ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ «ЛЮБИМЦЕВ»! 5 страница

Самое нелепое заключалось в первоначальном обвинении министра госбезопасности: его арестовали как разоблачённого лидера еврейских националистов!

Собственно, всякая надобность в Рюмине отпала, едва Абакумов лишился поста и свободы. Высокопоставленные организаторы аппаратной комбинации смотрели на новоиспечённого заместителя министра, как на досадную и неприятную помеху.

Рюмин орудовал самозабвенно. Ему казалось, что в его лице русская страна обрела освободителя от жидовского ига. Под стражей оказались 217 писателей, 108 актёров, 87 художников, 19 музыкантов. Не оставил он без внимания и родное министерство. Вместе с Абакумовым были арестованы начальник следственной части А. Леонов, его заместители М. Лихачёв, В. Комаров и Л. Шварцман, начальник секретариата И. Чернов и его заместитель Я. Броверман. Кроме них в камерах внутренней тюрьмы оказались чекисты с крупными звёздами на погонах: Селивановский, Питовранов, Шубняков, Райхман, Утехин, Белкин и др. Арестовал он и полковника А. Свердлова, сына Янкеля Свердлова.

В своё время Абакумов попытался остудить пыл Рюмина. В следственных делах надо трезво исходить из имеющихся возможностей. Объявить о заговоре легче лёгкого, но как выстроить всю систему убедительных доказательств? Разумеется, из арестованных можно выбить что угодно. Однако даже мало-мальски опытный человек сразу увидит все нестыковки и натяжки. А такое «громкое» дело, какое вздумал затеять Рюмин, прямо-таки обречено находиться под личным контролем самого Сталина.

Абакумов знал, что говорил. Так и выходило. И первым, на ком споткнулся Рюмин, оказался Абакумов. Бывший грузчик, этот человек проявлял нечеловеческую выдержку. Рюмин и его мордовороты в Лефортовской тюрьме отбили об него все кулаки. Несколько раз допрос заканчивался тем, что у потерявшего сознание подследственного выпадала прямая кишка. В камеру его оттаскивали волоком. Рюмин, остервеняясь, приказал держать его в наручниках постоянно. Потом он изобрёл такой способ пытки: Абакумову приковали кисти рук к лодыжкам ног и в таком согнутом состоянии поместили на несколько суток в морозильник. Ничего не помогало. Заключённый № 15 держался стойко и ни одного протокола не подписал.

А следствием над Абакумовым постоянно интересовался Сталин!

Пришлось перейти на тактику «обкладывания», т.е. оговора. Необходимые показания стали выколачивать из других обвиняемых. Тут дело пошло успешнее. Рюмин выяснил, что женат Абакумов на дочери известного эстрадного артиста Орнальдо, а тот в свою пору находился в близких отношениях с маршалом Тухачевским. Ага, уже зацепка! (Тестя Абакумова уже не было в живых, но его дочь арестовали и вместе с грудным ребёнком поместили в вонючую камеру. Там её продержали целых три года.)

Показания подписали начальник Лечсанупра Кремля П. Егоров, лечащий врач Сталина профессор В. Виноградов, лечащий врач Жданова Г. Майоров. Активно взялись сотрудничать со следствием и коллеги Рюмина: полковники Лихачёв и Шварцман. Эти долгого «бойла» не вынесли и подписывали всё, что им писали в протоколах.

Особенно повезло Рюмину с бывшим следователем-важняком Львом Шварцманом. На Лубянке у него были обязанности «писателя»: он толково оформлял протоколы допросов, излагая в хорошей литературной манере следственный материал, добытый «забойщиками» в камерах пыток. В свои молодые годы Шварцман был журналистом, сотрудничал в газетах «Киевский пролетарий» и «Московский комсомолец». Его талант оказался востребованным на ниве борьбы с врагами народа. Шварцман своими показаниями помог основательно «обложить» упорного министра. Абакумов, как он утверждал, являлся признанным «вождём евреев в органах ЧК и прокуратуры». Правда, слаба была доказательная часть, но в этом отношении Абакумова «закопают» другие арестованные. Зато Шварцман смешал бывшего министра с грязью, показав, что он, Шварцман, как педераст, имел постоянные половые контакты с Абакумовым на службе (Рюмин знал, с каким отвращением относится Сталин к гомесекам). Следствие в этом отношении совершило явный перебор, «установив», что Шварцман имел половые связи с послом Великобритании А. Керром, а также со своим сыном Сергеем и дочерью Анной.

Активные формы допросов давали изобильный материал. Труды «забойщиков» и «писателей» приносили свои плоды. Игнатьев, новый министр госбезопасности, выделил в отдельное производство дело полковника Майрановского, начальника Спецлаборатории, имевшего отношение к выполнению самых секретных поручений, а также двух провокаторов-педерастов Гаврилова и Лаврентьева, внедрённых в штат обслуги посольства США в Москве.

Неотёсанность Рюмина в кремлёвских сферах не позволяла ему различать нюансы в отношениях между отдельными представителями верховной власти. Он догадывался, что новый министр Игнатьев является человеком Маленкова, но о том, что заместитель министра С. Гоглидзе всажен в министерство самим Берией (для пригляда за Игнатьевым), он даже не задумывался. Такие тонкости в соперничестве «высших» были выше его примитивных соображений. Он не отдавал себе отчёта даже в том, ради чего проворачивалась вся многоходовая комбинация с арестом Абакумова и поспешным разматыванием «Мингрельского дела».

Как начальник следственной части министерства, Рюмин готовился доложить в Кремле о достигнутых успехах, однако вопреки его радостным надеждам Сталин отказался с ним разговаривать. Произошло то самое, чего следовало опасаться. Вождь внимательно прочитал представленные протоколы и невольно задержался на «педерастической» части документа. Он поморщился, когда дошёл до признаний Шварцмана о любовных утехах с послом Великобритании. Перебор был явный. Сталин брезгливо обронил:

— Прогоните этого шибздика!

В середине ноября заместитель министра Рюмин был изгнан с Лубянки и с трудом устроился бухгалтером в министерство госконтроля.

Министр Игнатьев, подписывая ему документы, с явной завистью обронил:

— Легко отделался.

Так что грянувшее на весь мир сообщение в «Правде» насчет организации врачей-отравителей состоялось без его участия.

* * *

События последней сталинской зимы полны не выявленных до сих пор загадок.

Совершенно не поддаётся объяснению постоянное возвышение Маленкова. Уже упоминалось, что он, вдруг вернувшись из Ташкента, занял место умерщвлённого Жданова, т.е. второго человека в партии. После XIX съезда он получил право подписи за Сталина!

Что же, определился сталинский преемник?

Нет, этого пока не произошло. Доказательством тому — ожесточение подковёрной борьбы, в которой катились весьма заслуженные головы.

В декабре 1952 года был неожиданно арестован генерал-лейтенант Н. С. Власик, многолетний начальник сталинской охраны. Его обвинили в том же, что и Жукова, — в мародёрстве. Будучи в Германии (во время Потсдамской конференции), Власик не стал охотиться за драгоценностями, а ограничился домашнею скотиной: его «трофеями» стали три коровы, бык и две лошади. Эту живность генерал подарил брату, сестре и племяннице, колхозникам из разорённой Белоруссии.

Затем на Лубянке оказался А. Н. Поскрёбышев, начальник секретариата Сталина — тоже, кстати, многолетний.

Арестовали коменданта Ближней дачи Федосеева.

Ещё один работник сталинского секретариата, Л. А. Логинов, внезапно умер прямо на рабочем месте. Вроде бы по вызову к нему примчалась из «Кремлёвки» медицинская сестра, сделала укол и тут же скрылась. Логинов скончался через несколько минут. Стали звонить в Кремлёвскую больницу, там вытаращили глаза: никакого вызова не поступало и никакой медсестры не посылали!

К концу года возле Сталина остался один-единственный преданный человек — генерал Косынкин, комендант Кремля. В последние дни он сам занимался лечением Сталина: выбрасывал лекарства, присылаемые из «Кремлёвки», и покупал их в обыкновенных городских аптеках — каждый раз в другой.

* * *

Наконец последовал заключительный удар в сложной многоходовой комбинации. 13 января 1953 года «Правда» сообщила об аресте большой группы врачей-отравителей.

Арест в Лечсанупре Кремля проверенных специалистов дал доступ к лечению членов Политбюро (в первую очередь, конечно, Сталина) совсем других врачей.

А новым министром здравоохранения страны был назначен Третьяков, личный врач Берии.

Медицина как была, так и оставалась могучим кардинальным средством большой политики.

Последние дни февраля насыщены приближением неслыханной грозы. Оставшись в полном одиночестве, Иосиф Виссарионович решается на отчаянный шаг: 1 марта он приглашает на встречу в Немчиновке группу своих боевых маршалов — Василевского, Конева, Тимошенко. Из гражданских лиц приглашение получил один Вышинский. Однако уже в ночь на 28 февраля все телефоны Сталина были отключены. Ночь Вождь вынужден был провести в Кремле, а не на даче. С утра собралось Бюро Президиума.

О том, как проходило это заседание, рассказывает в своей книге племянник Кагановича.

На председательском месте сидел Маленков, тучная дебелая «Маланья», забравший незаметным образом всю власть над аппаратом. По обе его стороны — Берия и Микоян. Хозяин Лубянки в этот день выглядел особенно внушительно. От всей его туши веяло сознанием силы и могущества. Как всегда, обрекающим змеиным блеском сверкали стёклышки вечного пенсне. Наступил решающий момент всего задания.

Выступавших было немного, всего двое: Каганович и Микоян. Первый потребовал отмены мартовских процессов над сионистами, второй — обращаясь не к Сталину, а к угрюмо сидевшим подельникам — отставки Сталина со всех постов.

Дальнейшее развитие событий представить совсем нетрудно. Сталин сидел одиноко, нахохлившись. Взгляды заговорщиков словно остекленели и остановились. Ни один из них не смотрел на него, старого, беспомощного, обречённого. Вблизи не оказалось ни одного из преданных людей. На охрану, внутреннюю и внешнюю, надежды никакой — уж Берия позаботился!

Негодяи рассчитали точно — он был в капкане.

В душе Сталина бушевала буря, запоздалая, неистовая и оттого особенно болезненная, разящая. Не забудем, сосуды его изношенного мозга уже дважды не выдерживали перегрузок. Не вынесли напора клокотавшей ярости они и в третий, последний раз. Он внезапно почернел, стал рвать ворот мундира и повалился на пол.

Дело было сделано — заговор удался и достиг своей цели.

Остальное было делом времени и умелой демагогии изменников.

О дне кончины советского вождя существует множество версий.

Советские люди услышали роковую весть утром 6 марта: голосом Левитана, рокочущим, мерным, как удары погребального колокола.

Однако наши ненавистники за рубежом к тому времени ликовали уже пятый день!

1 марта начала свои передачи радиостанция «Свобода», орган Центрального разведывательного управления США. Первой её сенсацией было сообщение о смерти Сталина. В тот же день эту весть подхватили радиостанции «Голос Америки», «Голос Израиля», «Голос Швеции» и Би-би-си.

В пользу версии о смерти Сталина в ночь на 2 марта говорит и ход совместного заседания Центрального Комитета, Совета Министров и Президиума Верховного Совета СССР ночью 5 марта. На подиуме появились члены Президиума ЦК, однако, не 25 человек, избранных последним съездом партии, а прежние члены прежнего Политбюро (в их числе и Микоян с Молотовым, не избранные, как мы знаем, на XIX съезде). И снова партию первой скрипки исполнял Маленков.

— Необходимо сформировать правительство, — объявил он и предоставил слово Берии.

На пути к трибуне они едва разминулись в узком проходе: повернулись боком, и всё же шваркнули живот о живот.

Берия, закидывая голову и поглядывая в зал из-под стёклышек пенсне, предложил председателем Совета Министров утвердить «товарища Маленкова», а первым его заместителем — «товарища Берию». О назначениях на посты министров речь пока не заходила. Голосовали молча и покорно, подавленные всем случившимся. Дело в том, что всех не-москвичей доставляли спешно, и сразу же, поместив в укромную комнату, под большим секретом им давали ознакомиться с бюллетенями о состоянии Сталина. Что за «мадридские тайны»? Почему не объявить об этом всему народу?

Берия умело «брал быка за рога»: по его плану вся власть отныне переходила от партийных органов к Совету Министров (Совмин, таким образом, сразу возносился над ЦК. А главой этого органа центральной власти утверждался Маленков.

И лишь после голосования, поздно ночью, последовало скорбное сообщение о кончине вождя.

Если сопоставить события по часам и минутам, то выходило, что установление новой власти, т.е. отстранение Сталина со всех его постов, произошло, когда ещё не перестало биться его сердце!

6 марта министр иностранных дел Великобритании А. Иден в письме президенту США Д. Эйзенхауэру так выразил свою реакцию на смерть советского вождя: «…Кончилась целая эпоха, столь опасная для нас. Новые лидеры в Москве изменят внутреннюю и внешнюю политику, и это скажется на Восточной Европе и Китае… Примеру Тито, установившему тесные связи с нами ещё в 1948 году, могут последовать и другие восточно-европейские лидеры».

А. Иден знал, что говорил. Он знал много, очень много. Необходимо постоянно помнить о всей затее с «английским каналом связи» и о том, что Шелленберг, одно из звеньев этого канала, находился в качестве военнопленного в Англии и уже писал книгу своих воспоминаний.

А вот совсем другое отношение к трагическим событиям в Москве. Император далёкой Эфиопии Хайле Селассие не скрывал своей душевной скорби: «Благодаря Сталину, Россия стала многонациональной великой державой, олицетворением надежд русского и других народов этой огромной страны, недавно победивших тотальную фашистскую агрессию и в короткий срок восстановивших родину… Желаю преемникам этого великого человека столь же достойно и принципиально отстаивать честь и независимость СССР, как это в течение 30 лет делал генералиссимус Сталин. Желаю вам сохранить, упрочить и приумножить оставленное Иосифом Сталиным».

Император эфиопов словно чуял, какие «деятели» лезут на сталинское место…

* * *

Похороны Сталина состоялись 9 марта.

Все дни начала первого весеннего месяца Большой Мингрел спешил «ковать железо».

Берия сумел засечь, что у Сталина появилась заветная тетрадь в обложке чёрного цвета. Туда Вождь вносил какие-то потаённые записи. О чём? Берия настойчиво искал эту тетрадь и нашёл. Ничего страшного там не оказалось. Иосиф Виссарионович делал заметки для работы над «Вопросами языкознания» и над «Экономическими проблемами социализма в СССР».

На 9 марта, день похорон Сталина, пришёлся день рождения Молотова. В благодарность за содействие Берия сделал имениннику подарок: вернул из ссылки в Казахстан П. С. Жемчужину. И много хохотал, узнав, что Полина Семеновна, сойдя с трапа самолёта, вместо объятий и поцелуев залепила «дорогому Вече» оглушительную оплеуху.

Раздражал Берию сын генералиссимуса Василий Сталин. Угарно пьяный, он не переставал кричать: «Убили, отца! Убили, сволочи!» Узнав, что жена Мао лечится в «Кремлёвке», Василий сумел пробраться к ней в палату и передать письмо. Такое же письмо он переправил и Энверу Ходжа в Албанию.

Ни тот, ни другой на похороны Сталина не приехали.

Оба знали о насильственной смерти великого Вождя и своим отсутствием на похоронах выразили презрение политической шпане, рвущейся к власти в СССР. Мао оставил такое свидетельство о случившемся в стране социализма: «Заговор против Сталина был фактом, это осознавали и делегаты съезда, и его зарубежные гости».

В траурной процессии на Красной площади не появился и руководитель Югославии Иосип Тито. Но этот — по другой причине: именно в эти дни его, как старого агента, вызвали в Лондон, и он отправился туда в сопровождении очередной молоденькой жены.

Перестройка страны социализма, задуманная Берией, началась с его зычной команды своему помощнику:

— Хрусталёв, машину!

С Ближней дачи, оставив своих подельников в тревожных размышлениях, главный заговорщик помчался не в Кремль, а на Лубянку, в свой огромный кабинет на третьем этаже, в котором он не бывал последние семь лет.

Стремительную манеру Берии носиться по Москве знали все регулировщики столицы. Они загодя обеспечивали сверкающему чёрному лимузину «зелёную улицу».

На бешеной скорости правительственный «ЗИС» влетел в угодливо распахнутые ворота крепости на Лубянке.

На ходу разматывая шарф, Берия пересёк приёмную, швырнул пальто и шляпу на диван и плюхнулся в кресло за столом. Одной рукой — за телефон, другой — на кнопки вызова секретарей, помощников и референтов. Людей как подстегнули. Машина заработала.

Уже на следующий день, 6 марта, со своих постов слетели генералы Селивановский, Райхман, Эйтингон, Белкин, Шубняков. Их кабинеты заняли Круглов, Гоглидзе, Кобулов, Серов, Савченко.

Личного звонка Берии удостоился Л. Е. Влодзимирский. В прежние годы он возглавлял Следственное управление НКВД. Последнее время он прозябал в министерстве Госконтроля. Берия пригласил его на прежний пост.

Появились на Лубянке лихие полковнички Хват и Свердлов, большие мастера добывать подписи подследственных под протоколами.

В Берлин улетело распоряжение о переводе генерала Штеменко в Москву, в Генштаб. Он был чрезвычайно нужен!

Богдану Кобулову поручалось курировать органы внешней разведки. Перебираясь на Лубянку, Кобулов привёз свой рабочий стол: в нём был искусно сделан вырез для его огромного брюха.

На первом заседании правительства Берия предложил слить МВД и МГБ в одно ведомство. Руководить им он вызвался сам.

Булганина назначили министром обороны.

Маленков и Хрущёв остались в партийной системе.

Старику Ворошилову сунули ничего не значащий пост Председателя Президиума Верховного Совета СССР.

Той же ночью карающая рука Лубянки опустилась на Лечсанупр Кремля. Ведомство упразднили, а его главу И. Куперина взяли под стражу. Арестовали и министра здравоохранения А. Третьякова. Профессор Русаков, производивший вскрытие тела Сталина, утром был найден мёртвым.

В Тбилиси срочно улетел Деканозов, один из заместителей Берии. Ему было поручено поосновательнее разобраться с «Мингрельским делом». Кого надо — освободить из-под стражи, кого надо — примерно наказать. (Двое сотрудников абхазской госбезопасности успели застрелиться.)

Круглов, ещё один заместитель Берии, получил распоряжение подготовить «Справку» о новой структуре МВД.

Разом потеряли свои посты 82 руководителя областных и краевых управлений МВД.

2 апреля разразился гнев Берии на виновников гибели Михоэлса. Под арест угодили С. Огольцов и Л. Цанава.

28 апреля был арестован генерал-лейтенант Василий Сталин.

В те же дни вышли на волю маршал артиллерии Н. Воронов, главком ВВС А. Новиков, нарком авиапромышленности А. Шахурин.

Новый хозяин Лубянки всячески подчёркивал, что наступили совсем иные времена, не сталинские (хотя имени недавно скончавшегося Вождя пока не упоминалось).

Совершенно незамеченной прошла загадочная смерть руководителя Чехословакии К. Готвальда. Этого несгибаемого коммуниста под каким-то предлогом вызвали в Москву, и после первого же товарищеского ужина в Кремле он утром не проснулся — отравление.

Столь же загадочно и в те же дни расстался с жизнью в Грузии гостивший там Ив Фарж, французский коммунист, хорошо знавший о «подвигах» племянника Берии, эсэсовца-карателя. Причина внезапной смерти гостя банально проста — отрава.

В мае Берия внезапно мелькнул в Риге и, не встречаясь ни с одним из руководителей Латвии, куда-то исчез на целых три дня. Где он обретался? С кем разговаривал? Полная тайна до сих пор! Однако сразу же после прибалтийского визита Большой Мингрел с головой ушёл в национальные проблемы.

Своим коньком он сделал борьбу с руссификаторством. Во все республики СССР полетели партийные директивы «Об исправлении национальной политики». Зазвучали старые песни об «оккупантах и колонизаторах». Были реабилитированы десятки тысяч «лесных братьев». Предписывалось всеми мерами развивать чувства национальной гордости. В каждой республике были учреждены свои собственные ордена. Государственные структуры решительно очищались от русских. Всё делопроизводство приказывалось вести на языках табельных наций.

В республиках Прибалтики борьба с «русским засильем» достигла того, что были уволены все участковые некоренной национальности!

Мощный удар внезапной перестройки был нанесён по Украине.

Министерство внутренних дел республики возглавил Мешик. В заместители ему Берия откомандировал некоего Мильштейна, своего знакомца по работе в Грузии. Брат Мильштейна был в своё время расстрелян за шпионаж, его родители и другой брат жили в США. Однажды на заседании правительства Милыптейн произнёс речь на украинском языке. Первый секретарь ЦК партии Украины Мельников смешался: он не знал украинского языка. Мешик вельможно указал ему, что необходимо знать язык республики, которой руководишь. Известный драматург Корнейчук восторженно зааплодировал… Заседание правительства закончилось скандалом.

Из лагеря в Москву вдруг доставили двух сестёр Степана Бандеры. С ними стал плести какие-то интриги Хрущёв. Поговаривали, что сам Бандера после смерти Сталина готов сменить гнев на милость.

Тем временем были освобождены все обвиняемые в сионистском заговоре, но Абакумов продолжал сидеть. (Ему уже четвертый раз меняли обвинение. Он был взят под стражу как лидер и вдохновитель еврейских буржуазных националистов, теперь его допрашивали как ярого антисемита, сталинского пособника.)

Вышел на волю Рапава, но Рухадзе томился в Лефортово.

Продолжал хлебать тюремную баланду и посол СССР в Великобритании И. М. Майский (Ляховецкий).

Из самых неотложных перестроечных мер Большой Мингрел наметил отмену 6-й статьи Конституции (отказ партии от власти), возобновление дружбы и сотрудничества с кликой Тито и роспуск колхозов.

Понимал ли он опасность затеваемых перемен?

Думается, понимал. Страна не была готова безоговорочно принять все его опаснейшие авантюры. Слишком уж на многое замахивался самоуверенный «отец еврейского народа»!

* * *

О том, что, затеяв перестройку, Берия постоянно находился в напряжённом состоянии, говорит мало известный случай, связанный со Светланой, дочерью Сталина.

Вернувшись с похорон отца, Светлана Иосифовна всю долгую ночь провела в безрадостных раздумьях. Рано утром раздался звонок у входной двери. На площадке стоял совершенно незнакомый человек, грузин. Он держал в руке увесистый портфель.

— Слушай, как найти мне Жукова? — огорошил он вопросом.

Светлана растерялась.

— Он живёт не здесь, не в этом доме. На улице Грановского.

— Я писал Сталину, — сказал мужчина. — Берия подлец. Здесь, — он тряхнул портфелем, — о нём всё. Всё! Я хочу передать это Жукову.

— Ваша фамилия Надирашвили?

— Откуда знаешь? — изумился он.

Светлана промолчала. Странный гость ушёл и больше никогда не появлялся.

Вскоре зазвонил телефон, и Светлана удивилась, узнав голос Берии. «Дядя Лара», старинный друг семьи, не звонил давно. Он справился о самочувствии, затем сообщил, что советское правительство назначило ей пенсию за отца.

— Звони, если что надо, не стесняйся, — сказал он. — Мы же свои люди, не чужие.

Прощаясь, он внезапно спохватился:

— Да, а этот… как его?., ну, Надирашвили… Он, где остановился? У кого?

«Уже проследили!»

Она чистосердечно ответила, что не знает, что видела этого человека впервые и ни о чём его не расспрашивала.

Появление незнакомого грузина, портфель с какими-то документами, вкрадчивый звонок Берии — всё это встревожило Светлану. Она отправилась к Ворошиловым. Дома была одна Екатерина Давыдовна. Выслушав Светлану, она позвонила мужу на работу. Климент Ефремович заказал Светлане пропуск.

— Садись, рассказывай, — сердечно предложил он. — Что там у тебя?

Через две минуты от его сердечности не осталось и следа.

— Да ты с ума сошла! — испуганно воскликнул он. — Ты хоть понимаешь, во что ты влипла?

Он принялся названивать Шкирятову, в Комиссию партийного контроля. Тот велел ей немедленно явиться.

— Садись, — приказал он, — и пиши. Откуда ты знаешь этого Надирашвили, кто он такой… всё пиши! Сумасшедшая девчонка, да ты знаешь, что это злостный клеветник?

Оправданий Светланы он не захотел и слушать. Разговаривал грубо, не церемонясь. Теперь перед ним сидела не дочь Вождя, а обыкновенный рядовой член партии. Тут же, не отходя, как говорится, от кассы, Светлана Иосифовна Аллилуева схлопотала строгий партийный выговор «за содействие злостному клеветнику Надирашвили».

До сих пор никто не знает, какова судьба этого отчаянного грузина и его портфеля с документами.

* * *

Майская трибуна Мавзолея наглядно показала порядок в расстановке деятелей новой власти. Берия выделялся и корпуленцией, и манерой поведения. Пальто и шарфа не было, но шляпа всё так же надвинута на самые брови, из-под широких злодейских полей сверкают, словно вражеские перископы, стёклышки пенсне. Он горделиво взирает сверху на бесконечные колонны демонстрантов, словно прикидывая, как управиться с этакой массой совершенно чуждого ему народа.

Рядом с ним со своей обыкновенно сонной физиономией помещается Маленков, многолетняя руководящая «Маланья». Коротышка Микоян на первый план, как и всегда, не вылезает, предпочитая пусть и вторые роли, зато постоянные. А вот лоснящаяся хуторская физиономия Хрущёва, этакого партийного Ивана Никифоровича с головой, как определил Гоголь, «редька хвостом вверх», постоянно лезет во все объективы. Ему теневое прозябание обрыдло, и он всячески тянется поближе к жаркому солнышку главной власти.

С самого начала своей ошеломительной карьеры Хрущёв натянул на лоснящуюся селянскую ряшку маску деревенского простачка. И обманул всех, даже Сталина и Берию. Большой Мингрел не обратил внимания, что на Лубянке прочно угнездились Савченко, Епишев, Рясной. Прежде они работали на Украине и считались людьми Хрущёва.

От этих-то людей и поступили первые сигналы тревоги.

Из Киева приехал надёжный человек и сунулся к одному из своих. Весть была устрашающей: органы внутренних дел Украины переводились на режим боевой тревоги. Струсив, Хрущёв стал с осторожностью советоваться. Что же он задумывает, гад? Хочет устроить Варфоломеевскую ночь?

В этот момент от Берии отшатнулись сразу двое: Круглов и Серов. Оба понимали, что «хозяин» расправится с ними в первую очередь. Зачем ему лишние свидетели? Кроме того, над Серовым висела ответственность за беспорядки в день сталинских похорон: тогда на улицах Москвы в невероятной давке погибло 129 человек. Повод для расправы вполне достаточный.

Серов и Хрущёв были знакомы с фронтовых времён. Сделав выбор, Серов сильно помог новым заговорщикам. От него они своевременно узнавали обо всех подозрительных передислокациях внутренних войск.

В любом государстве реальную вооружённую силу составляют армия и внутренние войска.

Хозяином внутренних войск являлся Берия.

На посту министра обороны тогда находился Булганин, типичный партийный карьерист, готовый на любую должность, лишь бы руководящую. Булганин попивал, обожал актрис Большого театра и, зная, что о его слабостях известно товарищам по партии, «держался за компанию», т.е. всегда готовый колебнуться вместе с генеральной линией партии. Такие охотно примыкают к большинству.

Всё-таки непререкаемым авторитетом в Советской Армии пользовался маршал Жуков. В полном здравии находились и остальные прославленные военачальники. Булганину хватило ума не важничать перед ними, не заноситься — он сознавал разницу в заслугах. Тем более для Берии он никакой ценности также не представлял.

Маршал Жуков устойчиво ненавидел хозяина Лубянки. Он сразу указал на две фигуры, на которых Берия надеется: Штеменко и Артемьев. Первый вошёл к нему в доверие ещё с войны, с давней совместной командировки в Закавказье, когда немцы стали приближаться к Военно-Грузинской дороге. Артемьев же командовал дивизией имени Берии, т.е. самой ударной, самой надёжной частью внутренних войск. Особую опасность представлял полк, расквартированный в Лефортовских казармах. Полностью бериевской была и охрана Кремля, внутренняя и внешняя.

На удивление легко согласились «поддержать компанию» Маленков и Хрущёв. Они видели, как Берия ломится к единоличной власти, и всерьёз опасались за свою дальнейшую судьбу. С него ведь станется!

Хитрый Микоян сначала заюлил:

— Позвольте, товарищи, я знаю Лаврентия Павловича с 1919 года. Он рос на моих глазах… Может быть, с ним стоит поговорить? Н-ну, указать на ошибки… и всё такое…

Долгого разговора с ним заводить не стали, а сразу объявили, что все товарищи уже твёрдо определили свою позицию. Тогда Микоян моментально сориентировался и заявил, что уже давным-давно раскусил этого мерзавца.

Таким образом, Берия оказался в полнейшем одиночестве.

Однако в его подчинении оставались внутренние войска и гигантский аппарат объединённого МВД.

Главные трудности заключались в аресте самого Берии и в бескровном захвате его цитадели — Лубянки.

Министерство обороны, манипулируя планами летних маневров, стало подтягивать с Урала к Москве две танковые дивизии.

Сын генерала Веденина, коменданта Кремля, командовал полком в одной из «парадных» дивизий, дислоцированных под Москвой. Он пообещал самую активную поддержку.

Против Берии были настроены и «кремлёвские курсанты» — училище имени Верховного Совета РСФСР.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: