Т Реструктурирование X ' Перенос > Y

Схема 1

Ю Лайда считает, что одноэтапная процедура перевода неадекватна В то же время трехэтапная модель более точно отражает характер языкового поведения переводчика, анализирующего исходный текст с помощью обратных трансформаций (преобразование поверхностных структур в ядерные предложения) и создающего конечный текст с помощью преобразования ядерных предложений в поверхностные структуры языка перевода.

Анализ переводов свидетельствует о том, что грамматические трансформации действительно находят применение в качестве одного из приемов семантического анализа исходного текста и одного из способов построения конечного высказывания. Однако сведение перевода к грамматическим трансформациям чрезмерно упрощает реальную картину, поскольку в переводе находят применение и методы лексико-синтаксического перефразирования, и семантические модификации, обусловленные ситуативно-прагматическими факторами [Швейцер, 1973]. Более того, в ряде случаев вполне возможно применение одноэтапной процедуры нахождения прямых соответствий. Так, например, в устном, и в

особенности в синхронном, переводе, требующем мгновенного принятия решений, использование многоступенчатой схемы представляется маловероятным.

По мнению А.А.Леонтьева, характерной чертой перевода является заданность программы извне [Леонтьев, 1969, 169]. Иными словами, программа переводческой деятельности задается переводимым текстом и ситуацией коммуникативного акта. Понятие программы в данном случае совпадает с понятием инварианта перевода, так как «таким инвариантом является как раз внутренняя программа речевого высказывания — система функционально „нагруженных" смыслами элементов предметно-изобразительного кода или действий над подобными элементами. А поскольку смысл есть функция соотнесенности мотивации и целенаправленности деятельности, выбор программы обусловлен предшествующим опытом организма (вероятностное прогнозирование), а структура программы, в частности,— факторами ситуации и контекста, постольку все эти факторы релевантны при переводе и должны быть привлекаемы при его психологическом анализе» [там же, 172].

Ниже мы остановимся подробнее на проблеме инварианта при переводе. Здесь же ограничимся выражением принципиального согласия с мнением А.А.Леонтьева о заданности извне программы переводческого действия. На наш взгляд, это в целом справедливое утверждение нуждается лишь в некотором уточнении с учетом коммуникативной интенции самого переводчика. Перечень детерминантов программы перевода был бы явно неполным, если бы мы не приняли во внимание той принципиально важной роли, которую играет при этом установка на рецептора, на преодоление "межкультурного барьера", на традицию и норму перевода.

В свое время, характеризуя внутренний механизм порождения высказывания при переводе, автор высказал предположение о том, что поиск оптимального решения при переводе заключается в последовательном приближении к оптимальному варианту путем перебора нескольких возможных вариантов и отклонения тех, которые не соответствуют определенным функциональным критериям [Швейцер, 1973, 60]. Такое представление о переводе согласуется, на наш взгляд, с распространенной в современной психологии идеей вероятностного прогнозирования, восходящей к "модели будущего" Н. А.Бернштейна и основанной на том, что выбор того или иного способа деятельности представляет собой постулирование возможных исходов из наличной ситуации, их последовательный перебор под углом зрения определенных критериев выбора [Леонтьев, 1969,264].

Подобно другим моделям перевода, модель проб и ошибок не может претендовать на универсальность. В частности, она не может быть применима в экстремальной ситуации, например в синхронном переводе, когда время нахождения варианта сокращается до минимума и требуется автоматизм переводческих навыков. Однако в целом данная гипотеза подтверждается наблюдениями над деятельностью переводчиков (материалы этих наблюдений будут рассмотрены ниже).

Модель вероятностного прогнозирования использует Г.В.Чернов при описании механизма порождения речевого высказывания в процессе

синхронного перевода. По его данным, синхронный перевод осуществляется при одновременности процессов слушания и говорения, часто до завершения поступающего к переводчику высказывания. Механизмами, обеспечивающими эту одновременность, являются, как считает Г.В.Чернов, механизм вероятностного прогнозирования поступающего к переводчику сообщения и механизм упреждающего синтеза при порождении переводчиком сообщения на языке перевода. Суть выдвигаемой при этом гипотезы сводится к тому, что в процессе слухового восприятия оригинала переводчик выдвигает предположения о том или ином смысловом либо вербальном завершении намерений автора. Выдвижение их осуществляется на основе подсознательной субъективной оценки априорных вероятностей дальнейшего развития данной вербальной ситуации [Чернов, 1978,53—56].

Для подтверждения гипотезы о действии механизма вероятностного прогнозирования на вербальном уровне сочетаемости слов был проведен эксперимент по синхронному переводу текста, содержащего словосочетания разной степени связности. В одном типе высказываний "подсказывалась" высокая степень вероятности определенного вербального завершения, но реальное завершение было иным (в популярной телевизионной передаче недавно прозвучала фраза: Лучше меньше, да "ЛУЧ"). Во втором типе каждое слово не сочеталось в смысловом отношении ни с предыдущим, ни с последующим (Проходной букет вытек с холодным шумом). Полученные в эксперименте результаты (перевод по подсказанной гипотезе в первом случае и нарушение синхронного перевода во втором) позволяют, по мнению Г.В.Чернова, сделать ряд выводов о механизме вероятностного прогнозирования как на уровне прогноза вероятности сочетаемости слов, так и на более высоком смысловом уровне ("там же, 71—851.

Менее разработана техника психолингвистического эксперимента в области письменного перевода. В этой связи представляет интерес экспериментальное исследование психолингвистического механизма перевода как процесса порождения текста, проводимое в Университете г. Турку. Испытуемые печатают текст перевода на клавиатуре компьютера, фиксирующего все операции по редактированию текста, темпоральные характеристики его порождения, включая паузы, связанные с чтением оригинала и обдумыванием варианта перевода, и в частности характер и величину смысловых отрезков, которыми оперирует переводчик [Tommola, 1986,140—149].

Думается, что сведение синхронного перевода к модели вероятностного прогнозирования было бы неправомерным. Подобно другим видам перевода, синхронный перевод вполне допускает применение разных стратегий в зависимости от ситуации. Этого не отрицает и Г.В.Чернов, когда пишет, что "предложенная модель семантико-смыслового уровня вероятностного прогнозирования не только не отрицает возможной стратегии подстановки прямых лексических и синтаксических соответствий в СП (синхронном переводе. — А.Ш.) без перехода на глубинный уровень в рамках отдельного предложения, но, напротив... подтверждает эвристический принцип выбора стратегии переводчиком" [Чернов, 1978,136].

О возможности иного подхода к психолингвистическому исследованию синхронного перевода свидетельствует работа А.Ф.Ширяева [Ширяев, 1979].

Одной из тем психолингвистического анализа речевой деятельности могла бы стать сама способность переводить, или то, что в переводческой литературе иногда именуется "переводческой компетенцией". Существующие в этой области работы пока находятся на стадии постановки проблемы. Так, Р.Штольце отмечает, что переводческая компетенция, будучи существенным фактором процесса перевода, объединяет как рецептивную компетенцию понимания, так и продуктивную компетенцию формулирования. Иными словами, переводческая компетенция включает способность понимания исходного текста и способность создания текста на языке перевода. При этом жизненный опыт переводчика фигурирует в качестве фонового знания.

Среди компонентов переводческой компетенции большое значение имеет идиоматическое владение языком перевода. Кроме того, переводческая компетенция включает и элементы двух соприкасающихся в процессе перевода культур. Четко ориентируясь на исходный текст, переводчик включается в процесс поиска и принятия решения, который завершается "перевыражением" оригинала на языке перевода [Stolze, 1982, 163—164]. Из сказанного явствует, что определение Штольце по существу представляет собой лишь перечень некоторых компонентов переводческой компетенции и не дает исчерпывающего ответа на вопрос о том, какими навыками и способностями должен обладать переводчик.

Более развернутую и углубленную характеристику переводческой компетенции (translatorische Kompetenz) мы находим у В.Вильса, рассматривающего это понятие как центральную категорию прикладной теории перевода. Согласно разработанной им программе в предметную область прикладной теории перевода входят следующие задачи: 1) лингвистическое описание и классификация переводческих трудностей, возникающих при "переносе" (transfer) исходного текста в язык перевода; 2) разработка лингвистически и психологически обоснованных форм обучения переводу; 3) разработка эффективного, охватывающего все релевантные языковые явления, анализа ошибок (как предпосылки для критики перевода); 4) разработка описательных, интерпретационных и оценочных процедур с целью теоретического и методического обоснования критики перевода. Первая и вторая задача образуют проспективный, а третья и четвертая — ретроспективный аспект прикладной теории перевода. Все четыре направления могут быть объединены вокруг единой концепции, в основе которой должно лежать систематически проспективно и ретроспективно разработанное понятие переводческой компетенции [Wills, 1977,192—194].

Оптимальным направлением перевода является направление "иностранный язык — основной язык". Это объясняется тем, что при билингвизме (а компетенция переводчика является компетенцией билингва) компетенция в сфере основного языка интернализуется в более высокой степени, чем компетенция в сфере второго языка. Исходя из доминирующей роли компетенции в сфере основного языка, можно сделать вывод о том, что при направлении "иностранный язык — основной язык"

существует большая вероятность точного анализа и адекватного преодоления переводческих трудностей (что, разумеется, не исключает полностью возможности успешного перевода в обратном направлении). При этом при переводе в направлении "иностранный язык — основной язык" трудности рецептивного характера, связанные с анализом исходного текста, проявляются в большей мере, чем трудности репродуктивного характера, связанные со структурированием конечного текста на языке перевода [там же, 198].

Согласно В.Вильсу, переводческая компетенция не является единой деятельностной характеристикой. Ее дифференциация существует в двух измерениях: 1) по жанру (научно-технический текст, художественный текст и др.) и 2) по направлению (с родного языка на иностранный и с иностранного языка на родной). Каждая из этих частичных компетенции (Teilkompetenzen) охватывает, в свою очередь, две субкомпетенции (рецептивную в сфере исходного языка и репродуктивную в сфере языка перевода). Обе субкомпетенции взаимно дополняют друг друга и образуют основу компетенции, необходимой переводчику для передачи сложных в содержательном и стилистическом отношении текстов с необходимой степенью коммуникативной эквивалентности. Именно этот текстуальный характер переводческой компетенции объясняет, по мнению В.Вильса, тот факт, что лица, свободно владеющие двумя языками, отнюдь не обязательно становятся хорошими переводчиками [там же, 227].

В этой связи следует вспомнить выдвинутую в свое время, но не получившую экспериментального подтверждения гипотезу о том, что лица, владеющие координативной двуязычной системой (т.е. абсолютные билингвы), менее способны к переводу, чем лица, владеющие субординативной двуязычной системой (т.е. относительные билингвы) Putzkamm, 1973,129].

Думается, что характер билингвизма не влияет непосредственно на переводческую компетенцию, поскольку для последней решающее значение имеет не абсолютный или относительный характер двуязычия, а характер владения языками. И при координативном, и при субординативном двуязычии языки могут сосуществовать как автономно, независимо друг от друга, так и будучи соотнесенными друг с другом. Именно эта соотнесенность, и в первую очередь соотнесенность на уровне узуса и нормы (см. предыдущий раздел, посвященный отношению теории перевода к контрастивному языкознанию), и образует языковую базу переводческой компетенции.

По мнению В.Вильса, роль самого переводчика в процессе формирования перевода во многом остается неясной.

Мы можем пока лишь сказать, что перевод является результатом лексической, синтаксической и текстуально-прагматической замены исходной комбинации знаков соответствующей комбинацией знаков на языке перевода и что при этом вступают в силу управляющие коммуникативные факторы частично объективного, а частично субъективного характера (роль последних возрастает в тех случаях, когда перевод требует нестандартных, творческих решений).

Как переводчик осмысляет переводимый текст, как он строит и пере-

страивает стратегию перевода, какую он, смотря по обстоятельствам, избирает функциональную перспективу высказывания, как он на основе оригинала создает новый текст — все это составляет его переводческую компетенцию, как языковую, так и внеязыковую, как рецептивную, так и репродуктивную. Все эти виды компетенции органически связаны друг с другом и в своей сумме образуют компетенцию переноса (die Transferkompetenz), лежащую в основе процесса перевода и обеспечивающую адекватную передачу коммуникативного намерения и достаточную степень коммуникативной эффективности [Wilss, 1977,284].

Рассматриваемое нами понятие переводческой компетенции принципиально отличается от понятия компетенции, разработанного в парадигме порождающей грамматики Хомского. Думается, что к сфере интересов теории перевода значительно ближе понятие коммуникативной компетенции, разработанное Д.Хаймсом и означающее способность говорящего выбирать из доступной ему совокупности грамматически правильных форм те, которые должным образом отражают нормы поведения в реальных актах взаимодействия [Hymes, 1972, 277]. Это понятие включает четыре параметра: грамматическую правильность, реализуемость, приемлемость и встречаемость. "Необходимо, — пишет Хаймс, — объяснить тот факт, что нормальный ребенок приобретает знание предложений не только с учетом их грамматической правильности, но и с учетом их приемлемости. Короче говоря, ребенок овладевает репертуаром речевых актов, становится способным принимать участие в речевых действиях и оценивать речевые действия других. Более того, компетенция неразрывно связана с установками, ценностями и мотивацией языка и его использования" [там же, 277—278].

Некоторые из указанных выше параметров коммуникативной компетенции относятся к речевой деятельности вообще. Отметим те из них, которые имеют особое отношение к переводу. Так, приемлемость (соответствие высказывания контексту или ситуации) означает применительно к переводу необходимость учета как отражаемой в тексте внеязыковой ситуации, так и контекста, в котором допускается использование той или иной формы в исходном языке и в языке перевода. Более того, в это понятие входит обязательный учет двух коммуникативных ситуаций — ситуации порождения исходного текста с ее участниками, ролевыми отношениями и коммуникативными установками и ситуации перевода с аналогичными параметрами.

Понятие встречаемости также приобретает особый смысл применительно к переводу. Нередко единицы-аналоги существуют в обоих языках, но существенно отличаются друг от друга своей частотностью (встречаемостью). Ю.Найда предложил для проверки качества перевода применять грубые подсчеты частотности использования определенных грамматических и лексических единиц в исходном языке и в языке перевода. Например, если известно, что в исходном языке пассивная конструкция используется в 5% возможных случаев, а активная в 95%, тогда как в тексте перевода пассив употребляется в 20% возможных случаев, то из этого следует, что "язык перевода лишен естественности в отношении данного признака" [Nida, Taber, 1969, 170]. Так, при переводе с русского языка на английский аналогом русской деепричастной

конструкции является английская конструкция с причастием I. Однако встречаемость последней в английских текстах значительно ниже, чем встречаемость деепричастных конструкций в русских текстах. Отсюда возникает необходимость в таких трансформациях, как, например: Финишировав через 38,20 и 38,50 сек. в беге на 500 м, они заняли соответственно первое и второе места — They clocked 38.20 and 38.50 sec., as they were placed first and second in the 500-m. race.

Переюдческая компетенция представляет собой сложную и многомерную категорию, включающую все те квалификационные характеристики, которые позволяют переводчику осуществлять акт межъязыковой и межкультурной коммуникации: особое "переводческое" владение двумя языками (как минимум рецептивное владение исходным языком и репродуктивное языком перевода), при котором языки проецируются друг на друга; способность к "переводческой" интерпретации исходного текста (т.е. к видению его глазами носителя другого языка и другой культуры); владение технологией перевода (т.е. совокупностью процедур, обеспечивающих адекватное воспроизведение оригинала, включая модификации, необходимые для успешного преодоления "культурного барьера"); знание норм языка перевода; знание переводческих норм, определяющих выбор стратегии перевода; знание норм данного стиля и жанра текста; определенный минимум "фоновых знаний", необходимых для адекватной интерпретации исходного текста, и в частности то, что называется "знанием предмета", необходимым для успешного перевода в рамках специализации переводчика. Понятие переводческой компетенции может быть конкретизировано применительно к тем или иным разновидностям перевода и включать, например, творческие способности, необходимые для художественного, и в частности поэтического, перевода.

Проблема переводческой компетенции еще ждет своей экспериментальной разработки с позиций психолингвистики. Список переводческих тем, к изучению которых могли бы быть привлечены концептуальный аппарат и исследовательские приемы психолингвистики, мог бы быть продолжен. Важно, чтобы перевод присутствовал в этих исследованиях не в качестве иллюстрации к общим положениям психолингвистической теории (как это порой имеет место), а был бы подлинным объектом анализа, раскрывающего его психолингвистический механизм, его психологическую мотивацию и детерминированность психологическими факторами.

В целом первые шаги, сделанные в направлении установления более тесных связей между теорией перевода и психолингвистикой, открывают интересные перспективы для обеих дисциплин.

ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА И ЛИНГВИСТИКА ТЕКСТА

Одним из заметных достижений современного языкознания является бурное развитие в течение последних десятилетий его новой отрасли — лингвистики текста. Эта новая лингвистическая дисциплина, объектом которой является связный текст — законченная последовательность высказываний, объединенных друг с другом смысловыми связями, по-

28 ставила перед собой задачу выявить сущность этих связей и способы их осуществления, обнаружить систему грамматических категорий текста с ее содержательными и формальными единицами, описать на материале текста сущность и организацию условий человеческой коммуникации [Николаева, 1978].

Из этого краткого перечня целей и задач нового направления становится ясной его близость к теории перевода.

Связь между лингвистикой текста, находившейся еще на раннем этапе своего развития, и теорией перевода одним из первых отметил КШайда. По его мнению, теория перевода должна учитывать некоторые общие признаки текстов, которые он назвал "универсалиями дискурса". К ним относятся: 1) различные способы маркирования начала и конца текста, 2) способы маркирования переходов между внутренними подразделениями связного текста, 3) темпоральные связи, 4) пространственные связи, 5) логические отношения (например, причина и следствие), 6) идентификация участников дискурса, 7) различные средства выделения (highlighting) тех или иных элементов для фокусирования на них внимания или для эмфазы и 8) сопричастность автора (author involvement), т.е. его позиция и точка зрения [Nida, Taber, 1969,181—182].

Маркеры начала и конца текста включают стандартные формулы типа "once upon a time" (ср. рус. жили-были) и "they lived happily ever after" (ср. рус. и стали они жить-поживать, добра наживать).

Маркеры внутренних переходов представляют собой традиционные способы введения новых подразделений текста типа on the other band, however... 'однако с другой стороны...'; then all of a sudden... 'и вдруг...'; in contrast with all this... 'в отличие от всего этого...' и др.

К маркерам темпоральных отношений относятся временные союзы, темпоральные фразы типа the next morning 'на следующее утро', all that day 'весь день', относительные времена типа Future Perfect и Fast Perfect, согласование времен (Не said he came), последовательность событий, отражаемая порядком слов.

Среди маркеров пространственных отношений выделяются пространственные предлоги, индикаторы расстояния типа long way off 'далеко-далеко', ten miles long 'длиной в десять миль', It's a day's tap "Езды туда целый день'.

Логические отношения маркируются с помощью модифицирующих предложения наречий (sentence adverbs) типа moreover 'более того', therefore 'поэтому', nevertheless 'тем не менее'; союзов, вводящих придаточные предложения (if, although, because); отглагольных форм (причастных, герундиальных), зависимых от глагола, выражающего основное событие; лексических единиц, выражающих логические отношения типа he concluded 'он пришел к выводу', he argued 'он возразил'.

Маркеры последовательного указания на одного и того же референта включают личные местоимения (he, she, they), дейктические местоимения (this, that) и синонимы (dog, animal, pet, puppy).

Участники и событие могут выдвигаться на передний план (на "лингвистическую авансцену") или, напротив, отодвигаться на задний план. Для этого используется сложная синтаксическая структура, иерар-

хия которой маркирует место участников и событий в описываемой ситуации.

Сопричастность автора может быть двух типов — автобиографическая (реальная или фиктивная), маркером которой является местоимение 1-го лица, и оценочная, маркером которой являются оценочные лексические единицы (This was an ugly scene 'Это была безобразная сцена').

Характеризуя указанные черты как "универсалии дискурса", КШайда в то же время отмечает, что в разных языках для их выражения используются далеко не одни и те же средства [Nida, Taber, 1969,132].

Таким образом, для перевода представляется важным, каким образом реализуются "универсалии дискурса" в контактирующих друг с другом в процессе перевода языках и какие из этого вытекают последствия для структурирования конечного текста. Ср. следующий пример, приводимый ЛСБархударовым: "You goin' to court this morning?" asked Jem. We had strolled over — Мы подошли к ее забору — Вы в суд пойдете? — спросил Джем' [Бархударов, 1975, 197]. Здесь в качестве маркера темпоральных отношений в английском тексте используется относительное время Fast Perfect, а в русском — порядок следования предложений, соответствующий реальному порядку следования событий; Then I saw old Pancho come around the corner of the wagon (Hemingway) "И тут, вдруг старина Панчо стал огибать фургон..." В этом примере маркер внутреннего перехода then передается контекстуальным эквивалентом и тут вдруг, соответствующим стилистическим нормам данного жанра (повествование ведется в разговорной манере от лица рассказчика); When he arrives in Paris next week, our Foreign Secretary will have to spell out our position "Когда министр иностранных дел посетит на следующей неделе Париж, он должен будет четко изложить нашу позицию'. Здесь при переводе изменяется порядок следования двух кореферентных единиц — имени и личного местоимения, поскольку в русском тексте первое указание с помощью местоимения (типа "Когда он посетит Париж, наш министр иностранных дел...') в данном жанре (газетный текст) неприемлемо.

Одной из проблем лингвистики текста, традиционно связанных с теорией перевода, является актуальное членение, или, в. другой терминологии, функциональная перспектива предложения. Плодотворной для теории перевода является, в частности, восходящая к Ф.Данешу идея тематической прогрессии, согласно которой темы цементируют текст, тогда как ремы служат для передачи новой информации [Danes, 1968].

Определяя место функциональной перспективы предложения в лингвистическом описании, М.А.К. Хэллидей характеризует ее как явление универсальное и в то же время делает важную оговорку:"...это не значит, что ФПП не релевантна лингвистической характерологии; существует значительное разнообразие выборов, возможных в различных языках, а также мест и способов их осуществления" [Хэллидей, 1978, 138—139].

Роли и месту функциональной перспективы предложения в переводе посвящена книга Л.А.Черняховской "Перевод и смысловая структура" [Черняховская, 1976]. В ней рассматриваются некоторые особенности

выражения функциональной перспективы предложения в английском языке в сопоставлении с русским и предлагаются модели преобразования речевых структур при переводе с русского языка на английский. К сожалению, рассматривая эти преобразования, Л.А.Черняховская, как правило, не выходит за рамки предложения и не касается текстообразующих функций коммуникативной структуры высказывания. С лингвистикой текста ее работа соприкасается вплотную лишь в главе, посвященной членению и объединению предложений внутри высказываний объемом более предложения.

Проблема текста — одна из центральных проблем теории перевода. Именно текст является предметом анализа на первом этапе перевода, связанном с интерпретацией оригинала, и именно текст является предметом синтеза на его заключительном этапе. Поэтому эта проблема привлекает к себе пристальное внимание теоретиков перевода. Так, по мнению Р.Штольце, теоретическое осмысление процесса перевода должно строиться на учете тесной связи герменевтики и лингвистики текста, ибо в основе перевода лежит возможность органического соединения герменевтического анализа текста как целого и системного анализа на основе рациональных лингвистических критериев [Stolze, 1982, 49]. В основе разрабатываемой Р.Штольце теории перевода текста лежит представление о форме текста как о выражении коммуникативной интенции отправителя, реализуемой через посредство языка. Анализируя исходный текст, переводчик ставит перед собой вопрос: какую цель преследует отправитель и какие он использует для этого языковые средства? Понимание текста основывается на осознании его целостности с обязательным учетом прагматических правил его построения. При этом важно не только сказанное, но и подразумеваемое. Отсюда возникает необходимость в обязательном учете пресуппозиций, которые должны включать не только сказанное ранее, но и просто известное, "я" говорящего, его социальный статус, фоновые знания и др. [там же, 51—52].

В этой связи уместно вспомнить слова И.Р.Гальперина о роли подтекста, сосуществующего с вербальным выражением, сопутствующего ему и запланированного создателем текста. Выдвигаемое им положение о "содержательно-подтекстовой информации" как об органической части смыслового содержания текста имеет самое непосредственное отношение к переводу [Гальперин, 1981,42].

На основании сказанного выше об эксплицитных и имплицитных компонентах смысла текста, о роли прагматических факторов в его формировании Р.Штольце делает важный для теории перевода вывод о многоплановости и "сверхсуммарности" смыслового содержания текста. При этом под сверхсуммарностью подразумевается несводимость смысла текста к сумме смыслов его конституентов. Отсюда, однако, не следует, что, анализируя исходный текст как сверхсуммарное целое, можно в какой-то мере пренебречь семантическим анализом его конституентов. Дело в том, что раскрывающие содержание текста рекуррентные смысловые признаки (семантически связанные друг с другом лексемы) образуют изотопические плоскости текста, в которых реализуется многоплановая структура его смысла. Именно в результате ин-

теграции отдельных элементов в языковом и внеязыковом контекстах образуется то "приращение информации" (biformationsuberschuss), которое лежит в основе "сверхсуммарности" смысла текста.

Учет семантики текста ставит по-новому для теории перевода и вопрос об учете значений отдельных лексем. Их значение рассматривается не как фиксированный срез определенного набора семантических признаков (как это имеет место в жестких моделях структурной семантики), а как "гибкая совокупность сем и прагматических параметров, изменчивые сочетания которых проецируются в плоскость текста" [Stolze, 1982,93—104].

Наряду с семантикой текста существенное значение для теории перевода имеет и стилистика текста. Разработкой проблем связи типологии текста с теорией перевода занимается КРайс, посвятившая этим проблемам ряд работ, в том числе написанную совместно с Г.Вермеером книгу "Обоснование общей теории перевода", в которой используется концептуальный аппарат теории информации, лингвистики текста и функциональной стилистики [Reiss, Vermeer, 1984].

В основу разрабатываемой КРайс теории перевода положена теория жанров текста (Textsoxtentheorie), основными понятиями которой являются "тип текста" (Texttyp) и "жанр текста" (Textsorte). Понятие типа текста используется для классификационного выделения универсальных, базисных форм текста в человеческой коммуникации. На основе выполняемых ими самых общих (по К. Бюлеру) коммуникативных функций — репрезентативной (Darstellungsftmktion), выразительной (Ausdruksfunktion) и апеллятивной (Appellftmktion) вычленяются три типа текста — информативный, экспрессивный и оперативный (ср. использование функциональной типологии Р. Якобсона для описания перевода как коммуникативного акта [Швейцер, 1973,66—68]).

Жанр текста (Textsorte) — это класс вербальных текстов, выделяемых на основе общности структуры, пределов вариативности и использования в однотипных коммуникативных контекстах. Конкретные признаки дифференциации жанров связаны с тремя семиотическими измерениями — семантикой, прагматикой и синтакгикой и относятся к отражению мира в тексте, к выполняемой текстом коммуникативной функции и к внутренней структуре текста. Это определение КРайс называет признаки жанра, но не раскрывает его сущности.

В этом отношении представляет интерес социальная интерпретация речевого жанра, предлагаемая К.А. Долининым, который полагает, что "каждый сколько-нибудь канонизированный, устоявшийся речевой жанр (приказ по учреждению, постановление суда, научная статья, роман, передовая в газете и т.п.) — это не что иное, как особая социальная роль, в которой речевая деятельность выступает как ролевая деятельность" [Долинин, 1978,26].

Таким образом, в жанровой вариативности текстов находит свое проявление социальная норма, определяющая специфику выбора языковых средств при порождении текстов тех или иных жанров. В практике перевода сталкиваются три типа социальных норм, отражающих традиции данного общества и данной культуры: 1) нормы построения

текста на исходном языке, 2) нормы построения текста на языке перевода и 3) нормы перевода.

КРаис, безусловно, права, считая, что нормы, или конвенции, жанра (Textsortenkonventionen) имеют большое значение, поскольку различия между ними становятся наиболее очевидными при выходе за пределы одного языка и одной культуры. Прежде всего различия касаются самой номенклатуры жанров. Наряду с общими жанрами, существующими в любой письменной культуре (письмо, сказка, статья), есть жанры, распространенные в нескольких, но не во всех культурах (например, сонет), и, наконец, жанры, специфичные лишь для одной культуры (например, поэтический жанр хайку в Японии). Конвенции жанров характеризуются также исторической вариативностью (ср. стихотворную форму средневекового научного трактата).

Жанровая дифференциация текстов имеет непосредственное отношение к механизму перевода, к переводческой стратегии. Прежде всего переводчик должен сделать принципиальный выбор — сохранить ли конвенции исходного текста или заменить их конвенциями языка перевода. Если данный жанр отсутствует в другой культуре, то перевод может быть инновационным (т.е. он может положить начало новому жанру в культуре-рецепторе). Так, например, газель, жанр восточной поэзии, был воспроизведен в некоторых переводах на европейские языки. Столь же необходим учет специфики типа текста и определяющей данный тип коммуникативной функции. Только зная функцию исходного текста и его место в исходной культуре, можно оценить значимость отдельных элементов исходного текста. Это положение К. Раис иллюстрирует следующим примером: Souvent femme varie, bien fol est qui s'y fie. Если бы это был информативный текст с установкой на передачу денотативного содержания, его можно было бы перевести следующим образом: 'Женщина очень непостоянна (в оригинале буквально сказано: "женщина часто меняется"). Безрассуден тот, кто ей верит'. Однако на самом деле перед нами отрывок из экспрессивного текста (драмы В.Гюго) с установкой на художественную форму. Перевод такого оригинала требует художественной организации текста. Этому требованию отвечает перевод на немецкий язык Г.Бюхнера: Ein Weib andert sich jeden Tag. Ein Narr ist, wer ihr trauen mag букв. Женщина меняется каждый день. Глупец тот, кто ей доверяет'. Незначительные смысловые отступления в этом переводе вполне компенсируются передачей художественно-эстетической функции текста [Reiss, Vermeer, 1984,213].

В своих работах КРаис правильно обращает внимание на важность передачи коммуникативной функции текста как условия успешного осуществления процесса перевода, однако при этом допускается известное упрощение. Подобно некоторым другим функциональным классификациям текстов, ее классификация фактически сводит функциональную характеристику текста к какой-то одной функции. Между тем реальные тексты, с которыми имеет дело переводчик, как правило, полифункциональны. Прав К.А. Долинин, отмечающий, что "если стиль высказывания (фразы) — в повседневной речевой практике во всяком случае — бывает един и непротиворечив, то стиль сколько-нибудь протяженного

ЗЗак.311

текста, в особенности художественного текста, представляет собой изменчивую, динамическую его характеристику" [Долинин, 1978, 46]. И хотя в одной из работ КРаис делает оговорку относительно того, что "целый текст не всегда отражает лишь одну из функций языка" и что "на практике существуют бесчисленные перекрещивания и смешанные формы" [Reiss, 1971, 32], в целом следует признать правоту В.Вильса, критикующего К. Раис за то, что она жертвует функциональной многоплановостью текста во имя построения идеальной модели. Например, она безоговорочно относит художественные тексты к текстам, акцентирующим форму (form-betonte Texte).

Принципиально иной подход к проблеме типологии текстов в теории перевода выдвигает А.Нойберт. Расценивая функционально-типологические модели текстов как чрезмерно грубые и статичные, он предлагает для анализа процесса перевода модель "текстов-прототипов" (prototype texts), исторически и социально обусловленных способов организации знания в письменном и устном дискурсе. Опирающийся на социальный опыт и воплощающий наиболее существенные признаки конкретных текстов, текст-прототип обнаруживает специфическое сочетание параметров текстуальности (коммуникативной интенции, ситуативности, информативности, согласованности смыслов, связности), а также специфическую конфигурацию общего для коммуникантов фонда знаний. Он представляет собой глобальную схему того, что сказано, кем, кому, когда и как. Благодаря их комплексной детерминации тексты-прототипы отличаются значительно большим разнообразием, чем типы текстов. В процессе перевода переводчик реализует избранный прототип конечного текста, оценивая при этом удельный вес его детерминантов [Neubert, 1985,127—132].

В этом отношении от схемы КРаис выгодно отличается схема, разработанная Ю.В.Ванниковым и положенная им в основу ориентированной на перевод типологии текстов [Ванников, 1985]. Эта схема основана на 14 главных типологизирующих признаках, обобщающих существенные с точки зрения переводческой практики свойства текста: 1) лингвистическая организованность; 2) функциональный стиль; 3) функциональный подстиль; 4) речевой модус; 5) доминирующее логическое содержание; 6) предметное (тематическое) содержание; 7) форма речевой презентации; 8) жанровая дифференциация; 9) информационная первичность—непервичность; 10) экспрессивно-стилистическая отмеченность; 11) основные прагматические функции; 12) конкретные целевые установки; 13) типы адекватности текста; 14) типы адекватности перевода.

К лингвистической организованности относится противопоставление текстов с жесткой структурой (например, научно-технических) и с мягкой структурой (например, художественных). Этот признак учитывает также степень связности текста. Функциональные стили выделяются в зависимости от сферы общения (научно-технический, социально-деловой и др.).

Подстили более отчетливо противопоставлены коммуникативным установкам и прагматическим функциям (например, поде гиль технических текстов внутри научно-технического стиля). Речевой модус — это способ изложения, характерный для текста (экспликативный, дескриптив-

ный и т.п.). К доминирующему логическому содержанию относятся: тип рассуждения (например, цепочка умозаключений), тип доказательства (по существу, по аналогии, от противного и т.п.), смысловая структура вывода, различные виды определений. Предметное содержание научного текста строится на основе классификации наук (философские, естественные и технические, социальные). Форма презентации тесно связана с функциональными подстилями и жанрами (устный текст, письменный текст). Каждый функциональный подстил ь характеризуется жанровой дифференциацией (жанры учебного подстиля — учебник, учебное пособие, лекция). Информационно-первичные тексты включают монографию, статью, диссертацию и др., а информационно-вторичные — реферат, аннотацию, перевод, рецензию. По признаку экспрессивно-стилистической отмеченности тексты делятся на стилистически отмеченные и стилистически не отмеченные. Главные прагматические функции лежат в основе изначальной ориентации текстов на носителей исходного языка или носителей языка перевода, а конкретные функции — в основе выделения информирующих, предписывающих, ориентирующих и систематизирующих текстов. Наконец, адекватность текста определяется по его соответствию коммуникативной установке.

Типология, разработанная Ю.В.Ванниковым, может показаться несколько громоздкой. Однако ее дробность делает ее более адекватной поставленной задаче — отражению реального многообразия текстов. Существенным преимуществом этой типологии является также и то, что она учитывает наличие смешанных и переходных случаев. Так, например, Ю.В.Ванников особо выделяет такие функционально неоднородные тексты, как информирующе-предписывающие, предписывающе-систематизирующие и др.

Исходя из полифункциональности текста, нами было в свое время выдвинуто положение о функциональных доминантах текста как о комплексе функциональных характеристик, играющих в нем ведущую роль, отвечающих коммуникативной установке отправителя и определяющих закономерности анализа и синтеза текстов в процессе перевода. Специфичная для данного текста конфигурация функциональных доминант (набор ведущих функциональных характеристик) и определяет вместе с коммуникативной установкой и социокультурными нормами тот инвариант, который подлежит сохранению при переводе [Швейцер, 1973, 68—70]. Подробнее на этой проблеме мы остановимся ниже, в связи с вопросами о сущности перевода, а также об эквивалентности и переводимости. Сейчас же ограничимся указанием на то, что сказанное выше о связи функциональных характеристик текста со стратегией перевода не означает, что эти характеристики жестко и однозначно детерминируют переводческое решение. Напротив, изменчивый, динамический характер этих характеристик порой существенно видоизменяет решение переводчика в процессе перевода разных фрагментов одного и того же текста.

ТЕОРИЯ ПЕРЕВОДА И СЕМИОТИКА

"Семиотика обнаруживает двойственное отношение к другим наукам, — писал один из основоположников семиотики, Ч. Моррис. — Это и наука среди других наук, и инструмент наук" [Morris, 1971, 10]. Будучи наукой среди других наук, семиотика использует данные других дисциплин, проливая свет на те входящие в их компетенцию феномены, которые представляют собой с семиотической точки зрения знаковые процессы и знаковые системы. Будучи инструментом других наук, она вооружает их понятийным аппаратом и аналитическими процедурами для исследования изучаемых этими науками явлений.

Несмотря на явную несхожесть целей и статуса семиотики и теории перевода, за последние годы наметилось известное сближение этих дисциплин. Этому сближению, по мнению В. Вильса, способствовало выделение из общей семиотики лингвосемиотики, согласно исходным постулатам которой естественный язык является, прежде всего, семиотической системой и каждый текст поддается описанию в семиотических терминах [Wilss, 1980,10].

Изложению целей и задач теории перевода с позиций функциональной лингвосемиотики посвящена работа С.Н. Сыроваткина [Сыроваткин, 1978]. Автор использует в качестве ключевого понятие перевода как кодового перехода, представляющего собой семиозис, т.е. знаковый процесс, в ходе которого осуществляется ряд операций перехода от различных систем прообразов к единому образу — языковому знаку. Лингвистическая теория, на которую опирается С.Н. Сыроваткин, не ограничивается рамками имманентной структуры языка. Единственным типом "полного знака", которому она приписывает статус реального бытия, является высказывание. Что же касается элементов низших уровней (синтагм, слов, морфем), то они рассматриваются как строительный материал для актуального знака — высказывания, рассматриваемого вслед за Э. Бенвенистом в качестве центральной лингвосемиотической категории [Бенвенист, 1974].

Рассматривая модус бытия знаков, С.Н. Сыроваткин использует оппозиции "система—текст" и "актуальное—неактуальное". Неактуальная система сама по себе, в отвлечении от систем актуализации, не может порождать естественные тексты. Она лишь задает правила игры. Актуализация понимается как включение неактуального текста (предложения или множества предложений) в систему отношений, которые Ч. Моррис определял как измерения семиозиса — синтактику (отношение "знак: знак"), семантику (отношение "знак: референт") и прагматику (отношение "знак: человек").

С.Н. Сыроваткин расширяет этот традиционный список семиотических отношений, включая в него вместо единого семантического измерения перцептику (отношение между экспонентом знака, т.е. его физическим субстратом, и его понятийным содержанием), сигнифику (отношение между экспонентом знака и его чувственным образом) и сигматику (отношение знака к объекту). Кроме того, он

расчленяет прагматику на два измерения — инструментальное и эмотивное (экспрессивное).

С указанными семиотическими отношениями соотносятся проблемы перевода. Так, к перцептике, устанавливающей связь между экспонентом знака и его понятийным содержанием через акустико-моторные представления, относятся представляющие собой камень преткновения для перевода проблемы паронимии (типа to yell with Hale 'орать вместе с^Хейлом', построенное на звуковом сходстве с to hell with Yale! 'к черту Йейл!' — лозунгом Гарвардского университета) и гетерономии (например, "ложные друзья переводчика" типа англ, commutator 'коллектор' и рус. коммутатор). К проблемам сигнифики относятся различия во внутренней форме или мотивированности знака (например, tall hat не 'высокая шляпа', а 'цилиндр', he drinks like a fish не '*он пьет как рыба', а 'он пьет как сапожник'). Сигматика включает важный для перевода вопрос о соотнесенности высказывания с вне-языковой действительностью — существенный момент в актуализации языкового знака.

В сфере прагматики инструментальное измерение понимается как ориентация высказывания на контакт с адресатом, увеличение его информированности и изменение его поведения. Иными словами, речь идет о цели высказывания. Ср. случай ложной интерпретации цели в "Доме вдовца" Б. Шоу: "Well?" "Quite well, Sartorius, thankee." "I was not asking after your health, sir, you know." Предлагается следующий перевод: "Ну как?" — "Да так, дорогой Сарториус, помаленьку, потихоньку". Передача экспрессивного начала порой требует переводческого комментария или транспонирования высказывания в другую систему культурных ценностей.

Описывая процесс актуализации языкового знака, автор делает важный для перевода вывод о том, что "мыслительный эквивалент" актуального знака не исчерпывается словарями и грамматическими понятиями, которые могут быть соотнесены с данным экспонентом. Он включает серию пресуппозиций и импликаций, обусловленных контекстом семиозиса [Сыроваткин, 1978,69].

Работа С.Н. Сыроваткина интересна тем, что в ней излагаются исходные положения лингвосемиотики, ориентированной на перевод, и намечаются интересные перспективы ее приложения к теории перевода. Однако едва ли можно рассматривать лингвосемиотику как единственную теоретическую базу переводоведения. Думается, что теория перевода должна опираться на собственный концептуальный аппарат, соответствующий объекту и целям исследования. В то же время она должна обогащаться теоретическими и эмпирическими данными других дисциплин, использовать выработанные ими понятия и процедуры, избегая при этом односторонней ориентации лишь на одну из них. Такая односторонняя ориентация может в ряде случаев смещать перспективу. Так, например, явно односторонний характер носит встречающееся в литературе определение процесса перевода как простого перекодирования [см., например: Kade, 1968]. Поскольку перевод — это не только транспонирование текста в дру-

гую систему языковых знаков, но и в другую культуру, он не сводится к перекодированию, а представляет собой также и объяснение, истолкование, интерпретацию (подробнее см. гл. V).

В посвященной семиотическому анализу перевода статье Г. Тури перевод рассматривается как знаковый процесс (семиозис), связанный с сосуществованием различных знаковых систем естественных языков и налагаемых на них "вторичных моделирующих систем" культуры (термин Ю.М. Лотмана). Внимание автора сосредоточено на операциях переноса (transfer), в ходе которых объект, принадлежащий к одной знаковой системе, преобразуется в объект, относящийся к другой системе. Отличительной чертой этого процесса является то, что новый объект, принадлежа к системе-рецептору, в то же время репрезентирует объект, относящийся к исходной * системе. Это достигается благодаря наличию некоторых инвариантных черт, связывающих указанные объекты.

Каждая операция переноса связана с наличием трех типов отношений" I) между объектом и соответствующей системой (приемлемость с точки зрения норм данной системы); 2) между двумя объектами (адекватность, эквивалентность, соответствие); 3) между системами (кодами). При любой операции переноса существует возможность создания разных объектов на базе одного исходного. При этом каждый из вновь созданных объектов может обнаруживать различные отношения к исходному, т.е. разделять с ним различные инвариантные признаки. Отсюда следует, что подобные операции необратимы. Иными словами, всегда существует потенциальная возможность реконструкции нескольких исходных объектов на основе одного конечного объекта.

С" точки зрения характера знаковых объектов, а также систем (кодов) разновидность переноса, традиционно именуемая переводом, характеризуется следующими признаками:

а) прежде всего, речь идет о межъязыковом переносе, при котором кодами являются естественные языки, или, точнее, о переносе межтекстовом, поскольку объекты, участвующие в данном процессе, — сообщения (тексты), закодированные с помощью естественных языков и налагаемых на них вторичных моделирующих систем
(литературных, религиозных, общественно-политических и др.). Подобно языковым кодам, служащим в качестве первичных моделирующих систем, вторичные моделирующие системы, участвующие в семиозисе, могут отличаться друг от друга. Так, например, известны случаи, когда изначально религиозный текст впоследствии переводился как художественный;

б)данный перенос не зависит от отношений между системами. Это не значит, что межсистемные отношения не влияют на формирование конечного текста. Напротив, отношение между языками, с одной стороны, и между вторичными моделирующими системами — с
другой, входят в число факторов, влияющих на переводимость. Дело
лишь в том, что характер этих отношений, диапазон которых весьма широк, не относится, по мнению Г Тури, к специфическим признакам перевода;

в) перенос обеспечивает наличие определенных асимметричных отношений между двумя текстами [Гошу, 1980,99—103].

Статья Г. Тури не ставит перед собой цели дать законченное описание перевода в семиотических терминах. Перед нами скорее черновой набросок, попытка сформулировать некоторые соображения сугубо предварительного характера, чтобы стимулировать дальнейшую дискуссию.

В целом можно согласиться с утверждением об однонаправленности процесса перевода, об асимметрии отношений между исходным и конечным текстами, о примате межтекстовых связей по отношению к межъязыковым. Верно и то, что одна из основных тенденций развития переводоведения за последние десятилетия заключается в постепенном смещении акцентов от межъязыковых к межтекстовым отношениям [Ivir, 1969; Roller, 1979].

По мнению В. Вильса, лингвосемиотический подход к тексту должен исходить из известной формулы: Who says what in which channel and with what effect? Применение этой формулы к тексту позволяет выделить четыре измерения текста: 1) тему текста (о чем идет речь в данном тексте); 2) функцию текста (какую цель преследует отправитель текста); 3) прагматику текста (какой круг получателей имеет в виду отправитель текста); 4) поверхностную структуру текста, в которой интегрируются взаимодействующие друг с другом лексика и синтаксис.

В. Вильс выдвигает две гипотезы: 1. Указанные выше четыре фактора образуют строение текста (Textkonstitution), представляющее собой интегрированный пучок констант текста (Textkonstanten). 2. Тема, функция и прагматика текста, как правило, выявляются в поверхностной структуре текста; следовательно, поверхностная структура текста маркирует семантику, функцию и прагматику текста; только через поверхностную структуру текста читатель получает доступ к его семантической, функциональной и прагматической структуре. В этой связи В. Вильс считает уместным вспомнить слова древнегреческого философа Анаксагора: "мы истолковываем то, что мы не видим, через то, что мы видим" [Wilss, 1980,16—17].

Намеченную В. Вильсом программу лингвосемиотического подхода к тексту как основы ориентированной на перевод лингвистики текста в целом можно считать достаточно обоснованной. Однако в свете того, что было сказано выше о "сверхсуммарном" характере смысла текста, о роли подтекста и пресуппозиций, едва ли можно рассматривать "поверхностную структуру" как единственный источник сведений о семантике и прагматике текста.

В работе В. Вильса содержится лишь изложение программы интеграции двух подходов к переводу (подхода, основанного на семиотике, и подхода, основанного на лингвистике текста). К. Раис пытается применить этот комплексный подход к анализу конкретного текста и его перевода. Объектом анализа служит перевод на немецкий язык эссе испанского философа и публициста X. Ортеги-и-Гасета "Miseria у Esplendor de la Traduccion" ("Блеск и нищета перевода") [Reiss, 1980].

Проблема интерпретации того смысла, который автор вкладывает в текст, приобретает особое значение для переводчика. К. Раис в этой связи противопоставляет термин "знак" (Zeichen) термину "признак" (Anzeichen). В отличие от "знака" признак обладает дополнительным смысловым потенциалом, который наслаивается на смысл, эксплицитно выраженный в сообщении. Дополнительный смысловой потенциал, с другой стороны, является отличительной чертой художественно организованного текста, который К. Раис вслед за Ю.М. Лотманом рассматривает как двуплановую структуру (на уровне сообщения и на уровне художественной организации).

Эссе Ортеги построено в форме диалога, который автор метафорически характеризует как путешествие по бурному морю. Это напоминает К. Раис сходную метафору, использованную Я. Гриммом для характеристики перевода: "перевести — значит перевезти, traducere navear (переправить на корабле). Ведь тот, кто, подготовившись к плаванию, сумеет собрать команду и с надутым парусом достичь противоположного берега, должен к тому же высадиться там, где другая земля и веет другой воздух" [цит. по: Reiss, 1980, 65]. С этой развернутой метафорой перекликается высказывание самого Ортеги по поводу современных переводов с древнегреческого и латыни. Эти переводы он называет "путешествием на чужбину, в другие, далекие времена и в другую, совершенно иную культуру" [там же, 66]. Все это наводит К. Раис на мысль о том, что в основе художественной организации всего эссе лежит метафора Я. Гримма, уподобляющая перевод морскому путешествию. Гипотеза опирается не только на приведенное выше высказывание Ортеги, не только на встречающуюся в другом месте характеристику перевода как смелого предприятия, но и на часто встречающиеся в тексте языковые знаки, которые, по мнению К. Раис, благодаря своей внутренней форме вызывают ассоциации с морем, побережьем, морским путешествием и т.п. Ср., например: те acuesto a la opinion 'я склоняюсь к мнению' (acostar 'достигать берега'), el curso de esta conversacion 'течение разговора' (el curso 'течение воды, курс'), en el perenne naufragio del vivir 'при постоянных жизненных неудачах' (naufragar 'потерпеть кораблекрушение') и др. Разумеется, во всех подобных примерах речь идет не об авторских, а скорее о языковых метафорах. Однако сам выбор "морского" варианта из нескольких возможных синонимов свидетельствует, по мнению К. Раис, о том, что этот выбор симптоматичен. Языковые знаки функционируют как признаки дополнительного смыслового потенциала.

Рели переводчик, анализируя художественно организованный текст, обнаруживает в нем элементы синтаксического, семантического и прагматического структурирования "второго смыслового плана", он должен по крайней мере предоставить читателю конечного текста возможность подобной интерпретации. И если это невозможно при передаче данных сегментов текста, то целесообразно, применив компенсацию, передать этот второй план при переводе других сегментов (например, перевести los traductores corrientes 'обычные переводчики' не как ein gewonnlicher Ubersetzer, а как ein landlaufiger

Ubersetzer; la vaguedad 'неясность' не как Unklarheit, а как Verschwommenheit и т.п.).

Трудно сказать, насколько убедительно предлагаемое К. Раис толкование данного текста. В ряде случаев она ссылается на метафорические по своему происхождению языковые единицы с явно стершейся образностью, едва ли вызывающие какие-либо определенные ассоциации в сознании читателя. Объективности ради следует отметить, что сама она не настаивает на выдвигаемой ею трактовке. Не случайно статья называется "Знаки или признаки?" Здесь, по-видимому, важнее сам принцип семиотического подхода к тексту, который резюмируется в следующем выводе: если выдвигаемая автором гипотеза справедлива, то в плоскости художественной организации текста синтактика проявляется в связи между языковыми знаками с "признаковой" функцией, семантика — в связях между ними и "вторым смысловым планом", а прагматика — в их воздействии на читателя, т.е. в отсылке его к другому тексту (гриммовской метафоре). Если же гипотеза несправедлива, то переводчик поступил неправомерно, наделив знаки признаковым качеством.

Из сказанного следует, что известное сближение теории перевода и семиотики, наметившееся за последнее время, еще не привело к ощутимым результатам. Пока лишь удалось сформулировать некоторые принципы семиотического подхода к анализу перевода, наметить определенные перспективы приложения семиотики к изучению перевода, обосновать в терминах семиотики некоторые положения, до этого эмпирически установленные в теории и практике перевода (об однонаправленности процесса перевода, асимметрии отношений между исходным и конечным текстом, о примате межтекстовых отношений по отношению к языковым и

ДР-)-

Существенно и то, что текст явился той областью, где тесно переплелись интересы семиотики, лингвистики текста и теории перевода. Не случайно именно в этой области делаются первые шаги к выработке междисциплинарного подхода и применению его на эмпирическом уровне. Однако в целом речь идет пока о выработке некоторых базисных понятий, о первых попытках рассмотреть процесс перевода с семиотических позиций и лишь о первых отдельных опытах конкретных переводоведческих исследований в семиотическом ключе. По-видимому, существуют интересные и перспективные возможности дальнейшего развития связей между теорией перевода и семиотикой. Однако едва ли есть основания говорить о возможности или целесообразности "семиотизации" теории перевода.

В настоящей книге некоторые семиотические понятия используются при рассмотрении таких вопросов, как семантика и прагматика перевода, эквивалентность и др.

Глава П СУЩНОСТЬ ПЕРЕВОДА

Сущность перевода — один из центральных вопросов переводоведения. От того, как понимается сущность перевода, зависит принципиальное решение таких важных для теории перевода проблем, как переводимость, эквивалентность, адекватность и др. Ведь для того чтобы решить эти проблемы, необходимо дать ответ на вопросы о том, что такое перевод, каковы его наиболее характерные и существенные признаки, где проходит грань между переводом и смежными видами речевой деятельности, каковы его языковые и вне-языковые аспекты, какое место он занимает среди других видов межъязыковой коммуникации. Выяснению этих вопросов и посвящена настоящая глава.

ПЕРЕВОД КАК АКТ МЕЖЪЯЗЫКОВОЙ КОММУНИКАЦИИ

Рассмотрение вопросов, связанных с выявлением сущности перевода, мы начнем с одного из наиболее общих его аспектов, а именно с перевода как межъязыковой коммуникации. В изучение этого аспекта перевода существенный вклад был внесен учеными ГДР. Так, в работе Г. Иегера "Перевод и лингвистическая теория перевода" вводится ряд понятий, позволяющих уточнить само понятие межъязыковой коммуникации и место перевода среди других ее форм [Jager, 1975].

Прежде всего в работе вводится понятие межъязыковой коммуникации как "коммуникации, переходящей языковые границы" (sprachgrenzenuberschreitende Kommunikation). Этот вид коммуникации реализуется в следующих формах: а) партнер А и партнер В общаются на языке La; б) партнер А использует язык La, а партнер В — язык Lb, поскольку каждый из них рецептивно владеет языком другого; в) А и В используют в общении друг с другом третий язык, который каждый из них знает в дополнение к своему родному языку; г) А и В не имеют общего языка, и поскольку непосредственное общение между ними невозможно, оно должно быть опосредовано.

Несмотря на распространение знания иностранных языков, в первую очередь "мировых", изучение их не может полностью обеспечить многосторонние и неуклонно расширяющиеся международные связи Это объясняется причинами как количественного, так и качественного характера (огромное количество языков, вовлеченных в международные контакты, невозможность обеспечения достаточно высокого уровня владения иностранными языками при их массовом изучении). Исторический опыт свидетельствует о том, что прямое общение с помощью естественных классических языков (типа латыни) и искусственных языков (типа эсперанто) также не является выходом из положения. Так, выполнявшая в свое время роль средства общения образованных европейцев латынь с течением времени утратила свои позиции в связи с формированием и функциональным развитием национальных литературных языков. Не привели к ощутимым резуль-

татам и попытки массового распространения эсперанто. Таким образом, всевозрастающая роль опосредованной коммуникации (vermittelte Kommunikation) представляет собой исторически обусловленную закономерность.

Отличительной чертой процесса опосредованной коммуникации является то, что в нем помимо двух обычных для всякого коммуникативного процесса фаз (порождение исходного сообщения партнером А и восприятие текста партнером В) есть еще и промежуточная фаза (перекодирование с одного естественного языка на другой). Эта фаза именуется языковым посредничеством (Sprachmittlung), а лицо, его осуществляющее,—языковым посредником (Sprachmittler).

Различаются два вида языкового посредничества — эквивалентное и гетеровалентное (т.е. неэквивалентное). Решающим критерием их разграничения является так называемая коммуникативная ценность (der kommunikative Wert) текста, понимаемая как его способность вызывать определенный коммуникативный эффект при реализации присущей ему коммуникативной функции. В любом виде опосредованной коммуникации различаются, с одной стороны, первичные тексты (оригиналы), а с другой — вторичные тексты, создаваемые языковым посредником. Одним из способов гетеро-валентной коммуникации является сокращение объема и ограничение коммуникативной ценности первичного текста. Порождаемый при этом вторичный текст содержит лишь наиболее существенную, с точки зрения специалиста, информацию. Процесс создания такого текста называется реферированием. Если процесс сокращения сочетается с синтезированием, речь идет о резюмировании. В отдельных случаях (например, в переработанных изданиях книг) коммуникативная ценность первичного текста приобретает новые элементы. Такие случаи квалифицируются как расширение первичного текста. Эти виды гетеровалентного языкового посредничества именуются редуцирующей транспозицией и расширяющей транспозицией.

В тех же случаях, когда партнеру А и партнеру В, вступающим в коммуникативные отношения и нуждающимся в языковом посреднике, нужно получить представление о всей коммуникативной ценности текста, возникает необходимость в коммуникативно-эквивалентном языковом посредничестве, т.е. в переводе. Сущность перевода, по мнению Г. Йегера, состоит в том, чтобы поддерживать коммуникацию между разноязычными партнерами в полной мере, т.е. сохраняя при перекодировании коммуникативную ценность первичного текста и тем самым обеспечивая коммуникативную эквивалентность первичного и вторичного текстов. При этом коммуникативно-эквивалентными тексты считаются в том случае, когда идеальный билингв (т.е. лицо в равной степени владеющее языком L_a и языком Ц), при общении с идеальным адресатом (т.е. с адресатом, в равной степени владеющим языками А и В) стоит перед свободным выбором — он может в равной мере использовать текст на языке L_a или Lb, поскольку оба текста производят один и тот же коммуникативный эффект [Jager, 1975,25—37].

Предлагаемая Г. Иегером схема, безусловно, заслуживает рас-

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: