9 страница. С фотографии на помощника Президента России смотрела космическая галлюцинация.

С фотографии на помощника Президента России смотрела космическая галлюцинация.

Чиновник чуть было не выронил фотографии… Потом все его тело тряхануло, словно он пальцы в розетку засунул.

— Не может быть! — почти выкрикнул он.

Рожа на фотографии выглядела совсем живой, и чиновнику показалось, что она подмигивает ему с глянца, что вот-вот языком зеленым лизнет.

Он выругался, как давно этого не делал. Сложил четырехэтажную фразу, затем отшвырнул от себя фотографии, повернулся к столику с телефонными аппаратами, поднял одну из трубок.

— Да, Валерий Станиславович — ответил генерал.

— Взяли?

— Взяли, — ответствовал генерал. — В голосе высшего офицера было слишком много печали.

— И?..

— Сбежал, — коротко сообщил генерал.

Чиновника трясло от бешенства. На том конце эти вибрации начальственного гнева чувствовали.

— Мы не понимаем, как это произошло. Он сидел в изоляторе ФСБ. Никто и никогда оттуда не сбегал. Это просто невозможно!

— Как это невозможно!? — не разжимая зубов, с крайней степенью издевки поинтересовался чиновник.

— В камере нет окон. Тройная система проходных, видеонаблюдение с шести позиций каждого метра изолятора…

— И что же, вашу мать, — не выдержал чиновник. — Он что, по-вашему, растворился?!!

— Именно так…

Он закашлялся от напряжения пересохшего горла.

— Генерал! Давайте-ка на освидетельствование в Алексеевскую!

— Действительно растворился. Шесть камер засняли этот момент, — генерал почти оправдывался. — Я бы рад в Кащенко, но он… растворился…

В голосе генерала чувствовалось, что военный сам чувствует себя странно и растерянно, оттого что приходится докладывать такое. Но он лично раз сто просмотрел записи с камер, замедлял до одного кадра в секунду и вместе с экспертами пришел к заключению, что пойманный возмутитель кремлевского спокойствия растворился в пространстве, как кальянный дым.

Чиновник вновь не стал прощаться с генералом, бросил трубку. Долго сидел за столом, уставившись в себя… Вспомнил космическую галлюцинацию, да весь полет теперь казался ему миражом. Почему-то подумал, что России не стоит дружить с Венесуэлой. Дебил этот Чавес!.. Он усилием воли отбросил мысли об Уго, вернул в воображение образ с фотографии… В воображении рожа словно была живой, улыбалась ему и корчила гримасы… В голове чиновника внезапно заболело, да так остро, будто вновь паяльником прижгли… Он откинулся на спинку кресла и протяжно застонал…

В это же самое время Карина Полдень радовалась жизни со своими подругами в кафе «СО».

Опять пили розовое шампанское, незлобно отшивая всякого рода приставал мужского пола. Обсуждали неделю русской моды, где им пришлось изрядно поработать.

— Одни пидоры! — вдруг резюмировала Светка Вечер, тихонько выпуская из ноздрей своего изящного носика газики, сложившиеся из шампанских пузырьков. — Ну ни одного мужика!

— Во-первых, не пидоры, — скорректировала Нинка Утро, поглаживая свою бритую голову. — Не пидоры, а голубое представительство человечества. А представляешь, если бы на показах обслуживали мужики традиционной ориентации? — поинтересовалась она. — Что бы было тогда? Модельеры — мужики, Стилисты — мужики!.. Что бы с нами было?

— Нас бы имели во все… — подытожила Карина Полдень.

— Именно, — хмыкнула Нинка Утро, взяла тонкими пальчиками крошечный кусочек французской булки с черной икрой и осторожно отправила его в свой пухлый ротик, стараясь не смазать почти прозрачную помаду. — А нас и так имеют…

Девочки с интересом посмотрели на подругу.

— Когтев за апдейт бука три часа доехать не мог… И вот ведь, сука, бабки не берет! Некуда девать! Всех уже поимел!..

— Да-а, — согласились девочки. — Фотографы сейчас бабки делают на предметной рекламе, а не на моделях. Модели для утоления художественных потребностей!

— А если не дать, то порнуха, а не бук получится! — с сожалением выдохнула Карина Полдень. Выдох ее был напоен вишневым ароматом, смешанным с кофе лате. — Ведь у мужика, у которого там скопилось и кипит, хорошей фотки не получится. И почему почти все наши фотографы не голубые?.. На Западе — геи, а у нас не все, как у людей!..

Девочки согласились с Кариной и выпили за то, чтобы мир вокруг них был голубым. Вместе с небом и мужчинами. Конечно, не считая собственных возлюбленных…

В красивых головках моделек чуточку шумело от шампанского, состояние юных организмов было превосходным. Карина Полдень обвела томным взглядом зал кафе и вдруг увидела его. Он сидел в дальнем конце зала и жадно пил стакан за стаканом минеральную воду. Перед ним стояло пять или шесть опорожненных бутылок из-под «Сан Пеллегрино».

Карина, еще секунду назад расслабленная и томная, вдруг собралась в мгновение ока пружиной и вцепилась в поручни кресла, так что от ее нежных ручек отхлынула кровь.

— Это он, девочки! — проговорила она, сделав свой взгляд хищным.

— Кто? — не поняла Нинка Утро.

— Что? — переспросила Светка Вечер.

— Это он!.. Я вам рассказывала!.. Помните, пару месяцев назад, вон тот тип… — она указала в полумрак зала. — Это он сбил мое зеркало ножищей своей!!!

— Он?! — стряхнула с себя умиротворенность Нинка Утро.

— Он-он!

— Гастарбайтер! — поняла Светка.

— Я пошла! — решительно поднялась из-за стола Карина Полдень.

— Может быть, не стоит? — чуточку струсила Светка Вечер, машинально собирая свои роскошные черные волосы в конский хвост. — Вдруг это злобный чечен!

— Действительно, — поддержала Нинка Утро. — Зачем рисковать!

Но Карина походкой амазонки уже направлялась в дальний угол кафе. Томная блондинка, совсем еще юная, она никогда не отличалась воинственностью, к тому же была по-милому ленива, предоставляя мужчинам решать все ее проблемы. Но в этом случае девушка вдруг ощутила в груди необыкновенное стремление решить ситуацию самостоятельно.

Она шла уверенно, а подруги машинально глотали розовое шампанское, рассчитывая, если что, на хорошую охрану заведения. В этом месте девочек знали.

Она подошла, когда странный субъект жадно допивал шестую бутылку минеральной воды.

— Это вы? — с очаровательной угрозой в голосе спросила Карина.

Субъект, коротко оторвавшись от питья, ответил: «Да, деточка, это я» — и вновь продолжил увлажнять свое нутро.

— Ну, знаете ли, — нахмурилась моделька. — Знаете, это — хамство!

Субъект в ответ лишь громко рыгнул.

— Свинья! — ответила на выходку Карина Полдень.

Неожиданно субъект поднялся из-за стола и посмотрел смелой девице прямо в ее прекрасные глаза.

К великому изумлению наблюдавших за коллизией подружек, незнакомец вдруг приблизил свое мерзкое лицо вплотную к девичьему, а затем, облапив ее за плечи, притянул к себе насовсем и принялся целовать ее жадно, да так, что непристойные звуки слышались даже в другом конце кафе.

Девочки ахнули.

Они уже были готовы апеллировать к охране, но неожиданно случилось совсем невозможное. В ответ на насильственный поцелуй незнакомца Карина было трепыхнулась, как рыбина в пасти крокодила, стукнула гада пару раз кулачками по груди, но затем ее белые, тонкие руки с острыми локотками обвили шею субъекта, а томный взгляд был погашен закрытыми ресницами, удлиненными тушью «Lancome». Она целиком отдалась страстному поцелую.

Подруги были в ауте.

— Я в шоке! — произнесла одна.

— Я в шоке! — повторила другая.

Далее и вовсе произошло невозможное.

Незнакомец, продолжая взасос целовать Карину Полдень, не отрываясь от этого интересного процесса, увлек девушку к выходу из кафе.

Далее подруги рассмотрели из окна, как девушка села в свою «Тойоту», у которой до сих пор не было отремонтировано зеркало заднего обзора, открыла пассажирскую дверь и впустила в автомобиль этого жуткого типа.

Как только дверь за ним закрылась, голова Карины вдруг исчезла из поля видимости, склонившаяся куда-то в область колен субъекта.

Подружки в унисон икнули.

То, что они наблюдали, было из области запредельной фантастики. Такого просто не могло быть! А тем более с Каринкой!.. Они, верные подруги, доподлинно знали, что для плененной в собственном автомобиле девушки оральный секс неприемлем! Она не могла заниматься этим даже с любимым, так как у нее был повышен рвотный рефлекс! Это было ее проблемой!.. А здесь, с омерзительным незнакомцем, среди белого дня, как дешевая шлюха, прямо в машине!..

Они не знали, что делать, что предпринять! Продолжали икать и глядеть…

А потом автомобиль вдруг завелся и умчался скрывшись в ближайшем переулке.

— Вот это да! — лишь через десять минут смогла проговорить Светка Вечер.

— Мамочка! — протянула Нинка, вытирая горячей салфеткой свой лысый череп, повлажневший от ненормальности увиденного.

— Надо заплатить за стол, — почему-то заторопилась Светка.

— Надо.

Нинка порылась в сумочке и положила под вазу с фруктами несколько стодолларовых купюр.

— Ты сейчас куда? — поинтересовалась она.

— В агентство, — ответила Светка. — А ты?

— Мне необходимо дернуть косячок! Сейчас своему наберу!..

Карина объявилась лишь на следующий день, собрав подруг в кафе «Vogue» путем рассылки SMS.

Девочки, конечно, примчались, так как провели ночь в полном расстройстве и ужасе по причине того, что Каринин телефон был наглухо отключен.

То, что она рассказала, потрясло воображение юных красавиц.

Такого поцелуя Карина в жизни не испытывала. Как будто вся страсть прошедших тысячелетий уместилась в этом жадном захвате губ. Мозг в одно мгновение вспыхнул мириадами картин — красочные караваны верблюжьих верениц, запах корицы и миндаля, восточные чернобровые красавицы, укутанные в белое, огромное белое солнце и мускусный запах мужской плоти, много чего еще вспыхивало у нее под самым темечком… И не поцелуй это был вовсе, а что-то другое, непонятное, но на такой высокой ноте наслаждения это происходило, что противиться сему не было никакой возможности…

— А в машине-то что? — не сговариваясь, одновременно поинтересовались девочки.

— А что в машине? — удивилась Карина.

— У тебя же рвотный рефлекс! — напомнила Нинка Утро. Она до сих пор не могла отойти от вчерашнего косяка, забитого любовником-стилистом, с какой-то там голландской пропиткой. Глаза ее действительно привлекали мужчин какой-то неземной отрешенностью.

— Ах, это… — поняла Карина Полдень. Она задумалась. — Честно вам скажу, девочки… Никогда не любила оральный секс… Но здесь что-то случилось со мною, со всем моим организмом, словно я предчувствовала свой первый настоящий оргазм, меня трясло от предвкушения. Необходимо было только соединение с мужским началом…

Она почти закатила глаза, вспоминая прошедшее. Ее поведение — дешевой шлюхи — совсем не тревожило, ей было скорее наплевать на окружающее сомнение в нравственности прошедшего поступка. Она еще чувствовала во рту вкус обжигающего знания, которое открылось ей накануне.

Знание, протекшее в нее огненной лавой, было одновременно пугающим, но и каким-то радостным. Карина почему-то теперь знала, что проживет в этой жизни недолго, но короткость ее бытия будет насыщена радостью, словно новогодняя ночь салютами!..

Она не стала рассказывать подругам, как летела ночью с незнакомцем над теплыми водами Москвы-реки, как ее пятка то и дело ныряла под поверхность. А он, субъект с волшебным семенем, управляя их сказочным полетом, тем же временем управлял и ее физическим телом, которое испытывало несказанное наслаждение, нескончаемое любовное окончание. Все ее существо стонало той ночью, кажется, она кричала в голос что-то ужасное, матерное, а очнулась только под утро в своей машине, уже в одиночестве, вся трясущаяся и ослабевшая от пережитого… И вот что странно, зеркало заднего обзора ее «Тойоты» сверкало новизной.

— Ну ты даешь! — удивлялась Светка Вечер. — Тебя и охрана видела, как ты…

— Плевать!

— Ну и правильно — плевать! — поддержала Нинка Утро. — Если ты такое испытала. То на всех остальных — плевать!.. — Она подумала и не удержалась. — Но страшный какой он!

— Как Аль Пачино! — сравнила Карина. — Не помню, в какой картине. И разве главное в мужчине внешность?!

Все согласились, что не главное, но подумали, что складность наружности никогда не мешает.

— О встрече договорились? — поинтересовалась Нинка.

— Нет.

— Он сказал, что найдет тебя?

— Я думаю, что больше он не будет искать меня, — почему-то решила Карина.

— Если найдет, познакомишь? — попросила Нинка.

— А твой стилист?

— Стилист Светке всегда нравился!

— Это правда, — подтвердила Светка Вечер. — Может, ему удастся перекрасить меня в белый цвет. Никому не удается, как-то искусственно получается…

— Его зовут Карл? — сообщила Карина.

— Экзотично, — согласилась Нинка.

— У меня бабочки в животе…

Больше вчерашнюю тему не обсуждали. Беседовали о предстоящих кастингах и показах…

Карина Полдень более никогда в своей жизни не испытает счастья физической любви…

Когда голову немного отпустило, чиновник встал из-за стола и перебрался в личную комнату, чтобы принять душ и немного полежать на диване.

Он увидел, что трещина на стене, бывшая до этого в пределах строительной обыкновенности, сейчас совсем не казалась трещиной, это был скорее разлом сантиметров тридцати шириной.

Он долго смотрел на новообразование в стене и думал, что с этой разрухой делать.

Вначале пришло желание обматерить начуправделами Президента, затем со службой безопасности отношения выяснить до конца. Потом оба желания исчезли, так как на них нужно было потратить массу нервной энергии. Он решил поручить референту разобраться с ситуацией…

Чиновник стоял возле стенного провала и вдруг почувствовал, как из него, еле слышно подвывая, сквозит… Еще он подумал, что за стеной ничего нет, там должна быть улица и что, по всему, он должен эту улицу, внутренний двор Кремля, частично видеть через дыру, тем более сейчас светлый летний день, а оттуда лишь темень происходит.

Чиновник сунул в проем руку с зажигалкой. Маленькое пламя скользнуть в глубину никак не могло, лишь предместье осветило — толстую кирпичную кладку…

Ему стало крайне интересно…

В официальном кабинете, в шкафу за стеклом, стоял шахтерский фонарь, подаренный ему губером Жидковым. Он надавил на кнопку, и фонарь зажегся почти солнечным светом. Хоть Жидков не подвел, подумал чиновник и, прежде чем вернуться в личную комнату, левой рукой налил в стакан воду из графина, левой же рукой поднес его ко рту, но тот вдруг выскользнул и полетел вниз, навстречу старинному паркету. Стакан летел на удивление долго…

Чиновник чертыхнулся и вошел в личную комнату. Он быстро закрыл за собою дверь, так и не услышав бой стекла, направил мощный сноп света в дыру и тотчас отпрянул от нее. То, что он увидел, не могло существовать никак!..

Иван Чмок сидел в своем кабинете совершенно голый. Под его огромными, расплывшимися ягодицами страдала специально сколоченная лавка. Казалось, она жалобно скрипела, когда необъятные телеса начлагеря колыхались от случайного движения. Особенно впечатлял живот — многослоистый, каскадами спадающий к красным ногам, закрывший намученные невероятным весом колени. Все тело Чмока походило на огромный треугольник из сала, расширяющийся от узких плеч к животу, и Станислав Рюмин, прохаживающийся вокруг лавки, не уставал удивляться невероятной силе матушки природы, создавшей этакое чудо.

— Не нагляделся еще? — недобро спрашивал зека Чмок.

— Сейчас, — успокаивал Ветеринар и продолжал свой неторопливый осмотр.

Прошло еще полчаса этой любопытнейшей экскурсии.

Селекционер внимательно рассматривал потертости на синеватых ляжках, кожные поры, раскрывшиеся до спичечных головок, монументальную спину с редкими рыжими волосками.

— Ну-у! — прорычал начлагеря.

— Да, вылечу! — с воодушевлением пообещал Ветеринар.

На физиономии Чмока изменилось — от грозного до покорного выражения надежды. Жидкие бровки поползли вверх, а пот закапал ему прямо на живот.

— Честно?

— Как два пальца!

— А скоро?

По килограмму в день будете терять, хозяин! Чмок аж подпрыгнул от нежданной радости, от чего лавка, конечно, не выдержала и с пушечным треском разломилась. Начлагеря даже не упал, просто его задничный жир, следуя законам гравитации, устремился к полу, и оттого получилось, что он как бы пересел с лавки на пол.

Ветеринар еще раз поблагодарил природу, что дала ему возможность созерцать сей феномен.

— Да как же ты это сделаешь? — вопросил Чмок с радостью.

— Бараны нужны, — сообщил Ветеринар.

— Это сколько хочешь! — замахал руками начлагеря. — Только вылечи!

— Это не мне бараны нужны, а тебе! — поправил будущий доктор. — И бараны не обыкновенные, а курдючные!

— А где их взять?

— Твоя проблема!

— Ты объясни! — потребовал Чмок.

— Салом тебя буду лечить, — приговорил Ветеринар. — Курдючным. Только от него вылечишься!

— Как это! — не понял начлагеря. — У меня своего сала два центнера!

— Клин клином выбивать буду! — пояснил селекционер. — Будешь есть жир — выздоровеешь!

Здесь Чмок заподозревал что-то нехорошее. Подумал, что этот хитрый зек просто со света сжить его желает, а потому прошипел:

— Я тебя в карцере сгною!..

— Как хочешь, хозяин…

— Сволота ты поганая!!! Да я слово молвлю, тебя зеки на пики поднимут!

— Как скажешь, хозяин! — покорно продолжал соглашаться Ветеринар.

Иван Чмок с невероятным трудом поднялся с пола, причем выражение его лица походило на физиономию разозлившегося сумоиста. Заключенный Рюмин по сравнению с ним казался маленькой овцой перед гиппопотамом.

— Сам задушу! — решил Чмок и двинул свои бескрайние телеса на жертву. И здесь оба услышали тихое:

— Прекрати, Ваня…

Чмок тотчас утерял воинственный дух, от неожиданности пустил громоподобные газы и в секунду сгорбился, будто со страху.

— Что? — спросил он почти тенором.

— Поверь этому человеку, Иван. Он тебе поможет.

Она была прекрасна, эта Ирэна Петерсон. Ветеринар много слышал о необыкновенной любви хозяина к зечке и о ее редкой красоте, доставшейся чудовищу на заклание. Но сейчас, наблюдая латышку воочию, ее прекрасную бледность, почти прозрачность лика, фигуру, словно извлеченную гением из мрамора, Ветеринар и сам осознал, какой бриллиант достался жирному борову. Лишь одну женщину в своей жизни видел Станислав прекраснее, чем эта прибалтийская жемчужина, — свою жену Елену Рюмину, родившую ему шестерых детей. А еще селекционер наблюдал глаза Ивана Чмока, эти крохотные лужицы на огромной морде, из которых изливался наружу такой истинный свет любви, что никак нельзя было не прийти этому свету на помощь!

И в небесных глазах латышки Ветеринар увидел многое, а оттого и понял еще больше. Он чуть было не растрогался оттого, как может женщина любить невозможное, как красавица жалеет мучающееся чудовище, сколько глубокой печали в глазах этой женщины… Прямо «Аленький цветочек»!

Она еще раз велела Чмоку верить зеку, а затем укрылась в своей комнате.

Он стал покорней, чем дворняга, бегающая но тюремному двору. И взгляд у него сделался такой же, как у лагерной псины.

— Сколько баранов нужно? — только и спросил.

— Двадцать, — определил Рюмин.

— Будут…

Баранов достали через два дня. Реквизировали с выставки животноводства, проходящей в Сургуте под ЭГИДОЙ ВДНХ. Отдали взамен сотню свиней, выращенных на зоне. Еще прибавили толику живыми деньгами…

Рюмин велел Чмоку, чтобы с овощного склада прикатили весы, на которых завешивали мешки с картошкой, а также мясные туши. На них завесили и тушу Чмока. Определили, что в ней двести двенадцать килограммов веса. Почти как в самом большом хряке по кличке Ирод на скотном дворе. Когда-то Хряк был замечен в поедании своих детей…

Охрана с преогромным интересом наблюдала, как зек по кличке Ветеринар расправляется с бараном.

Животное сильно нервничало, его бросало из стороны в сторону, но, привязанное веревкой к железной балясине, оно лишь тихонько блеяло и сыпало на землю дерьмом, похожим на спелые оливки, словно предчувствуя, что конец его бытия близок.

Рюмин подходил к барану с улыбкой, пряча за спиной одну руку, вооруженную остро заточенным ножом, а другую, с кусочком хлебного мякиша, тянул к перепуганному животному.

Баран нервно шевелил ноздрями, хлеба не хотел, но глядя на руку селекционера, уже не шугался в сторону, а покорно стоял на дрожащих ногах…

Вся охрана чувствовала этот бараний страх. Точно так же и с людьми происходит, когда их ведут на расстрел. Некоторые из когда-то оставшихся на сверхсрочную имели опыт по расходу, означенному смертным приговором, и сейчас сравнивали человека с животным. Одна байда. Никакой разницы…

Среди охраны, наблюдающей за действиями Ветеринара, был и сержант срочной службы по фамилии Кранов. Странный для сослуживцев парень, замкнутый, сильный, как медведь, косой, как Крамаров. Кранов был много старше всех из своего призыва и на вопросы «чего так задержался?» никогда не отвечал. Его не переспрашивали…

Сержант Кранов отношение имел ровное как к сослуживцам, так и к заключенным и на вопрос замполита Рогова, есть ли разница между зеком и вольным, всегда отвечал:

— Есть.

— Какая? — пытал замполит.

— Они первые сидят…

— Не понял? — удивился Рогов.

Кранов не пояснил, и у замполита осталось некое неприятственное отношение к этому молодому бугаю с погонами «ВВ». Он и хотел было его прессовать, но что-то внутри подсказывало, что делать этого не стоит, и этим «что-то» было не что иное, как страх…

Зека Рюмин приблизился к барану вплотную и свободную руку положил животному на морду. Ветеринар выждал несколько минут, потом легонько отвернул голову барана в сторону и молниеносным движением правой руки перерезал жертве горло. Он сделал это настолько мастерски, что животное, рухнувшее на деревянный настил как подкошенное, лишь пару раз дернуло копытами, а затем издохло. В глазах барана погасло, словно свет выключили.

А затем началось настоящее искусство. С необычайной ловкостью Ветеринар подвесил умерщвленную тушу на заготовленный крюк и начал работать ножом, как писатель пером. Пятьдесят секунд — и баранья шкура была отделена от туловища. Затем несколько точных взмахов тесаком, и внутренности из бараньей туши перекочевали в эмалированное ведро. Субпродукты — сердце, печень, почки и яички — были разложены на белой свежевыстроганной доске. Здесь же лег и необходимый для лечения начлагеря курдючный жир. Затем Рюмин разделал голову, в которой, как оказалось, много полезного. Убрал в отход только глаза, хотя пояснил, что и на них любители есть, снял рога, поведал, что после обжига из них водку пить хорошо, а остальное отдал кухарке Рыбиной для холодца. Ей же пошли и копыта…

Вертухаи от созерцания такой красоты в работе хотели было зааплодировать Ветеринару, но тут вспомнили, что зек — всегда враг, прикинули возможность такой же расправы над собой, а потому остались молчаливыми.

— Что с мясом делать? — спросил селекционер.

— На персональский обед! — распорядился замполит Рогов.

Здесь вертухаи дали волю эмоциям, захлопали и заулюлюкали. Баранины они давно не пробовали, только свинина и мороженая говядина иногда попадали в пищу.

— А может, страдальцам немного? — вопросил Рюмин.

Теперь перед охраной стоял не виртуоз своего дела, а точно враг. Враг первобытный, желающий отобрать у них законное мясо.

— Пшел в зону! — со злобой приказал Рогов. — Ты — баран!

Кто-то кашлянул, и все разом обернулись.

В пяти метрах, широко расставив огромные ноги, возвышался всем своим объемом начлагеря Чмок. Хозяин шумно дышал, даже скорее синел и при том оглядывал собрание совсем недобро.

— Все по местам! — скомандовал он негромко.

Вертухаи и весь остальной персонал рассыпались по сторонам, лишь замполит остался на месте, да и Ветеринар при мясе.

— Ты меня не слышал, баран! — злобно сверкнул глазами комиссар.

Рюмин было побежал, но услышал в спину хозяйское:

— Останься!

Селекционер остановился как вкопанный.

Слушаюсь, гражданин начальник!

— Ты, Рогов, при мне не командуй! — с отдышкой произнес Чмок. — Меня нет — командуй!

— Тебя почти никогда нет, — заметил замполит.

— Привык?

— А-то, Вань!

— Отвыкай! — Иван Чмок поднял руку и жирным пальцем указал на зека. — Человека не трогай, мясо и все остальное ко мне!

— Я людям обещал! — расстроился Рогов.

— А кто ты такой, чтобы что-то обещать?

— Что же вы, товарищ начлагеря, при осужденном? Не по-офицерски!..

— Извини, Рогов… Мясо ко мне! Все понятно?..

— Понятно, — ответил комиссар, отводя в сторону глаза, полные трусоватой ненависти.

И Чмок стал принимать лечение.

Зека Рюмин варил желтоватый курдючный жир в большой кастрюле, слегка присаливал и придавал блюду запах лавровым листом. Приготовленное месиво Ветеринар выкладывал на тарелку и ставил ее перед начлагеря. Цокал, довольный, языком.

— Приятного аппетита! — желал.

От одного запаха этого варева выворачивало так, что давление зашкаливало до смертельных высот. Сосуды в глазах лопались, но Чмок, вспоминая взгляд Ирэны, зачерпывал расплавленное сало ложкой и глотал его, сдерживая очередные рвотные позывы.

— Ты хоть хлебушка дай! — умолял Чмок.

— Никакого хлебушка! — не разрешал Ветеринар.

— Капустки квашеной! — плакал Хозяин.

— В этом и лечение состоит! — объяснял барановед. — Ничего, кроме жира!..

Чмок почти терял сознание от такого непосильного врачевания, но, вставши через неделю на хозяйственные весы и увидевши, что весу убыло на семь килограммов со ста граммами, он так возрадовался прогрессу, что разрешил Ветеринару приготовить шашлык из бараньей печени, которым селекционер угостил прекрасную Ирэну, молчаливую и прохладную, как все Балтийское море…

В один из лечебных дней Чмока посетил замполит Рогов, который сообщил, что некто сержант Кранов отличился, застрелив при попытке к бегству зека.

— Между прочим, лучшего кольщика зоны! — пояснил. — Тот подорвался, а он его с одной пули!

— Так отпуск ему положен внеочередной! — разрешил начлагеря. — По уставу!

— Людей мало, — посетовал Рогов. — Вот и фельдшер Кискин ноет, что вы ему отпуск еще летом обещали.

Вот Кискин летом и пойдет! Ну а солдата отпустишь, когда полегче станет…

На том и договорились…

Сержант Кранов выстрелил случайно. Как-то на автомате все вышло… Побежал зек к запретной зоне, Кран дал предупредительный, а затем, когда мужик уже нырял под колючую проволоку, выстрелил в голову. Попал ровненько в затылок, брызнувший мозгами, словно разбитым яйцом.

Ему потом сказали, что дядька убитый авторитетным человеком был. Кольщиком. Колол только законников, изображая такие шедевры, какими даже воры Владимирского централа похвастаться не могли. Мог и Василия Блаженного на спине во весь рост заколбасить, а мог и ягодицы украсить непристойностью. Если ими двигать, или при ходьбе, получалось, что мужик с бабой сношаются.

— Кстати, — пояснил начхоз, — этого кольщика за распространение порнографии и посадили.

— А откуда он? — почему-то спросил Кранов. Словно что-то заставило его запросить информацию.

— Из Запорожья, — прочитал в свидетельстве о смерти начхоз. — Бабкин Борис Борисович… И чего бежал? Странно… Сидеть осталось, тьфу!

Начхоз не увидал, как на красную морду здоровенного сержанта сошла с небес необыкновенная бледность, он продолжал рассказывать, как солдату повезло, теперь отпуск пятнадцать суток, а там и медаль могут дать…

Кранов потом долго сидел на пронизывающем ветру без шапки, и почему-то хотелось ему выть в ночное безлунное небо…

А через месяц Слонов в Москве получил письмо от друга, в котором сообщалось, что он, Кранов, убил Бориса Борисовича, хахаля матери Слонова, что получилось это случайным образом, сошлись какие-то невероятности в пространстве и что он, Кранов, жить не может без покаяния, так ему тяжело от совершенного. Еще друг сообщал, что вскоре прибудет в столицу в заслуженный отпуск…

Слон прочел письмо и был крайне удивлен его содержанием. Да и конверт был странным. Вместо обратного адреса какие-то цифры… И чего он жалеет этого порнографа Бориса Борисовича?.. Слон сам хотел его кончить за извращенные издевательства над матерью… Еще Слон подумал о том, что теперь чемоданчик с заветными инструментами навсегда будет принадлежать только ему одному… В тюрьме, что ли, его друг детский?..

Ночью на двадцать третье декабря в колонии «Зяблик» возле приоконных нар в девятом бараке собрались воры, которые порешили за смерть авторитета наказать вертухая смертью. Поручили деликатное дело Ветеринару, о котором знали, что он специалист по таким вопросам.

— Как валить? — спросил у собрания Ветеринар.

— Убей просто, — решил Моня Светловолосый, смотрящий на зоне. — Пацан сделал Борю по правилам, так что его вообще не стоило бы мочить, но…

Далее Моня Светловолосый поведал братанам, что имеется у него сообщение, что сержант этот почти из их сообщества, но сбившийся с пути, работал до того, как слать вертухаем, с Вано Тбилисским, был взят за жопу мусорами, но полгода сидел в отказе, так что никто не пострадал.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: