Соотношение основних зволюционньїх уровней действия.

Каждая более вьіеокая ступень развития действия обяза- тельно включает в себя предьідущие. Уровень физиологи- ческого действия, конечно, включает физическое взаимо- действие и физические механизмьі действия. Уровень животного как субьекта действия включает физиологиче­ские механизмьі, обеспечивающие только физиологиче­ское взаимодействие с внешней средой, однако над ними надстраиваются физиологические механизмн вьісшего порядка, осуществляющие психические отражения обь- ективного мира и психологическое управление дей- ствиями. Наконец, уровень личности включает и физи­ческие, и физиологические, и психические механизмн поведения. Но у личности над всем зтим господствует новая инстанция — регуляция действия на основе созна­ния общественного значення ситуации и общественних средств, образцов и способов действия.

Позтому каждую более високую форму действия мож­но и нужно изучать со стороньї участвующих в ней более простих механизмов, но вместе с тем для изучения каж­дой более вьісокой ступени одного изучения зтих более простих механизмов принципиально недостаточно. Не­достаточно не в том смьісле, что зти вьісшие механизмн не могут возникнуть из более простих, а в том, что обра- зование вьісших из более простих не может идти по схе­мам более простих механизмов, но требует нового плана их использования. Зтот новий план возникает вследст­вие включення в новьіе условия, в новие отношения. Воз- никновение живих существ видвигает новие отноше­ния между механизмом действия и его результатом, которий начинает подкреплятьсуществование механиз­ма, производяїцего полезную реакцию. Возникновение

14 Зак 110
индивидуально изменчивьіх одноразових ситуаций дик- тует необходимость приспособления наличньїх реакций в плане образа и, следовательно, необходимость пси­хических отражений. Возникновение таких обществен- ньіх форм совместной деятельности (по добьіванию средств существования и борьбьі с врагами), которьіе не- доступньї даже вьісшим животньїм, диктует необходи­мость формирования труда и речи, общественного соз­нания.

Таким образом, основньїе зволюционньїе уровни дей­ствия намечают, собственно говоря, основную линию раз­вития материи: от ее неорганических форм — к живьім существам, организмам, затем — к животньїм, наделен- ньім психикой, и от них — к человеку с его обществен- ньім сознанием. А сознание, по меткому замечанию Ле- нина, «...не только отражает обьективньїй мир, но и творит его»^[94]. Творит по мере того, как становится все более пол- ньім и глубоким отражением механизмов общественной жизни и ведущим началом совокупной человеческой дея­тельности.

К ПРОБЛЕМЕ БИОЛОГИЧЕСКОГО В ПСИХИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ ЧЕЛОВЕКА

Подобно двуликому Янусу, вопрос о роли биологиче- ского в развитии человека имеет два лица: одно обраще- но к внутренним процессам организма, другое — к его жизни во внешней среде.

Что касается внутриорганической жизни, то, вероят- но, никто не возражал бьі иметь глаз орла, желудок каша­лота, сердце ворона (если только он и вправду живет «три­ста лет») и т. п. Хотя в наследство от животньїх мьі получаем и кое-какие досадньїе пережитки (вроде аппендикса), но об зтом мьі не станем сокрушаться, а в деловом плане по­думаєм о том, как с ними справиться, когда они «вьіходят из повиновения» и начинают нам мешать.

Что касается жизни во внешней среде, то и здесь все процессьі четко делятся на две качественно разньїе облас- ти. Одну составляют физиологические отношения со сре- дой: процессьі газо- водо- и теплообмена, осмотического давлення и т. п. Нам приходится серьезно заботиться о сохранении зтих жизненньїх условий, но зто задача, так сказать, производственно-техническая, а не моральная.

Вторую область составляют те отношения человека к другим людям, которьіе регулируются моральньїми нор­мами общества. Здесь вопрос о роли биологического в психическом развитии человека начинает беспокоить нас тем, не приносит ли наследственность из его зоологиче- ского прошлого чего-нибудь такого, что идет вразрез с его общественной природой. Теоретически зто вьіражается двумя вопросами: о наследственньїх способностях или задатках способностей (а с ними и биологически обуслов- ленного неравенства людей, создающего общественньїе преимущества одних перед другими) и о наследственньїх влечениях — инстинктах, которьіе в условиях обществен­ной жизни означали бьі природньїе, анатомо-физиоло- гически предопределенньїе влечения кдобру и злу. Вдаль- нейшем мьі остановимся только на втором вопросе.

Мьі постоянно сльїшим и читаєм, и притом у самьіх уважаемьіх авторов, о разньїх инстинктах у человека; правда, большей частью в довольно «свободном» изложе- нии, но иногда и в прямом смьісле. Такое будто бьі «есте- ственно-научное» обьяснение человеческого поведения противоречит его действительно-научному общественно- историческому пониманию, учению о нравственности и ответственности человека. Признание инстинктов у че­ловека с необходимостью ведет к заключению, что основ- ньіе движущие сильї поведения у человека и животньїх одинаковьі и культура общества составляет лишь околь- ньій, разрешенньїй обществом путь для удовлетворения тех же животньїх инстинктов (как и утверждал Фрейд). Тогда осуждение и наказание относились бьі лишь к нарушению установленного способа или неловкости в удовлетворении инстинктов, а не к самим мотивам поведения.

Но животньїх не привлекают к суду и не оправдьівают или осуждают. Их убивают, если иначе не могут с ними справиться. К суду привлекают не собаку, покусавшую ребенка, а недосмотревшего за нею хозяина. За своє по­ведение животное не отвечает, а человек отвечает. Когда устанавливают меру виновности человека и наказание, то прежде всего исходят из положення, что в нормальном состоянии он отвечает за свои поступки, а затем учи- тьівают вред, нанесенньїй обществу, и мотивьі поведения. Если.бьі поведение человека диктовалось инстинктами так же, как у животньїх, то общество может бьіть и со- хранило бьі право устрашения за проступки, но потеряло бьі право их морального осуждения; в зтом случае и одоб- рение полезного для общества поведения означало бьі не более, чем физиологическое подкрепление полезньїх ин- стинктов (которьіе другой раз могли бьі сработать и в дур- ном направлений). Словом, если бьі награда и наказание имели в виду только подавление дурньїх и укрепление хороших инстинктов, то на всю систему нравственности и законодательства пришлось бьі смотреть как на своего рода дрессировочньїе мероприятия, практически полез- ньіе, но лишенньїе нравственного значення. Однако та­кое натуралистическое отрицание морали несет в себе формальное противоречие — оно, развенчивая человека, использует тот самьій критерий, критерий морали, суще­ствование которой отрицается.

Позтому вопрос совсем не втом, какие инстинктьі по- лезньї, а какие вредньї, — вопрос в том, совместимьі ли инстинктьі с общественной организацией жизни людей, с общественной природой человека, с нравственной оцен- кой поведения и ответственностью за поступки. И суть дела заключается в том, что они несовместимьі. Зто ре- шающее обстоятельство, и чтобьі ясно и отчетливо пред­ставить его, нужно рассмотреть, что такое инстинкт, т. е.

те общие чертьі поведения, є одной стороньї, и производя- щего его механизма — с другой, которьіе сообщают им обо­йм инстинктивньїй характер. Получается так, что мораль- ньіе нормьі служат только для оценки, но действенной сильї не имеют. Однако оценка производится не только ретроспек­тивно, но и проспективно, не только после, но и до поступ­ка. Такая моральная оценка намечаемого поступка означает задержку импульсивного действия не операционной, а мо- тивационной инстанцией и, следовательно, возможность его запрещения зтой инстанцией — возможность, за неисполь- зование которой человек и несет ответственность.

Часто — и особенно часто, когда говорят об инстинктах у человека, — «инстинктивное» понимают как неосознан- ное, автоматизированное, привьічное, безотчетное и т. п.; или, с другой стороньї, как низменное, порочное, недос- тойное и т. д. Словом «инстинкт» пользуются как метафо- рой для усиления и украшения речи; в зтом смьісле мьі рас­сматривать его не будем. Нас интересует точное значение термина «инстинкт» в применении к тем формам поведе­ния животньїх, где оно имеет обьективное основание и ну- ждается лишь в адекватном понятийном разьяснении.

Сегодня научное понятие инстинкта у животньїх пе- реживает глубокий кризис. Зтот кризис вьізван крушени- ем господствовавшей до сих пор моторной теории ин­стинкта. Согласно зтой теории инстинкт представляет собой цепньїе двигательньїе реакции, видовьіе (и потому стереотипньїе), наследственньїе (и потому вьіполняемьіе без научения), появляющиеся в результате созревания оп- ределенньїх физиологических механизмов, с одной сто­роньї, и действия определенньїх безусловньїх раздражи­телей — с другой, вьіполняемьіе «слепо» (и позтому целесообразньїе лишь в определенньїх, узкоограниченньїх условиях, к которьім зти реакции приспособленьї видо­вбім отбором). В итоге многолетних и разнообразньїх ис­следований бьіло установлено, что одни из зтих критери- ев инстинктивного поведения не вьідерживают строгой проверки, а другие — вообще не могут бьіть провереньї. Об зтом подробно и красноречиво рассказьівает Я. Дем- бовский^[95].

Трудности чисто моторной теории инстинктов — даже у животньїх! — оказались так велики, что некоторьіе ис- следователи (среди них и сам Дембовский) предлагают вообще отказаться от термина «инстинкг».

Конечно, от слова «инстинкт» нетрудно отказаться, но зто не может отменить или изменить ту обьективную дей- ствительность, которая зтим словом издавна обозна- чается, и ту огромную проблематику, которая с зтой дей- ствительностью связана. Поскольку несостоятельна чисто моторная теория инстинкта, то, очевидно, и отказаться нужно не от инстинкта, а от зтого ложного, упрощенно- го, механистического его понимания.

Если не ограничиваться моторной стороной поведения, то даже исследователи, приходящие в отчаяние от несоот- ветствия моторной теории фактам, вьінужденьї признать, по меньшей мере, следующие характерньїе чертьі всякого инстинктивного поведения. Во-первьіх, оно всегда связано с какой-нибудьактуальной потребностью организма. Во-вто- рьіх, зта потребность сама по себе, т. е. до того, как животное встретится с определенньїм безусловньїм раздражителем внешней средьі, вьізьівает только неспецифическое — по- исковое, так назьіваемое аппетантное поведение. В-треть- их, характерное для данного инстинкта поведение начина- ется лишь с того момента, когда животное попадает в сферу действия специфического раздражителя и направляется к нему или от него. В-четвертьіх, характерное специфическое завершение зтого поведения, так назьіваемая «завершающая реакция», обусловленоестественньїми возможностями удов- летворения данной потребности.

Зти четьіре особенности инстинктивного поведения позволяют в общих чертах наметать схему внутреннего механизма инстинктов. Наследственно предопределенное отношение к безусловному раздражителю внешней средьі предполагает в центральном механизме инстинктивного поведения особую инстанцию — инстанцию специфиче- ской чувствительности к зтому раздражителю. А такая на­следственно закрепленная, избирательнаячувствительность к определенному раздражителю предполагает, далее, что носитель зтого раздражителя составляет для организма не­что безусловно важное. Позтому его действие должно свя- зьіваться в организме с определенньїм положительньїм или отрицательньїм отношением к носителям безусловного раз­дражителя и зто отношение должно получать отражение в поведении (и в «переживании», если сама потребность субї>- ективно испьітьівается).

Иначе говоря, инстанция специфической чувстви­тельности не может оставаться «чисто познавательной», так сказать, созерцательной, она должна связьіваться с инстанцией специфического отношения кобьекту-раздра- жителю и составлять с нею единое образование; для крат- кости мьі будем назьівать его «инстанцией специфическо­го отношения» (к определенньїм обьектам внешней средьі).

Для того, чтобьі зта инстанция работала целесообраз- но, она должна находиться в такой же наследственно закре- пленной связи с другой инстанцией, в которой получает от­ражение актуальная жизненная потребность. Актуализация зтой потребности будет приводить в активное состояние ин- станцию специфического отношения и прежде всего ту ее часть, которая обеспечиваетспецифическую чувствитель- ность; в силу зтого безусловньїй раздражитель средьі нач- нетоказьівать своє действие на поведение лишь тогда, ко­гда зто отвечает актуальной потребности организма.

Именно связь потребности с инстанцией специфиче­ского отношения ориентирует поведение животного на определенньїе обьектьі внешней средьі. Что же касается реализации зтого отношения, то для него животное ис- пользует те двигательньїе ресурсьі и те возможности их индивидуального приспособления, которьіми оно распо- лагает ко времени проявлення данной потребности.

Таким образом, моторная сторона инстинктивного поведения может бьіть самой разнообразной, но в его центральном механизме всегда необходимо участвуюттри звена:

1) инстанция органической потребности;

2) инстанция специфического отношения к определен- ньім обьектам (носителям безусловного раздражителя);

3) инстанция зффекторной, в частности, двигатель- ной части поведения.

Роль и функция зтих компонентов в характеристике инстинктивного поведения далеко не одинаковьі. Орга- ническая потребность составляет первьій и основной ис- точник активности животного, однако не она придает поведению его специфически инстинктивньїй характер. Потребность в питательньїх веществах и побуждение к их добьіванию у человека и у многих животньїх в основ- ном очень сходньї, — а пищевое поведение у разньїх жи­вотньїх и, тем более, у них и у человека существенно раз- ное, причем у всех животньїх оно инстинктивное, а у человека — не инстинктивное.

Зффекторная, исполнительная часть поведения может бьіть и врожденной и приобретенной, отчасти врожден- ной и отчасти приобретенной (особенно, если данньїй инстинкт проявляєтся у животного в зрелом возрасте); поведение может бьіть и стереотипним, и вариабильньїм, и «слепьім» (по отношению к условиям действия) и вьі- полняться с учетом обьективньїх отношений между ними и даже как «разумное решение задач». Но всегда и неза- висимо от зтих различий поведение животньїх сохраняет неизгладимую печать инстинктивности — наследствен- ного предопределения его конечного результата. Печать зту накладьівает то, и только то обстоятельство, что по­ведение императивно диктуется животному взаимодей- ствием инстанции специфического отношения и безус- ловного раздражителя — предустановленньїм отношением животного к определенньїм обьектам внешней средьі. Именно зто среднее звено центрального механизма при- дает поведению животньїх его специфически инстинктив- ньій характер, а именно:

1) его прямую и непосредственную зависимость от природних сил: возбуждения органической потребности в самом животном и действия безусловного раздражите­ля из внешней среди;

2) его прямую и непосредственную ограниченность их актуальним взаимодействием.

Зто взаимодействие природних сил, так сказать, при- говаривает животное к определенному поведению и жи­вотное не может действовать иначе, как не может бить чем-нибудь иним, чем оно єсть. По отношению к обьек- ту, носителю безусловного раздражителя инстинктивное поведение является винужденним, и оценивать его с мо- ральной или юридической точки зрения — все равно, что одобрять или порицать равнодействующую механических сил за ее направление. Позтому в общеетве, достаточно культурном, чтобьі учитьівать зто обстоятельство, живот- ньіе не отвечают за своє поведение. Не отвечает живот­ное и за то, что прекращает своє поведение (может бьіть, и не вовремя с точки зрения человека) вследствие угаса­ння потребности или прекращения действия безусловного раздражителя. Требовать от животного, чтобьі оно «рабо- тало» независимо от их прямого взаимодействия — акту- альной потребности и безусловного раздражителя — оз­начало бьі требовать, чтобьі животное поднялось над уровнем природьі, в которую оно «с головой» погружено.

Позтому неправомерно и оценивать инстинктивное поведение как альтруистическое или згоистическое. Та­кая оценка предполагает общественную точку зрения, со- поставление своих и чужих интересов и, лишь в резуль­тате его, предпочтение тех или других. У животньїх такого сопоставления нет, они действуют лишь под давлением непосредственно испьітьіваемого ими взаимодействия потребности и внешнего раздражения, независимо от того, кому на пользу идут результати поведения. Курица, самоотверженно защищающая цьіплят от ворона или яс- треба, вовсе не жертвует своими интересами ради инте­ресов птенцов, а только подчиняется действию безуслов­ного раздражителя, вьізьівающего безусловную защитную реакцию. Если исключить зтот безусловньїй раздражи­тель, как зто и бьіло сделано в известном опьіте Икскюл- ля (закрьівшего цьіпленка стеклянньїм колпаком не про­пускавшим звуков), то курица, видя его отчаянньїе попьітки вибраться из прозрачной западни, оставалась равнодушной и не делала попьіток помбчь ему^[96]. Живот­ное реагирует не на чужую беду, а на тот раздражитель, действие которого испьітьіваетсамо. Вот если бьі ванало- гичном положений оказался человек, с его воспитанни- ми обществом мотивами, тогда его борьбу за другого, да еще с опасностью для себя, действительно, следовало бьі оценивать как альтруистическое поведение.

Оценка поведения как альтруистического или згои- стического ведется не по его результатам самим по себе, но прежде всего по его моральньїм основаниям, и пред­полагает «право вьібора» между ними. У животньїх зтого «права» нет и по отношению к ним такая оценка пред- ставляет собой типичньїй антропоморфизм. А ребенок уже очень рано приобретает возможность такого вьібора, сначала в узкой, а потом во все более расширяющейся сфере отношений с другими людьми. И лишь когда зта возможность распространяется на сферу основних чело- веческих отношений, он получает права гражданства и от- ветственности, которьіе означают, что за ним признается свобода вьібора своего поведения; свобода от той жесто- кой необходимости, в которую всегда и намертво заклю- чено инстинктивное поведение.

Если оценка инстинктивного поведения как альтруис­тического или згоистического представляет собой наив- ньій антропоморфизм, то сведение поведения человека к дурньїм или хорошим инстинктам єсть частньїй случай натуралистического, биологизаторского обьяснения общественньїх явлений «природними свойствами» чело­веческого организма.

Жизнь в человеческом общеетве требует от каждого его сочлена учитивать не только природньїе свойства ве­щей и людей, но в первую очередь их общественную оцен- ку и общественньїе способи и формьі поведения. Столь характерное для животного, испьітьівающего потребность, прямое, инстинктивное отношение к предметам внешней средьі, включая и сочленов своей группьі, несовместимо с отношением человека к обьектам своих потребностей, поскольку зто отношение опосредствовано общественнн- ми условиями. И в той мере, в какой происходило очело- вечивание животньїх предков человека, их инстинктив- ньіе отношения к внешней среде и друг к другу должньі бьіли активно затормаживаться. Так как переход к совме- стной деятельности по добьіванию средств существования и защитьі от врагов — деятельности, основанной на об- щественньїх, а не биологических отношениях,— стано- вился главньїм условием вьіживания и продолжения рода, то успешно видержать давление естественного отбора могли лишь те предки человека, у которьіх зто торможе- ние удавалось все лучше и у которьіх в конце концов оно привело к отмиранию инстинктов.

Нужно думать позтому, что изменение организма в процессе антропогенеза состояло не только в приобрете- нии нових свойств, но и в отмирании тех животньїх свойств, которьіе мешали образованию нових, собствен­но человеческих отношений. Естественно, зто касалось больше всего тех органов и систем тела, деятельность которьіх непосредственно обеспечивала поведение. По­зтому одним из важнейших результатов антропогенеза бьіло исключение из центрального механизма поведения того звена, которое придавало поведению биологически предопределенньїй, инстинктивньїй характер. Зто изме­нение последовательно распространялось на те сфери жизни «становящихся людей», которьіе развивающееся общество брало на своє обеспечение и вместе с тем под свой контроль.

Представляя себе центральний механизм инстинктив­ного поведения так, как зто описано вьіше, ми можем в общих чертах наметить и общий ход зтого систематиче- ского торможения инстинктов. В период становлення общества у подрастающего поколения с самого начала воспитьівалось определенное отношение к определенньїм обьектам внешней средьі. Когда потребности в них при­ходили в актуальное состояние, зти обьектьі начинали вьі- зьівать инстинктивньїе реакции, которьіе, однако, катего- рически запрещались и беспощадно карались. В результате зтого обьектьі-возбудители становились сильнейшими тормозами той инстанции, на которую первоначально они действовали как безусловньїе раздражители, — инстан­ции специфической чувствительности. Ее систематиче- ское торможение, с одной стороньї, и систематическое удовлетворение стоящей за нею потребности в ином, общественно установленном порядке — с другой, вело к глубокому угнетению зтой инстанции. И так как на про- тяжении антропогенеза еще действовали закони биоло- гического отбора, то успешней виживали те индивидн и те группьі, у которнх наследственная передача инстан­ции специфической чувствительности происходила все слабей, ее торможение удавалось все лучше, а новьіе форми неинстинктивной кооперации (и построеннне на ней различньїе вторичнне отношения) складивались все более легко и успешно. Однако зтого — сначала тормо- жения и ослаблення и в конце концов отмирания инстан­ции специфической чувствительности — бьїло достаточ- но для освобождения от инстинктов и утверждения нового, общественно-исторического образа жизни.

После исключения инстанции специфической чувст­вительности из центрального механизма поведения, ор- ганические потребности освободились от ее неотврати- мого ориентирующего влияния. Побуждения к действию, потребности уже не предопределяли ни обьектов, кото­рие би их удовлетворяли, ни способов их добивання, ни способов удовлетворения. Еще менее определяли все зто зффекторние, в чаотности, двигательнне реакции, ко­торие освобождались от безусловних раздражителей и теперь использовались или не использовались в зави- симости от того, насколько они отвечали предписанньїм общеетвенньїм образцам.

Процесе антропогенеза не могзакончиться ранее, чем бьіли полностью устраненьї из всей сферьі общественно регулируемой жизни становящихся людей инстинктив- ньіе отношения с внешней средой и между членами груп- пьі. Есть много оснований полагать, что именно мощное развитие общественньїх отношений (на переходе от сред- него к верхнему палеолиту) обусловило так назьіваемьій «второй скачок» в процессе антропогенеза; «скачок» в том смьісле, что за сравнительно короткое время (всего не­сколько десятитьісячелетий — по сравнению с многими сотнями тьісяч, а может бьіть и полутора миллионами лет предьідущего развития), при относительно небольшом из- менении орудий труда (от позднего Мустье до Ориньяка) произошли обширньїе и глубокие изменения в организа- ции общества и вместе с тем в физическом облике древ- них людей. Именно к зтому времени относится значитель- ное развитие культурьі (искусства, магических верований, культовьіх обрядов) и окончательное становление физи- ческого типа современного, так назьіваемого кроманьон- ского человека.

Таким образом, одной из важнейших особенностей со­временного человека — именно какособого биологическо- го вида — является отсутствие инстинктов, т. е. наследст- венно, в самом строении организма закрепленного отношения к определенньїм обьектам внешней средьі. Ос- новньїе органические потребности, конечно, остаются, но освобожденньїе от специфической чувствительности к оп­ределенньїм обьектам они уже не составляют ни остатков, ни частиц инстинктов. Зто не биологические, а органиче­ские потребности, лишенньїе существенньїх свойств ин­стинктов и обладающие другими основними свойствами, подобно тому как водород и кислород, полученньїе от раз- ложения водьі, уже не составляют ни остатков водьі, ни ее частей и обладают совсем другими свойствами.

Чтобьі терминологически закрепить зто важное раз­личие, целесообразно назьівать биологическим то, что в силу определенного строения организма предопределяет тип жизни во внешней среде, а органическим — то, что обусловлено строением организма, но характер жизни во внешней среде не предопределяет. Позтому: органические потребности, наследственно связанньїе с механизмом специфического отношения к внешней среде и зтим пре- допределяющие определенньїй тип жизни, являются био- логическими потребностями в собственном и точном смьісле слова; а те же самьіе органические потребности, не связанньїе с механизмом специфического отношения к внешней среде и позтому не предопределяющие тип жизни, биологическими в зтом смьісле уже не являются. Они суть то и лишь то, что они єсть, — потребности орга­низма, органические, но не биологические потребности.

Биологические потребности, предопределяя тип пове­дения в среде внутренним строением организма, безуслов- но исключают общественньїй тип жизнй, не совместимьі с ним. А органические потребности тип внешней жизни не предопределяют и совместимьі с любьім типом жизни, если только он обеспечивает удовлетворение зтих потреб­ностей. Органические потребности «в чистом виде» у че­ловека те же, что и у животньїх, но у животньїх они струк­турно, накрепко спаяньї с инстанцией специфического отношения к внешней среде, а у человека такой наследст- венной инстанции уже нет; у животньїх они предопределя­ют поведение, а у человека не предопределяют; у животньїх они биологические, а у человека — только органические. У человека нет биологических потребностей — нет ин­стинктов.

Когда говорят, что у человека есть биологические по­требности и основньїе инстинктьі, то зто результат нераз- личения биологического и органического. Сходство самих потребностей бросается в глаза, а внутренняя структура их центрального механизма, наличие или отсутствие в нем на- следственной инстанции специфической чувствительности остаются скрьітьіми. Неразличение биологического и ор­ганического есть главное препятствие в решении вопроса об инстинктах у человека, главная причина многократньїх и безрезультатних возвращений к зтой теме. Ошибочно са­мо ее название: «Биологическое и социальное в развитии человека», как бьі заранее признающее наличие биологиче­ского фактора в структуре и развитии человеческой психи­ки. У человека нет «биологического» (в том смьісле, в каком оно есть и характерно для животньїх). Очевидно, нужно из­менить и постановку вопроса: не «биологическое и социаль­ное», а «органическое и социальное» в развитии человека. «Органическое» — уже не содержит указания на «животное в человеке», не затрагивает проблем нравственности и от- ветственности. «Органическое» указьівает лишь на анатомо- физиологические возможности и роль физического разви­тия в общем развитии человека, — роль совершенно бесспорную, очень важную, подчас — решающую, но не- специфическую и относительную.

Она неспецифична, потому что свойства организма намечают лишь границьі физических возможностей че­ловека, но в зтих границах могут использоваться по-раз- ному и на их основе могут воспитьіваться существенно разньїе формьі поведения. Она относительна культуре и технике общества и в ситуациях, где свойства организ­ма недостаточньї, они — в принципе — компенсируют- ся техническими средствами, которьіе общество может предоставить своим членам. Слепо-глухо-немьіе дети без

15 Зак. 110

специального обучения остаются в психическом отноше нии глубокими инвалидами, — а при специальном обу­чении доетигают нормального развития и даже получа- ют ученьїе етепени; еовременньїе технические ередетва передачи прямой, образной и «взаимной» (между члена- ми группьі) информации позволяют сделать такое обуче- ние массовьім и, таким образом, приблизить его к нор­мальному школьному обучению.

Один и тот же физический дефект или физическое преимущество могут по-разному отразиться на развитии и даже судьбе ребенка — в зависимости от того, как они будутучтеньї, использованьї или преодоленьї в обучении, а главное — какое отношение будет сформировано или «само сформируется» у ребенка к зтому дефекту или пре- имуществу. Физическая сила, бьістрота и прочность об- разования условньїх связей, красота внешнего облика — качества сами по себе положительньїе, — могут обер­нуться обстоятельствами, которьіе изуродуют человече- скую жизнь. Конечно, нужно родиться нормальной осо- бью биологического вида Ното 8аріеп5, чтобьі получить возможность стать человеком. Но зто — только возмож­ность. Фактически она реализуется в зависимости от того, как будет усвоена культура общества — в каком виде и каче­стве зта культура будет преобразована в содержание и структуру психической деятельности данного человека.

В отличие от «биологического», которого у человека нет, «органическое» (свойства организма и его физиче­ское развитие) составляет не фактор, а сопсііііо зіпе ^иг поп (непременное условие, но не причину) развития чело­века как члена общества. Но в том-то и дело, что только в общеетве и как член общества ребенок становится чело­веком.

ІШііі

О СОБСТВЕННО ПСИХОЛОГИЧЕСКОМ СОДЕРЖАНИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

§ 1 ПСИХОЛОГИЧЕСКОЕ СТРОЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ

В зтом вопросе мьі до сих пор встречаемся с резким про- тивопоставлением действия, как обьективного процесса, и психологических процессов, которьіе обеспечивают его вьіполнение, но сами уже не являются действиями.

Всякое человеческое действие, независимо от того, как оно производится — физически или идеально — представ­ляет собой обьективньїй процесе преобразования исход- ного материала или положення в заданньїй продукт или состояние. Зтот процесе не только целесообразньїй, но и целенаправленньїй, в котором, по вьіражению Мар­кса, цель как закон определяет способ и характер дейст­вия. Зто — процесе решения задачи, которая не только обьективно возникает перед человеком, но и субьек- тивно вьіступает перед ним, так или иначе им понимает- ся, и, соответственно зтому, так или иначе решается.

227

Когда мьі проанализировали, что представляет собой зто «понимание», перед нами вьіступила «орентировоч- ная основа действия», очень сложное образование, в ко- тором различаются две части:

1) образ обьекта, которьій предстоит получить, с оп­ределенньїм внутренним строением, свойствами и при­знаками, словом — модель будущего результата, соотне- сенная со свойствами исходного материала;

2) образ системи операций, подробньїй план дейст­вий. С помощью зтих операций сначала проверяется со­став, качество, состояние всех условий задачи, а потом вьіполняются преобразования, обеспечивающие после- довательное превращение исходного материала в задан- ньій продукт.

В процессе действия зто содержание его ориентиро­вочной основьі, точка за точкой, соотносится с обьектив- ньіми условиями и последовательньїми изменениями, — соотносится не только ориентировочно, с помощью при- меривания, но и путем фактического вьіполнения наме- ченньїх преобразований. Благодаря зтому, теоретические знання, уже включенньїе в ориентировочную основу дей­ствия, начинают реально вьіполнять своє ориентировоч- ное назначение, и между ориентировочной основой дей­ствия и исполнением устанавливаются многочисленньїе условньїе, нервньїе материальньїе связи. Благодаря им, теоретические знання из обьекта теоретической деятель­ности становятся важнейшей составной частью ориенти­ровочной деятельности, — а в целом, — образуется пред- метное действие человека.

Таким образом, действие как обьективньїй процесе не только не противостоит психическим способностям человека, но и в процессе формирования присваивается им, и в результате такого присвоєння психологически ста­новится, во-первьіх, важнейшей, но лишь одной из ос­новних частей ориентировочной деятельности человека, а во-вторьіх, исполнительной частью его действия. И если для отдельного человека в каждьій момент времени обь- ективное знание, взятое само по себе, т. е. только по от­ношению к вещам, является инвариантньїм, то как отра­жение в сознании отдельного человека, как момент его ориентировки зто обьективное знание вовсе не является постоянньїм. Мьі теперь знаєм, что оно может варьиро- ваться многообразно, и в настоящее время установленьї три кординально разньїе типа ориентировки.

От качества зтой ориентировки, частью которой яв­ляется обьективное знание, зависят и качества человече- ского действия, и качество продуктов зтого действия, и, наконец, качество его формирования, процесса учения.

Таким образом, если вне психологически обьектив­ное знание противостоит психическим процессам и яв­ленням, то как достояние человека, оно инкорпорирова- но в них и составляет только злемент ориентировочной части человеческого действия.

Позтому все наши психологические представлення, построенньїе на декартовском противопоставлении мира вещей и мира сознания должньї бьіть решительно пере- смотреньї. Должньї бьіть пересмотреньї представлення о том, что действия не составляют предмет психологии, ко­торая будто бьі должна заниматься только умениями и на­виками. На самом деле умения и навики являются лишь отдельннми характеристиками действия, к тому же харак­теристиками, которне идутпоразним параметрам. И нель­зя отрнвать характеристики действия от самого действия

и изучать их независимо от действия, в виде собственно психологического или физиологического процесса.

Обьективньїй процесе, осуществляемьій человеком, ста- новится исполнительной частью его действия, управляемого ориентировочной частью, — управляемого именно потому, что обьективньїе условия зтого действия и оно само пред- ставленьї в зтой ориентировочной части.

Противопоставление «психического» и «физическо­го» єсть внешняя картина, видимость положення. Зта видимость отнюдь не лишена значення, но все-таки она остается лишь «явлением» в философском смьісле слова.

Зта картина получает настоящее значение лишь в свя- зи с невидимой для невооруженного глаза «сущностью» действительньїх отношений человека со средой. Зта кар­тина вьіражает только одну сторону зтих отношений, дру­гая сторона которьіх состоит в теснейших, интимнейших связях душевного мира человека с окружающим. Отли- чие зтих психологических отношений от физиологиче­ских состоит в том, что в процессе лрисвоения зти внєш-- ниє обьектьі не разрушаются и уподобляются организму, а воспроизводятся в собственном виде, восстанавлива- ются в виде образа, и в зтом виде становятся механизмом собственной деятельности человека.

§ 2. О СОБСТВЕНО ПСИХОЛОГИЧЕСКИХ МЕХАНИЗМАХ И ЗАКОНАХ

В психологии мьі нередко встречаем пагубное мнение, будто к психологии относятся только «явления» — явления

сознания или явления поведения, — а механизмьі и закони принадлежат уже другим областям знания, физиологии или логике. Исследования убеждают нас, что зто мнение не толь­ко пагубное, но и ложное.

Все содержание психической деятельности человека формируется в индивидуальном опьіте, а процесе зтого формирования в каждом случае совершается по зтапам. На каждом зтапе перед учеником вьіступает задание и так или иначе построенная и представленная ориентировоч­ная основа действия. В результате успешного вьіполне- ния и подкреплений, ориентировочная основа действия превращается в динамический стереотип, а каждьій из ее ориентиров — сначала в раздражитель отдельной опера- ции, а затем в злемент динамического стереотипа.

Таким образом, внешняя организация задачи и про­цесса ее решения превращается в физиологический ме­ханизм, сложную систему условньїх связей, составляю- щих «функциональньїе мозговьіе органи» нових знаний и умений. И зта внешняя организация является опреде- ляющей.

Образование динамического стереотипа ведет к зако- номерньїм изменениям первоначальной формьі действия. Динамический стереотип возбуждается в целом любьім из его раздражителей, и благодаря зтому, картина дейст­вия начинает опережать его реальное исполнение. Так как при повторних исполнениях действие неизбежно в какой- то мере стереотипизируется — или вследствии постоянст- ва условий, или вследствии их обобщения и внделения их постоянного содержания, — то опережающее появление картини действия делает ненужним его исполнение: по зтой картине, отражающей прошлий опит, ми уже знаєм, что получится. Если действие имеет ориеитировочное на­значение, то в зтих условиях наступит неизбежное сокра- щение. В физических действиях оно захватьівает ориен- тировочную часть, а если действие имеет ориеитировочное значение, то сокращению подвергается и исполнительная часть действия.

Сокращение действия означает не исключение сокра- щенной части, а «снятие» ее в гегелевском смьісле слова — перевод ее на положение того, что уже не вьіполняется, но имеется в виду как бьі вьіполненньїм. Таким образом, со- кращенное действие опирается на его предшествующую развернутую форму. Но самое сокращение означает суще- ственное изменение в соотношении его частей, образова- ние новьіх связей, которьіе тоже должньї закрепиться.

Словом, сокращение означает появление новой фор­ми действия на базе прежней, которая уходит в скрьітьій механизм своей наследницьі.

Подобньїх изменений вида одного и того же действия на протяжении формирования происходит много, пото­му что каждьій шаг обобщения, перехода от материаль- ного действия к действию в речи, перехода ориентиров­ки с зкстероцепции на проприоцепцию, — все зто требует изменения формьі действия, образования нових связей, которьіе наслаиваются на предьідушие и определенньїм образом связьіваются с ними.

Получается сложная, многоярусная система форм од­ного и того же действия, из которьіх более поздние явля­ются более совершенньїми и зффективньїми, но не могут бьіть ни образованьї, ни полностью использованьї иначе, как на основе зтих более полньїх и ранних форм. Таким образом, последние сохраняются и продолжают реально участвовать в механизме зтих более високих форм.

Переход от более ранних форм действия к каждой следующей более сокращенной не произволен. Он требует определенньїх условий и подчиняется определенньїм пра­вилам. Даже впоследсівии, когда открьівается возмож­ность пропустить некоторьіе прежде обязательньїе ступе­ни, зто обусловлено наличием определенньїх образований и определенньїм способом их применения. Но если вьіс- шие и все более внугренние формьі действия представляют собой производньїе от более простих и внешних матери- альньїх форм, то взятьіе безотносительно к своєму проис- хождению зти вьісшие формьі представляют собой нечто не только не похожее на свои исходньїе формьі, но даже как бьі противоположное им. Так например, идеальное дейст­вия, идущее напрямик от исходньїх данньїх к конечному результату, является прямим нарушением принципа после- довательного преобразования обьекта и соблюдения «об- ходного пути», столь характерного для всякого разумного действия; а понятие как специфический обьект умствен- ного действия, есть нечто само по себе противоположное чувственной природе самого материала.

Если конечний результат формирования психологиче­ских явлений принимается непосредственно какданное, то между ними и миром внешних обьектов раскривается пропасть «психологического» и «физического», перед ко­торой останавливается вся философия и психология бур­жуазной зпохи.

Но опираясь на философские положення марксизма- ленинизма о природе психики и прослеживая формиро­вание идеальньїх, в частности, умственньїх действий, а на их основе — чувственних образов и понятий, — ми теперь знаєм, как образуются зти явления и знаєм, что зто только «явления», и что за ними скрьівается много- яруеная, разветвленная система прежних форм действий и представлений, превратившихся в «сущность» и меха­низм зтих явлений.

Зто значит, что психологическая наука располагает не только явленнями — явленнями сознания или явлення­ми поведения, — но и собственно психологическими ме- ханизмами и законами их образования и функциониро- вания. Ибо в зтой связи явлений с их механизмами вьіясняется, что, по вьіражению Ленина, и самьіе явления существенньї, так как в них-то и воплощеньї звристиче- ские средства ориентировки в обстоятельствах. И зто зна­чит, что психология єсть наука самостоятельная, а не опи- сание явлений, и что она вовсе не должна обращаться за обьяснением своих явлений всегда и обязательно к физио- логии, логике или каким-нибудь разделам математики.

Как и всякая самостоятельная наука, психология мо­жет прибегать к смежньїм наукам, но должна пользовать- ся ими по логике своих процессов, а не подменять отсут- ствие представлений о них данньїми других наук. Именно для того, чтобьі разумно обращаться с данньїми физио- логии, кибернетики, теории информации, математиче- ской логики, нужно следовать логике самих психических процессов, их психологических механизмов и психоло- гических законов, а не прикривать отсутствие знаний о них учениями физиологии, кибернетики и т. д. Исходньїм и определяющим в психологии является знание самих психологических механизмов и психологических законо- мерностей, а путь к ним, как зто прозорливо в общей фор­ме указьівал еще И. М. Сеченов, заключается именно в изучении их происхождения, их формирования.

§ 3. ПРОБЛЕМА ОСНОВНОГО МЕТОДА ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Изучать психические явления в процессе их форми­рования — зто уже не такая новость в психологии. Но дело в том, что зто можно делать двумя принципиально разньїми путями. Один из них заключается в том, что пе­ред испьітуемьім ставят задачу и далее регистрируют, как она решается, и как при зтом формируются новьіе дейст­вия, представлення и понятия. Такое исследование мож­но провести на разньїх возрастах и тогда наметить общую линию развития зтих действий и понятий.

Таков общепринятьій, единственньїй прием исследо­вания. Но мьі полагаем, что его обьективное значение весь- ма ограничено: он отвечает не существу процесса, а толь­ко определенному уровню развития самого исследования.

Недостаток зтого метода заключается в следующем. Основним предметом исследования является формиро­вание действия, а действие призвано отвечать определен­ньїм требованиям: производить заданньїй продукт в за- данньїх условиях. На каком же основании мьі требуем от испьітуемого, чтобьі он самостоятельно искал и находил условия, — которьіе, как оказьівается, мьі и сами знаєм далеко не полностью. Собственно, только зто незнание и является таким основанием.

Кроме того, значительная часть ориентировочной ос­нови действия, в которую входят и многие его условия, переносятся в идеальньїй план, сокращаются и как бьі перестают сухцествовать для всякого наблюдателя, в том числе, и для самонаблюдения. Учитьівая только предмет- ное содержание действия, мьі заранее ограничиваем себя только одним из типов формирования — на неполной (ориентировочной) основе, а вместе с тем и наименее зф- фективньїм путем исследования, которьій обьічно, по неосознанию зтого, принимается заосновной и внутренне необходимьій.

Таким образом, общепринятьій путь изучения фор­мирования психических явлений — в качестве основно­го — является принципиально ошибочньїм.

Другой путь исследования состоит в том, что сначала устанавливаются требования к будущему действию, а за­тем вьіясняются условия, при которьіх такое действие может бьіть сформировано.

Требования, которьіе мьі предьявляем к действию, не составляют для него чего-либо внешнего — действие для того и формируется, чтобьі удовлетворять зтим требова- ниям. Они его порождают, они контролируют его сохра- нение и его усовершенствование. Если мьі наметам сово- купность требований, которьіе в разньїх условиях предьявляются к избранному нами действию, то соста- вим систему показателей или свойств, которьіми должно обладать полноценное действие. Например, ориентиро- ваться на существенньїе условия, т. е. бьіть разумньїм; сво- бодно применяться в определенном наборе заданий, т. е. бьіть обобщенньїм; бьіть сознательньїм, т. е. доступним са- моотчету исполнителя; максимально автоматизирован- ньім и в то же время подконтрольньїм, и т. д. Формирова­ние каждого такого свойства действия, а на его основе свойств представлений и понятий, требует определенньїх условий. Здесь основное правило состоит в том, чтобьі не довольствоваться наличньїми условиями, а устанавливать такие средства действия, при которьіх задание может бить правильно вьіполнено.

Нередко такие средства приходится специально кон- струировать, чтобьі сделать меткими и ясньїми показа- тели, на которьіе должньї ориентироваться последова- тельньїе операции и по которьім контролируется их вьіполнение, — иначе говоря, чтобьі обеспечить полную и немедленную обратную связь в процессе исполнения и тем самьім — управление действием. Наличие правильной и полной системи таких показателей контролируется по тому признаку, что самьіе слабьіе испьітуемьіе, располагая только «предварительннми знаннями и умениями», могут с первого же раза и каждьій раз далее правильно вьіпол- нять действие, которое они вьіполнять не умели; более того, если испьітуемьіе строго следуют всем зтим указаниям, они не могут вьіполнить действие иначе, как правильно.

Когда такие средства вьіясняются, становятся ясньїми закономерньїе отношения между определенньїми условия- ми и формированием определенньїх свойств действий и понятий. Становится также ясньїм, какие практически неисчерпаемьіе отклонения возможньі от зтого основно­го, нормативного пути и что только благодаря ему мьі по- лучаем возможность разобраться в зтих отклонениях.

Итак, формирование действий и понятий с заранее намеченньїми свойствами — обязательно заданньїми, так как только для определенньїх, заданньїх свойств можно подобрать и определенньїе условия, — только такой про­цесе формирования является головним, идущим впере- ди других методом изучения их строения и закономерно- стей. Конечно, потом, когда закономерности такого процесса будут изученн и шкала последовательних сту- пеней образования нового психологического явления ус­тановлена, потом по зтой шкале можно проводить диаг- ностические исследования и уже сложившихся явлений.

Но зто лишь потом, после того, как основная закономер- ность будет установлена.

Итак, не наблюдать, как проходит формирование дей­ствий и понятий, а строить их и создавать условия, при которьіх они могут бьіть построеньї с заранее намечен- ньіми свойствами. Планомерное, систематическое по- строение психологических явлений — єсть главньїй ме­тод их исследования.

іШііШш

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: