсолютно независимы друг от друга. В действительности, конечно, ситуация гораздо сложнее. Дело в том, что религия (теизм), хотя и утверждает абсолютную иноприродность бога миру, не может не утверждать и теснейшей связи мира с его творцом. Но это означает, что религия говорит не только о трансцендентном боге, не только о творце мира, но и о связи мира с богом и о самом мире. С другой стороны, и науку очень трудно (в лице некоторых её деятелей, в том числе выдающихся) удержать в пределах сферы имманентного, тем более что граница между имманентным и трансцендентным исторически подвижна. Наука стремится выйти за эти пределы, она стремиться высказать нечто и о трансцендентном. Поэтому вопрос о «сферах влияния» науки и религии и в наше время остаётся дискуссионным.

Это не значит, конечно, что у науки и религии нет достаточно определённых и бесспорных собственных «владений». Вмешательство религии в решение собственно научных вопросов либо вмешательство науки в собственно религиозную жизнь приведёт к конфликтам этих секторов культуры. Необходима их автономность. Это так называемый принцип корректности. Конфликт между наукой и религией возможен (и действительно имел и имеет место) при решении мировоззренческих вопросов. Речь идёт о таких вопросах, как вопросы о строении и развитии вселенной, проблема происхождения жизни, проблема антропосоциогенеза и т. д. Подходы науки и религии к вопросам такого рода принципиально различны. Дело в том, что религия (будем для определённости говорить о христианстве) является гораздо более консервативной системой, чем наука. Из текста Священного писания религиозные мыслители и извлекают основоположения, принципы соответствующего религиозного мировоззрения. Эти принципы, как правило, остаются неизменными на всём протяжении существования религиозной системы. Так, фундамент христианского мировоззрения образуют принципы креационизма (утверждающего сотворённость мира богом из ничего), принцип сотворённости и человека богом по образу и подобию бога, принцип провиденциализма (утверждающего, что всё в мире происходит в соответствии с божественным замыслом) и некоторые другие. От этих принципов данная религиозная система не откажется, ибо отказ от них был бы отказом от сути этой религии.

Как уже отмечено, научные знания сами по себе не образуют мировоззрения. Максимум, что может наука в мировоззренческом плане – это построить то, что называется «научной картиной мира»

Научное знание может послужить некоторым материалом, на основе особой формы обобщения которого можно придти к некоторым мировоззренческим принципам. При этом следует помнить, что речь идёт об особой процедуре обобщения научного знания. Результат этого преобразования (вновь-сформулированные мировоззренческие принципы) выходит за пределы научного знания. Так, к примеру, на основе научного знания можно сформулировать принципы, утверждающие вечность, несотворимость, неуничтожимость мира, что и сделано в рамках некоторых материалистических направлений философии. Но это именно мировоззренческие (философские в данном случае) принципы. Эти принципы не входят непосредственно в состав научного знания, не могут быть доказаны научным способом и т. п.

Вопрос №20

Наука и политика

1. Жизнь замечательных людей

В ближайшее время заметным явлением в политической жизни будут выступления работников образования и науки. То, что люди науки начинают подключаться к политической борьбе - это очень хорошо, потому что до самых недавних пор они бравировали своей аполитичностью. Мне приходилось разговаривать с сотруднками нескольких научных центров, которые в советское время процветали и находились в авангарде мировой науки, а при капиталистическом режиме обречены на вымирание. Эти научные сотрудники ничуть не спорят, что при социализме условия для науки были значительно лучше чем сейчас, могут сами привести вам подробные цифровые данные, как хорошо было при социализме и как плохо стало при капитализме. Но при этом... категорически шарахаются от политики. Типа, да, времена сейчас тяжелые, и увы, приходится либо забыть о фундаментальной науке и заняться "инновациями", приносящими прибыль, либо смириться с вымиранием родного института, но политики ни в коем случае не касаться, потому что политика это грязное дело, недостойное настоящего ученого.

Правильна ли такая страусиная позиция? Конечно же, нет. Можно вспомнить немало фамилий, которые продвигали вперед естественные науки, но при этом, понимая, что прогрессу науки (которая в наше время становится реальной производительной силой общества) мешает капитализм, принимали самое активное участие в политической борьбе.

Самый яркий пример - это, конечно же, Леонид Борисович Красин. В первые годы ХХ века он был известен как один из выдающихся организаторов электроэнергетики. Под его руководством в царской России было построено несколько электростанций (в том числе крупнейшая электростанция царской России - Бакинская), был электрифицирован Санкт-Петербург, чуть позже Красин стал главным инженером русского представительства компании "Сименс". В своих взглядах на перспективы электроэнергетики Красин слыл радикалом: если большинство тогдашних инженеров полагали, что электрифицированные железные дороги увидят только их внуки и правнуки, то Красин убеждал их, что это будет уже при жизни е го поколения. И таким же радикалом он был в политике. В годы революции 1905-1907 года Красин лично принимал участие в подготовке боевых отрядов большевистской партии, был одним из организаторов знаменитой Тифлисской экспроприации. Интересно, что после поражения первой русской революции Красин примкнул к "отзовистам" (радикальному крылу большевистской партии) - ни в науке, ни в политике он не терпел отступлений и всегда был стороннком решительного забегания вперед.

Еще один пример того же времени - руководитель Московской обсерватории Павел Карлович Штернберг (именем которого сегодня назван асторономический институт при МГУ). Казалось бы, кабинетный ученый, полностью оторванный от реальной жизни, изучающий звезды в телескоп. Однако мало кто знал, что в своей обсерватории он держал оружие большевистской боевой организации. Когда однажды жандармы напали на его след и пришли с обыском в обсерваторию, возмущенный профессор встретил их криком: "Знаете ли вы, что от вашего прихода сюда изменится качание маятника в моей обсерватории и весь ход времени в России станет неверным!". Смущенные жандармы удалились и большевистский склад оружия был спасен. Выполняя государственный заказ на составление топографических карт Москвы, Штернберг использовал полученные им карты для составленя планов будущих баррикадных боев. В 1917 году он был одним из руководителей вооруженного восстания в Москве и в 1920 году погиб на фронтах Гражданской войны.

Еще один пример - это французский физик Фредерик Жолио-Кюри. Трудно даже перечислить все сделанные им открытия: открытие искусственной радиоактивности, предсказание возможности цепной ядерной реакции, экспериментальное открытие позитрона, открытие нескольких новых видов радиоактивного распада, и многое другое. Однако кроме этого, Жолио-Кюри во время второй мировой войны был одним из лидеров французского антифашистского Сопротивления. После войны он стал министром атомной энергетики Франции, и был уволен после того, как взял курс на ориентацию на Советский Союз и отказался использовать ядерную отрасль в военных целях. В 1950-е годы Жолио-Кюри стал членом ЦК французской компартии и одним из руководителей мирового антивоенного движения.

Еще один пример - известный французский физик Поль Ланжевен, внесший большой вклад в создание современной электродинамики и магнетизма. Эйнштейн про него говорил: "Ланжевен построил бы специальную теорю относительности, если бы это не было уже сделано в другом месте, настолько ясно он понимал все существенные положения этой теории". При этом Ланжевен всегда активно занимался и общественной деятельностью: в 1920 году публично выступил с протестом против превращения студентов в штрейкбрехеров, был общественным защитником Андре Марти, поднявшего восстание французских моряков на Черном море (что помогло прекратить французскую антисоветскую интервенцию), в 1934 году возглавил Комитет блительности антифашистской интеллигенции, и, наконец, его идейная эволюция пришла к закономерному результату: в 1944 году он вступил в ряды компартии Франции. В своих статьях "Мысль и действие" и "Об образовательной роли истории науки" Ланжевен убедительно показывает, что не бывает "чистой науки": любая область науки, вплоть до самых абстрактных разделов математики, всегда выводится из потребностей практики и рано или поздно будет востребована в практической жизни. Поэтому ученый не должен стоять в стороне от общественной жизни и должен свои знания направлять на службу прогрессу.

И если даже при капитализме многие ученые сочетали борьбу за научный прогресс и за пргресс соцальный, то при социализме это стало правилом. Достаточно вспомнить такие имена, как Игорь Васильевич Курчатов и Сергей Павлович Королёв. Про них даже трудно сказать, кем они были в большей степени - учеными или государственными деятелями - по мере строительства комунизма эта грань должна все более сливаться.

Бывают и противоположные примеры: если ученые не хотят заниматься политикой и желают ограничиться "чистой наукой", то рискуют скатиться в лагерь самой оголтелой реакции. Вот, например, германский физик 1930-40-х годов Отто Ган. Он занимался ядерной физикой, а политикой принципиально не интересовался. В Германии пришли к власти фашисты, началась вторая мировая война, а Ган совершенно не обращал внимания на эти "мелочи" и незаметно для себя втянулся в... создание атомной бомбы для Гитлера. Свою совесть он, наверно, успокаивал тем, что он же никого не убивал, а так... "всего лишь" критическую массу рассчитывал да изотопы урана разделял. Когда в конце войны союзники его арестовали, он, видимо, так и не понял - за что. Или вспомним хотя бы блаженного академика Сахарова. В молодости весьма талантливый ученый, он был очень слаб в марксизме и не желал со своей политической неграмотностью покончить. Финал общеизвестен...

2. Спасение науки - в ее политизации

Сегодня, когда говорят о проблемах российской науки, то в первой и главной проблемой называют отсутствие финансирования. И это требование будет главным на предстоящих акциях протеста работников науки. Требование необходимое, но недостаточное. Как хорошо было недавно сказано в украинской газете "Рабочий класс": "да, при социализме денег на науку не жалели. Но главное все-таки было не в деньгах, а в социализме". Деидеологизация науки неизбежно ведет к ее кризису. Можно даже привести конкретный пример, как это происходило. В разгар перестройки, в 1990 году, в номере 3 журнала "Огонек", который тогда был главным рупором антисоветизма, была опубликована статья о проблемах тогда еще советской ядерной физики. Статья, естественно, была написана в духе пещерного антикоммунизма, но ряд интересных наблюдений там есть. Вначале много рассказывается о том, что в 1960-80-е годы в ядерных институтах Обнинска было разоблачено множество диссидентов, которые корешились с Сахаровым. Далее констатируется такой факт: "Мало-помалу научная деятельность в НИИ заменялась ее имитацией" (было сие еще в советское время). Выход из ситуации автор предлагал такой: во-первых, хозрасчет (с высоты сегодняшней ситуации это даже не смешно), во-вторых, "освободить институты от идеологического давления".

С последней идеей надо разобраться поподробнее. Почему Сахаров стал диссидентом и среди ученых нашлось много его последователей? Потому что они и раньше-то были весьма слабы в политике, однако в 1940-1960-е годы у науки были государственные, "идеологизированные" задания - сначала ядерный и космический проекты, потом, в 1960-е - программа строительства коммунизма (вспомните хотя бы известный фильм "Девять дней одного года"). Однако по мере перерождения КПСС прогрессивных политических целей никто не ставил, новых задач не было, идеологическая составляющая ослабла - и начались и "имитиация", и диссиденты. Средством для выхода из кризиса была не деидеологизация науки, а как раз наоборот. Сегодняшняя практика это показала.

Есть в упомянутой статье в антисоветском "Огоньке" и такое замечание: "поче му наука на Западе делается в маленьких научных городках - Беркли, Оксфорде, Кембридже - а у нас нет?". Фраза эта, конечно, лживая - антисоветчики умолчали, что, например, как раз вплоть до конца 1980-х годов у нас в таком "маленьком научном городке" - в Дубне регулярно делались открытия мирового уровня - там были синтезированы искусственные химические элементы до 110-го включительно. Но эта фраза натолкнула на важную мысль: наши современные ученые, даже если сделают какое-то сенсационное открытие, то совершенно не умеют его пиарить, в результате чего их забивают иностранные "коллеги". Так было еще во времена открытия радио (общеизвестно, что радио изобрел Попов в 1895 году, однако за пределами экс-СССР все считают, что радио изобрел Маркони в 1896-м), так происходит и сейчас (о чем подробно рассказывалось в статье "Второй ядерный проект"). Для того, чтобы заставить "западных пратнеров" с нами считаться, для этого нужно не что иное, как определенные политические решения. А эти политические решения могут быть только коммунистического характера - об этом говорит и история, и современность.

Причем медлить с такими политическими решениями нельзя. Та же ядерная наука сегодня за счет запаса прочности, оставшегося с советских времен, може просущестовать еще 2-3 года. Если за это время не произойдет поворота на путь к социализму, то все - полный развал российского ядерного щита и добро пожаловать, господа американские оккупанты. Вот к чему может привести стремление быть "вне политики"

Обсуждая взаимосвязь науки и власти, ученые отмечают, что и сама наука обладает властными функциями и может функционировать как форма власти, господства и контроля. М. Фуко, пытаясь выяснить взаимосвязь между властью и знанием, проанализировал науку как форму власти и обосновал идею «знание — власть».

Однако в реальной практике власть либо курирует науку, либо диктует ей свои властные приоритеты. Существуют такие понятия, как национальная наука, престиж государства, крепкая оборона. Понятие «власть» тесно связано с понятием государства и его идеологии. С точки зрения государства и власти наука должна служить делу просвещения, делать открытия и предоставлять перспективы для экономического роста и развития благосостояния народа. Развитая наука есть показатель силы государства. Наличие научных достижений обусловливают экономический и международный статус государства, тем не менее жесткий диктат власти

неприемлем.

Для отечественной истории проблема идейного столкновения науки и власти особенно остра. В свое время и кибернетика, и археология, и генетика были объявлены лженауками, преследовались, многие ведущие ученые были репрессированы. Для развития науки важны свобода научного поиска, некоторый либерализм, определенная дистанцированность от властных указаний. Наука не может быть близка тотальной идеологии. Споры, дискуссии, полярные мнения, критичность являются питательной почвой науки, но они не допускаются тоталитарной идеологией. Тоталитарные режимы всегда приводили к деформации науки.

Примечательный пример из истории науки, показывающий ее принципиальную критичность и альтернативность, публикация в 1925 г. работы К.А. Тимирязева «Экспериментальное опровержение теории относительности», а в 1928 г. — книги СИ. Вавилова «Экспериментальные основания теории относительности». Такое противоборство мнений для науки нормально, оно способствует обоснованию подлинного авторитета того или иного научного открытия. Маргинальные, оппозиционные тенденции свидетельствуют 6 здоровом развитии науки, о том, что она по природе своей не является догмой. А вот запреты и санкции — это чуждая для науки территория. Для ученого важна свобода. Эту идею особенно подчеркивал творец теории относительности Л. Эйнштейн: свобода разума заключается в независимости мышления от ограничений, налагаемых авторитетами и социальными предрассудками, а также от шаблонных рассуждений и привычек.

Вместе с тем в практике институционализированной науки сфера власти ответственна за принятие решений о развитии того или иного направления или проекта. Власть предстает как механизм, обладающий возможностью подчинять, управлять или распоряжаться действиями других людей или структур. Следует отметить особую форму организации научного труда по закрытому принципу. С целью максимальной отдачи и намерением изолировать группы перспективных ученых-разработчиков от внешнего мира строились ученые городки. Эта тенденция была свойственна Советскому Союзу, сейчас по такому принципу работает ряд японских компаний и компания «Microsoft». Это свидетельствует о тенденциях локализации и изоляции науки от общего фона социокультурных ориентации.

Взаимосвязь науки и власти можно проследить по линии привлечения ведущих ученых к процессу обоснования важных государственных и управленческих решений. В ряде европейских государств и в США ученые привлекаются к управлению государством, обсуждают проблемы государственного устройства и государственной политики. В России дело обстоит иначе: власть обеспечивает ученым крайне скромное содержание, а ученые получают возможность не нести никакой ответственности за состояние дел в стране.

Вместе с тем наука имеет специфические цели и задачи, ученые придерживаются объективных позиций, для научного сообщества в целом не свойственно при решении научных проблем обращаться к третейской инстанции власть имущих, так же как неприемлемо для него и вмешательство власти в процесс научного поиска. При этом следует учитывать различие фундаментальных и прикладных наук, и если фундаментальные науки в целом направлены на изучение универсума, то прикладные должны решать те цели, которые ставит перед ним производственный процесс, способствовать изменению объектов в нужном для него направлении. Их автономия и независимость значительно снижена по сравнению с фундаментальными науками, которые

требуют огромных капиталовложений и отдача от которых возможна лишь через несколько десятилетий. Это нерентабельная отрасль производства, сопряженная с высокой степенью риска. Отсюда возникает проблема определения наиболее приоритетны сфер государственного финансирования.

Современное состояние науки вызывает необходимость государственного регулирования темпов и последствий научно-технического развития, прикладных инженерных и технологических приложений и их гуманитарного контроля. Когда же наука ориентируется на идеологические принципы того или иного типа государства, она превращается в лженауку. Подлинной целью государственной власти и государственного регулирования науки должно быть обеспечение роста научного потенциала во благо человечества.

Государственная научно-техническая политика

Государственно научно-техническая политика – система мероприятий, планируемых и осуществляемых органами государственного управления в соответствии с их иерархиёй для обеспечения оптимальных условий динамичного, эффективного и экологически безопасного развития научно-технического потенциала страны (региона, области, округа и т. п.).

Государство выступает по отношению к сфере науки и техники в следующих основных функциях:

1) как законодатель, устанавливающий правовые основы функционирования науки в обществе в целом и конкретные нормы регулирования его научно-технического сегмента;

2) как крупный заказчик и потребитель новой технологической продукции, в том числе единичной и уникальной (например, крупные ускорители элементарных частиц, радио или оптические телескопы, суперкомпьютеры и т. п.);

3) как координатор совместной деятельности всех секторов науки, направленной на развитие научно-технического потенциала в целом, на повышение конкурентоспособности национальной науки на мировой арене;

4) как политическая сила, определяющая отношение всего общества к проблемам науки и техники.

Лишь одна из перечисленных функций государства – законотворческая – присуща только ему. Во всех остальных случаях государство выступает как одно из действующих лиц наряду с частными фирмами и корпорациями, различными фондами, общественными организациями и политическими партиями.

Государственный сектор науки

Это совокупность научно-исследовательских учреждений, принадлежащих государству и финансируемых из государственного бюджета. Государственный сектор обеспечивает все те научные направления, которые будучи необходимыми обществу в целом, не разрабатываются частным капиталом по тем или иным причинам (высокая степень риска, необходимость концентрации очень больших ресурсов и т. п.). Основными из этих направлений являются в большинстве стран оборона, национальная безопасность, исследование космического пространства и его освоение, научно-методологическая помощь сельскому хозяйству, атомная энергетика, здравоохранение и сложные медицинские установки, экология.

Управление наукой

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: