Научность и истинность

«Научность» и «истинность» не являются синонимами. Здесь полная аналогия с религией или правоверием, выдающими религиозные постулаты за истины в последней инстанции. Всё это только способы поднять авторитет религии или науки жрецами-самозванцами от них.

Чем «отлучение от истины» в науке отличается, например, от указа испанского короля, направленного на искоренение ереси в Нидерландах: «Вообще да не дерзнет никто, какого бы он ни был звания и состояния, рассуждать или препираться о Священном Писании, даже о сомнительных речениях такового, если только он не какой-нибудь известный и признанный богослов, получивший утверждение от какого-либо знаменитого университета» *. (* Текст заимствован из «Тиля Уленшпигеля» Шарля де Костера).

Вспомним, например, постановление Французской академии наук в конце XVIII века, запретившей как ненаучные сообщения о камнях, падающих с неба.

Если говорить по существу, то критерии истинности в науке не являются сколько-нибудь ясными и самоочевидными. Галилей, например, не без оснований считал, что в науке мнение одного может быть ценнее, чем мнение тысячи!

Критериями истинности не может быть ни практика, ни эстетические или формальные соображения, ни математическая красота или «внутреннее совершенство», ни самоочевидность, ни авторитет — можно привести сколько-угодно примеров нарушения всех этих, кстати, весьма субъективных критериев.

Даже «непостижимая эффективность математики», о которой говорит Е. Вигнер, мало чем отличается от «божественного дара», о чем, кстати, он так и пишет: «Математический язык удивительно хорошо приспособлен для формулировки физических законов. Это чудесный дар, которого мы не понимаем и которого не заслуживаем. Нам остается лишь благодарить за него судьбу и надеяться, что в своих будущих исследованиях мы сможем по-прежнему пользоваться им. Мы думаем, что сфера его применимости, хорошо это или плохо, будет непрерывно возрастать, принося нам не только радость, но и новые головоломные проблемы».

Большинство ученых продолжает верить, что «великая книга природы написана на языке математики» (Г. Галилей). Я не буду это оспаривать, потому что математика действительно является главным языком познания природы. По словам того же Вигнера, «колоссальная эффективность математики в естественных науках граничит до некоторой степени с мистикой и этому нет никакого рационального объяснения». Сравнение с мистикой кажется здесь не случайным, бессознательным, потому что вера ученого в «непостижимую эффективность математики» продолжает и наследует веру каббалиста или нумеролога в магию чисел.

Тем не менее, я тоже верю в безграничные возможности математики и полностью разделяю мнение американского математика Эдварда Виттена:

Перед нами раскинулся обширный горный хребет, большая часть которого все еще скрыта в тумане. В математических теориях сегодняшнего дня видны только самые высокие вершины, возвышающиеся над облаками, и эти восхитительные вершины исследуются в отрыве друг от друга. В дымке все еще скрыт сам хребет, покоящийся на гранитном основании квантовой теории поля, а вместе с ним сокрыты и россыпи математических сокровищ.

Более того, я убежден в плодотворности единения истины с красотой, хотя математическая красота отнюдь не тождественна физической истине. Как пишет Иэн Стюарт в книге «Истина и красота», «много прекрасных теорий при столкновении с экспериментом оказались полной бессмыслицей». Еще ранее это отметил Томас Хаксли: «Наука — это вышколенный и организованный здравый смысл, где погибло немало прекрасных теорий, убиенных уродливыми фактами».

Наука вообще не имеет надежного критерия истинности, а, скорее всего, таковой просто невозможен. Любые критерии истинности базируются на вере и, в конечном счете, не являются полностью рациональными.

А. Эйнштейн был непримирим к любым попыткам канонизации идей и иронизировал над мыслителями, владеющими «окончательными» истинами, выдающими себя непогрешимыми авторитетами: «Всякий, кто попытается выступить в качестве авторитета в области Истины и Познания, потерпит жалкое фиаско под хохот богов». Возможно, под хохотом богов он подразумевал их отношение к человеку, повествующему о своем будущем.

Как творец физики, Альберт Эйнштейн прекрасно понимал, что любая теория, ограничена условиями решения конкретных задач и принципиально не может претендовать на «истинное положение вещей», как это пытались делать ученые на ранних стадиях развития науки. Будучи гениальным визионером, Эйнштейн видел фундаментальные сложности науки — неясность природы времени, упорядочения материи, формы Вселенной — и не скрывал того, сколь мы далеки от их «окончательного» понимания. «В меру своей полезности математическое изящество дает нам всего лишь локальные и временные истины. Тем не менее — это наилучший способ двигаться вперед».

Не случайно, вместо «истинности» ученые все чаще оперируют философскими понятиями простоты, практичности, экономичности, красоты, общезначимости и т. п.

Имеется еще одна причина отсутствия «единственной истины»: каждый из уровней реальности, как и отвечающий ему уровень сознания, подчиняется разным законам и имеют свои ответы на возникающие здесь проблемы. Чем выше вы поднимаетесь, тем более широкий кругозор открывается перед вами, и тем адекватней ваши ответы на возникающие внешние вызовы. В связи со сказанным процитирую отрывок из книги «Зерно на мельницу» Рам Дасса:

«”Почему всё это началось? Почему мы оставили Бога, прежде всего?”. Этот вопрос — вопрос последний, и ответ Будды на этот вопрос был таким: “Это не ваше дело”. И это не шутливый ответ. Он заявляет, что ваш субъектно-объектный ум не может знать ответ на этот вопрос. Это ответ, которым вы можете удовлетвориться, но для того, чтобы что-то знать, вы должны были стать тем, с чего это возникло. Но вы этим не являетесь, поскольку вы задаете этот вопрос. Это один из тех абсурдов, на которые вы ловитесь. Есть дюжина разных ответов, и все они в равной степени реальны и нереальны. Вы можете сказать, что Бог принял форму, чтобы познать самого себя, что он должен был разделиться, чтобы себя узреть. Или же можно сказать, что поскольку на ином уровне реальности времени нет, то ничего и не произошло. Это тоже реальный ответ. Всё это — обоснованные ответы на том или ином уровне реальности. Всякий уровень имеет свой ответ на этот вопрос, но, поистине, проблема эта непознаваема, пока вы не вышли за пределы своих уровней, потому что любой ответ, который вы даете, просто питает ваш ум с того или иного уровня, и все они лишь относительно верны. Сейчас всё это звучит так, будто это вопрос неподходящий. Вы продолжаете спрашивать, но ответа не получаете. Я имею в виду — не только от меня, вы просто вообще не получите ответа».

Можно сказать, что мистиком в дурном смысле этого понятия становится человек, выступающий от имени истины в последней инстанции, строящий свое знание, как неприступную крепость. Что до великих мистиков — мудрецов прошлого, — то именно они задолго до современных эпистемиологов или гносеологов, поняли невозможность безграничного и богоподобного познания.

Любое явление имеет много сторон, и это приводит к неоправданным дискуссиям, в которых оппоненты отстаивают свою куцую «истину» со своей «кочки зрения». Всё это типичное следствие дифференциации знания, подменяющего целостность и единство сознания-бытия своими примитивными «истинами». Увы, человеческая практика во многом построена на этом шатком основании: доступная часть реальности выдается за всю реальность. Сказанное относится ко всем сферам человеческой деятельности, подменяющим полноту реальности схемами и моделями, выдаваемыми за «научность и истинность».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: