Добрый Пастырь. Вина. 1 страница

"Будете брать на себя ответственность. Возможна тема животных". Карта Добрый пастырь, колода Симболон.

"Действие, направленное на уничтожение чего-то чистого. Ксенофобия." Карта Вина, колода Симболон

— "Тех жалких душ, что прожили, не зная ни славы, ни позора смертных дел" — с выражением прочитал Малфой.

— "И смертный час для них недостижим, и эта жизнь настолько нестерпима, что все другое было б легче им", — машинально продолжила Гермиона. — Он здесь! Я уверена.

— Ты хочешь сказать, что у него жалкая душа? — осведомился Малфой, — или что у него было мало славы и позора?

— У него и того и другого через край, — ответила Гермиона, — просто я подумала, что если они тут мечутся между жизнью и смертью, то он здесь. Ему умереть характер не позволяет, а вернуться он не может…

— Тогда, скорее, здесь должен быть Тёмный Лорд. Это ему умереть характер не позволяет.

Гермиона вытянула шею и осторожно выглянула поверх природного скального парапета. Вдали, во тьме, освещённой неверными огненными сполохами, трепетал и метался зигзагами грязный стяг — знамя беспринципных. Вопящая толпа (теней, повторяла про себя Гермиона, это только тени, не тела), валила за стягом, спасаясь от жалящих ос, увязая по колено в кишащих под ногами червях. Её замутило, и она поспешно нырнула за парапет.

— Надо идти, — сказала она, — всё равно другого пути к Ахерону нет, чёрт бы побрал этого поэта с его ясновидением. Чёрт бы побрал этого алхимика с его чувством вины. Чёрт бы побрал нас с тобой — нас же там попросту затопчут…

— Как они нас затопчут? Они же тени!

— Может быть, и тени, но кричат, как люди. И пахнут тоже.

До них доносилась густое смешанное зловоние пота, крови, мочи и кала.

Малфой брезгливо взглянул через парапет.

— Да, пожалуй, могут и затоптать, но идти туда нам придётся, — сообщил он, — я вот думаю, а что, если он там обретается в облике, похожем на твои сны? Смотри, сколько там червячков. Может, он там, среди них, ползает? Король адских червей — звучит?

— Болтун, — буркнула она, запустила руку в сумочку и, выудив ядовито-жёлтый флакон с резиновой грушей, принялась обильно прыскаться.

— Это что — духи?

— Универсальный репеллент, — заносчиво ответила она, — не желаю, чтобы всё это по мне ползало, тени там или не тени!

Малфой, судя по всему, собрался было ещё разок пройтись по её сложным отношениям с насекомыми, но она так на него глянула, что он решил не нарываться и протянул руку к флакону.

— Надеюсь, не маггловская химия?

— Всё обидеть норовишь. Сама варила, зелье чистое вышло, как слеза. А запах — м-м-м — чувствуешь?

— Нет, — Малфой принюхался, — ничего не чувствую.

— Вот именно, ты не чувствуешь. А насекомые бегут, как чёрт от ладана… Малфой?

Малфой стоял столбом и хлопал бесцветными ресницами. Потом медленно, как в трансе, начал расстёгивать мантию.

— Эй! — Гермиона попятилась, — Малфой, ты в уме? Тут не место для стриптиза!

Малфой аккуратно свернул мантию, положил на спёкшуюся коркой землю, сверху положил книгу и палочку, и начал расстёгивать рубашку. Его взгляд остановился на Грейнджер.

— Если стесняешься, отвернись. Не забудь мою одежду.

Он сложил рубашку и взялся за брючный ремень.

— Сейчас они от нас побегут. Как чёрт от ладана…

— Ты так в себе уверен? — саркастически осведомилась Гермиона.

— Глупая, — констатировал он, снимая брюки, и Гермиона быстро перевела взгляд на его лицо. Он подмигнул.

— Не одной тебе голой бегать, Грейнджер. К тому же, в отличие от тебя, мне есть, что показать

— И давно ты анимаг?

— Около года.

— Почему ты не зарегистрирован? — спросила она прокурорским тоном

— Меня не стали регистрировать.

— Почему?

— Сейчас поймёшь.

— Подожди! Мы же в Аду! А вдруг не сработает?

— Сумка твоя, значит, работает, а моя анимагия, значит, нет. Хочешь, я оскорблюсь и вызову тебя на дуэль?

— Даруй прощенье, добрый сэр, — помолчав, буркнула она.

— То-то же. Вещи мои не забудь.

Он выпрямился — голый, длинный, омываемый клубами тумана, освещённый мрачными огнями, глубоко вздохнул и трудно, медленно потянулся. Под белой кожей тяжело налились вены, проступили всё сухожилия и мышцы, укрупняясь и изменяясь, становясь звериными. Малфой опустился на четвереньки, впиваясь в твёрдую почву срастающимися пальцами, нагнул голову, пряча жутко меняющееся лицо за распустившимися белой гривой волосами, покрываясь густой белой шерстью…

"Наверное, — подумала заворожённая зрелищем Гермиона, — с момента создания здесь не было ничего более белого."

Сияющий зверь выпрямился, подобрав передние ноги с серебряными копытами, поднял длинную голову — Гермиона увидела серебряные глаза с горизонтальной щелью зрачка, и витой серебряный рог, выходящий точно из середины рассыпчатой чёлки.

Она беззвучно ахнула и взялась за щёки.

Теперь всё понятно. Какой смысл регистрировать анимагическую форму, встречающуюся только в геральдике и в Запретном Лесу?

Забыв, как дышать, забыв, где она находится и зачем, Гермиона таращилась на белоснежное диво — шёлковое, серебряное, живое. Огромное — она едва доставала ему макушкой до груди.

Единорог взирал на неё из-под чёлки сверху вниз. Морда его, с раздвоенной верхней мягкой губой, косо вырезанными ноздрями и короткой шелковистой бородкой, выражала столь привычное высокомерное презрение, что Гермиона хихикнула.

— Говорят, что единороги похожи на лошадей, — сообщила она, — а ты похож на козла, только очень большого. Это люди лгут, или это ты такой неправильный?

Единорог, раздув ноздри и оскалив зубы, издал возмущённый звук, средний между фырканьем и блеяньем, и высек копытом искру.

— Нет, ты хорош, очень хорош, — успокаивающе сказала Гермиона, — намного лучше, чем в человеческом обличье.

Единорог возвёл очи горе, вздохнул, подогнул сначала передние, а потом задние ноги, прилёг и выжидательно уставился на Гермиону.

— Хочешь, чтобы я на тебе поехала? Вообще-то, мне по статусу не положено. Я, видишь ли, уже давно не девственница.

Единорог опустил голову на передние ноги и занавесил глаза чёлкой.

— Ну, ладно, ладно, — сказала Гермиона и взглянула через парапет, — а если они догадаются, что мы с тобой не дева на единороге, а разведёнка на анимаге?

Единорог выразил на морде полную покорность судьбе.

Выбора, конечно, не было, а вот шанс был. Единорог, как известно, убивает каждого встречного. Приходилось надеяться, что тени не сразу сообразят, что их-то уже не убьёшь… А когда сообразят, не смогут причинить ощутимого вреда.

Гермиона деловито оглядела себя, трансфигурировала мантию в белое платье до пят, распустила волосы и подошла к единорогу. Он укоризненно посмотрел на неё и указал мордой на стопку одежды.

— Зануда, — Гермиона сунула малфоевскую палочку себе в рукав, книгу и шмотки в сумочку, взобралась на высокую спину и уселась верхом. Единорог медленно поднялся, сначала выпрямив задние ноги, потом передние, поводил боками, осваиваясь с грузом. По очереди покосился на колени Гермионы, сжимавшие его бока.

— Что? — агрессивно осведомилась она.

Единорог потянулся укусить её за левое колено. Она быстро поджала ногу, чуть не свалилась и ухватилась за жёсткую, скользкую, как шёлк, гриву.

— Ты что, взбесился?!

Единорог фыркнул и несколько раз мотнул головой в правую сторону. Гермиона вдруг сообразила:

— А-а-а, — сказала она, перекинула левую ногу вправо и прилично уселась на дамский манер, — так бы сразу и сказал. А то кусаться…

Она поёрзала, устраиваясь, и пожаловалась:

— Ужасно неудобно. Если придётся скакать — свалюсь.

Единорог что-то энергично проблекотал и двинулся вперёд, гордо потряхивая чёлкой и бородой. Он бы и гривой потряхивал, но в неё мёртвой хваткой вцепилась перепуганная Гермиона…

Очевидно, зрелище было впечатляющим. Безумная толпа, от века носившаяся за грязным флагом, замерев на мгновение, расступалась перед сияющим осанистым зверем. Гермиона незаметно одёргивала подол, прикрывая джинсы и тяжёлые башмаки-вездеходы, и от души радовалась, что Малфой, как обычно, перетянул всё внимание на себя.

Единорог поводил головой из стороны в сторону, шевеля ноздрями и вразнобой насторожив длинные уши. Гермиона тоже осматривалась, прекрасно понимая, что в полумгле, да ещё в такой массе народа найти кого бы то ни было просто невозможно.

…их невозможно было даже отличить одного от другого. У них было одно лицо на всех — залитое потом и бесчувственными слезами, тупое, безучастное ко всему, даже к собственным страданиям — к истерзанным, изжаленным телам, тошнотворному зловонию, крови, гною, нечистотам. Они монотонно выли — так же бессознательно и словно бы по привычке…

Пожалуйста, пусть его здесь не будет. Где угодно, только не здесь. Не среди жалких.

Единорог вдруг взвизгнул и рванулся в самую гущу толпы. Нашёл!

Людская масса раздалась с невнятным воем. Гермиона, выглянув из-за гривастой шеи единорога, увидела широченные плечи и складчатый затылок Винсента Крэбба.

— Куда?! — ахнула она и изо всей силы дёрнула единорога за гриву. — Стой, дурак! Назад!

Глупое животное взмемекнуло, вскинулось на дыбы и замолотило по воздуху передними копытами. Гермиона распласталась на его спине, цепляясь, за что попало, задыхаясь, как в кошмаре. И, как в кошмаре медленно, единорог опустился на передние копыта, и так же медленно обернулся Крэбб. Он увидел Гермиону и ухмыльнулся — кровожадно и идиотски радостно.

— Грязнокровка, — с усилием промямлил он. Похоже, это было первое слово, произнесённое им здесь. У него даже какой-то проблеск появился в заплывших мутных гляделках, — и ты здесь. А это что за козёл?

"Козёл", похоже, обиделся и показал старому другу зубы. Для травоядного он был непозволительно клыкаст.

— Грязнокровка, — гыкнул Крэбб, — на козле. Сама припёрлась. Не боись, ребя! — заорал вдруг он во всю глотку, — хватай её! Бей! Сука она, а не дева!

Они загудели, заревели, надвинулись — облако зловония стало физически ощутимым, ядовитым, как горчичный газ. Гермиона почувствовала прикосновение к ногам — лёгкое, как паутинка, но ведь их здесь миллионы, сотни миллионов! Если они все на них навалятся, то сумеют раздавить. И даже этого не потребуется, потому что вот-вот их задушит зловоние — единорог уже пошатывается...

Преодолевая дурноту и панический ужас, Гермиона наклонилась к уху единорогого дурака и велела ему закрыть глаза, намотала на руку жёсткую прядь, свободной рукой вытащила палочку, подняла как можно выше и крепко зажмурилась.

— Lumos Maxima!

Едкий, яростный, беспощадный свет обжёг глаза даже под зажмуренными веками. Гермиона услышала вой ужаса и новой боли и почувствовала, что вокруг стало свободнее.

— Скачи! — крикнула она, — скачи!

Единорог, присев на задние ноги, рванулся и помчался прочь. Вслед нёсся миллионоголосый слитный вой и рёв Крэбба: "Держи! Бей! А-ах, уходят!"

Гермиона, забыв открыть глаза, слушала, как свист встречного ветра стирает эти вопли. Единорог нёсся неровными скачками — похоже, тоже не открывая глаз. Этак он обо что-нибудь споткнётся…

Со всего разбега единорог влетел в ледяную воду, подняв тучу брызг.

05.05.2013

Меркурий

"Проводник душ в подземном царстве". Карта Меркурий, колода Симболон

Первые десятка два ярдов единорог плыл со скоростью торпедного катера, и, как положено торпедному катеру, ходу ему хватило ненадолго. Вода была ледяная, течение быстрое, и бедолага начал задыхаться, биться, закидывая рог и панически тараща глаза. Гермиона обязательно бы слезла с него и поплыла рядом, если бы умела плавать. Она помнила, как едва не утопила Виктора на финише — он не сразу понял, что на воде она держится, как топор…

Но она всё ещё ведьма.

— Mobilicorpus!

Они поднялись над седым потоком ярда на два с половиной и повисли

— Давай, — Гермиона похлопала единорога по шее, — шевели копытами.

Он не отреагировал. Висел в воздухе и обтекал, как тряпка.

— Драко, — выговорила она, — мне очень тяжело нас держать, а сдвинуть с места вообще не получается. Я прошу тебя, иди!

Он вздрогнул и неуверенно попробовал пойти, опираясь о воздух. Получилось. Гермиона тихо простонала от напряжения, и тогда он поскакал к берегу шаткой рысью.

Было невыносимо тяжело — темнело в глазах, дрожали руки, опасно напряглись мышцы живота. Как будто это она везла единорога, а не наоборот, хотя, в известном смысле, так и было.

До берега она всё-таки не дотянула, но плюхнулись они на мелководье. Единорог выполз на сушу, таща на себе бесчувственную Гермиону, лёг и отключился.

Леденящий ветер, тянувший от реки, привёл Гермиону в себя. Стуча зубами, она высушила мантию, потом, подозрительно принюхавшись к исходящему от воды неприятному запаху, наложила на себя Очищающее. После чего занялась своим незадачливым средством передвижения. Средство изображало из себя падаль, да не простую, а мокрую, грязную и жалкую. Гермиона высушила и вычистила белую шерсть, и единорог снова стал прекрасен, но в себя приходить отказывался. Гермиона растёрла ему уши, сильно подула в каждую ноздрю, наконец, крепко дёрнула за бороду — безрезультатно.

— Нечего, нечего! — сказала Гермиона, — мне тоже досталось.

Единорог продолжал лежать тушкой.

Гермиона вытащила из сумочки большой термос и свинтила обе чашки-крышки. Над ядовитой рекой, над тёмными берегами, под адскими сводами поплыл запах кофе. Задрожали словно покрытые изморозью ресницы, и между ними блеснуло живое серебро. Единорог поднял голову и принюхался.

— Хочешь? — спросила Гермиона.

Он встряхнулся и, весь дрожа от слабости, поднялся на ноги. Гермиона вытащила из сумочки его одежду, положила на землю и отвернулась. И так и сидела, пока рука Малфоя не протянулась через её плечо. В руке была чашка кофе. Она кивнула и взяла чашку.

Они сидели и отпивались кофе, разглядывая мрачный пейзаж, насколько хватало глаз. Хватало недалеко — было почти темно, справа была река, слева обрыв. Из глубины обрыва поднималось синее зарево, веяло сухим жаром и несло серой, и ещё каким-то, почти вкусным, запахом, вроде расплавленного асфальта. Почва слегка подрагивала.

Малфой поставил пустую чашку на землю и сказал:

— Спасибо.

— Какая муха тебя укусила? — злобно осведомилась она.

— Просто я увидел Винса, и… ну… даже не знаю. Не то, чтобы обрадовался, конечно, просто немного растерялся. Он настолько… настоящий, что мне показалось, что он жив, невредим, как будто и не горел…

— Ты был так к нему привязан?

— Тебя это удивляет?

— Да. Он ведь не был тебе другом. Так, телохранитель, причём не очень надёжный. Он отказался от тебя, помнишь?

Малфой молчал. Она посмотрела на него и встретилась с его внимательным взглядом.

— Ай да гриффы, — сказал он.

— Какого чёрта! — взорвалась Гермиона. — Отвратительная, безмозглая, бессердечная, трусливая туша! Он запустил в меня Смертельным, в конце концов! Он чуть не убил нас всех, и тебя, в том числе! Он вызвал Адское пламя!

У Малфоя вырвался сухой смешок.

— Идиот, — пробормотал он.

— Перестань мучиться из-за того, что не удержал триста фунтов жира одной рукой! Ты сделал всё, что мог.

— Он верил, что сумеет взять Поттера. Кретин. Хотел выслужиться перед Лордом, бедное пушечное мясо. И при жизни был ни на что не годен, и в Аду ему места не нашлось…

— Такое впечатление, что ты говоришь о себе.

— У меня тоже такое впечатление. На его месте должен был быть я.

— Умрёшь — будешь.

— Спасибо на добром слове.

— Обращайся, если что.

Они помолчали, дуясь друг на друга, потом Гермиона спросила:

— Как ты его нашёл в этой толпе?

— Хороший вопрос! — оживился Малфой, — может, сама на него ответишь?

Она молча уставилась на него. Ей было, мягко говоря, не до ответов. Кофе согрел её, но началась реакция на пережитый стресс, и теперь её била нервная дрожь.

— Грейнджер, ну подумай немного! Не разочаровывай меня!

— Хочешь, я тебя скину обратно в речку?

— Ладно, даю подсказку, — быстро сказал Малфой, — старые связи!

— Что?!

Он задрал левый рукав. Бледная, но чёткая тень Тёмной Метки лежала на белой коже. Гермиона непроизвольно стиснула зубы. Малфой глянул на неё и быстро опустил рукав.

— Извини, — сказал он, — прости. Я тебя напугал?

— Нет, — резко ответила она, — просто стало противно.

— Противно или нет, но работает! Я учуял кого-то из… наших, а если бы подождал несколько секунд, то почувствовал бы, что это именно Крэбб, и никто другой.

— Я думала, это связь только с вашим хозяином.

— У всего на свете есть побочный эффект. Иногда это мешало, чаще бывало удобно. Ну, а для наших поисков это просто замечательно, согласись.

— Соглашусь, — вздохнула Гермиона. — Но ведь радиус действия небольшой, так? Всё равно придётся лезть в самое пекло.

— С тобой — запросто, — хохотнул Малфой, — если что, ты нас выручишь.

Он вдруг прямо и угрюмо посмотрел Гермионе в глаза.

— Мне нет прощенья. Я подставил нас обоих и, кроме того, потерял голову. Если бы не ты, мы бы погибли. Я твой должник.

— Ну-ну, — сказала она, — не говори ерунды. Ты меня из воды вытащил, так что, считай, квиты. Но впредь уж постарайся думать, куда скачешь.

Она посмотрела на осунувшееся лицо Малфоя, вынула из сумочки и протянула ему запакованный в фольгу сэндвич. Прислушалась к себе и вынула ещё один.

После нескольких минут сосредоточенного жевания Малфой вопросил:

— Где моя книжка?

— Моя книжка, — поправила Гермиона и полезла в сумочку.

— Не мелочись, — рассеянно попросил Малфой, листая "Божественную Комедию". Гермиона с любопытством следила за ним. Вот он расширил глаза и растерянно оглянулся на реку.

— Подожди, мы что, форсировали Ахерон?

— Ага, — с удовольствием ответила она, — надо понимать, с перепугу.

— Не спорю, — хмыкнул Малфой, — а где Харон?

— На рабочем месте, наверное. Хочешь с ним познакомиться?

— Просто интересно посмотреть.

Они встали и взглянули вдоль реки. Примерно в полумиле от них огромный старик огромным веслом двигал огромный чёлн, кишмя кишащий душами. Выглядело это нереально, жутко и немного комично, как классическая оперная декорация.

— Мерлин, — сказала Гермиона, — какое-то средневековье. Здесь ведь действует магия, неужели старик обязательно должен грести?

— Где ты видишь старика? — презрительно спросил он. — Посмотри, как он гребёт — как заведённый. Механизм, Грейнджер, бутафория. И ты права насчёт средневековья, тогда очень любили всякие механизмы…

— Хоть и считали их творением дьявола, — закончила Гермиона.

Они смотрели, как чёлн неторопливо причалил, и как стекла с него серая толпа душ — со стонами и проклятьями, сталкиваясь, и толкая, и топча друг друга. Это причиняло им настоящую боль, но они словно не понимали этого и даже не пытались уберечься. Не говоря уж о том, чтобы уберечь окружающих.

У Гермионы вдруг брызнули злые слёзы.

— Всё то же самое, — пробормотала она, — и везде. В Аду ли, не в Аду…

Малфой покосился на неё.

— С такими нервами, Грейнджер, надо дома сидеть.

— Я бы и сидела, — огрызнулась она, — только кто же мне…

— Смотри, — перебил Малфой, — там нашёлся кто-то разумный.

Толпа беспорядочно валила прочь, чёлн уже отчаливал, и в этот момент кто-то соскользнул с плеч бутафорского гребца, спрыгнул на берег и неторопливо зашагал прямо к Малфою и Гермионе. Малфой торопливо заглянул в книгу.

— Праведник-нехристианин, — провозгласил он, — бояться нечего.

— Праведник? — недоверчиво переспросила Гермиона, — по-моему, просто ушлый тип.

— Одно другому не мешает!

"Ушлый тип" приближался к ним, беспечно поддавая ногой мелкие камешки. Когда он приблизился, выяснилось, что он напевает вполголоса какой-то жалобно-весёлый, зудящий мотивчик. Парень был невысок, иссиня-смугл и ярко одет.

— Индус! — сказала Гермиона, соединила ладони перед грудью и слегка поклонилась.

— А если ты крикнешь "Хелло!", он что, не поймёт тебя? — зашипел Малфой.

Беспечный пешеход помахал рукой, крикнул "Хелло!" и улыбнулся на весь Ад.

Гермиона даже сощурилась. Казалось, в сумрачном краю вспыхнуло маленькое Солнце, или кто-то применил Lumos Maxima. Маленький смуглый человек исчез, растворился в сиянии собственной улыбки.

— Вы тоже в Лимб? — спросила, подходя, улыбка. — Вы любезны, подождав меня. Хорошая компания везде важна, я прав?

— Вы правы, — согласилась Гермиона. — В компании веселее.

— Мы пойдём в Лимб? — недовольно спросил Малфой, — зачем? Его там не может быть — во-первых, он крещёный, а во-вторых, далеко не праведник…

— Нам нужно всё проверить, — ответила Гермиона. — Нужно заглянуть везде — вряд ли мы сможем вернуться… тем же путём, каким пришли.

— Вернуться? — переспросил маленький человек, притушив улыбку. — Вы живые?

— Да, — признался Малфой, — вас это шокирует?

— Нет-нет, — замахал руками маленький человек, — Шокирует — нет. Здесь есть кто-то, кого вы ищете, я понял. Я рад, что не пойду один. Я покажу дорогу, живые не найдут, я прав?

— Здесь есть дорога? — уточнил Малфой.

— О да, вот, — человек махнул рукой вперёд и вниз рубящим движением, — вы на ней стоите, но не видите.

Они взглянули себе под ноги. Камень, щебень, песок — какая ещё дорога?

— Не видите, — закивал нежданный проводник, — я прав. Идём?

Гермиона выразительно посмотрела на Малфоя. Он вздохнул и сунул руку за пазуху.

— Сигарету? — предложил он.

05.05.2013

Тишина

"Знающий не говорит; говорящий — не знает. Интуитивное понимание". Карта Тишина, колода Симболон.

Всю жизнь, вплоть до настоящего момента, Гермиона считала, что есть на свете вещи и пострашнее табачного дыма. Но когда человек-улыбка невесомо притронулся к портсигару и издал восторженный гортанный вопль при виде "бади" — трубочки, скрученной из буро-зелёных сухих листьев — ею овладели нехорошие предчувствия.

Строго говоря, курения, как такового, не получилось. Будучи тенью, человек-улыбка не мог даже зажать сигарету в пальцах, не то, что затянуться. Пришлось Малфою поджечь сигарету, раскурить (причём так, чтобы, упаси Мерлин, не затянуться) и нести её, исходящую сизым, густым дымом, в опасной близости от улыбки. Шершавое непрозрачное облако окружило всех троих, разъедая глаза и носоглотки. Гермиона и Малфой кашляли до рвотного рефлекса, человек-улыбка многословно извинялся и благодарил, пытался то разогнать облако тенями маленьких ладоней, то втянуть его в себя целиком — то и другое безуспешно. Наконец Гермиона додумалась окружить себя слабыми отталкивающими чарами и через несколько мгновений оказалась в пузыре относительно чистого воздуха.

— А меня? — обиженно спросил Малфой.

— А сам?

Малфой, нехорошо бормоча, присмотрелся к воздушному пузырю, взмахнул палочкой и обиделся ещё больше, потому что радиус действия его чар оказался раза в два меньше, чем чар Гермионы.

— Я отказываюсь это понимать, — заявил он.

— Ну, разумеется, — согласилась Гермиона. — На случай, если тебе надоест стоять в отказе, даю подсказку — чистокровность тут абсолютно ни при чём.

Малфой кусал губу. Человек-улыбка светился счастьем сквозь дым.

— Ты что-то такое говорила о приливе сил после этих ваших свиданий?

— Вот, видишь, как просто. А ты сразу обиделся. Или позавидовал? Малфой! Ну, признайся, признайся, тебе завидно? Давай пожалуемся ему. Он, в сущности, добрый человек, может, он и тебя, так сказать, зарядит?

— Кончай, Грейнджер.

— Что, прямо сейчас кончать? Мы вообще-то не одни.

— Грейнджер!

— Мог бы и раньше задуматься — когда я перенесла нас через Ахерон. Предубеждения, Малфой, тормозят мыслительный процесс.

— Это называется "перенесла"? Мы чуть не утонули!

— Ну, знаешь! В анимагической форме ты весишь, наверное, полтонны. Тяжеловато, даже для удвоенной магической мощи. Так что...

— Что?

— Лопай меньше. Ай!

Малфой поучающе поднял палочку.

— Это, Грейнджер, был бесконтактный невербальный шлепок. Если ещё будешь меня задирать, забуду о своём шовинизме и надаю по шее, в лучших традициях равенства полов...

Обнаружив у себя в пальцах сигарету и позабыв в пылу полемики о добровольно принятых обязанностях воскурителя, Малфой машинально затянулся и чуть не умер.

Его надрывным кашлем человека-улыбку унесло далеко вперёд. Гермиона, давясь не от дыма, но от хохота, затоптала злополучную сигарету и стала ждать, пока Малфой прокашляется.

Человек-улыбка вернулся к ним и тоже стал ждать, глядя на Малфоя не с сочувствием, а, скорее, с пониманием. Когда Малфою удалось выпрямиться, человек-улыбка сказал, явно гордясь отечественным производителем:

— Хороший табак, я прав?

Малфой чуть не умер вторично, человек-улыбка, опасаясь, что его опять сдует, спрятался за Гермиону. Гермиона устала смеяться и уселась на землю, попутно отметив, что почва покрыта уже не щебнем, а низкой мягкой травой.

Малфой посмотрел на неё слезящимися глазами и прохрипел:

— Смешно?

— Будешь знать, как шлёпать чужих девушек. Забыл, где мы находимся? Тут возмездие наступает без проволочек.

— Грейнджер, не разводи мистики! Её здесь и так хватает, — сказал Малфой и не без опаски огляделся.

Мистики вокруг не наблюдалось. Приятная, поросшая травой сумеречная долина между холмами, ручейки, оливковые рощицы. Вдалеке высился то ли замок, то ли город.

— "... семь раз обвитый стройными стенами", — провозгласил Малфой, заглянув в книгу, потом ещё раз оглядел всю эту буколику и подытожил — овечек не хватает, козочек всяких...

— Твоя анимагическая форма требует любви? — осведомилась Гермиона.

— Скорее, моё эстетическое чувство требует гармонии. Согласись, что без живности пейзаж не завершён.

— Пожалуй, — Гермиона потянула воздух носом, — и запахов никаких нет, кроме этой ужасной самокрутки, ничто ничем не пахнет.

— Не пахнет, и слава Мерлину. Мы с тобой уже нанюхались, чуть не задохнулись.

— И всё бесцветное, даже трава, посмотри!

— А зачем мёртвым цвета? — рассеянно возразил Малфой, листая книгу, — да и запахи, если уж на то пошло...

— Не нужно! — вскричал позабытый было человек-улыбка, размахивая руками, — нам не нужно запахи-цвета! Вам не нужно идти в замок. Я пойду, узнаю и расскажу, я прав?

— Нет, — сказала Гермиона так резко, что человек-улыбка отлетел ярда на три. Малфой удивлённо взглянул на неё.

— Я должна сама увидеть, что его там нет, — пояснила Гермиона и добавила, обращаясь к человеку-улыбке, — не обижайтесь, но...

— Нет обид! — закричал он, — нет но! Это любовь, я понимаю! Идём! — и он, приглашающе махнув рукой, понёсся к семистенному замку. Нёсся он огромными скачками, лишь иногда касаясь земли — явно не столько по необходимости, сколько по привычке.

— Любовь, — ядовито сказал Малфой, — видел бы он эту любовь, он бы тебя, Грейнджер, ко Граду Праведников близко бы не подпустил.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: