А порою очень грустны 3 страница

Наутро, когда она проснулась, Леонарда в комнате не было. Мадлен хотела было позвонить матери, но на Восточном побережье была середина ночи. Кроме того, сообщать о поведении Леонарда было опасно. Ей никогда не удастся взять свои слова обратно. Поэтому она встала и начала шарить в его сумочке для туалетных принадлежностей в поисках пузырьков с таблетками. Один был наполовину пуст. Другой Леонард наполнил перед свадьбой, чтобы хватило, пока они будут в Европе.

Убедившись, что он принимает лекарство, Мадлен села на край постели и попыталась решить, как ей теперь быть.

Дверь открылась, и в комнату ворвался сияющий Леонард. Он вел себя так, будто ничего не произошло.

– Я только что нашел нам новый отель, – сказал он. – Гораздо лучше. Тебе понравится.

Искушение не поминать прошлую ночь было велико. Но Мадлен не хотелось создавать прецедент. Брак впервые навалился на нее всей тяжестью. Она не могла просто швырнуть в Леонарда книгу и уйти, как раньше.

– Нам надо поговорить, – сказала она.

– О’кей. Может, за завтраком?

– Нет. Сейчас.

– О’кей, – снова сказал он, чуть помягче.

Он оглядел комнату в поисках места, куда можно было бы сесть, но, так и не найдя, остался стоять.

– Вчера ты так нехорошо со мной обращался, – сказала Мадлен. – Сначала разозлился, когда я помогла тебе сделать заказ. Потом, за ужином, вел себя так, будто меня вообще нет. Постоянно заигрывал с официанткой…

– Я не заигрывал с официанткой.

– Нет, заигрывал! Ты с ней заигрывал. А потом мы пришли сюда, и ты… ты… ты меня просто использовал, как кусок мяса! – От этих слов она снова разрыдалась. Голос ее сделался писклявым, детским, она была страшно недовольна этим, но поделать ничего не могла. – Ты вел себя так, как будто ты… с той официанткой!

– Я не хочу быть с официанткой, Мадлен. Я хочу быть с тобой. Я люблю тебя. Я тебя очень люблю.

Это были именно те слова, которые Мадлен хотелось услышать. Разум подсказывал ей, что верить им нельзя, но другая, более слабая часть ее откликнулась радостно.

– Никогда больше так со мной не обращайся, – сказала она, все еще икая от рыданий.

– Не буду. Никогда не буду.

– Если это хоть раз повторится, то все, конец.

Он обнял ее, уткнувшись лицом в ее волосы.

– Больше такого никогда не произойдет, – прошептал он. – Я люблю тебя. Прости.

Они пошли завтракать в кафе. Погода в Ницце стояла облачная. Пляжи покрывала галька. В надежде продемонстрировать результаты своей предсвадебной диеты Мадлен взяла с собой купальник-бикини, скромный по меркам Лазурного берега, но для нее смелый. Однако плавать было холодновато. Они лишь однажды пару часов полежали в шезлонгах, которые зарезервировал для них отель, пока дождевые облака не загнали их в помещение.

Леонард оставался внимателен, мил, и Мадлен надеялась, что размолвки закончились.

Они собирались провести последние два дня в Монако, потом вернуться поездом в Париж, а оттуда лететь домой. Безоблачным ранним вечером, в первый по-настоящему теплый, солнечный день их путешествия они сели в поезд – езды было минут двадцать. Только что мимо пролетали кипарисы и сверкающие бухточки, и вот уже они въезжают в предместья Монте-Карло, слишком плотно застроенные, слишком дорогие.

Такси-«мерседес» отвезло их по горной дороге в отель, находившийся высоко над городом и бухтой.

Портье за конторкой, с аскотским галстуком на шее, сказал, что им повезло оказаться тут сейчас. Но следующей неделе начинается Гран-при, и все номера в отеле зарезервированы. А вот сейчас относительно спокойно, как раз то, что надо паре в медовый месяц.

– А Грейс Келли здесь? – спросил ни с того ни с сего Леонард.

Мадлен повернулась, чтобы взглянуть на него. Он улыбался во весь рот, глаза снова остекленели.

– Княгиня скончалась в прошлом году, мсье, – ответил портье.

– А я и забыл, – сказал Леонард. – Приношу искренние соболезнования вам и всей вашей стране.

– Благодарю вас, мсье.

– Только это ведь не настоящая страна, правда?

– Прошу прощения, мсье?

– Это не королевство. Всего лишь княжество.

– Мы независимое государство, мсье.

– А то я думал, интересно, знала ли Грейс Келли, что такое Монако, когда выходила за принца Ренье. В смысле, она, наверное, воображала, что он правит настоящей страной.

Выражение лица у портье сделалось бесстрастным. Он протянул им ключ:

– Мадам, мсье, надеюсь, вам понравится ваше пребывание здесь.

Как только они оказались в лифте, Мадлен сказала:

– Что с тобой такое?

– Что?

– Это же так невежливо!

– Я просто шутил с ним, – сказал Леонард со своей шутовской улыбкой. – Ты когда-нибудь видела кино со свадьбы Грейс Келли? Принц Ренье в военной форме, как будто у него какие-то великие владения, которые надо защищать. А потом оказываешься тут и понимаешь, что вся страна может уместиться внутри «Супердрома». Это киношная декорация. Неудивительно, что он женился на актрисе.

– Мне было очень неудобно!

– Знаешь, что еще смешно? – продолжал Леонард, словно не слышал ее. – Что они называют себя монегасками. Пришлось им придумать для себя особое имя подлиннее, ведь страна на самом деле – плюнуть некуда.

Леонард ворвался в их номер, швырнул на кровать свой чемодан. Он вышел на балкон, но через несколько секунд вернулся.

– Шампанского не хочешь? – спросил он.

– Нет, – ответила Мадлен.

Он подошел к телефону и позвонил официанту, обслуживающему номера. Действовал он совершенно нормально. В нем проявлялись именно те качества – экстравертность, живость, дерзость, – что привлекали Мадлен прежде всего. Только теперь они были усилены, словно стереосистему включили до того громко, что искажался звук.

Когда принесли шампанское, Леонард велел официанту поставить его на балконе.

Мадлен вышла туда поговорить с ним.

– С каких это пор ты полюбил шампанское?

– С тех пор, как приехал в Монте-Карло. – Леонард поднял руку и указал на что-то. – Видишь вон то здание? По-моему, это казино. Не помню, в каком фильме про Бонда его показывали. Может, сходим, ознакомимся после ужина?

– Леонард, – тихим голосом произнесла Мадлен. – Милый. Обещай, что не будешь злиться, если я тебя кое о чем спрошу, ладно?

– Что? – В его голосе уже звучало раздражение.

– Как твое самочувствие?

– Первый сорт.

– Ты принимаешь таблетки?

– Да, таблетки я принимаю. Вообще-то… – он вернулся в номер, чтобы достать литий из чемодана, потом снова вышел, – мне сейчас как раз пора принимать лекарство. – Кинув таблетку в рот, он хлебнул еще шампанского, чтобы запить. – Видишь? Все отлично, все первый сорт.

– Ты же вообще так не говоришь. «Отлично, первый сорт».

– Как видишь, все же говорю. – Он засмеялся своим словам.

– Может, тебе позвонить врачу? Просто на всякий случай.

– Кому? Перлману? – Леонард фыркнул. – Это он мне пускай звонит. Я этого парня сам могу поучить.

– О чем ты говоришь?

– Ни о чем. – Леонард неотрывно смотрел вниз на далекую бухту, забитую яхтами. – Просто я делаю кое-какие открытия, которые парню вроде Перлмана никогда и в голову не придут.

Дальше вечер пошел еще хуже. Допив бутылку шампанского, главным образом в одиночку, Леонард настоял на том, чтобы заказать еще одну. Мадлен не разрешила ему, тогда он рассердился и спустился в бар. Он начал угощать выпивкой других посетителей, группу швейцарских банкиров и их подруг. Когда Мадлен спустя час пошла его искать, Леонард сделал вид, что страшно рад ее видеть. Он обнимал и целовал ее, переигрывая.

– Вот моя красавица невеста, – говорил он. Он познакомил ее с банкирами: – Это Тиль и Генрих. А как зовут этих девушек, я уже забыл, но никогда не забуду их прекрасных лиц. Тиль с Генрихом знают отличный ресторан, они нас туда отведут. Лучший в городе, правда, Тиль?

– Очень хороший, – сказал швейцарец. – Местный секрет.

– Хорошо. Не хочу идти туда, где американские туристы, – понимаете, что я имею в виду? Или, может, нам сразу в казино пойти? В казино ведь можно поесть?

Трудно было сказать, понимают ли европейцы, как странно он себя ведет, или принимают его излишнюю фамильярность за американскую черту. Леонард их, очевидно, забавлял.

Тогда-то Мадлен совершила то, о чем потом пожалела. Вместо того чтобы потащить Леонарда к врачу (хотя она не вполне понимала, как это сделать), она вернулась наверх в номер. Достав его таблетки оттуда, куда он их положил, она попросила сотрудника отеля соединить ее по международному телефону с доктором Перлманом – его номер был написан на рецепте. Перлмана в кабинете не было, но когда Мадлен сказала, что дело срочное, секретарша записала номер отеля и пообещала, что доктор Перлман ей немедленно перезвонит.

Прошло пятнадцать минут, и Мадлен, не дождавшись ответного звонка, вернулась в бар, но Леонарда с швейцарскими банкирами там уже не было. Она заглянула в ресторан отеля, во дворик, но их и след простыл. С растущим беспокойством она вернулась в комнату и обнаружила, что, пока ее не было, заходил Леонард. Его чемодан был открыт, на полу валялись вещи. Записки он не оставил. В этот момент зазвонил телефон. Это оказался Перлман.

Говоря длинно, торопливо, Мадлен рассказала Перлману все, что произошло.

– О’кей, давайте-ка успокоимся, – сказал Перлман. – Постарайтесь, хорошо? Я по вашему голосу слышу, что вы очень встревожены. Я могу вам помочь, но только успокойтесь, о’кей?

Мадлен взяла себя в руки:

– О’кей.

– Так, вам известно, куда мог пойти Леонард?

Она на секунду задумалась:

– В казино. Он говорил, что хочет пойти поиграть.

– Слушайте меня. – Голос Перлмана звучал ровно. – Вам нужно отвезти Леонарда в ближайшую больницу. Надо, чтобы его осмотрел психиатр. Сейчас же. Это первое, что надо сделать. В больнице должны знать, как о нем позаботиться. Как только доберетесь туда с ним, дайте им мой телефон.

– А если он не захочет ехать в больницу?

– Вам надо его туда отвезти, – сказал Перлман.

Таксист несся по горной дороге, включив дальний свет. Дорога петляла. Иногда перед ними было море, черное и пустое, и казалось, будто они сейчас сорвутся со скалы, но тут машина поворачивала, появлялись огни города, все приближавшиеся. Мадлен раздумывала, не пойти ли ей в полицию. Она пыталась сообразить, как по-французски будет «маниакальная депрессия». Единственное слово, maniaque,^[33] пришедшее в голову, казалось слишком сильным выражением.

Такси въехало в плотно заселенную местность рядом с бухтой. По мере того как они приближались к казино, движение становилось все более оживленным. Казино Монте-Карло, окруженное строгими садами и освещенными фонтанами, было постройкой в стиле боз-ар, с вычурными, как украшения на свадебном торте, башенками, с медной крышей куполом. Снаружи были припаркованы «ламборгини» и «феррари», по шесть в ряд, в их капотах отражались огни шатра. Мадлен пришлось показать паспорт, чтобы ее впустили, поскольку гражданам Монако по закону вход в казино воспрещен. Купив билет в основной игорный зал, она направилась внутрь.

Стоило там оказаться, как она отчаялась найти Леонарда. Гран-при еще, может, и не начался, но казино было битком набито туристами. Они толпились вокруг игорных столов, одетые лучше, чем игроки, которых она видела в индейском казино, но с тем же собачьим голодным выражением на лицах. Трое из Саудовской Аравии, в солнечных очках, сидели вокруг столика для игры в баккара. Мужчина шести футов ростом в галстуке-шнурке играл в кости. Группа немцев, мужчин в баварских куртках с замшевыми воротниками, восхищалась расписным потолком и витражными окнами, разговаривая на высоких, вибрирующих нотах. В другое время это могло бы заинтересовать Мадлен. Но теперь каждый аристократ или крупный игрок был всего лишь фигурой на ее пути. Ей хотелось отпихнуть их в сторону. Ей хотелось пнуть ногой, чтобы сделать больно.

Она медленно пробралась в центр зала, сосредоточив свое внимание на столах, где играли в карты. Казалось все менее вероятным, что Леонард там. Может, он пошел ужинать с швейцарскими банкирами? Может, лучше всего вернуться в отель и подождать там? Она продвинулась еще дальше. И тут увидела Леонарда на бордовом бархатном сиденье за столом для игры в блек-джек.

Он что-то сделал со своими волосами – намочил их или намазал гелем, гладко зачесав назад. На нем был черный плащ.

Перед ним лежала стопка фишек, меньше, чем у остальных игроков. Он сосредоточенно подался вперед, не сводя глаз с дилера. Поразмыслив, Мадлен решила, что лучше его не прерывать.

Увидев его таким, с безумными глазами, в старинной одежде, с прилизанными, как у вампира, волосами, Мадлен осознала то, что не желала признавать раньше и так и не приняла к сведению полностью, – болезнь ее мужа реальна. В больнице, когда Леонард поправлялся после срыва, его поведение было необычным, но объяснимым. Он был похож на человека, не пришедшего в себя после автокатастрофы. Это – эта мания – было не то. Леонард походил на настоящего сумасшедшего, и Мадлен до смерти перепугалась.

Слово maniaque было не слишком далеко от правды. В конце концов, на что указывает maniaque, если не на манию?

Всю жизнь она избегала людей с неустойчивой психикой. Сторонилась чудаковатых детей в начальной школе. В старших классах избегала мрачных, с суицидальными наклонностями девочек, которые, наглотавшись таблеток, выблевывали их. В сумасшедших есть нечто такое, что заставляет тебя сторониться их. Что это – тщетность всех попыток их урезонить? Наверняка, но есть и что-то еще, что-то похожее на страх заразиться. Казино, где в воздухе стоял гул, висел дым, походило на проекцию мании Леонарда, унылую зону, где полно кошмарных богачей, открывающих рты, чтобы делать ставки или заказывать алкоголь. Мадлен остро захотелось повернуться и бежать. Один шаг вперед – и ей придется делать это всю жизнь. Волноваться за Леонарда, постоянно следить за ним, думать, не случилось ли чего, стоит ему запоздать домой на полчаса. Все, что требовалось, – повернуться и уйти. Никто бы ее не упрекнул.

И тут она, конечно, сделала это шаг. Подошла и молча встала за спиной у Леонарда.

За столом играло с полдюжины человек, все мужчины.

Она переместилась в поле его зрения и произнесла:

– Милый?

Леонард бросил взгляд вбок. Казалось, он не удивился ее появлению.

– Привет, – сказал он, снова переводя внимание на карты. – Извини, что так ускакал. Но я боялся, что ты не позволишь мне играть. Ты на меня сердишься?

– Нет, – успокаивающим тоном сказала Мадлен. – Не сержусь.

– Хорошо. А то я чувствую, мне сегодня везет. – Он подмигнул ей.

– Милый, пойдем. Ты должен пойти со мной.

Леонард сделал ставку. Он снова подался вперед, сосредоточившись на дилере, и одновременно сказал:

– Я вспомнил, в каком кино про Бонда снято это место. «Никогда не говори „никогда“».

Дилер сдал две первые карты.

– Давай сюда, – сказал Леонард.

Дилер сдал ему еще две.

– Еще.

Следующая карта его прикончила. Дилер сгреб карты Леонарда, а крупье забрал его фишки.

– Пойдем, – сказала Мадлен.

Леонард с заговорщическим видом нагнулся к ней:

– У него две колоды. Они считают, что с двумя я не справлюсь, однако они ошибаются.

Он поставил еще, и цикл повторился. У дилера было семнадцать, и Леонард решил, что это можно побить. На тринадцати он попросил еще одну карту – это оказался валет.

Крупье сгреб его последние фишки.

– Все, меня вынесли, – сказал Леонард.

– Пойдем, милый.

Он обратил на нее свой остекленевший взгляд:

– Ты мне не одолжишь немножко денег, а?

– Потом.

– И в бедности и в богатстве, – сказал Леонард.

Однако со стула поднялся.

Мадлен повела Леонарда за руку через казино. Он шел не сопротивляясь, как вдруг, когда они уже приближались к лестнице, остановился. Приподняв подбородок, он состроил забавную физиономию и сказал, придав голосу английский акцент:

– Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд.

Внезапно подняв руки, он завернулся в плащ, словно Дракула. Не успела Мадлен среагировать, как он рванул от нее, размахивая плащом, словно крыльями, с безумным выражением на лице – радостным, игривым, самоуверенным.

Она попыталась догнать его, но каблуки мешали ей бежать. Наконец она сняла туфли и выбежала из казино босиком. Но Леонарда нигде не было видно.

К утру он не вернулся.

Не вернулся и на следующий день.

К этому времени она уже связалась с Марком Уолкером из консульства в Марселе. Воспользовавшись связями с выпускниками Бакстера, Олтон сумел лично поговорить с американским послом во Франции. Посол Гэлбрейт записал данные, полученные от Мадлен, и переслал их Уолкеру; тот позвонил Мадлен сказать, что властям в Монако, Франции и Италии уже сообщили о сложившейся ситуации и что он свяжется с ней, как только что-нибудь узнает. Тем временем Филлида немедленно отправилась прямиком в аэропорт Ньюарк и успела на ночной рейс в Париж. На следующее утро она пересела на самолет, летевший в Монако, и прибыла в отель, где жила Мадлен, вскоре после полудня. В течение тех восемнадцати часов, что прошли между ее звонком и появлением Филлиды у нее в номере, чего только не испытала Мадлен. Были моменты, когда она сердилась на Леонарда за то, что он убежал, были и такие, когда она страшно бранила себя, что не сообразила раньше: что-то не так. Она была страшно зла на швейцарских банкиров и почему-то на их подруг за то, что они выманили Леонарда из отеля. Она сходила с ума от волнения: вдруг с Леонардом что-то случится, вдруг его арестуют. Иногда на нее накатывала жалость к себе: она понимала, что медовый месяц по-настоящему бывает только раз в жизни и для нее он испорчен. Она думала, не позвонить ли матери Леонарда или его сестре, но у нее не было их телефонов, да ей и не хотелось с ними говорить – она почему-то считала, что виноваты и они.

И тут появилась Филлида в сопровождении посыльного, одетая аккуратно, тщательно причесанная. Все, что так не нравилось Мадлен в матери – ее несгибаемая прямота, внешнее отсутствие эмоций, – именно это требовалось сейчас Мадлен. Она не выдержала, разревелась, положив голову матери на колени. Филлида в ответ заказала обед в номер. Она дождалась, пока Мадлен все съест, и лишь тогда задала первый вопрос о происшедшем. Вскоре позвонил Марк Уолкер и сообщил новости: человек, по описанию похожий на Леонарда, был сегодня рано утром помещен в больницу княгини Грейс, с психозом и мелкими травмами, полученными при падении. Мужчину, говорившего с американским акцентом, нашли на пляже, без рубашки и босого, документов при нем не было. Уолкер вызвался приехать из Марселя, чтобы сопровождать Мадлен с Филлидой в больницу, проверить, является ли этот человек Леонардом, что казалось весьма вероятным.

Пока они ждали Уолкера, Филлида велела Мадлен привести себя в приличный вид, утверждая, что это придаст ей самообладания; по сути, она оказалась права. Уолкер, образец эффективности и тактичности, заехал за ними в посольской машине с шофером. Благодарная ему за помощь, Мадлен изо всех сил старалась не показывать своего состояния.

Больница княгини Грейс была переименована в честь бывшей американской кинозвезды – именно здесь она умерла в прошлом году после автомобильной катастрофы. В больнице по-прежнему виднелись следы траура: черная гирлянда, наброшенная на масляный портрет княгини в главном холле; доски с прикрепленными к ним соболезнованиями, присланными со всего мира. Уолкер познакомил их с доктором Ламартеном, психиатром, худым человеком с лицом, похожим на череп; тот объяснил, что в данный момент Леонард находится под воздействием сильного успокоительного. Они дают ему антипсихотик производства компании «Рон-Пуленк», которого нет в Штатах. В его практике это лекарство давало превосходные результаты, и он не видит никаких причин, почему бы оно могло отказать в данном случае. Клинические испытания настолько убедительны, что, по сути, отказ одобрить его со стороны Управления по контролю качества пищевых продуктов и лекарственных препаратов – дело совершенно загадочное; хотя, возможно, не такое уж и загадочное, – добавил он тоном профессиональной жалобы, учитывая, что лекарство производится не в Америке. Тут он как будто вспомнил про Леонарда. Физические травмы у него такие: выщербленные зубы, кровоподтеки на лице, сломанное ребро и мелкие царапины.

– Сейчас он спит, – сказал врач. – Можете зайти посмотреть на него, но прошу вас его не беспокоить.

Мадлен вошла в палату одна. Еще до того, как отодвинуть занавеску, которая отгораживала койку, она почувствовала запах табака, шедший от кожи Леонарда. Она решила было, что сейчас увидит его сидящим в постели и курящим, но обнаружила человека, который не был похож ни на Леонарда эксцентричного, безумного, ни на потрясенного, ушедшего в себя: ни мании, ни депрессии, просто неподвижная жертва аварии. К руке его шла трубка с внутривенным раствором. Лицо распухло с правой стороны; рассеченная верхняя губа зашита, багровая ткань вокруг начинала запекаться. Врач не велел ей будить Леонарда, однако она наклонилась над ним и осторожно приподняла его верхнюю губу. То, что она увидела, заставило ее ахнуть: оба передних зуба треснули от самого корня. За дырой поблескивал розовый язык.

Полностью выяснить, что произошло, так и не удалось. Леонард был слишком не в себе, чтобы вспомнить последние тридцать шесть часов. Из «Казино де Монте-Карло» он отправился в ресторан, где ужинали швейцарские банкиры. Денег у него не было, однако он убедил их, что знает простой и безопасный метод подсчета карт. После ужина они отвезли его в казино «Левс», американизированное заведение, и дали ему денег на разживу. Выигрыш они договорились поделить пополам. На этот раз игра у Леонарда поначалу шла хорошо – то ли расчет помог, то ли повезло. Какое-то время ему сопутствовала удача. Скоро он выиграл тысячу долларов. С этого момента вечер проходил более бурно. Уйдя из казино, они отправились по барам. Подруги банкиров по-прежнему были с ними, а может, ушли. А может, к тому времени он был уже с другой группой банкиров. В какой-то момент он вернулся в «Левс». Там дилер пользовался всего одной колодой. Несмотря на манию, а может, благодаря ей Леонарду удавалось вести счет картам и держать все в голове. Однако он, видимо, не очень хорошо скрывал свои намерения. Спустя час явился распорядитель и вышвырнул Леонарда из казино, предупредив его, чтобы ни в коем случае не возвращался. К этому времени Леонард выиграл уже почти две тысячи долларов. И дальше он ничего не мог вспомнить. Остаток истории Мадлен восстановила по полицейским протоколам. После того как его в последний раз вышвырнули из «Левс», Леонарда видели в некоем «заведении» в том же районе. На следующий день он оказался в «Отель де Пари» с группой каких-то людей – то ли швейцарских банкиров, то ли нет. В какой-то момент, когда они выпивали в своих номерах, расположенных по соседству, Леонард поспорил, что перепрыгнет с одного балкона на соседний. К счастью, номера были на втором этаже. Для этого он снял ботинки, но перепрыгнуть ему не удалось. Он поскользнулся, ударился щекой и ртом о балконные перила и упал на землю. Окровавленный, полуобезумевший, он побрел по пляжу. Был момент, когда он снял рубашку и отправился поплавать. Полиция забрала его, когда он вылез из моря и попытался снова войти в отель.

Французский антипсихотик действительно оказался чудодейственным средством. Не прошло и двух дней, как сознание Леонарда снова прояснилось. Он был до того полон раскаяния, до того ужасался своему поведению и попытке изменить дозировку лекарства, что во время посещений все время либо извинялся перед Мадлен, либо сидел, онемев от стыда. Она говорила ему, чтобы не думал об этом. Говорила, что он не виноват.

Все время, пока Филлида была в Монако, с момента своего приезда до момента, когда неделю спустя уехала, она ни разу не сказала: «Я же тебе говорила». За это Мадлен прониклась к матери любовью. Она удивилась, увидев, как Филлида искушена в житейских делах, как она не потеряла невозмутимости, когда выяснилось, что за «заведение» посетил Леонард. Когда Мадлен узнала об этом, дело снова дошло до слез. Но Филлида с мрачным юмором сказала: «Если это – единственное, о чем тебе придется беспокоиться в браке, будем считать, что тебе повезло». Еще она сказала, проявив человечность: «Мадди, он же был не в себе. Ты должна об этом забыть. Просто забудь и смотри в будущее». Мадлен поразило, что Филлида говорит, основываясь на личном опыте, что в браке ее родителей были осложнения, о которых она и не подозревала.

И все же визиты Филлиды в больничную палату вызывали неловкость. Они с Леонардом были едва знакомы. Как только Леонард оказался вне опасности, она улетела домой, в Нью-Джерси, чтобы подготовить дом к будущему приезду Мадлен с Леонардом.

Мадлен осталась жить в отеле. Делать ей было нечего, разве что смотреть французские передачи по двум каналам, которые принимал телевизор в ее номере, в казино она твердо решила больше не ходить, поэтому проводила много времени в Musée Océanographique.^[34] Сидя в зале с подсветкой из-под воды, наблюдая за тем, как морские существа скользят по своим аквариумам, она успокаивалась. Поначалу она ела в одиночестве, в столовой отеля, но своим присутствием привлекала слишком много мужского внимания. Поэтому стала заказывать ужин в номер, выпивая при этом больше вина, чем привыкла.

У нее было ощущение, будто она за две недели постарела на двадцать лет. Она уже не была новобрачной, да и молодой женщиной тоже.

Ясным майским днем Леонарда выписали. Мадлен опять, как и год назад, ждала перед больницей, пока медсестра вывезет его в кресле. Они вернулись поездом в Париж, остановились в скромном отеле на Левом берегу.

В день перед отлетом в Штаты Мадлен оставила Леонарда в номере, а сама вышла купить ему сигарет. Стояла прекрасная летняя погода, цветы в парке были такие яркие, что болели глаза. Впереди она увидела поразительное зрелище – ватагу девочек под предводительством монахини. Они переходили улицу, направляясь во двор своей школы. Улыбнувшись впервые за несколько недель, Мадлен наблюдала, как они идут. Людвиг Бемельманс написал несколько продолжений к «Мадлен». В одном из них Мадлен поступила в бродячий цирк. В другом ее, тонущую, спасла собака. Однако, несмотря на все эти приключения, Мадлен так и не вышла из восьмилетнего возраста. А жаль. Мадлен пригодились бы какие-нибудь полезные примеры из дальнейших серий. Мадлен получает baccalauréat.^[35] Мадлен учится в Сорбонне. («Писателям вроде Камю Мадлен сказала: „Фу!“») Мадлен становится поборницей свободной любви, или вступает в коммуну, или отправляется в Афганистан. Мадлен принимает участие в протестах 68-го, швыряет камни в полицию или кричит: «Под булыжниками мостовой – пляж!»

Вышла ли Мадлен за Пепито, сына испанского посла? Остались ли ее волосы рыжими? Осталась ли она самой маленькой и самой бесстрашной?

Девочки исчезли в дверях школы при монастыре, построившись парами не совсем ровно, но достаточно организованно. Мадлен вернулась в отель, где ждал Леонард, все еще забинтованный, жертва войны другого рода.

То веселы были,

То смущены,

А порою очень грустны.

Вдали на путях показалась электричка «Северного коридора», в дымке копоти, потерявшая очертания от жары. Мадлен стояла на платформе, за желтой линией, щурясь сквозь свои погнутые очки. Пропав на две недели, очки нашлись вчера на дне корзины для белья. Теперь очки были слишком слабые, а линзы все такие же поцарапанные, оправа такая же немодная, как и три года назад. Придется сдаться и раздобыть новую пару, пока не начались занятия.

Удостоверившись, что электричка подходит, она сразу же сняла очки и запихнула в сумочку. Потом обернулась в поисках Леонарда, который, уже начав жаловаться на жару, зашел в зал ожидания, где работал слабенький кондиционер.

Было почти пять часов вечера. Электричку ждали человек двадцать.

Мадлен сунула голову внутрь. Леонард сидел на скамейке, уставившись в пол тусклыми глазами. На нем по-прежнему была черная футболка с шортами, но волосы он завязал в хвост. Она окликнула его по имени.

Леонард поднял глаза и медленно поднялся на ноги. На то, чтобы выйти из дому и сесть в машину, у него ушла целая вечность, и Мадлен волновалась, как бы не опоздать на электричку.

Двери электрички уже были открыты, когда Леонард вышел на платформу и последовал за Мадлен к ближайшему вагону. Они выбрали место на двоих, чтобы не пришлось сидеть ни с кем рядом. Мадлен вытащила из сумочки потрепанный экземпляр «Дэниела Деронды» и устроилась поудобнее.

– Ты ничего не захватил почитать? – спросила она.

Леонард покачал головой:

– Просто поглазею на прекрасные пейзажи Нью-Джерси.

– В Нью-Джерси есть и неплохие места, – сказала Мадлен.

– Так повествуют предания, – ответил Леонард, уставившись в окно.

Поездка, длившаяся пятьдесят девять минут, не слишком подтверждала это мнение. Если мимо не тянулись частные задние дворики, они въезжали в очередной умирающий город, вроде Элизабет или Ньюарка. На железнодорожные пути выходил двор тюрьмы общего режима, на заключенных была белая форма – походило на съезд пекарей. Недалеко от Сикокуса начались бледно-зеленые болота, на удивление живописные, если не поднимать глаза на окружающие их трубы и погрузочные эстакады.

На Пенсильванский вокзал прибыли в час пик. Мадлен увела Леонарда от битком набитых эскалаторов к лестнице, где было меньше народу, и они поднялись в помещение вокзала. Через пару минут они шагнули в жару и свет Восьмой авеню. Было начало седьмого.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: