Раздел 2. Мистическое отношение к имени

2.1 Эссенциализм: мистическое толкование имен.

2.2 Ассоциации – источник психологической "силы" имен.

2.1. Номиналистская линия стоиков была вскоре побеждена эссенциалистской мистико-теологической философией. Нельзя сказать, что философы вообще перестали заниматься языком, но многие из них стали испытывать к языку нечто вроде священного трепета. Это усугубилось еще и тем, что стала развиваться алхимия с ее заклинаниями, нумерология, т. е. наука о магических значениях чисел и числовых значениях букв, герметическая философия и т. д., и т. п. [Холл, 1992]. Удивительно то, что мистическое или полумистическое отношение к имени сохранилось у некоторых ученых даже и сейчас. В. В. Налимов пишет, что главу о проблеме имени можно было бы назвать "Тайна имени". Выделяя свою мысль разрядкой, он говорит: "Имя имманентно именуемой индивидуальности; с уничтожением имени погибает индивидуальность" [Налимов, 1974, с. 218-219].

В. Руднев [Руднев, 1989, с. 103] цитирует стихотворение Арсения Тарковского, выражающее ту же мысль:

"А ну-ка Македонца или Пушкина

Попробуйте назвать не Александром,

А как-нибудь иначе! Не пытайтесь.

Еще Петру Великому придумайте

Другое имя! Ничего не выйдет.

Встречался вам когда-нибудь юродивый,

Которого не называли Гришей?"

Далее В. В. Налимов пишет: "Можно думать, что имя – это реликтовое явление в нашей культуре. Оно относится к дологическому образу мышления человека, и попытка соотнести его с представлением о логических атомах – это придание старому понятию совсем нового смысла".

В. Руднев приводит высказывание Ю. М. Лотмана о том, что в мифологическом сознании каждое слово стремится к тому, чтобы стать именем собственным [Лотман, 1973, с. 282-303]. Ю. М. Лотман совершенно верно подчеркивает, что логика имени собственного – это логика мифологического сознания. В. Б. Касевич выделяет основные характеристики мифологического мышления. Одна из важнейших среди них – персонифицированность такого мышления[9] [Касевич, 1996. С. 115-118]. Миф объясняет сразу весь мир, объясняет целостно и взаимосвязано, четко указывает на источник зла и дает надежду на победу над ним. Заметим, что кроме метафоризации и персонификации сущностей "первобытному" мышлению свойственно одушевление этих сущностей, так называемый "детский анимизм". Физиологические механизмы этих процессов яснее выявляются у больных с нарушениями функций одного из полушарий мозга. [Черниговская, 1993. С. 34 и след.] Можно ли считать, что все это говорит в пользу того, что СИ появились раньше НИ?

Немного нарушив хронологический порядок изложения, хотелось бы остановиться на данных аргументах. В некотором смысле СИ – это продукт более примитивного мышления. Можно назвать его "первобытным", как это делал Л. Леви-Брюль [Леви-Брюль, 1930], "дологическим", как В. В. Налимов. Лучше назвать это мышление "доабстрактным".

Существует точка зрения, что СИ первоначально образовались из НИ. Аргумент в пользу этого взгляда – этимология. личные имена и фамилии возникли из прозвищ, сами прозвища возникли из нарицательных имен.

А. В. Суперанская называет первичные имена "протоименами" и считает, что они не являются ни НИ, ни СИ. Эта точка зрения представляется наиболее приемлемой. Имена, когда они появились, не были ни общими, ни единичными. Они были то тем, то другим попеременно, никогда не становясь вполне общими или вполне единичными. Психологи утверждают, что у неразвитой или деформированной личности, например, у маленького ребенка или шизофреника, плохо развиты "разграничения" Я – не Я, живое – неживое, здесь – не здесь, сейчас – раньше. Подобная неопределенность была и в первобытном языке. Первобытное мышление потому было дологическим, что было неопределенным и непоследовательным. Непоследовательность мышления отражалась в непоследовательности грамматики.

Абстракция не была развита в первобытном мышлении, и потому нарицание "большое дерево" "стремилось стать собственным именем" "Большое Дерево", понятие "дерево" превращалось в имя Дерево, некий прообраз платоновского эйдоса. Поэтому протоимена не могли быть чистыми общими именами, именами классов. С другой стороны, нельзя назвать протоимена чистыми СИ, поскольку язык, состоящий из одних СИ, был бы невозможен. Протоимена со временем становились более определенными и стали распадаться на две категории – общие и единичные.

Хотелось бы подчеркнуть, что такие особенности первобытного мышления объясняются не тем, что оно было более гармоничным, как говорят некоторые противники "индустриализма" и "гипер-рационализма", а тем, что было малоразвитым.

Бессилие человека перед природой, его крайняя зависимость от любой случайности и от любого, самого мелкого объекта, побуждала его одушевлять предметы, персонифицировать абстрактные понятия. Поэтому на первобытной стадии мышления количество СИ было больше, чем на "метафизической" и "позитивной" стадиях, если вспомнить терминологию О. Конта[10].

Конт называл свое учение о смене стадий мышления "законом трех стадий". Сейчас ясно, развитие от "низшей", мифологической к "высшей", позитивной стадии не является законом, ни в онтогенезе (то есть индивидуальном развитии человека с момента рождения), ни в филогенезе (то есть в историческом развитии человека). Видимо, здесь можно говорить о типе мышления, тот или иной из которых свойственен каждой, индивидуальности, целой культуре или конкретной эпохе.

Что касается мистической силы имени, завораживающей не только поэтов, но и ученых, то нам представляется, что это не "сила имени", а сила привычки. Ассоциативная связь имени Александр с фамилией Пушкин или прозвищем Македонский, сильна из-за их частого совместного употребления. Если кто-то никогда не слышал о Пушкине или "Македонском" имя Александр не будет иметь для него никакой "силы". Конечно, когда мы произносим имя близкого нам человека, это вызывает в нас целую гамму чувств, но "виновно" в этом не имя, а наша привязанность и любовь к носителю имени. Таким образом, так называемая "тайна имени" есть только тайна нашего мозга. Не все поэты были иррацоналистами во взгляде на имя. Вспомним, что шекспировская Джульетта (Капулетти) говорит Ромео (Монтекки):

Что в имени? То, что зовем мы розой,

И под другим названьем сохраняло б

Свой сладкий запах.

"Нелогичность" имени объясняется косностью наших привычек, силой наших страстей и предрассудков. К проблеме ассоциаций мы вернемся, рассматривая идеи Т. Гоббса и Дж. Локка, проблемы предрассудков мы коснемся, говоря о Х.-Г.Гадамере. Пока мы только обозначили суть антиноминалистического взгляда на имена, мистического, метафизического типа мышления некоторых философов и поэтов. Поэтический и научный типы мышления редко примиряются друг с другом. В последнее время мистицизм все более востребован обществом. Люди, изверившиеся в силе исторического материализма, часто апеллируют теперь к сверхъестественной силе.

Все больше гороскопов и именников, выходящих сейчас в России, припи­сывают всем носителям какого-либо имени сходные свойства. В православной религии это более объяснимо, потому что наречение имени связывается с опре­деленной датой. Астрологи объясняют схожесть характеров схожестью астральных знаков. Мистическое отношение к имени сохраняется и поныне. Научных данных, подтверждающих это, не получено.

Люди, верящие в метафизическую силу имен, не обязательно мистики. Верил в нее и православный священник П. А. Флоренский. Его книга “Имена” внешне очень похожа на гороскоп, но гораздо более интеллектуальна, одухотворена и логична. Для него чудо имени – не мистика, а “конкрентная метафизика”. Обычно метафизика описывается в предельно абстрактных терминах. Для Флоренского имя – предельно конкретное проявление метафизической сущности лица или вещи. Но уловить эту сущность могут только люди “духовно воспитанные” восприимчивые к голосу интуиции.

В своей книге Флоренский приводит интересный список французских имен и качеств их носителей [Флоренский, 1998. С. 473]:

«Агата горда и надменна,

Берта — проста и скромна.

Шарль вежлив,

Даниель большой грубиян.

Евлампия лакомка,

Фанни очень воздержанна.

Гастон жесток и сварлив,

Анри характера благожелательного.

Ирма аккуратна и заботлива,

Жюльетта вздорна и беспорядочна.

Каллист отважен,

Леон боится даже своей тени.

Мари прилежна,

Нелли ленива и невнимательна.

Октав неопрятен,

Поль аккуратен и тщателен.

Квирина завистлива,

Розалия радуется чужому благополучию.

Симон рассеян и дурашлив,

Теофил терпелив и ловок.

Урсула любопытна,

Валентина очень сдержанна

Ксавье и Иван — лгуны,

Зоя обладает всеми качествами».

Этот список действительно частично отражает наши интуитивные ассоциации с приведенными именами. Двумя страницами выше Флоренский цитирует русский народный лубок “Риэстр о дамах и прекрасных девицах”. Там качества носителей имен кажутся уже совсем произвольными: “Великое ябедство – Елена, всегдашная суета – Крестина, лукавый разговор – Татиана” и т. п. Данные ассоциативного эксперимента совершенно не совпали с “народной интуицией” неизвестного автора.

Возникает искушение сразу отвергнуть написанное флоренским, как не имеющее отношение к науке. Но нужно понять разницу в подходах и целях науки и религиозной философии. Наука устанавливает факты, объясняет их, строит теорию, которая приводит факты в систему и может предсказать другие факты. Религиозная философия (например, исследуя имена) пытается познать сущность Бога и человека. Научная ономастика не разгадает мистических тайн, она призвана обобщать и интерпретировать эмпирические данные археологии, психологии, культурологии. Решая эту скромную, на первый взгляд, задачу, можно получить немало интересных результатов, стоя на твердой почве архивных данных и экспериментов. Ученые не должны быть высокомерными, думая, что только наука может познать и изменить мир. Но и религиозные философы не должны думать, что только они обладают сверхчувственной, надрациональной интуицией, способной проникнуть в сущность бытия.

Контрольные вопросы к разделу 2

1. Каковы основные черты мифологического мышления?

2. Что появилось раньше: имена собственные или нарцательные?

3. Верите ли вы, что в имени заключена сила или тайна? В каком смысле?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: