Социалистический эксперимент

Из лекции 1 декабря 1918 г. В Дорнахе. СА 186

...Вы помните, два года назад я чертил здесь карту, которая теперь становится реальностью. Эту карту я чертил не только для вас. Я хотел указать тогда на эту карту, чтобы было видно, какие импульсы идут с известной стороны, потому что существует закон, в силу которого, зная об этих импульсах, считаясь с ними, памятуя о них, их можно определенным образом корректировать, давать им иное направление. Очень важно понимать это. Однако не нашлось никого, кто бы придал этому значение, кто остановился бы на этих вещах, кто действительно серьезно воспринял бы эти вещи. А что к ним нужно было отнестись серьезно, показывают сегодняшние события.

Факт, который при этом необходимо учитывать, заключается в том, что из некоторых основных законов мировой эволюции сегодня многое известно только в некоторых тайных обществах англоязычных стран, причем так, что это знание проводится в жизнь и внешне. Это важно принимать во внимание. Тайные общества других народов — это, в сущности, одни только пустозвоны. Тайные же общества англоязычных стран, напротив, являются теми источниками, откуда посредством определенных методов, о которых я еще, может быть, когда-нибудь буду говорить (сейчас это отвлекло бы нас слишком далеко), добываются истины, в соответствии с которыми можно управлять политическими событиями. Так что можно сказать: те силы, которые из тайных обществ вливаются в политику Запада, надлежащим образом следуют ходу истории. Они считаются с законами исторического развития. При этом не требуется «расставлять все точки над i» во внешней жизни; речь идет о том, действуют ли в соответствии с законами исторического развития, или же действуют дилетантски, по чисто произвольным мотивам.

Совершенно дилетантской политикой, покинутой всеми историческими законами, была, например, среднеевропейская политика. Недилетантской, соответствующей действительности или, пользуясь обывательским выражением, — профессиональной политикой была политика англоязычных стран, Британской империи и ее дополнения, Америки. Здесь огромная разница, она важна, ее надо иметь в виду. Она важна, потому что то, что становится известно в этих кругах, уже втекает в действительность. Оно втекает даже в инстинкты тех лиц, которые затем внешне занимают свои посты и становятся влиятельными политиками, даже если действуют только из политических инстинктов. За ними стоят силы, на которые я указал. Поэтому вам нет надобности спрашивать, посвящен ли Нортклиф, или сам Ллойд Джордж, в какой-либо степени в те силы, о которых идет речь. Дело совсем не в этом, а в том, существует ли возможность того, чтобы они вели себя в духе этих сил. Им нужно только принять в свои инстинкты то, что заложено в направлении действия этих сил. А это-то и имеет место, это и происходит. И силы эти действуют в соответствии с направлением мировой истории. Вот что существенно. Успешно же действовать в мироисторической связи можно, только на самом деле сознательно усваивая, что в этом отношении происходит в мире. Иначе, тот, кто сознательно действует в смысле мировой истории или заставляет других действовать, всегда будет пользоваться властью, а тот, кто ничего не ведает, будет пребывать беспомощным. Вот каким образом сила одерживает верх над слабостью. Это внешний процесс. Однако победа силы над слабостью, в конечном счете, сводится в этих вещах к разнице между знанием и незнанием. Вот что надо видеть.

И важно, что тот хаос, который распространяется сейчас на Востоке и в Средней Европе, показывает, с одной стороны, насколько ужасно было все то, что прикидывалось, будто в этот хаос можно внести государственный порядок, и что теперь сметено; а с другой стороны, то, что происходит в Средней и Восточной Европе, показывает, что общественную жизнь на этой территории пронизывает дилетантизм. На Западе, у англоязычных народов, царит вовсе не дилетантизм, там всюду царит, — как я говорил, я пользуюсь обывательским выражением, — профессиональный подход к этим вещам. А это то, что в ближайшие десятилетия будет давать облик истории. Какие бы возвышенные идеалы ни выдвигали в Средней и Восточной Европе, сколько доброй воли ни вкладывали бы в те или иные программы, — все это ничего не даст до тех пор, пока не научатся исходить из импульсов, столь же хорошо или еще лучше добываемых с той стороны Порога сознания, как, в конечном счете, с той стороны Порога добываются импульсы Запада, англоязычных народов.

Друзья, которые хотя бы слышали, что я уже несколько лет, как и сейчас перед вами, говорил об этих вещах, постоянно делали в этой связи одну ошибку, в которой, как правило, трудно разубедить даже наших лучших друзей. Эта ошибка проистекает из мысли: что пользы говорить людям даже о том, что из определенных тайных центров Запада исходят те или иные вещи, — сначала нужно, чтобы они поверили, что подобные тайные общества существуют. Считалось, что основное — это пробудить веру в существование подобных тайных обществ. Но это вовсе не то, на что в первую очередь следовало бы обращать внимание. Вы встретите мало сочувствия, если станете внушать, например, государственному деятелю такого калибра, как Кюльман, что существуют тайные общества, от которых исходят подобные импульсы. Дело вовсе не в этом. Это даже ошибка, когда это принимают за главное. Склонность исходить из этого как из главного проистекает лишь из дурной привычки, — существующей и у антропософов, — ко всякой таинственной возне, вынесенной из старого Теософского общества. Полагают, что приобретают совершенно особый вес, произнося слово «тайный» или «оккультный» или указывая на что-либо тайное или оккультное. Но это вовсе не действует сколько-нибудь успешно, когда речь идет о внешней действительности. Дело только в том, чтобы показывать, как происходят события, чтобы просто указывать на то, что каждый может понять своим здравым рассудком.

В тех обществах, которые культивировали такие основывающиеся на действительности истины, высказывалось, например, положение: следует придерживаться такой политики, чтобы после того, как русский царизм ко благу русского народа будет свергнут, в России существовала возможность предпринять социалистические эксперименты (которых не хотят предпринимать в западных странах, потому что там они оказались бы неблаготворны и нежелательны).

Пока я говорю о том, что это высказывалось в тайных обществах, в моих словах еще можно сомневаться. Но когда затем указывается, что это положение лежит в основе всего руководства политикой, то тогда уже со своим обычным здравым рассудком оказываешься перед лицом действительности, и речь идет о том, чтобы пробудить чувство действительности.

То, что ныне развивается в России, — это, по существу, лишь реализация того, что было поволено на Западе. Что в неанглоязычных странах ныне осуществляются еще очень неумелые социалистические эксперименты, что эти вещи реализуются во всевозможных метаниях, — об этом эти общества хорошо знают и голова у них от этого особенно не болит. Ибо они знают, что все дело в том, чтобы, прежде всего, довести эти страны до необходимости социалистических экспериментов. Держа их затем в неведении относительно [правильного] социального строя, создают у них [подобающий] социальный строй, а затем становятся правителями социалистических экспериментов.

Вы видите, в утаивании определенного рода оккультного знания, весьма тщательно культивируемого в этих центрах, заключена необычайная власть. И от этой власти нет иного спасения, кроме приобретения и противопоставления ей знания с другой стороны. В этой области нет речи о виновности или невиновности, в этой области говорится просто о необходимости, о вещах которые должны прийти, потому что ныне они уже действуют в подосновах душ, в регионах сил, которые еще не стали феноменами, но которые являются силами и становятся феноменами.

Мне вряд ли нужно подчеркивать, что я придерживаюсь того, о чем всегда говорил, — что подлинное существо немецкого народа не может погибнуть. Это подлинное существо немецкого народа должно искать свой путь. Но дело именно в том, чтобы оно могло найти путь, чтобы оно не искало на ложных путях, не искало на путях неведения. Так что не истолкуйте то, что я теперь скажу, в том смысле, что это сколько-нибудь противоречит тому, что я говорил в течение нескольких лет; ибо все имеет две стороны, а то, на что я указал, это во многих отношениях воля. Она может быть парализована, если с другой стороны тоже будут действовать силы, — они, однако, должны основываться на знании, а не на дилетантском незнании.

Посмотрите, дело заключается в следующем. Если с Востока, — а под Востоком я подразумеваю все, что лежит к востоку от Рейна до самой Азии, — не будет оказано никакого сопротивления, то одновременно с крушением романо-латинского, французского элемента британское мировое господство разовьется в соответствии с намерениями тех сил, о которых, как и ранее, я сегодня вновь говорил, что они кроются позади инстинктов людей. Они кроются позади инстинктов. Поэтому к тому, что говорит Вудро Вильсон, важно подходить не просто с благоприобретенным мышлением современных людей, важно с помощью более глубокого знания постигать то, что даже у таких людей, как Вудро Вильсон, выявляется всего лишь в инстинктах, что затем будучи сформулировано во всевозможных положениях, околдовывает людей, но что приходит от соответствующей души все-таки только благодаря тому, что эта душа определенным образом одержима подсознательными силами.

О чем идет речь, так это о том, что в удерживающих свое знание в тайне кругах Запада очень заботятся, чтобы обстоятельства складывались так, чтобы при любых условиях этот Запад приобретал господство над Востоком. Сегодня люди могут говорить своим сознанием что угодно, но то, что преследуется здесь — это создание касты господ в лице Запада и экономической касты рабов в лице Востока, начинающегося у Рейна и идущего далее на восток вплоть до Азии. Не касту рабов в древнегреческом смысле, а экономическую касту рабов, касту рабов, которая должна быть социалистически организована, которая должна воспринять немыслимую социальную структуру, недопустимую, однако, в англоязычных странах. Дело идет о том, чтобы сделать англоязычное население господствующим населением на Земле.

Из лекции 21 марта 1921 г. в Штутгарте. GA 174b.

...Многолетними опытами, тщательным наблюдением того, что происходит в мировой истории, я обнаружил, что у англосаксонского народа прежде всего, но особенно у определенных групп этого англосаксонского народа, существует выдержанное вполне во всемирно-историческом духе обширное политическое воззрение. У определенных, если их так можно назвать, инспираторов англосаксонской политики существует политическое воззрение, которое я бы подытожил в двух основных положениях. — Во-первых, существует воззрение, — и этим воззрением проникнуто большое число лиц, стоящих позади действующих внешне политических деятелей, являющихся порой подставными лицами, — что благодаря определенным силам мирового развития англосаксонской расе в настоящее время и на многие столетия в будущем должна достаться миссия мирового господства, настоящего мирового господства. Это воззрение глубоко укоренено в этих людях, хотя и укоренено, я бы сказал, на материалистический лад и в материалистических представлениях о мировом процессе. Однако оно укоренено в тех, кто является истинными вождями англосаксонской расы, и это можно сравнить с теми внутренними импульсами, какие когда-то имел относительно своей мировой миссии древнеиудейский народ. Правда, древнеиудейский народ представлял себе эти вещи более морально, более теологически; однако интенсивность представления этих вещей у настоящих вождей англосаксонской расы не иная, чем у древнеиудейского народа. Таким образом, в первую очередь мы имеем дело с этим основным положением, которое можно проследить и внешне, и с тем особым родом восприятия жизни, какой имеется у англосаксонского народа, у представляющих его лиц. Господствует мнение, что коль скоро это дано, то должно быть сделано все, что отвечает духу такого мирового импульса, и что нельзя страшиться ничего, что заключено в духе такого мирового импульса. Этот импульс вносится интеллектуально, надо сказать, необычайно значительным образом в души тех, кто затем уже на более низких ступенях, — а сюда относятся еще ступени государственных секретарей, — ведет политическую жизнь. Думаю, что тот, кто не знает только что приведенных фактов, не в состоянии понимать хода мирового развития в Новое время.

Второе, на что направлена эта столь печальная для Средней Европы и пагубная мировая политика, состоит в следующем. — Они дальновидны. Эта политика с точки зрения англосаксонства грандиозна, она проникнута убеждением, что миром правят мировые импульсы, а не те мелкие практические импульсы, которыми часто высокомерно руководствуются те или иные политики. В этом смысле эта политика англосаксонства грандиозна; даже в отдельных практических мероприятиях она считается с мировым импульсом. Второе — это вот что. Там знают, что социальный вопрос представляет собой всемирно-исторический импульс, который должен выявиться непременно. Нет ни одного из ведущих, имеющих вес англосаксонских деятелей, который бы с необычайно, я бы сказал, холодным, трезвым взором не говорил себе: социальный вопрос должен выявиться во всей полноте. Но он добавляет: он не должен выявляться так, чтобы от этого потерпела урон западная, англосаксонская миссия. Он говорит это почти дословно, и слова эти произносились часто: западный мир не предназначен для разорения его социалистическими экспериментами; для этого существует восточный мир. — И он одушевлен намерением сделать этот восточный, а именно русский мир полем социалистических экспериментов.

То, о чем я вам теперь говорю, есть воззрение, которое я мог констатировать, — оно, может быть, идет и далее в прошлое, этого я пока не знаю, — доходя до восьмидесятых годов XIX века. С холодом во взоре в англосаксонском мире сознавали, что социальный вопрос должен выявиться во всей полноте, но что ему нельзя давать разрушить англосаксонский мир и что посему Россия должна стать экспериментальной страной социалистических опытов. И в этом направлении велась политика, к этой политике склонялись со всей ясностью. И особенно все балканские проблемы, включая те, посредством которых ничего не подозревавшим среднеевропейцам в Берлинском трактате были подброшены Босния и Герцеговина, все эти проблемы уже решались с этих позиций. Все решение турецкой проблемы осуществляется со стороны англосаксонского мира с этих позиций. Там питали надежду, что социалистические эксперименты благодаря тому, что они будут происходить так, как должны происходить, когда находящийся в заблуждении пролетарский мир будет следовать марксистским и им подобным принципам, — что тогда эти социалистические эксперименты, по их завершении послужат наглядным уроком и для рабочего мира, своим ничтожеством, своими разрушениями послужат наглядным уроком того, что так делать нельзя. Следовательно, западный мир будут защищать, указывая на Восток — вот к чему приводит социализм, когда он распространяется так, как это не желательно для западного мира.

Видите ли, эти вещи, которые вполне можно будет обосновать исторически, суть то, что уже несколько десятилетий лежит в основе европейской, мировой ситуации вообще. А из этих вещей затем вытекает то, что обнаруживает, я бы сказал, расположенная больше по направлению к физическому миру плоскость мирового исторического процесса. Достаточно лишь с полным вниманием читать то, что у такого фантазера, но в современном смысле хорошего историка, как Вудро Вильсон, просвечивает сквозь слова в различных его речах. Но нам это надо только для того, чтобы иметь симптом того, что я хочу сказать.

Хотя этого обычно и не замечают, в течение всей истории Нового времени получалось так, что Восток (Orient) является своего рода дискуссионной проблемой всей европейской цивилизации. Однако объективному наблюдателю все-таки не остается ничего иного, как сказать, что события мировой истории в Новое время благоприятствовали Англии во введении ее (Inaugurierung) в охарактеризованную вам миссию. Оно уходит далеко назад, до обнаружения возможности достичь морским путем Индии. В сущности, от этого события исходит, шествуя разными окольными путями, вся конфигурация новейшей английской политики, и здесь вы имеете, — если я позволю себе схематически вкратце указать на это (то, что я теперь говорю, надо было бы излагать, конечно, часами, но в этом ответе на вопросы я могу эти вещи только обозначить), — здесь вы имеете то, что я бы назвал линией несомого английской миссией мирового потока. Она пролегает так: из Англии по океану вокруг Африки в Индию. По этой линии можно изучить необычайно многое. Эта та линия, за которую англосаксонская мировая миссия бьется и будет биться поистине не на жизнь, а на смерть, и если понадобится, то будет биться насмерть и с Америкой. Другая линия, которая столь же важна, представляет путь посуху, игравший большую роль в Средние века, но из-за открытия Америки и вторжения турок в Европу переставший иметь значение для хозяйственного развития Нового времени. А между этими двумя линиями лежат Балканы, и англосаксонская политика направлена на такой подход к балканской проблеме, чтобы полностью исключить эту линию из хозяйственного развития, чтобы могла развиваться одна только морская линия. Кто хочет видеть, может увидеть то, на что я только что указал, во всем, что разыгрывалось с 1900 года и даже ранее, вплоть до Балканских войн, непосредственно предшествовавших так называемой мировой войне, и до 1914 года.

Здесь имеется еще и нечто иное, отношение Англии к России. Это линия, разумеется, совсем не интересует Россию*, но Россию интересует ее собственное положение по отношению к этой линии. А Англия, как вы уже видели, имеет в намерении в отношении России нечто особенное, социалистический эксперимент, и поэтому вся ее политика должна быть нацелена на то, чтобы, с одной стороны, осуществлялась эта хозяйственная линия, а с другой, — чтобы так стеснить и запереть Россию, чтобы она могла представить почву для социалистических экспериментов. Но такова была, в сущности, мировая ситуация. Все, что было сделано в области мировой политики к 1914 году, находится под влиянием этой мировой тенденции.

* Рисунок не сохранился. См. комментарий к данной странице. — Прим. перев.

Из лекции 14 ноября 1919 г. в Дорнахе. GA 191.

...Как только мы пойдем достаточно далеко назад в земном развитии, мы обнаружим, что человек не коренится в самом земном бытии. Вы знаете, что до начала своего земного развития он проходил долгое предшествующее развитие. Описание этого развития вы найдете в моей книге «Очерк тайноведения». Вы знаете, что затем человек был как бы снова взят в чисто духовное бытие, а из этого чисто духовного бытия спустился в земное бытие. В действительности дело обстояло так, что при этом нисхождении в земное бытие человечество захватило с собой обширное, можно сказать унаследованное знание, изначальную мудрость, унаследованную мудрость, — мудрость, которая была, в сущности, единой для всего человечества. Более подробно эти вещи описаны в моем цикле лекций «Миссия отдельных народных душ» в Христиании. Итак, это унаследованное знание было единым. Говоря о знании, я подразумеваю теперь не просто то, что обыкновенно так обозначают в науке, а вообще все, что человек может принять в свой душевный мир в виде представления об окружающем его мире и своей жизни.

И вот это изначальное знание специфицировалось. Специфицировавшись, оно стало различаться в зависимости от территории. Если вы рассмотрите внешне то, что называют культурой различных земных народов, — еще лучше вы сможете обозреть это, если призовете на помощь различные главы нашей духовной науки, где идет речь об этом, — то вы скажете, что знание, которым обладали люди в составе различных народов, различалось с давних времен. Вы можете различить индийскую культуру, китайскую, японскую, европейскую культуру, а в европейской культуре на отдельных территориях — снова нечто специальное, затем американскую культуру и так далее.

Если вы спросите, благодаря чему унаследованная изначальная мудрость дошла до этой спецификации, почему она все более дифференцировалась, то вы ответите, что в этом повинны были внутренние условия, внутренние задатки народов. Однако всегда оказывается, что эти внутренние условия народов приспосабливались к внешним условия Земли. И получишь, по меньшей мере, образ этой дифференциации, если попытаешься найти связь между, скажем, индийской культурой и климатическими, географическими характеристиками индийской территории. Подобным же образом можно получить представление о специфике русской культуры, рассматривая связь русского человека с его землей. И вот, можно сказать, что, как и во многих других отношениях, современное человечество по отношению к этим вещам находится в своего рода кризисе. В XIX веке зависимость человека от его территории постепенно сделалась предельно велика. Правда, в своем сознании люди освободились, освободились от своих территорий, это верно, и тем не менее из-за этого они стали более зависимыми от них. Это можно увидеть, сравнив, в каком отношении находился еще, скажем, древний грек к Греции, и то, в каком отношении к своим странам находятся современный англичанин или немец. Греки имели в своей культуре, в своей образованности еще очень многое от изначальной мудрости. Физически они были, быть может, сильнее зависимы от своей территории, нежели нынешние люди от своей. Но эта более сильная зависимость устранялась, смягчалась внутренней переполненностью, изначальной мудростью, изначальным знанием. Это изначальное знание постепенно угасло. Мы можем совершенно отчетливо показать, что непосредственное понимание известных богатств древней мудрости в середине XV века прекращается и что в XIX веке постепенно иссякают самые традиции этой мудрости. Искусственно, да, — я бы сказал, подобно растениям в теплицах, — древняя мудрость еще сохраняется во всевозможных тайных обществах, которые делают с ней иногда весьма скверные вещи. В XIX веке, — в XVIII это было еще немного иначе, — эти тайные общества сохраняли древнюю мудрость так, что она у них была, можно сказать, вроде растения в теплице. Что иное еще, в конце концов, представляют собой масонские символы по отношению к древней мудрости, из которой они произошли, как не растения, растущие в теплице, в сравнении с теми, что растут на воле? Не больше, чем те с этими, имеют общего с древней мудростью и масонские символы.

Но как раз из-за того, что люди утратили внутреннюю пронизанность древней мудростью, они попадают в зависимость от своей территории. И если бы вновь не было завоевано подлежащее свободному развитию сокровище духовных истин, люди на земле совершенно дифференцировались бы по их территориям.

Мы можем здесь действительно различить, я бы сказал, три типа, которые мы различали уже с других точек зрения. Сегодня мы можем сказать, что если в мире не получат распространения духовнонаучные импульсы, то с Запада станут поступать только экономические истины, которые могут порождать и кое-что иное, но существенным сделалось бы экономическое мышление, экономические представления. С Востока же приходили бы главным образом духовные истины. Азия будет все больше ограничиваться, быть может и весьма упадочными, но все-таки духовными истинами. Средняя Европа займется больше интеллектуальной областью, и это выявлялось бы особо, будучи связано с давней традицией и с тем, что в качестве веяний доносилось бы от экономических истин Запада и духовных истин Востока. Люди же, которые распределялись бы по этим трем главным земным типам, все больше и больше в этом отношении специфицировались бы. Тенденция нашего времени целиком направлена на возобладание этой спецификации человечества. Можно сказать, — и я прошу вас принять это очень и очень серьезно, — что если бы духовнонаучный импульс не пропитал собой мир, то Восток постепенно сделался бы совершенно неспособным вести собственное хозяйство, развивать экономическое мышление. Восток оказался бы тогда в состоянии только производить, то есть непосредственно возделывать землю, непосредственно перерабатывать продукты природы с помощью орудий, поставляемых с Запада. А все, что хозяйственной деятельности дает человеческий разум, развивалось бы на Западе. И с этой точки зрения только что завершившаяся катастрофа мировой войны есть не что иное, как начало тенденции к экономическому пронизанию Востока Западом, то есть превращению Востока в область, где люди трудятся, а Запада — в область, где распоряжаются тем, что Восток извлекает из природы. Где при этом пролегает граница между Востоком и Западом, твердо устанавливать нет надобности, ибо она подвижна.

Если бы господствующая сегодня тенденция пошла дальше, если бы она не была одухотворена, то, вне всякого сомнения, — об этом надо говорить пока лишь гипотетически, — произойдет то, что весь Восток превратится в объект экономической эксплуатации Запада. Тогда бы такой ход развития считали за данность для земного человечества, считали бы чем-то вполне оправданным и само собой разумеющимся. Внести в эту тенденцию то, что не будет превращать половину человечества в илотов, а другую половину — в тех, кто пользуется этими илотами, нет иного средства, как пронизать Землю вновь приобретаемой общей для всех духовностью.

10.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: