Глава I. ВНЕШНИЕ ОЧЕРТАНИЯ СЕВЕРНОЙ АМЕРИКИ 2 страница

³ "Spoils System".

шингтонское правительство. Целью массы иммигрантов, приезжавших из Европы, было построить новое общество, не имеющее ничего общего со старым. Это общество не испытывало никакого уважения к традициям, унаследованным от предков, его не интересовал даже их опыт. Изучая положение негров на Юге, Токзиль был глубоко потрясен пагубными последствиями рабства. Он нашел этот способ производства разорительным и приводящим хозяев рабов к нездоровой апатии.

В то же время его последние впечатления ясно показывают, насколько он был поражен энергией и ритмом американской жизни. Мысль и практическая деятельность развиваются с головокружительной скоростью. Американцы прекрасно знают не только природные ресурсы своей страны, но и наиболее заметных предпринимателей, которые их разрабатывают. Америка находится в постоянном движении; как только страна осознает необходимость каких-либо общественных работ, например строительства канала Эри, правительство приводит их в исполнение. В стране существуют самые разнообразные формы предпринимательства, их постоянное приспособление к новым условиям не сдерживается никакими непреложными правилами, им не навязывается в обязательном порядке никакое единообразие. По-видимому, консерваторы, такие, как судья Кент, опасались быстрого роста предпринимательских корпораций. Токвиль придерживался мнения, что они могут принести пользу, способствуя хорошей организации труда. Он признавал, что народ, располагающий полной свободой, может не согласиться на принятие не нравящихся ему законов, даже если они полезны. Ему было известно, что степень самоотверженности людей, живущих в демократическом обществе, можно будет познать лишь тогда, когда какой-либо кризис потребует введения высоких налогов и воинской повинности. Покидая Америку, он понимал, что, хотя и хорошо изучил Соединенные Штаты, не может ответить на вопрос о том, удержится ли в этой стране демократия. До путешествия в Америку он считал, что демократия — это единственный путь, по которому может идти европейская цивилизация. Уезжая, он не был уверен в ценности такой перспективы.

III

Каждому, кто прочтет впечатляющий перечень лиц, с мнением которых Токвиль познакомился либо в беседах, либо задавая вопросы во время своего пребывания в Америке, станет ясно, что основным источником его взглядов, изложенных в книге ⁴, которую он начал писать по возвращении во Францию, были его личные контакты с людьми и сопоставление впечатлений от них с его собственными наблюдениями. Он также много читал. Из Соединенных Штатов он привез большое количество книг и официальных документов, хотя эти последние касались главным образом реформы тюрем. Кроме того, приступив к работе над книгой, он широко пользовался своей собственной библиотекой, находил полезную для себя литературу в Королевской библиотеке, в американской миссии, в библиотеках своих друзей, особенно американцев. Он изучал законы, альманахи, акты федерального правительства и правительств штатов. Он читал также классические произведения, например заметки Джефферсона о Виргинии, биографии — жизнеописание Джорджа Вашингтона, написанное Маршаллом, исторические труды — историю Массачусетса Томаса Хатчинсона и историю Нью-Гэмпшира Джереми Белнепа. Он знакомился с собраниями старых изданий, самым значительным из которых была книга «Великие деяния» Коттона Мэзера. Особенно тщательно он изучал работы, посвященные праву, например труды Сгори и Кента и, конечно, «Федералиста». Пирсон пишет ⁵, что в своей книге Токвиль цитирует около семидесяти работ, и полагает, что, кроме них, он прочел еще около двадцати трудов. Важно отметить, и Токвиль сам говорил об этом Бомону, что он намеренно не читал трудов своих современников об Америке, например Джеймса Силка Бэкингема, Гарриет Мартино или своего соотечественника Мишеля Шевалье. Думаю, что отчасти он поступил так потому, что не хотел затемнять свои собственные непосредственные впечатления, сравнивая их с впечатлениями других путешест-

⁴ Бесценный список его американских друзей был составлен Пирсоном. Там же, с. 782 —786.

⁵ Там же, с. 727—730.

венников, также побывавших в Америке, и отчасти потому, что стремился избежать знакомства с другой, глубоко отличной точкой зрения, которая могла бы запутать свойственное лишь ему тонкое и проницательное восприятие вещей.

На самом деле во всем, исключая факты, он очень мало полагался на книги. Хотя ему помогали в работе два молодых американца, находившихся в это время в Париже, из их собственных отчетов ясно, что, кроме краткого изложения документов, в основном официальных, они немного сделали для Токвиля. Доказательством этого может служить тот факт, что один из них узнал о работе Токвиля над книгой лишь в 1835 году ⁶, по возвращении в Соединенные Штаты. И уж совсем смешно намекать, как это делает судья Сгори, на то, что он использовал знаменитые когда-то «Комментарии» и «Федералиста» без ссылок. Совершенно ясно, что ему были хорошо знакомы оба эти издания, он очень доверял им и часто их цитировал. Однако всем известно, что он использовал без ссылок труды и записки, которые ему предоставляли такие люди, как Джерид Спаркс и Дж.К. Спенсер. Ведь любой материал становился в его руках новым и очень важным благодаря свойству его ума рассматривать все с совершенно неожиданной точки зрения. Иногда он допускал неточности или был недостаточно проницателен. Например, он так и не понял структуру и значение партийной системы в Соединенных Штатах. Иногда он бывал совершенно несправедлив, вспомним, к примеру, необъяснимое пренебрежение к Эндрю Джэксону, о чем с такой горечью отзывался Томас Харт Бентон через шестнадцать лет после выхода в свет книги Токвиля. Правда и то, что он всегда смотрел на Америку глазами французского аристократа, который чувствует себя значительно непринужденнее в обществе священника римско-католической церкви, чем в обществе протестантского пастора, и который чувствует себя как дома в бостонском салоне, а не в мемфисской таверне. Нельзя также отрицать, что к значительной части своих наблюдений он относился с завидным хладнокровием и при их классификации стремился к полнейшему порядку, как это делает энтомолог, классифицируя бабочек. Ясно, что он многим обязан людям, которых он так дотошно расспрашивал, и среди них надо особо выделить Бомона. Всякий, что читал книгу Бомона «Мария», незаслуженно недооцененную последующими поколениями, не может не признать, что благодаря ежевечерним разговорам, которые спутники вели в течение девяти месяцев, теория Токвиля приобрела четкость, которой она, возможно, была бы лишена, если бы его не сопровождал близкий, любящий и хорошо понимающий его человек. В самом деле, можно с полным основанием сказать, что многие письма, написанные Бомоном своим родным, вполне могли бы принадлежать перу Токвиля.

Несомненно, что, с какой бы точки зрения мы ни рассматривали книгу Токвиля «Демократия в Америке», мы увидим в ней отражение автора, его намерения, его методы, его сравнения — все это проявляется как в недостатках, так и в высших достоинствах книги. Совершенно очевидно, что перед нами труд, написанный восприимчивым и проницательным аристократом, осознавшим, что время аристократических привилегий уходит навсегда, что нарождается новый класс, который набирает силы быстрее, чем хотелось бы аристократам, и намеревается господствовать на исторической арене. Он прекрасно понимает, что революция 1830 года — это та цена, которую монархии и французской знати пришлось заплатить за то, что они захотели повернуть вспять стрелку часов и заставить их показывать время, предшествовавшее 1789 году. Допустив мысль о том, что старый режим окончательно ушел в прошлое, он задумался о возможных последствиях для Франции полного торжества буржуазии. Напрашивается вопрос: почему, придя к этой мысли, он не попытался описать Великобританию, где именно в это время начались глубокие конституционные и экономические реформы. Думаю, это можно объяснить двумя причинами. Великобритания была слишком близко расположена и не могла помочь ему избежать сложностей с семьей и друзьями, с одной стороны, и правительством Луи Филиппа — с другой. А расстояние в три тысячи миль и время ослабляло остроту психологических разногласии. Ни семья, ни министр не смогут потребовать его немедленного возвращения, и у него будет возможность оправиться от нервного напряжения, от которого из-за своего беспокойного темперамента он сильно страдал. Кроме того, побывав в Америке с целью подробного изучения новой цивилизации, можно было получить исчерпывающее представление о процессах, зарождавшихся и в Европе, ознако-

⁶ Там же, с. 734.

миться со всеми их достоинствами и недостатками. Для многих французов, современников Токвиля, Америка обладала особой привлекательностью. Ведь Франция способствовала созданию новой республики, а 1779 год оказал значительное влияние на события 1789 года. Это была новая страна, о которой родственник Токвиля Шатобриан написал знаменитую повесть и в которой родственник Бомона Лафайет нашел дорогу к славе. В первой половине XIX века побывать в Америке было так же увлекательно, как после 1917 года увидеть собственными глазами Советскую Россию. Он хотел, как сторонний наблюдатель, увидеть развитие великой драмы и дать ее реалистичное и полнокровное описание, почерпнутое из американской жизни, малознакомой его современникам. Для него это было способом выделиться среди нескольких десятков молодых людей, стремящихся к политической карьере и жаждущих быстро приобрести известность. Рвение, с которым Токвиль взялся за осуществление своих целей, можно оценить, лишь понимая, что он ощущал в себе силы добиться широкой известности. Возможно ли, чтобы он потерпел неудачу? Он чувствовал в себе большой талант, и, чтобы применить его, ему нужна была великая тема.

Нет сомнения в том, что в самом начале своего путешествия по Америке он понял, что такая тема найдена. Именно этим можно объяснить его неустанные поиски нужных материалов. Нельзя не заметить, что с самого начала эти поиски велись в соответствии с определенными, тщательно продуманными принципами. Революция и Наполеон положили конец закрытому обществу, основанному на происхождении или вероисповедании. Отныне развитие цивилизации будет определяться представлением об обществе, в котором становится все меньше привилегий и все больше равенства. Деньги, талант, умение управлять людьми, авторитет законов, обязательных для всех без исключения, создание политических институтов, основой которых является воля большинства, — таковы результаты поражения аристократии в 1789 году и последующих событий. Браздами правленга овладел «новый социальный слой». Так или иначе, рано или поздно он создаст необходимые ему политические учреждения. По мнению Токвиля, для мирного развития общества признание этих результатов было неизбежно. Он отправился в Америку, будучи уверен, что там он увидит, как все это осуществляется на практике. Он описал увиденное не только в надежде убедить своих соотечественников в необходимости представить себе основные черты их собственного будущего, но также желая показать им его достоинства и предупредить об опасностях. Его интересовала не столько Америка сама по себе, сколько философские выводы, полезные для развития цивилизации, в частности французской, которые можно было сделать, наблюдая американскую жизнь.

Вот почему две первые части его труда, опубликованные в 1835 году, содержат и описание американских политических институтов, и множество рассуждений о них. Основной темой этих рассуждений является властвующая в Соединенных Штатах воля большинства и серьезная опасность того, что большинство станет пользоваться своей властью тиранически. Токвиль говорит также о некоторых способах предотвращения этой опасности. Воспитание, практический опыт, действующий в рамках закона консерватизм, религия, гражданственность народа, проникнутого индивидуализмом, свобода ассоциаций, уважение к закону, богатые возможности, открывающиеся перед всеми классами, — все это вместе взятое уменьшает вероятность возникновения тирании, которая может привести лишь к уничтожению американских демократических институтов. Мысль, которая неотступно преследует Токвиля, ясно выражена в двух местах его книги⁷: «Что касается меня, то когда я вижу то состояние, которого уже достигли многие европейские народы, а также то, к которому идут все остальные, я прихожу к мысли, что вскоре у них не будет иного выбора, кроме демократической свободы или тирании цезарей», «Но я думаю, что если нам не удастся постепенно ввести и укрепить демократические институты и если мы откажемся от мысли о необходимости привить всем гражданам идеи и чувства, которые сначала подготовят их к свободе, а затем позволят ею пользоваться, то никто не будет свободен — ни буржуазия, ни аристократия, ни богатые, ни бедные. Все в равной мере попадут под гнет тирании. И я предвижу, что если со временем мы не сумеем установить мирную власть большинства, то все мы рано или поздно окажемся под неограниченной властью одного человека». Эти два отрывка ясно показывают, о чем думал Токвиль, когда писал свою книгу. Французская революция

⁷ Настоящее издание, С..237.

привела сначала к Робеспьеру, а затем к Наполеону. Хартия Людовика XVIII — к попытке установления тирании Карлом X, а затем, после революции 1830 года, — к бездарному правилу «золотой середины», опасность которого он понимал уже тогда, когда писал первую часть книги. Возможен ли мирный и совершенно спокойный переход от системы, в которой власть и благосостояние принадлежат немногим, к системе, в которой и тем и другим обладает большинство? Или подобное социальное изменение неизбежно сопровождается потрясениями и конфликтами? Возможно ли сознательно и постепенно продвигаться к равенству и какова цена такого движения? И если конфликт неизбежен, есть ли надежда избежать тирании?

В двух первых частях своей книги, над которыми Токвиль работал в течение трех лет, он в основном описывает Америку. Содержание второй книги, которой он в 1840 году дополнил свой труд, далеко выходит за рамки описания Америки, ее действительность служит лишь фоном изложения и представляет собой общую характеристику общества, основанного на равенстве граждан. Есть заметные различия в подходе к материалу и настроении, с которым написаны первая и вторая книги. В первой Токвиль использует главным образом конкретную информацию, при этом тщательно ссылается на источники, поскольку его основная цель — создать портрет Америки. Строгий критик может заметить, что, несмотря на удивительные догадки автора, факты, на которых основано его описание, исключая некоторые явные заблуждения, упущения или непонимания, несколько легковесны для того, чтобы служить основой для столь широких обобщений. Но правильность наблюдений, так же как и сделанных из них выводов, всегда можно проверить. Кроме того, в первом томе Токвиль, не впадая в восторженный тон, с одобрением отзывается о многих вещах. В нем чувствуется определенная вера в будущее, являющаяся плодом глубоких размышлений. Манера изложения серьезна, уравновешенна и беспристрастна, она лишена каких-либо признаков юмора, что свойственно Токвилю, лишена также глубокого интереса к индивидууму, взятому отдельно от массы, ведь его целью является характеристика последней. В то же время описываемая км картина непосредственна и драматична, в ней чувствуется прямое отражение действительности.

Второй том, который никогда не пользовался таким же успехом, как первый, написан, по моему мнению, более абстрактно, его тон значительно более пессимистичен. Американская действительность уходит на второй план, заволакивается дымкой. Токбиль главным образом анализирует основные черты общества, которое в силу стремления к материальному благополучию и уравнительных тенденций может, как он все больше опасается, прийти к трагической развязке. Думаю, что не будет ни преувеличением, ки фантазией предположить, что здесь мы имеем дело с Токвилем — депутатом французского парламента времен Луи Филиппа, который хорошо знал буржуазную монархию и ее выдающихся деятелей — Тьера и Гизо. Это Токвиль, который лучше, чем когда-либо, понимает, что дни аристократки миновали, и в то же время абсолютно не доверяет приходящей ей на смену плутократии, основной частью которой является буржуазия. За ней он видит мрачную картину роста масс промышленных рабочих, все более и более недовольных условиями своей жизни, как это показало трагическое восстание в Лионе в 1834 году. Можно также с полным основанием предположить, что, публикуя вторую книгу, Токвиль, разочаровавшийся во Франции «золотой середины», возможно не вполне сознательно, сыграл роль Кассандры. Ход событий не мог не встревожить этого пылкого сторонника свободы, этого политического философа, который просвещение рассматривал как противоядие от опасности, заключенной в равенстве, этого сомневающегося верующего, который полагал, что, для того чтобы народ не увяз в болоте будничного материализма, религия должна сохранить над ним широкую и сильную власть. Возможно также, что его меланхолия усугублялась слабым здоровьем и относительным провалом его деятельности в палате депутатов: он потерпел поражение на выборах в 1837 году, но был избран в 1839-м. Мы никогда не поймем позицию Токвиля, если не примем во внимание два факта. Он получил доказательство доброй воли от избирателей-крестьян отчасти благодаря своему имени, отчасти благодаря искреннему уважению, которое они к нему испытывали как к человеку. Однако, несмотря на мучившее его глубокое политическое честолюбие, Токвиль не обладал ни одним из качеств, необходимых для успеха политической деятельности в системе, где все определялось талантом парламентского деятеля.

Со всеми, кроме своих близких, он был холоден и сдержан. Он плохо говорил, совершенно не умел быстро приспособиться к духу дискуссии, вовремя пойти на компромисс или совершить резкий стратегический поворот. У него не было ни такта, ни умения удачно ответить, что необходимо для видного парламентария. Он был слишком независим для того, чтобы стать настоящим партийным деятелем. Собственные принципы были для него священны, а честолюбие слишком возвышенно, и он не мог участвовать в сомнительных интригах, с помощью которых при существовавшем режиме можно было достичь какого-либо единства и равновесия. Он с грустью осознавал, что подобное единство и обеспечиваемое им равновесие покупаются слишком дорогой ценой. Количество избирателей было крайне ограниченным. Свобода печати и собраний—строго регламентирована. Попытки протеста жестоко подавлялись. С каждым годом, особенно после 1834-го, усиливалось ощущение наступления на политические свободы. Хотя спекулянты и промышленники наживали огромные состояния, было до боли ясно, что народ от этого не получает ничего. Токвиль страстно желал играть великую роль, чувствовал в себе, как он говорил жене, «огромное желание, невыразимую потребность деятельности и эмоций» и в то же время не мог даже привлечь реального внимания к своему проекту тюремной реформы. Нетрудно понять, что и он, и его друг Гюстав де Бомон видели мир в мрачном свете, особенно когда сравнивали свои мечты с реальностью.

Разумеется, после выхода в свет двух первых частей своего труда Токвиль сразу завоевал широкую известность. Руайе-Коллар, несмотря на свои крайние убеждения, назвал его естественным преемником Монтескье. В Англии такие влиятельные люди, как Джон Стюарт Милл и Нассау Сениор, отозвались о его книге как о классическом произведении. Однако, публикуя ее, Токвиль преследовал две цели. Ему хотелось, чтобы его соотечественники, признав, что он прекрасно понимает, в каком положении они находятся, даровали ему право занять высокий политический пост с тем, чтобы проводить во Франции политику, основанную на знаниях, накопленных им в Соединенных Штатах. Эти надежды не осуществились. Он немедленно получил литературное признание. Руайе-Коллар и Гизо, Шатобриан и Сент-Бёв отзывались о первой книге с восторгом, который редко выпадает на долю политико-философских трактатов при жизни их авторов. Нет сомнения в том, что этот успех принес ему глубокое удовлетворение, но оно было неполным. Он надеялся, что письменное доказательство политической мудрости превратит его в политического вождя. Он понял, что, несмотря на все уважение к его таланту, он отнюдь не завоевал политического авторитета. Кроме того, он также осознал, и об этом свидетельствуют его «Воспоминания», что он не может вступать в политическую борьбу с людьми, которых он презирает в моральном и интеллектуальном отношении. Учитывая, что его надежды потерпели крах, не следует слишком удивляться, что во второй своей книге он впадает в меланхолию, а иногда даже в отчаяние. В ней чувствуется некоторое предубеждение, она прямо пророчит кризис. Однако при объективном анализе ситуации нельзя обнаружить ни дурных предзнаменований, ни признаков кризиса. И то и другое в какой-то мере отражает личную неудовлетворенность Токвиля, вынужденного оставаться в стороне от драматических событий, в которых он так стремился играть первую роль.

IV

Известно, что Токвиль допускал неточности при использовании слова «демократия», и это не осталось без последствий ни для него самого, ни для его читателей. У него не было единого и ясного понимания этого термина. В самом деле, он постоянно употребляет его в разных значениях. Сначала это слово значило для него стремление к уравниванию всех сторон жизни общества. Он полагал, что это стремление является наиболее важным и неизбежным плодом Французской революции, и именно этому феномену он уделил самое глубокое внимание. В то же время он употреблял это слово для обозначения представительной формы правления. Иногда оно принимает у него значение «народ», особенно когда он говорит о непокорных массах. Этим же словом он называл всеобщее избирательное право, а также быстрое движение общества к равенству, которое сметало все привилегии, особенно в области политики. Это смешение произошло пото-

му, что он ошибочно полагал, что стремление к демократии обнаружил в Америке. На самом же деле он поехал в Америку для того, чтобы своими глазами увидеть последствия тех тенденций, которые, как ему было известно, уже зародились в Европе. Именно поэтому и у Токвиля, и у его читателей возникло двоякое заблуждение. Он не осознавал до конца, что к тому времени, когда он начал холодно и отстраненно, как ему казалось, анализировать свой американский опыт, принципы, на которых строились его размышления, уже вполне сформировались. Размышляя над этим опытом, он также не понимал, до какой степени собранный им материал был обусловлен теми основополагающими принципами, которые он исповедовал еще до путешествия. По этому поводу существует замечание Сент-Бёва, свидетельствующее о проницательной интуиции Токвиля: «Он начал размышлять еще до того, как что-либо узнал».

Ведь именно те мысли, с которыми Токвиль отправился в путешествие, придают его книге основной колорит. Во-первых, он почти не проявил подлинного интереса к истории колониальной Америки и не заметил даже, что процессы, представленные им ках новые, в действительности выросли из общественного развития, предшествовавшего 1776 году. Современная ему Англия была для него аристократической страной, и он не понял, что ее учреждения были логическим развитием тех учреждений, которые колонисты когда-то принесли в Америку со своей родины. Он верил многому из того, что ему говорили, например, о Джэксоне, об отсутствии политических партий, о преимуществах децентрализации, и на основании всего этого сделал вывод о том, что сильное федеральное правительство в сочетании со всеобщим избирательным правом могло бы привести к тирании. Он верил, что выдающиеся люди все меньше и меньше стремятся занимать государственные посты, и видел подтверждение этому в избрании Эндрю Джэксона на пост президента. Он так боялся тирании большинства, что лишь во второй книге окончательно разобрался в том, как легко всеобщее избирательное право может сосуществовать с влиятельной партией меньшинства. Он сильно переоценил значение института присяжных как одного из главных средств политического воспитания масс. Сегодня немногие стали бы утверждать, что судья по-прежнему оказывает влияние на образ мыслей и даже на характер тех, кто вместе с ним вершит суд. Нетрудно заметить также, что его настороженность по отношению к судебным органам, избираемым гражданами, объясняется скорее его страхом перед массами, чем проведенным на месте серьезным анализом проблем американской судебной системы. Он глубоко ошибался, полагая, что религия может в разумных пределах ограничить материализм, вытекающий, как он утверждал, из растущего стремления к благосостоянию, свойственного демократическому обществу. Он преувеличивал значение свободы ассоциаций, считая ее спасением от революции и естественным препятствием на пути возникновения законодательной тирании, тогда как она очень часто превращалась в нечто совершенно иное, а именно в хорошо организованную и щедро финансируемую группировку, осуществляющую давление во имя интересов тех, кто действительно хочет обеспечить себе привилегии и против которых демократия восстает в силу своей природы.

Несмотря на то что мы находим немало точных наблюдений и сведений, особенно в первой книге, почерпнутых непосредственно из документов, необходимо заметить, что Токвиль подходил ко всему виденному и прочитанному с определенной схемой. Вследствие этого он подчас делал далеко идущие выводы, слабо подтверждаемые фактами. Это не означает, конечно, что такая предвзятость отразилась на глубине его понимания фактов или на его редком пророческом даре. Напротив, непреходящая ценность его книги объясняется именно этими его качествами и его способностью одерживать верх над предвзятым мнением. Особое значение имело то, что он бросил трезвый и смелый взгляд на принцип равенства и обнаружил, что его последствия выходят далеко за пределы политической жизни. Он увидел, что одним из главных факторов стабильности американского Союза является мастерство, с которым на территории, равной почти целому континенту, создается единая экономическая система. Он осознал важность расширения границ страны и увидел в этом средство, препятствующее ограничению инициативы, то есть именно тому, что порождало недовольство и революции на таком давно сформировавшемся континенте, как Европа, где незыблемость классовых структур преграждала дорогу таланту.

С возрастанием богатства страны мелкие ремесленники постепенно вытесняются крупной промышленностью. Этот вывод, сделанный Токвилем из анализа американского капитализма, является одним из замечательных примеров провидческой интуиции XIX века. Наблюдая за ростом промышленности, основанной на разделении труда, он замечает: «...когда начинаешь рассматривать истоки явлений, кажется, что аристократия естественным образом зарождается в недрах самой демократии». Однако, по мнению Токвиля, при этом наблюдаются значительные и неизбежные различия. «Маленькие аристократические сообщества, формируемые определенными отраслями промышленности в недрах широкой демократии наших дней, состоят, подобно аристократическим обществам минувших времен, из нескольких очень богатых и множества очень бедных людей... Не только богатые не объединены прочно друг с другом, но можно сказать, что нет никакой истинной связи между богатыми и бедными. Они не скреплены навеки один с другим... В целом рабочий зависит от предпринимателя, но не от конкретного хозяина... Предприниматель ничего не требует от рабочего, кроме его труда, а рабочий ничего не ожидает от предпринимателя, кроме зарплаты. Первый не считает себя обязанным оказывать какое-либо покровительство, второй не считает нужным что-либо защищать; их не связывают постоянные взаимоотношения... Сформированная таким образом аристократия не может иметь большой власти над людьми, которые на нее работают...

Промышленная аристократия наших дней... доведя до обнищания и отупения наемных рабочих, в периоды кризисов предоставляет заботу об их пропитании общественной благотворительности... Рабочий и хозяин общаются часто, но между ними не устанавливаются никакие подлинные взаимоотношения... Промышленная аристократия, набирающая силу на наших глазах, — одна из самых жестоких аристократий, когда-либо появлявшихся на земле... Именно в эту сторону друзья демократии должны постоянно обращать свои настороженные взоры, ибо если устойчивым привилегиям и власти аристократии когда-либо вновь суждено подчинить себе мир, то можно предсказать, что войдут они через эту дверь»⁸.

Это высшее проявление пророческой интуиции Токвиля и, с точки зрения современного человека, самое замечательное. Однако это лишь один из многих, хотя, возможно, и один из самых ярких примеров применения его метода, который, с одной стороны, заключается в напряженной работе мысли, приводящей к выработке гипотезы, а с другой — в сопоставлении данной гипотезы с имеющимся фактическим материалом. В конечном счете, когда создается впечатление, что факты подтверждают гипотезу, эта последняя превращается в принцип, который предназначен не только отражать ситуацию в целом, но и служить руководством к действию. Читая книгу Токвиля, нельзя не заметить, что чем дальше, тем явственнее на первый план выступает главная цель автора — дать современникам руководство к действию. Он отправился в Америку, будучи убежден в том, что аристократия отжила свой век и постепенно вытесняется обществом, основной чертой которого станет, по-видимому, равенство условий существования людей. Поскольку во время путешествия по Америке он окончательно утвердился в этой мысли, он стремился описать природу общества, основанного на равенстве, и извлечь из этого описания пользу для Старого Света, в частности для Франции. Кроме того, я полагаю, что по мере продвижения работы над книгой, особенно после 1835 года, он почувствовал настоятельную необходимость предостеречь своих современников от стихийного столкновения между старыми и нарождающимися силами. В связи с этим нельзя не отметить, что все его значительные речи, произнесенные в палате депутатов после его избрания в этот орган, представляли собой попытку доказать, что невнимание к его предостережениям неизбежно приведет к катастрофе. Этот вывод представляется логичным, если, читая его книгу «Демократия в Америке», не забывать ни о его «Воспоминаниях», ни тем более о самых значительных его речах, произнесенных в палате накануне революции: ведь все они могут рассматриваться как приложения к его книге об Америке.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: