Народ-богоносец или народ-атеист?

Как россияне верили в Бога накануне 1917 года

В современном россий­ском обществе существует огромный интерес к рели­гии, церкви и обрядам. Со­гласно всероссийскому со­циологическому опросу, проведенному в декабре 1997 года, 32,1% молодых людей в возрасте 16 - 26 лет верят в Бога (против 2% в 1980-е годы), 27% сомнева­ются, 13,9% безразличны к вопросу веры и лишь 14,6% не верят[1]. О возрождении интереса к религиозным об­рядам говорят следующие данные по С.-Петербург­ской епархии (Петербург и Ленинградская область), которые можно считать ти­пичными для всей России. За два года, 1991 - 1992,бы­ло совершено обрядов кре­щения 327,2 тыс., венчания 6,8 тыс. и отпевания 72 тыс., другими словами, львиная доля новорожденных про­шла обряд крещения, 6,3% новобрачных венчались и 41% умерших отпевались в церкви. Важно отметить, что обряд крещения совер­шили свыше 212 тыс. взрослых, поскольку число новорожденных составило 115,2 тыс., а крещений - 327,2 тыс.[2]. В последую­щие годы процесс возвра­щения людей в лоно Пра­вославной церкви набирал силу, о чем свидетельству­ет быстрый рост числа приходов и духовных пас­тырей. В таблице 1 содер­жатся впервые публикуе­мые данные об изменения числа приходов и приходского духовенства в С.-Петербургской епархии в послевоенное время. В 1945 - 1959 годах, благодаря относительно либеральной политике в отношении церкви, число приходов увеличилось с 46 до 58, а численность приходского духовенства - со 116 до 180 человек. В 1960 - 1962 годах под нажимом государства приходы стали закрываться, а численность духовенства сокращать­ся - КПСС начала готовить россиян к жизни в условиях коммунизма. После смещения Н.С. Хрущева в 1964 году и до начала перестройки в 1985-м под влиянием нараста­ющих экономических и социальных трудностей политика наступления на церковь была остановлена, а с началом перестройки государство постепенно перестает вмеши­ваться в дела веры, что привело к невиданному и неожи­данному оживлению церковной жизни и увеличению чис­ла верующих.

Таблица 1. Динамика числа приходов и приходского духовенства в С.-Петербургской епархии в 1945 – 2000 гг. (на 31 декабря).

* Священники, дьяконы и псаломщики.

** Число духовенства на 1947 г.

Все это произошло после 80 лет мощной ан­тирелигиозной пропаган­ды, промывания мозгов от рождения до смерти! Возникают два вопроса. Если религиозная вера не стала предрассудком, невзирая на титаниче­ские усилия атеистов, то, наверное, крепки были корни? Чем объясняется религиозный ренессанс в десятилетие бурной мо­дернизации России?

Давайте попробуем оценить крепость кор­ней, другими словами, степень религиозности народа до революции 1917 года. Методика, которая применяется современными социологами для оценки религиозности, к сожалению, нам не подходит. Давно нет людей, которых нам хочется опросить, да и смогли ли бы правильно понять неграмотный или малограмотный крестьянин и рабочий наши вопросы и захотели ли бы на них отвечать, ведь лю­ди разных эпох и менталитетов по-разному верят.

Живые свидетельства современников важны и инте­ресны, но они очень разноречивы и фрагментарны, полу­чить на их основе общую картину затруднительно, если вообще возможно. Одним казалось, что после отме­ны крепостного права и других Великих реформ 1860-1870-х годов вера скудела, другим, наоборот, - росла. Одни жаловались на то, что посещаемость церкви падала, посты не соблюдались, церковные браки вытес­нялись гражданскими, официальная церковь находилась в кризисе и т. д.; другие свидетельствовали об огромном росте числа сектантов, то есть о том, что религиозная ве­ра принимала другие формы. «Как они нерелигиозны - в сущности! - писала известный этнограф О.П. Семенова-Тян-Шанская (1863 - 1903) о рязанских крестьянах. - Только при приближении старости в мужицкую душу из­редка начинает закрадываться суеверный страх загробно­го возмездия. Да и тогда, разве они православные, как их считают? Нисколько»[3]. Между тем Л.Н. Толстой оценивал религиозность крестьян высоко, а Ф.М. Достоевский счи­тал русских народом-богоносцем.

Чтобы избежать субъективизма, для оценки уровня религиозности XIX - начала XX века мы воспользуемся статистическими данными о совершении православны­ми таинств исповеди и причастия накануне Пасхи, кото­рые ежегодно собирались во всех приходах с начала XVIII века, с царствования Петра I. Император преследо­вал в первую очередь религиозные цели, однако не за­бывал и о финансах - за пропуск исповеди полагался штраф, который был отменен только при Екатерине II. Эти данные являются важным показателем религиозно­сти именно простого народа, который полагал, что толь­ко человек, соблюдающий все православные обряды и таинства, и есть настоящий христианин, даже если ис­полняет их чисто внешне. Еще одно принципиальное требование к верующему состояло в соблюдении по­стов, понимаемых простым народом прежде всего как воздержание в течение определенного времени от ско­ромной пищи и интимных отношений.

О чем же говорит исповедная статистика, которая ох­ватывала все православное население Европейской Рос­сии в возрасте старше 7 лет - от 17 млн. человек в 1780 году (за более раннее время данные сохранились очень плохо) и до 80 млн. в 1913-м? (См. табл. 2).

Таблица 2. Пропуск исповеди и причастия во время Великого поста лицами православного исповедания по неуважительным причинам в 1780 – 1913 гг.

Источник: Миронов Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII - начало XX в.). Генезис личности, демократической семьи, гражданского общества и Правового государства. Т. 2. С. 327.

Как видим, доля лиц, пропускавших исповедь и причастие по неуважительным причинам, или, как гово­рили люди того времени, «по нерадению», была мала - от 2% в 1780 году до 7% в 1913-м. Пропуск исповеди по уважительным причинам, к которым относились бо­лезнь и временное отсутствие, давал еще 2-3%, следо­вательно, всего пропускали церковь от 4% в 1780 году до 10% в 1913-м от общего числа прихожан. Таким обра­зом, активность прихожан была высокой - 90-96%, намного выше, чем сейчас при выборах президента, причем за 133 года она мало изменилась. Цифры как будто говорят о том, что горожане были прилежнее кре­стьян: процент лиц, пропустивших исповедь по нераде­нию, среди крестьян поднимался до 11, а среди горо­жан - лишь до 8. Дело, однако, было не в нерадении, а отдаленности храмов. В каждом городе были церкви, в то время как в большинстве сельских поселений их не было, а ближайшая находилась нередко в десятках ки­лометрах от места жительства. Вследствие этого в гу­берниях, например северных, где были распространены мелкие поселения, даже самому ревностному христиа­нину не удавалось посетить церковь, особенно в апреле, когда дороги были не просто труднопроходимы, а не­пролазны. Именно погода и состояние дорог являлись существенным фактором для крестьян, поэтому про­цент посещаемости исповеди каждый год изменялся без всякой заметной тенденции. В городе подобные препятствия к посещению церкви отсутствовали, пото­му-то и доля исповедовавшихся горожан была более или менее стабильной. Среди отдельных сословий наи­большая активность наблюдалась, как и следовало ожи­дать, у духовенства, затем у дворян и чиновников, потом у лиц военного и городского сословий, чаще других про­пускали исповедь крестьяне, но это являлось, как мы только что сказали, скорее следствием независимых от человека обстоятельств, чем лености или антирелигиоз­ных настроений. Только у дворянства с некоторой на­тяжкой обнаруживается правильное возрастание доли лиц, пропускавших исповедь, - 2, 3, 4, 4, 7, что может говорить о какой-то тенденции, но это увеличение было все же крайне незначительным, чтобы на этом основа­нии делать какие-либо выводы о падении веры. У других сословий процент нерадивых то увеличивался, то уменьшался, что говорит об отсутствии какой-либо тен­денции и о влиянии каких-то привходящих обстоя­тельств - погода для крестьян, военные учения для солдат и т. п.

Приведенные цифры рисуют столь высокую религи­озную активность паствы, что закрадывается мысль: не фальсифицировали ли священники исповедную стати­стику, как это частенько делали избирательные комис­сии во время выборов в советское время (может быть, кто-нибудь помнит эту сакраментальную цифру - 99,8)? Думаю, что нет. Прежде всего, в этом не было заинтересованности, а для любого действия должен быть мотив. Све­дения собирались для внутреннего пользования. Правда, Синод полу­ченные сведения обобщал и пред­ставлял императору в годовом отче­те наряду со многими другими дан­ными, но упоминания о подтасовке, взысканиях за плохую статистику или поощрениях за хорошие цифры в документах Сино­да не встречаются. Священникам не ставилось в упрек существование нерадивых, да ведь и доходы причта за­висели не от начальства, а от паствы, которая платила ему за совершение обрядов. Пропустившие исповедь не преследовались. Стоит обратить внимание и на то, что среди них находились духовные лица. Если священ­ники не скрывали даже нерадивость своих коллег и их жен и детей, зачем же им было скрывать нерадивость простых мирян?! Взятка? Для крестьянина было намно­го легче прийти на исповедь, чем лишиться даже 10 коп. Наконец, в колебаниях процента нерадивых прихожан просматривается закономерность: ранняя весна и пло­хие от обилия талой воды дороги - больше пропусков, поздняя весна и хорошие по-зимнему дороги - меньше пропусков исповеди. На мой взгляд, подозрения в фаль­сификации не имеют под собой серьезных оснований.

Посещение исповеди можно понимать как показа­тель внешнего благочестия, так как оно контролирова­лось общественным мнением, церковными и отчасти светскими властями, которые непосещение исповеди могли трактовать как указание на принадлежность к рас­колу. Но вот соблюдение постов менее поддавалось контролю, поэтому данные о строгости соблюдения за­претов могут пролить дополнительный свет на степень религиозности населения. Во время постов христианин должен был ограничивать себя в пище и в плотских ра­достях. Всякое веселье и проявление жизнерадостности осуждалось, светская музыка и пение, а также танцы за­прещались. Ослабление поста разрешалось больным, детям, престарелым и находящимся в особенных те­лесных трудах, например армии во время походов. Раз­решение солдатам употреблять мясо во время походов Петр I выхлопотал у константинопольского патриарха еще в 1716 году. По свидетельству современников, ог­раничения на пищу во время поста православными со­блюдались, в особенности простыми людьми. Богатые люди могли разнообразить растительную или рыбную пищу таким образом, что запреты и не чувствовались[4]. Однако состоятельных людей в России было очень ма­ло, доля так называемого среднего класса в населении, по моим подсчетам, в начале XX века равнялась всего 5,5%. А простые люди в пост обыкновенно употребляли) кашу, сваренную на воде, отварные горох и грибы, кис­лую капусту и квас, и потому пост не казался им прият­ным разнообразием.

Сказать, сколько людей соблюдали запреты на пи­щу в посты, мы не можем, так как подобная статистика не велась. Петр I попытался в 1720 году такой учет вве­сти. Но потом от этой мысли отказался. Сохранился отчет одного священника из Шлиссельбургского уезда от февраля 1721 года. Согласно ему, в Великий пост 1720 года из 1042 человек постились около 60%, а не пости­лись 40%[5]. Правда, в числе лиц, не соблюдавших запре­та, были военные и другие люди, на которых распро­странялись послабления. Общие же оценки говорят о том, что посты соблюдались. Например, историк Н.И. Костомаров, полагаясь на свидетельства современни­ков, считал, что в XVII веке «обычай свято сохранять посты наблюдался как бедными поселянами, так и ца­рями, и боярами»[6]. Известный этно­граф С. В. Максимов (1831 - 1901) - «знаток русской жизни, ее духа, ее форм, ее юмора», по словам А.П. Чехова, утверждал на основании собственных наблюдений и матери­алов, присланных в Этнографиче­ское бюро князя В.Н. Тенишева в 1898 - 1901 годах: «Наш народ не только соблюдает посты во всей строгости церковного устава, но идет в этом отношении значительно далее, устанавливая сплошь и рядом свои постные дни, неиз­вестные церкви»[7].

В отношении запрета на интимные отношения тот же С.В. Максимов заметил: «Кроме воздержания в пи­ще, крестьяне считают необходимой принадлежностью поста и половое воздержание: считается большим гре­хом плотское сожительство с женой в постное время, и виновные в таком поступке не только подвергаются строгому внушению со стороны священника, но выно­сят немало насмешек и от своих односельчан, так как бабы до тонкости разбираются в таких вещах и по дню рождения младенца прекрасно высчитывают, соблю­дали ли супруги «закон» в посты»[8]. Однако мы можем оценить строго статистически степень соблюдения за­прета на интимные отношения следующим образом. На время Великого поста, который продолжался 7 не­дель между февралем и маем (время поста было сколь­зящим), в большинстве случаев март целиком прихо­дился на пост, так как по юлианскому календарю Пасха приходилась на интервал между 22 марта и 25 апреля. Если бы все православные люди соблюдали запрет, то в год, когда март целиком попадал на время поста, че­рез 9 месяцев - в декабре - наблюдалась бы нулевая рождаемость. Чем меньше соблюдалось воздержание в Великий пост, тем больше была бы рождаемость в дека­бре, и наоборот. Следовательно, колебания рождаемо­сти через 9 месяцев после поста могут служить показа­телем строгости его соблюдения. Этот своего рода тест имеет преимущество перед другими, поскольку касает­ся интимной стороны жизни человека, закрытой от дру­гих и не поддающейся прямому контролю обществен­ного мнения - ведь женщина могла ответить на не­скромный вопрос, что родила через 7 или 8 или 8,5 ме­сяца. Мы располагаем всероссийскими данными о ро­ждаемости по месяцам за 1867-1910 годы, которые показывают, что через 9 месяцев после окончания Ве­ликого поста (обычно в декабре) у православных и во­обще у всех христиан наблюдалась минимальная рож­даемость, а через 10 месяцев после поста (обычно в ян­варе) - максимальная. Пик рождаемости в январе - несомненная компенсация за воздержание во время поста. Следовательно, отношение максимальной рождаемости через 10 месяцев после Великого поста к ми­нимальной рождаемости через 9 месяцев после Вели­кого поста покажет нам, сколько людей соблюдали воз­держание во время Великого поста. Для чистоты экспе­римента исключим из анализа 13 лет, когда хотя бы один день марта не попадал на время поста: 1868, 1871, 1874, 1877, 1882, 1885, 1888, 1891, 1893, 1896, 1904, 1907, 1909 гг.[9] (см. табл. 3).

Таблица 3. Уменьшение рождаемости через 9 месяцев после Великого поста, 1867 – 1910 гг. (в %)

Подсчитано по: Движение населения в Европейской России за [1867 - 1910] год. СПб. 1872 – 1916.

Есть, правда, одно важное обстоятельство, которое надо принять во внимание. Соблюдать половое воздер­жание можно было по религиозным соображениям и по всяким другим - здоровье, усталость, депрессия и т. п. Дело в том, что существовало естественное снижение потенции у мужчин и женщин в холодные, темные и час­то не слишком сытые зимние месяцы: в декабре - феврале, а также (и особенно) в марте - переходном меся­це от холода к теплу, когда все продовольственные запа­сы от предыдущего года у крестьян (не забывайте, что это 82% населения страны в 1870 году и 80% в 1913-м) заканчивались и когда им нередко приходилось ограничивать себя в пище. Вот как описывает необыкновенно тяжелый март 1872 года А.Н. Энгельгардт, профессор химии и на­родник, хозяйствовавший 15 лет (1862 - 1887) в своем имении в Смоленской губернии: «Весною нынешнего го­да крестьянам пришлось совсем погибать. Ни хлебу, ни корму; всю солому с крыш потравили (отдали на корм скоту. - Б. М.), кислой капустой, у кого оставалась, овец кормили, даже семя льняное, у кого было оставлено для посева, все потравили. Каждый думал не столько о себе, сколько о скоте, как бы поддержать его до выгона на па­стбище. В конце марта и начале апреля положение было ужасное»[10]. Конечно, не каждый март был столь тяжел. Но тем не менее в марте питание крестьянина ухудша­лось, деньги заканчивались, а его «сожительство с же­ной, - как свидетельствовала Семенова-Тян-Шанская, - находилось в тесной связи с его сытостью или голодом, а также с выпивкой»[11]. Вследствие этого потен­циал человека несколько истощался и, значит, разница между минимумом зачатий в марте и максимумом в ап­реле отчасти объяснялась естественным понижением потенции в марте. Как же нам оценить степень этого по­нижения? Сначала посмотрим, как обстоит дело в насто­ящее время. В 1989 году в России, когда подавляющее число людей посты уже не соблюдали и не голодали, именно на февраль и март приходится наименьшее чис­ло зачатий - соответственно на 15 и 13% меньше, чем в апреле. Кто-то подумает, что несопоставимо? Вот впол­не сопоставимые данные. У ортодоксальных евреев, у которых вообще нет длительных постов и полового воз­держания, в 1867-1910 годах, как раз тех, которые мы изучаем, в феврале - марте зачатий было также на 13 - 17% меньше, чем в апреле. Итак, если бы наши прабабушки и прадедушки вообще не соблюдали полового воздержания во время Великого поста, то все равно за­чатий в феврале - марте и, следовательно, рождений в ноябре - декабре было бы примерно на 14% меньше, чем в апреле. Поэтому наши данные из таблицы 3 нужно уменьшить на 14% (см. табл. 4).

Таблица 4. Доля населения, практиковавшая половое воздержание во время Великого поста по религиозным соображениям, 1867 – 1910 гг. (в %)

На основании приведенных данных можно предпо­ложить, что значительная часть православных и католи­ков воздерживалась от половых контактов во время по­ста (для протестантов воздержание не требовалось). В 1860-е годы доля лиц, соблюдавших воздержание, дос­тигала у православных 24%, а у католиков - 12%, Обра­тите внимание, что даже число внебрачных детей, а зна­чит, и внебрачных связей, в Великий пост существенно понижалось. Однако процент лиц, соблюдавших воз­держание, со временем снижался, у православ­ных - прямолинейно, а у католиков и протестан­тов - как тенденция, и к 1901 - 1910 годам он упал у православных до 14%, у католиков и протестантов - до 6%. В течение всего пореформенного времени процент лиц, соблюдавших пост, среди крестьян был выше, чем среди горожан, в малых и средних городах - выше, чем в крупных городах, а у лиц, состоявших в законном бра­ке, выше, чем у лиц, имевших внебрачные связи (то есть у женщин, рожавших вне брака). Еще в 1860-е годы около четверти православных соблюдали половое воздержание во время Великого по­ста, причем тогда в этом отношении существовало значительное разли­чие между крестьянами и горожана­ми. Начиная с 1870-х годов вместе с уменьшением процента лиц, соблю­давших воздержание, различие ме­жду городом и деревней стало уменьшаться и в 1901 - 1910 годах составило 9% против 14% в 1867 - 1870 годах.

Таким образом, в 1860-е годы среди православных во время Великого поста от плотских удовольствий воз­держивались около 24%, а в 1910 году - 14%. Много это или мало? На мой взгляд, очень много. Почти каждый чет­вертый в середине XIX века и каждый седьмой в 1910 го­ду, то есть приблизительно 11 - 12 млн. в 1867 году и столь­ко в 1910-м взрослых людей в молодом и зрелом возрас­те! Ведь рожали молодые женщины от молодых мужчин, поскольку средний возраст невест составлял 21 - 22 года, женихов 24 - 25, и после 40 лет женщины рожали мало. Пусть попробуют сов­ременные женатые мужчины и женщины в возрасте 21 - 45 лет в течение 49 дней воз­держиваться от радостей интимных отношений! Думаю, выдержат не многие. Следует также иметь в виду, что цер­ковь относилась достаточно снисходительно к наруше­ниям запрета, особенно на 2 - 6-й неделях Великого поста, не считая это большим грехом[12]. И несмотря на это, мил­лионы людей предпочитали воздержание. По-видимому, до середины XIX века практически все православные лю­ди воздерживались от супружеских отношений на первой и последней, или Страстной, неделе Великого поста.

Снижение рождаемости также наблюдалось через 9 месяцев и после других постов. Но зафиксировать уро­вень воздержания во время этих постов невозможно, так как они не захватывали полностью какой-либо месяц, а учет рождаемости велся именно по календарным меся­цам. Можно лишь констатировать, что строгость соблюде­ния всех постов в течение последней трети XIX - начала XX века постепенно снижалась, так как различия в рождаемости по месяцам постепенно сглаживались.

Что мы знаем о воздержании в более раннее время? Современники дружно говорят о соблюдении постов. Ста­тистические данные о рождаемости стали собирать с нача­ла XVIII века, но за XVIII век они плохо сохранились, а за первую половину XIX века пока не обработаны историками. Ответить на вопрос нам помогут данные о датах рождения 439 зажиточных дворян XVI - XVII веков, которые сделали имущественные или денежные вклады в монастыри на по­мин души. Данные показыва­ют, что в декабре рождаемость падала до минимума, а в янва­ре по сравнению с декабрем увеличивалась на 29%[13]. Теперь нам нужно решить, сле­дует ли в данном случае вносить поправку на снижение по­тенции в марте ввиду физического ослабления организма? Вклады делали богатые люди, чье питание не зависело, а потенция и фертильность мало зависели от времени года. Следовательно, если и следует вносить поправку, то не та­кую существенную, как мы делали для 1867 - 1910 годов. Можно предположить, что в XVI - XVII веках доля лиц, со­блюдавших воздержание во время Великого поста, нахо­дилась между 15% (29 - 14) и 29%, то есть составляла око­ло 22% - примерно столько же, сколько и в 1860-е годы. Отсюда можно заключить, что благочестие православных россиян в течение четырех столетий находилось на одном, достаточно высоком, уровне и, возможно, обнаружило лег­кую эрозию только в конце XIX - начале XX века. Однако снижение доли лиц, посещавших церковь, на 2 - 3% или до­ли лиц, соблюдавших половое воздержание во время постов, на 10% вряд ли можно считать революцией или на­ступлением эры атеизма. Это становится особенно на­глядным, если сравнить Россию с другими европейскими странами. Например, во Франции уже в середине XIX века исповедь на Пасху пропускали от 50 до 80% населения в зависимости от сословия.

Итак, подавляющее большинство православных по­сещали церковь, соблюдали обряды и миллионы отказы­вались от скоромной пищи и интимных отношений во время постов. О чем говорят эти факты? О том, что сте­пень религиозности и в начале XX века была высока и церковь оказывала огромное влияние на поведение людей. Вспоминаются слова С.Ю. Витте: «Нигде в цивилизованных странах нет такого количества безграмотных, как у нас в России. Можно ска­зать, что русский народ, если бы он только не был наро­дом христианским и православным, был бы совершен­ным зверем; единственное, что отличает его от зверя, - это те основы религии, которые переданы ему механически или внедрены в него посредством крови. Если бы этого не было, то русский народ при своей безграмотно­сти и отсутствии всякого элементарного образования был бы совершенно диким»[14]. Слова оказались пророче­скими. В 1917 году заинтересованные люди сознательно поколебали основы религиозности народа, и последст­вия этого не замедлили проявиться. Когда Временное правительство в марте 1917 года освободило солдат от обязательного соблюдения обрядов и таинств, что было истолковано скорее как рекомендация воздерживаться от соблюдения обрядов, доля солдат православного вероисповедания, совершивших причастие на Пасху 2 ап­реля 1917 года, сразу упала до 10%, в то время как на Па­сху 1916-го причастились почти все[15]. Что за тем после­довало, хорошо известно.

О чем же тогда говорит постепенный отказ людей от соблюдения полового воздержания во время постов? Это свидетельствует лишь о том, что в пореформенной России имела место медленная секуляризация массово­го сознания. Однако секуляризация - это отнюдь не атеизация. Напомню принципиальное отличие секуля­ризации от атеизации. Секуляризация - это освобожде­ние различных сфер жизни общества и человека, соци­альных отношений и институтов от религиозного санкци­онирования. Скажем, во время венчания на царство осу­ществлялся обряд помазания, сообщавший, как полага­ли, правителю Божью благодать. Теперь обряд секуляри­зировался или десакрализовался - приносится клятва на конституции или на Библии. Однако никто не отрица­ет значение обряда. Атеизация означает отрицание ре­лигии, воинственное безбожие. С повышением образо­вательного уровня людей и в ходе модернизации во всех странах происходит секуляризация сознания, которая не обязательно сопровождается ростом безбожия, хотя это не исключается. Например, в начале XX века атеиза­ция, по-видимому, затронула значительную часть рос­сийской интеллигенции, о чем красноречиво говорит следующий факт. Однажды, в 1904 году, после одного из заседаний Московского психологического общества, объединявшего более 230 членов, долго и много спори­ли о бессмертии души. Под конец кто-то предложил по­ставить вопрос на баллотировку: голоса разделились, и, как констатировал один из участников, «бессмертие про­шло большинством одного голоса»[16]. Конечно, голосова­нием вопросы веры не решаются. Однако широкое рас­пространение атеизма среди дореволюционной интел­лигенции подтверждается многими современниками.

Просвещение не ведет к атеизму - в современном, модернизированном обществе религиозность принима­ет другие формы. Слепая или сердечная вера вытесняет­ся осмысленной религиозностью. Уже в средние века христианская церковь на Западе выдвинула три логиче­ских доказательства существования Бога - онтологиче­ское, которое так изящно сформулировал позже, в XVII веке, философ Р. Декарт: «Я мыслю, следовательно, я существую», другими словами, если я мыслю Бога, зна­чит, он существует; космологическое: поскольку все в мире имеет причину, то должна же быть причина всех причин, то есть Бог; телеологическое: наличие целесооб­разности и гармонии, повсюду разлитых во Вселенной, служит доказательством бытия Бога. И. Кант, которого потрясали звездное небо над головой и нравственный за­кон внутри человека, предложил четвертое - нравствен­ное - доказательство: «Если нет высшего существа, ес­ли наша воля не свободна и душа делима и разрушима, как материя, тогда нравственные идеи и правила теряют все свое значение», другими словами, наличие совести доказывает присутствие в нашем сердце Бога. С тех пор попытки рационализации веры не прекращались, как не прекращались и попытки эти доказательства опроверг­нуть. «Наша уверенность в действительности внешнего мира, - говорит Вл. Соловьев, - в такой же степени по­коится на вере, как и наше убеждение в бытии Бога... Ре­лигиозная вера формально ничем не отличается от уве­ренности в бытии внешнего мира»[17]. В новое и новейшее время многие выдающиеся ученые, сделавшие великие открытия, которые нередко воспринимались как подры­вающие идею Бога, были глубоко верующими (И. Ньютон, М.В. Ломоносов, И.П. Павлов, Ч. Дарвин и многие дру­гие) и полагали, что вопрос о бытии Бога не поддается решению научными средствами, а является делом веры, что наука и вера в Бога могут жить, не исключая друг дру­га, так как наука и вера имеют свои особенные задачи. Вот почему, когда атеизм и материализм перестали быть в России государственной религией, многие люди по­чувствовали потребность в истинной вере и пришли в церковь. Они пришли, наверное, еще и потому, что даже тогда, когда они не ходили в церковь и забыли Бога, цер­ковные колокола продолжали звучать у них в душе.

Примечания

1. Мчедлов М.П. О религиозности российской молодежи// Социологические исследования. 1998. № 6. С. 107 - 110.

2. Данные о совершении обрядов в 1991 - 1992 гг. и об изменении числа приходов и численности духовенства взяты из ежегодных отчетов С.-Петербургской епархии за 1946 - 2000 гг., хранящихся в Архиве епархии. Автор выражает благодарность ректору С.-Петербургской духовной академии Преосвященному Епископу Тихвинскому Константину за предоставленную возможность воспользоваться этими данными. Данные о брачности, рождаемости и смертности взяты из:

Демографический ежегодник Российской Федерации. 1993. М. 1994. С. 13, 100, 152, 222 - 223;

Санкт-Петербург и Ленинградская область в 1994 году. Статистический ежегодник. СПб. 1995;

За строками цифр. Санкт-Петербург. 1995. СПб. 1996. С. 22, 54.

3. Семенова-Тян-Шанская О.П. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб. 1914. С. 104.

4. Пыляев М.И. Старое житье. Очерки и рассказы. СПб. 1897. С. 11 - 12.

5. Описание Архива Александро-Невской лавры. Пг. 1916. Т. 3. С. 359 - 360.

6. Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М. 1992. С. 180.

7. Максимов С.В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. Смоленск. 1995. С. 543.

8. Там же. С. 545.

9. Всеобщий календарь на 1871 год. СПб. 1870. С. 61 - 62.

10. Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872 - 1887. М. 1937. С. 68.

11. Семенова-Тян-Шанская О. П. Указ. соч. С. 59.

12. Правила Православной церкви. С толкованиями Никодима, Епископа Далматинско-Истрийского: В 2 т. М. 1994. Т. 1. С. 328 (Третье правило св. Дионисия, Архиепископа Александрийского). См. также:

Смирнов С.М. 1) Древнерусский духовник. М. 1913. С. 114 - 115;

2) Материалы для истории древне-русской покаянной дисциплины (тексты и заметки). М. 1913. С. 206 - 207;

Кон И.С. Сексуальная культура в России: клубничка на березке. М. 1997. С. 27.

13. Kaiser, Daniel Н. The Seasonobility of Family Life in Early Modern History. // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1992. Vol. 46. P. 21 - 50. Расчеты Кайзера сделаны по григорианскому календарю, но это не меняет дела, так как в этом случае в XVI - XVII вв. март всегда приходился на Великий пост.

14. Витте С. Ю. Воспоминания: В 3 т. М. 1994. Т. 1. С. 378 - 379.

15. Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М. 1995. С. 34.

16. Трубецкая О.Н. Князь С.Н. Трубецкой: Воспоминания сестры. Нью-Йорк. 1953. С. 65.

17. Цит. по: Журнал Московской патриархии. 1958. № 3. С. 70.

[1] Мчедлов М.П. О религиозности российской молодежи// Социологические исследования. 1998. № 6. С. 107 - 110.

[2] Данные о совершении обрядов в 1991 - 1992 гг. и об изменении числа приходов и численности духовенства взяты из ежегодных отчетов С.-Петербургской епархии за 1946 - 2000 гг., хранящихся в Архиве епархии. Автор выражает благодарность ректору С.-Петербургской духовной академии Преосвященному Епископу Тихвинскому Константину за предоставленную возможность воспользоваться этими данными. Данные о брачности, рождаемости и смертности взяты из:

Демографический ежегодник Российской Федерации. 1993. М. 1994. С. 13, 100, 152, 222 - 223;

Санкт-Петербург и Ленинградская область в 1994 году. Статистический ежегодник. СПб. 1995;

За строками цифр. Санкт-Петербург. 1995. СПб. 1996. С. 22, 54.

[3] Семенова-Тян-Шанская О.П. Жизнь «Ивана». Очерки из быта крестьян одной из черноземных губерний. СПб. 1914. С. 104.

[4] Пыляев М.И. Старое житье. Очерки и рассказы. СПб. 1897. С. 11 - 12.

[5] Описание Архива Александро-Невской лавры. Пг. 1916. Т. 3. С. 359 - 360.

[6] Костомаров Н.И. Очерк домашней жизни и нравов великорусского народа в XVI и XVII столетиях. М. 1992. С. 180.

[7] Максимов С.В. Куль хлеба. Нечистая, неведомая и крестная сила. Смоленск. 1995. С. 543.

[8] Там же. С. 545.

[9] Всеобщий календарь на 1871 год. СПб. 1870. С. 61 - 62.

[10] Энгельгардт А.Н. Из деревни. 12 писем. 1872 - 1887. М. 1937. С. 68.

[11] Семенова-Тян-Шанская О. П. Указ. соч. С. 59.

[12] Правила Православной церкви. С толкованиями Никодима, Епископа Далматинско-Истрийского: В 2 т. М. 1994. Т. 1. С. 328 (Третье правило св. Дионисия, Архиепископа Александрийского). См. также:

Смирнов С.М. 1) Древнерусский духовник. М. 1913. С. 114 - 115;

2) Материалы для истории древне-русской покаянной дисциплины (тексты и заметки). М. 1913. С. 206 - 207;

Кон И.С. Сексуальная культура в России: клубничка на березке. М. 1997. С. 27.

[13] Kaiser, Daniel Н. The Seasonobility of Family Life in Early Modern History. // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. 1992. Vol. 46. P. 21 - 50. Расчеты Кайзера сделаны по григорианскому календарю, но это не меняет дела, так как в этом случае в XVI - XVII вв. март всегда приходился на Великий пост.

[14] Витте С. Ю. Воспоминания: В 3 т. М. 1994. Т. 1. С. 378 - 379.

[15] Поспеловский Д.В. Русская православная церковь в XX веке. М. 1995. С. 34.

[16] Трубецкая О.Н. Князь С.Н. Трубецкой: Воспоминания сестры. Нью-Йорк. 1953. С. 65.

[17] Цит. по: Журнал Московской патриархии. 1958. № 3. С. 70.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: