Киященко Н.И. Героическое как категория эстетики

Какова же природа и сущность героического? Обычно истоки героизма видят в верности общественному долгу. Действительно, героизм по существу своему противоположен индивидуализму. Героический подвиг предполагает совершение выдающихся по своему общественному и историческому значению поступков во имя интересов народа, общества и всего человечества. Героизм – это борьба не за личные, а за общественные интересы…

Только тот общественный долг, в котором воплощаются передовые идеалы общества и высшие цели борьбы за прогрессивное развитие его, за счастье и свободу человека, становятся основой подлинного героизма. Высокое сознание такого общественного долга и стремление к выполнению его вдохновляет человека на героических подвигов, на самопожертвование и самоотречение…

Но и само по себе высокое сознание общественного долга и стремление к его выполнению не ведет автоматически к подвигу, который требует напряжения всех нравственных и физических сил человека. Совершение героического поступка требует человеколюбия, духа коллективизма, умения найти свое личное счастье в счастье своего народа, своего класса, умения все свои духовные, нравственные и физические силы отдать бескорыстной борьбе за высокие исторические цели.

Итак, истоки героизма следует искать в социальной борьбе за прогрессивное развитие общества. Но при этом необходимо также помнить, что в героическом подвиге идейность диалектически соединяется с такими личными качествами, как активность, действенность, решимость и целеустремленность, ибо героическое не существует вне борьбы, вне активности...

Следовательно, героическое предполагает определенную оценку поведения человека и его характера с позиций передовых общественных идеалов. И это позволяет рассматривать его не только как этическую, но и как эстетическую категорию: ведь активная этическая оценка не может быть эстетически нейтральной.

Между тем героическое отдается обычно в монопольное владение этике, а в система эстетических категорий ему не находится места. Конечно, героическое в очень большой степени принадлежит к сфере нравственной. Но разве нельзя сказать того же и о других категориях, которые принято считать собственно эстетическими? Ведь представления о совершенстве, гармонии, прекрасном, безобразном, возвышенном определяются ни чем иным, как моралью того или иного класса, являющейся опосредованным выражением господствующих в обществе экономических отношений. Так же как нет абстрактной морали, нет и абстрактного понимания прекрасного, возвышенного, героического, безобразного и т.п.

Кроме того, героическое является наиболее полным воплощение совершенного поведения личности. Наиболее трудным представляется установление взаимосвязи между героическим и прекрасным. Эта трудность заключается в том, что если героическое – полностью общественное, социальное по своему происхождению явление, то прекрасное имеет двойственную основу: оно – явление и природное и общественное. Совершенное поведение человека с эстетической точки зрения может оцениваться как прекрасное и как героическое. Но прекрасное поведение человека может проявляться и в героических действиях и в негероических. То есть героическое и прекрасное, так же как героическое и другие категории, соприкасаются друг с другом, взаимопроникают друг в друга. Однако нельзя сказать, что они совпадают. Они не тождественны ни по объему, ни по содержанию, ни по эстетическому воздействию. Прекрасное может вызвать стремление стать лучше, подражать прекрасному и бороться с безобразным. Но не всякая борьба носит героический характер. Прекрасное, таким образом, шире по своему объему, но вследствие этого и абстрактнее. Оно вовсе не обязательно связывается со значительным содержанием. Прекрасное очищает человека, героическое поднимает его, возбуждает в нем жажду действия. Героическое отличается активностью, действенностью и страстностью, оно вызывает торжественную радость, активно действует на волю. Прекрасное деяние человека не требует такого напряжения нравственных и физических сил, как деяние героическое.

Наиболее тесно героическое связано с возвышенным. Обе категории выражают положительную эстетическую оценку, но эти оценки отличаются чувствами, которые они вызывают.

Берк и Кант утверждали, что возвышенное вызывает чувство ужаса и страха, хотя природу возвышенного они видели только в разуме. Поэтому человек только в разуме чувствует свое превосходство. Шиллер писал: “Таким образом, чтобы испытать чувство возвышенного, безусловно необходимо, чтобы мы казались себе лишенными всяких средств физического сопротивления и искали самозащиты в нашем нефизическом я. Предмет должен представляться страшным для нашей чувственной природы, а таким он не может быть, раз благодаря природным силам мы чувствуем себя равносильными ему”. По Гегелю, наиболее зрелым выражением возвышенного является Бог, а человек перед Богом – ничто. Поэтому “искусство возвышенности должно быть названо святым искусством как таковым, исключительно святым искусством, потому что оно воздает честь единственно только Богу”. Героическое же в современном ему обществе он отрицал.

Другие эстетики видят возвышенное только там, где есть выдающееся, великое, превосходное. Оно тоже вызывает чувство страха и подавленности, наряду с чувством гордости и человеческого достоинства. Чернышевский писал: “Мы чувствуем, созерцая великое, или страх, или удивление, или гордое сознание собственной силы и человеческого достоинства, или падаем перед ним в сознании собственной нашей мелочности, слабости”.

Героическое не может вызвать страха или ужаса, оно, так же как и возвышенное, радует, восхищает человека, вызывает у него чувство гордости. Кроме того, героическое пробуждает чувство превосходства над силами природы, вдохновляет его на борьбу вызывает желание быть активным сильным. В этих чувствах выражается эстетическая оценка героического поступка. В героическом преодолевается чувство страха. Шиллер правильно говорил, что “велик тот, кто побеждает страшное”. Герой не тот, кто не знает страха, а тот, кто умеет побороть его в себе. Герой, преодолевающий страх и побеждающий страшное, вызывает чувство восхищения и преклонение перед силой человека.

Героическое также есть положительная эстетическая оценка силы, мощи, красоты человека, богатства и силы его духа. Оно не только поднимает человека над низменным, но и вдохновляет его на борьбу с ним, оно наполняет человека оптимизмом и ведет не к абстрактной, а к действительной свободе, поскольку в сознательном героическом действии человек осознает необходимость борьбы, на которую он идет, необходимость единства своих личных интересов с интересами общественными. Киященко Н.И. Героическое как категория эстетики // Эстетика. Категории. Искусство. М., 1965. С. 88-93.

Текст № 7.

Эмпедокл “Фрагменты”

Подобно тому, раскрашивая священные приношения богам, — люди, глубоким умом основательно изучившие искусство, — берут разноцветные краски и, смешав их соответствующим образом – одних более, других менее, создают из них схожие со всеми предметами изображения, воспроизводя деревья и мужей, и жен и зверей, и птиц, и живущих в воде рыб, а также долговечных, величайших высочайшими почестями богов—так да не одолеет твоего ума заблуждение, [которое могло бы заставить тебя предполагать], будто есть где-либо какой-либо другой источник всего тленного, что только ни открывается взору в несказанно огромном количестве, но убедись, что они [стихии, то есть, что единственный источник всего видимого в стихиях].

История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Т. I. М., 1962. С. 85.

Текст № 8.

Аристотель “Поэтика. Учение о подражании”

Эпическая и трагическая поэзия, а также комедия и поэзия дифирамбическая, большая часть авлетики и кифаристики – все это, вообще говоря, искусства подражательные; различаются они друг от друга в трех отношениях: или тем, в чем совершается подражание, или тем, чему подражают, или тем, как подражают, что не всегда одинаково. Подобно тому, как некоторые подражают многим вещам, при их воспроизведении, в красках и формах, одни – благодаря искусству, другие – просто по привычке, а иные – благодаря природному дару, так и во всех только что упомянутых искусствах подражание происходит в ритме, слове и гармонии, отдельно или вместе: так гармонией и ритмом пользуются только авлетика и кифаристики и другие музыкальные искусства, относящиеся к тому же роду, например, искусство игры на сиринге, а при помощи собственно ритма, без гармонии, производят подражание некоторые из танцовщиков, так как они именно посредством картинных ритмов воспроизводят характеры, аффекты и действия, а та поэзия, которая пользуется только словами, без размера или с метром, притом либо смешивая несколько размеров друг с другом, либо употребляя один какой-нибудь из них, до сих пор остается без определения: ведь мы не могли бы дать общего имени мимам Софрона и Ксеннарха и сократическим разговорам, ни если бы кто совершал подражание посредством триметров, элегических или каких-либо других подобных стихов; только люди, связывающие понятие “творить” с размером, называют одних – элегиками, других – эпиками, величая их поэтами не по сущности подражания, а вообще по метру…

Но есть некоторые искусства, которые пользуются всем сказанным, то есть ритмом, мелодией и размером; таковы, например, дифирамбическая поэзия и поэмы, трагедия и комедия; различаются же они тем, что одни пользуются всем этим сразу, а другие – в отдельных своих частях. Такие-то я разумею различия между искусствами относительно средства, которым производится подражание.

История эстетики. Памятники мировой эстетической мысли. Т. I. 1962. С. 116.

Текст № 9.

Иммануил Кант “Критика способности суждения”.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: