ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДИССЕРТАЦИИ 3 страница

5. С учетом несомненных преимуществ диалектико-материалистической методологии познания, недавний крах «реального социализма», сколь бы трагичными ни были его по­следствия для судеб российской и мировой цивилизации, не правомерно рассматривать в качестве финального поражения марксизма. Скорее, напротив, он симптоматичен в том отношении, что подтверждает заведомую обреченность лишь одного – ортодоксального - направления в марксизме и потому знаменует логическое завершение его кризисного со­стояния в целом. В наличии сегодня имеются уже все необходимые и достаточные объек­тивные предпосылки для «фазового» перехода к третьему этапу – возвращению к исход­ному органическому единству объяснительно-формационной и деятельностно-революци­онной парадигм, подвергнувшемуся «разбалансировке» в результате консервации истори­чески преходящей базисной идеологической парадигмы. Преодоление затянувшегося кри­зиса находится теперь в прямой зависимости от продуктивного осмысления накопленного исторического опыта с учетом специфики как научной, так и идеологической сущности са­мого марксизма. Восстановление его потенциала связано, иначе говоря, с утверждением теоретического приоритета науки по отношению к обновленному идеологическому содер­жанию.

Научно-практическая значимость диссертационного исследования определяется недостаточной разработанностью многих затронутых в нем вопросов, исходя из поставленной цели и решаемых задач. Не теряющая своей актуальности проблема корреляции в марксизме его методологии и идеологии остается, к сожалению, даже современными отечественными марксистами все еще не решенной, т.е. не осмысленной в традициях марксистской же научной дискурсивности. Что касается негативно тенденциозной оценки марксизма в профессиональной среде философского и научного сообщества, а также в массовом сознании, то она столь же неосновательна, как и его безудержное в прошлом восхваление. Материалы диссертации, сделанные обобщения и выводы представляют теоретический и практический интерес для разъяснения программы деятельности социал-демократического движения, возрожденного в нашей стране в 90-е гг. прошлого столетия. В учебно-педагогической практике они могут быть использованы при чтении спецкурсов по истории марксизма и марксистской социальной философии, в частности. Диссертант полагает, что возникновение предпосылок для выхода марксизма из кризисного состояния позволяет оптимистически рассматривать и перспективы обществознания в целом.

Апробация результатов работы. Основные теоретические положения и выводы проведенного диссертационного исследования изложены автором в монографии и статьях, поме­щенных в рекомендованных ВАКом научно-теоретических журналах, а также: на III (г. Рос­тов-на-Дону, 2002 г.) и IV (г. Москва, 2005 г.) Российских философских конгрессах; VI Все­союзном координационном совещании «Цивилизация и исторический процесс» (г. Москва, 1983 г.), Всесоюзной (г. Рудный, 1991 г.) и республиканских научно-теоретических (г. Алма-Ата, 1992 г., г. Челябинск, 1997 г.) и научно-практических конференциях (г. Екате­ринбург, 1996 г., Челябинск, 1999 г., 2001 г.), первой межвузовской научной конференции (Зеленоград, 2005 г.), международной научно-практической конференции «Конец предыс­тории человечества: социализм как альтернатива капитализму» (г. Москва, 2003 г.); в выступлении на постоянно действующем теоретическом семинаре «Марксовские чтения» (ноябрь 2006 г.)

Диссертация обсуждалась и была рекомендована к защите на заседании сектора социальной философии ИФ РАН 19 июня 2007 г.

Структура работы подчинена цели и задачам исследования. Диссертация состоит из введения, четырех глав, девятнадцати параграфов, заключения и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во «Введении» обосновываетсяактуальность выбранной темы исследования, выявляется степень ее разработанности, сформулированы цель, задачи и научная новизна диссертации, отражены достигнутые результаты, их теоретическая и практическая значимость.

В первой главе«ПРОБЛЕМА САМОИДЕНТИФИКАЦИИ МАРКСИЗМА И ЛОГИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ЕЕ РЕШЕНИЯ», включающей пять параграфов, представлены аргументы авторского понимания сущности идентификацион­ного кризиса учения Маркса и условий выхода из него. С завершением перехода к индустриальной фазе развития капитализма марксизм неумолимо утра­чивал свой прежний не только политический, но также идеологический облик. Кри­зис его самоидентификации в условиях новой исторической эпохи был обусловлен, в конечном счете, происходящими в природе капиталистического способа производства качественными изменениями. Вместе с тем, по мнению диссертанта, коренная причина идеологических разногласий в социал-демократическом движении определяется тем обстоятельством, что анализ метаморфозы объекта (капиталистического общества) на основе диалектико-материалистического подхода не сопровождался у представителей ортодоксального направления адекватным пониманием синхронных изменений субъекта. Если в интересах идеологической «чистоты» классового анализа «правоверные» марксисты их попросту игнорировали, то в столь же однозначной экспликации антимарксистов они подавались в качестве несомненного доказательства теоретической несостоятельности и идеологической «самоликвидации» марксизма. Ленинский диагноз кризисного состояния марксистской теории, исчерпывавшийся главным образом ссылками на обост­ряющуюся идеологическую борьбу, явился, таким образом, односторонним, поверхностным, не отвечаю­щим критериям научности. Более того. Фиксируя достигнутую в историческом развитии марксизма точку бифуркации, становление ленинизма в этом смысле не препятствовало, а объективно способствовало хроническому закреплению кризисных симптомов, которые ошибочно ассоциируются у Ленина с отходом от марксистской «ортодоксии».

В рамках первого параграфа – «Методологическое значение принципов диалектической логики для экспликации научной сущности марксизма» - анализируется проблемакорреляции различных типов рационального знания в иерархически структурированной марксистской теории. Именно в синхронной принадлежности теоретических взглядов Маркса к принципиально отлич­ным друг от друга типам рационального мышления и усматривается (причем не только его оппонентами) главный изъян в фунда­менте его концептуальных построений. Типичная ошибка в анализе такой сложной мыслительной конструкции, какой является марксизм, состоит, по мнению диссертанта, в упрощающем отождествлении «обманчивой видимости» с его сущностью, выявляемой по законам диалектической логики. Задача заключается, следовательно, в том, чтобы определить, насколько со­вместимы философское и научное содержание марксизма с их идеологической проекцией в массовом сознании. Иначе говоря, требуется выяснить, сохраняет ли марксизм статус научной теории, обнару­живая в процессе становления и развития свойственную его основателю вненаучную (т.е. как философ­скую, так и идеологическую) ориентацию или таковая служит доказательством его «зако­ренелого, - по выражению Т.И. Ойзермана, - утопизма».

Парадоксальное, «несочетаемое», на первый взгляд, соединение научно-объектив­ного подхода к действительности с признанием его классового характера уже на этапе формирования марксизма выражает его собственную, только ему присущую модальность. Если буржуазная идеология, даже будучи в период своего возникновения и утверждения прогрессивной, никогда не была научной, то пролетарская идеология становится таковой благодаря научной философии.

Вместе с тем, марксистов и марксологов и сегодня продолжает дезориентировать пафос револю­ционного утверждения Марксом философии в качестве «духовного оружия» пролетариата, которое фактически является не более чем заявкой на принципиально новое понимание социально-преобразующей практики. История же марксизма убедительно свидетельствует о том, что «теоретическим выражением пролетарского движения» становится непосредственно не филосо­фия, а теория социализма, превратившегося, по выражению Энгельса, «из утопии в науку», но являющегося, по сути, научной идеологической теорией.

Наличие в учении Маркса идеологической составляющей не оказывает на филосо­фию деформирующего влияния при жизни основоположников, хотя и не остается бес­следным. В этой системе «сообщающихся сосудов» она не является, разумеется, идеологически нейтральной, а распространение материалистического понимании истории на область будущего не исключает того, что обычно именуют «утопизмом». Элемент утопичности в марксизме, действительно, потенциально сохраняется, хотя, как отмечает В.М. Межуев, его усматривают не там, где он находится, не говоря уже о той степени, какую ему обычно приписывают. Трансформация марксизма в официальную догму большевистской идеологии означала утрату его научного потенциала в целом и, в том числе, обратное превращение социалистического идеала из научного в утопический, вследствие деформации диалектико-материалистической методологии.

Введенная Лениным в оборот с целью последовательного проведения принципа пролетарской партийности категория «научной идеологии» позволяла избежать упрощенного толкования взаимосвязи идеологии и науки. Однако внесенные им в исходную методологиче­скую установку коррективы выразились в нормативном требовании однозначного соответствия идеологического и научного знания в марксизме. Наделяемые атрибутом научности и марксистская идеология, и марксистская философия подавались в качестве системного знания, состоящего из «вечных», не подверженных влиянию времени и происков классовых противников, и потому – абсолютных – истин. Тем не менее, с учетом принципа исторической конкретности, от которого Ленин, несмотря на все заверения, фактически отступает, феномен научности идеологии приме­нительно к марксизму не является надуманным.

Во втором параграфе «Специфика и генезис идеологической парадигмы марксизма» раскрывается релевантность ее содержания. Основанием для многочисленных обвинений в теоретической и практической несостоятельности, «утопизме» марксизма послужила во многом, если не в ре­шающей степени, апелляция к промышленному пролетариату, поскольку считается неопровержимо дока­занным, что он не оправдал, да и не мог оправдать возлагаемых на него надежд в качестве строителя будущего общества. Между тем, известная его идеализация ос­новоположниками не помешала тому, что он в значительной мере выполнил свою «всемирно-историческую миссию», расшатав в ходе продолжительной классовой борьбы устои классического капитализма и способствуя этим его переходу на сле­дующую, постиндустриальную ступень исторического развития. Установка на революционный пролетарский мессианизм не является, таким образом, ошибкой в ее традиционном толковании (т.е. нарушением правил фор­мальной логики), поскольку имеет солидное историческое оправдание. На этом этапе исторического раз­вития марксизма его идеологические постулаты вполне соответствовали реалиям формирующегося индустриального общества и у Маркса в решении вопроса о ре­альном субъекте мирового революционного процесса попросту не было выбора. Чтобы раскрутить маховик социально-преобразующей практики, нужно было обеспечить притягательность социалистического идеала и вовлечь в борьбу за его реализацию десятки и сотни миллионов пролетариев. Вместе с тем, универсальная (и по масштабам своего «структурного» распространения, и во временном диапазоне) тенденция «пролетаризации» основ­ной производительной силы общества, теряя одни очертания, приобретает другие, и это обстоятельство также подтверждает выводы Маркса.

Идея закономерной трансформации субъективного фактора под воздейст­вием социально-экономических и политических изменений, происходящих в совре­менную эпоху, в нашей литературе достаточно отчетливо и ар­гументировано сформулирована, в частности, В.М. Межуевым, В.Л. Иноземцевым, Б.Ю. Кагарлицким, А.В. Бузгалиным, А.И. Колгановым. Эта смена субъекта в ходе социально-преобразующей практики, продиктованная продолжающимся совершен­ствованием производительных сил, при всей ее принципиальной значимости не от­меняет механизма социальной детерминации и логики исторического процесса, вы­являемых на уровне социально-философской теории. Индустриальный пролетариат как бы передает «авангардную» эстафетную палочку социального освобождения от гнета капитала и всех историче­ски возникших на этапе предыстории форм отчуждения носителю «всеобщего труда» - когнитариату, что, разумеется, не исключает, а предполагает на протяжении определенного исторического периода их объединенные, совместные усилия в ре­шении этой задачи.

В то же время марксистская идеологическая парадигма нуждается, как полагает диссертант, в критической переоценке применительно к той ее части, которая относится к тезису о «диктатуре про­летариата». И дело даже не только в том, что последняя так и не нашла в истории своего предполагае­мого воплощения, а в том, что понятие «диктатуры» какого-либо класса вообще яв­ляется заведомым упрощением, так как диктатор всегда опирается лишь на определенную часть, а не на весь класс в целом. Примечательно в этом отношении, что в работе «Классовая борьба во Франции с 1848 по 1850 г.», где Маркс впервые использует термин «классовая диктатура пролетариата» (по ана­логии с «диктатурой буржуазии»), в характеристике последней он многократно уточняет, о политическом господстве какой именно части ее идет речь. Он фактически «растворяет» данное понятие в содержании того, что именует «господ­ством буржуазии». «Диктатура» же крайне немногочисленного российского рабочего класса на­полняется реальным содержанием и выражается лишь за счет трансформации в «диктатуру партии», а в советский период - и в «диктатуру вождя».

Сегодня не вызывает сомнения, что в качестве идеологов пролетарского движения основоположники марксизма переоценили степень зрелости буржуазного спо­соба производства, ошибочно отождествляя эпоху становления промышленного капита­лизма с периодом его заката. Однако не стоит забывать, что их исторически конкретные представления о капитализме не исчерпывают базисных, собственно философских положений, рассчитанных на значительно больший временной интервал. Альтернативной же марксизму по универсальности и эффективности методологией исторического познания обществоведение не располагает в своем арсенале до сих пор, хотя на последующих этапах развития оно обогатилось многими ценными при­обретениями.

В третьем параграфе «Парадигмальная загадка марксовой философии истории» рассмотрен ряд накопившихся в концептуальном поле исторического материализма проблем, обусловленных как внешними по отно­шению к нему (социологическими) факторами, так и его собственной эволюцией в качестве методологического направления, задающего ориентиры социально-философским исследованиям.

Сомнения в плодотворности марксистской методологии социального анализа объясняются, например, неизбежностью существенных ограничений, накладываемых экологическими императивами совре­менной эпохи на показатели экономического роста. Однако, как резонно подчеркивает К.Х. Момджян, критериям социальной материальности в полной мере соответствует только «потребностная детерминация» и поэтому есть все основания полагать, что опреде­ляющая роль материального производства (приоритетность экономики), проявляясь в виде общеисторической закономерности, будет воспроизводиться даже тогда, когда экономиче­ская мотивация, как исторически преходящая форма объективной зависимости индивида от способа распределения предметного богатства, утратит свое теперешнее значение.

Часто встречающейся и совершенно некорректной является приписываемая Марксу в виде т.н. «экономического детерминизма» философская позиция, которая ничем не отличается от лапласовского механистического детерми­низма. С ходячими упреками по этому поводу нельзя, как полагает диссертант, согласиться уже по­стольку, поскольку используемые Марксом теоретические абстракции моделируются путем опосредованного выведения их из сферы материальных, производственных отношений с учетом неоднозначной зависимости между всеми сферами обществен­ной жизни. «Недостаток» же материалистического понимания истории усматривают в све­дении ее многообразия к экономическому фактору, упрощающему и иска­жающему ее безжизненными абстракциями. Следовательно, точнее было бы говорить не о детерминизме, а о редукционизме, но в этом случае абсурдность обвинения стано­вится гораздо очевиднее.

Отвлекаясь от нынешних конъюнктурных колебаний в области методоло­гии социального познания и опираясь на принцип деятельности как теоретически исходной абстракции, нельзя не согласиться с принятой в отечественной литературе советского периода трактовкой историче­ского материализма как философской и в то же время (но в ином отношении) общесоцио­логической теорией. Дифференциация этих относительно са­мостоятельных уровней обобщения социальной реальности задает систему координат, позволяющую выявить одновременно активный, творческий и закономерный характер бытия социума. В качестве объективного фак­тора опредмеченная деятельность, в конечном счете, детерминирует непосредственную, «живую». Однако эта детермина­ция осуществляется в парадоксальной ситуации все более очевидного возрастания роли субъективного фактора в общественном развитии.

Содержание этого противоречия, со­ставляющего парадигмальную загадку марксовой философии истории, далеко не всем по­следователям Маркса, не говоря уже о противниках, удается диалектически интерпретиро­вать. Трансляция его за пределы социально-философской экспликации (где оно представ­лено в корреляции формационной и деятельностной парадигм) в сфере классовых отно­шений создает очередную методологическую «ловушку», поскольку идеологически-одно­значный подход к его разрешению строится уже не на диалектическом, а на формально-логическом основании. Речь идет о том, что по правилам формальной логики истинность одной из взаимоисключающих посылок означает ошибочность другой.

Для решения вопроса о том, в какой степени деятельность субъекта обусловлена наличными обстоятельствами, факторами социального бытия и, в свою очередь, способна на них влиять, Маркс использует и формационную и деятельност­ную модели истории, каждая из которых, взятая в отдельно­сти, является заведомым упрощением. Последняя, подчерки­вая роль субъекта исторического действия, конституируется в теорию научного социа­лизма в виде одной из «составных частей» марксова учения в целом. Именно с нею мар­ксизм чаще всего и отождествляется. Противоречие между деятельностным и формацион­ным аспектами анализа отчетливо проявилось в том, что идея естественноисторического развития буржуазного общества постоянно сталкивается с проекцией преждевременного, а, значит, сугубо насильственного преобразования его в угоду классово-политическим приоритетам. В конечном счете, уже в период «реализованной» исторической «миссии пролетариата» собственно формационная теория оказалась не востребованной в полной мере, отодвинутой фактически на периферию социально-фило­софского знания, хотя официально никто из марксистов ортодоксального толка ее значе­ния не умалял.

Важнейшие, в том числе дискуссионные проблемы, связанные с ее применением, рассмотрены в четвертом параграфе «Типологический и генетический аспекты формационного анализа». Несмотря на то, что атрибутика формационной теории всегда считалась неотъемлемой принадлежностью советского марксизма, за более чем семидесятилетний период достижения в этой области не были впечатляющими. Наибольшее оживление в атмосферу схоластического теоретизирования внесли дискуссии по проблеме азиатского способа производства, но они не могли коренным образом изме­нить сложившуюся ситуацию. Она проявилась в «белых пятнах» теоретического знания и ошибках формально-логического порядка, начиная с основополагающей дефиниции, от которых оказались не застрахованными и энциклопедические издания.

Проблема сегодня усматривается даже в том, что материалистическое понимание истории базируется на исследовании Марксом одной общественно-экономической формации (ОЭФ). Данное обстоятельство используется в качестве основания для отрицания формационной теории как таковой. Между тем, ОЭФ предстает как принцип объяснения и изучения истории, содержание которого в абст­рактной и теоретически последовательной форме воспроизводит своеобразие каждого из этих этапов. С учетом такого различия представляются достаточно убедительными выска­занные в литературе соображения о неправомерности, с одной стороны, терминоло­гического употребления и разработки особой «теории общественно-экономической фор­мации» вообще, с другой - идентификации понятий «теория формации» и «теория форма­ций». Использование последних на страницах научных журналов и монографий в качестве тождественных ведет к недоразумениям. Будучи общесоциологической теорией, социальная философия марксизма, как было отмечено выше, является, тем самым, одновременно и общей формационной теорией, т.е. теорией всех общественных формаций: в формацион­ном подходе сконцентрирована сущность социологического знания, его общенаучный кри­терий.

Значимость принципа историзма и диалектико-материалистической методологии в процессе исторической концептуализации наглядно проявляется в связи с дальнейшей разработкой генетического аспекта формационного анализа. До сих пор остается недоста­точно проясненным и в известной мере даже дискуссионным вопрос о возможности опре­деления временных параметров конкретных ОЭФ. Неоднозначно решается в литературе и вопрос о том, являются ли составным элемен­том ОЭФ производительные силы.

Недооценка различий между логическим и кон­кретно-историческим уровнями формационного анализа ведет к тому, что оппоненты формационной парадигмы нередко объявляют эту теоретическую модель «мыслительной схемой», а то и просто фикцией на том основании, что абсолютно «чистых» формаций «не бывает». Оборотной стороной такого подхода выступает представление о многоукладности ОЭФ. Отступая от диалектического понимания общего и особенного, исследователи (а ими чаще всего оказываются историки) вместо многоукладности реальных социальных организмов объявляют таковой ОЭФ.

В основу формационного подхода положена идея разнопорядковости сту­пеней общественного развития. В этой связи в используемой Марксом методоло­гии формационного анализа заслуживает самого пристального внимания принцип члене­ния истории на три большие общественные формации. Обращение к «формационной триаде» Маркса выявляет определенную ограничен­ность ставшей традиционной в обществознании «пятичленки». Однако издержки, связан­ные с ее «укорененностью» в теоретическом и, тем более, массовом сознании, обуслов­лены в большей степени, по мнению диссертанта, ее абсолютизацией, а не отсутствием эвристической значимости.

Непреходящий научный интерес в связи с исследованием механизма возникнове­ния, функционирования и генезиса частной собственности и обусловленного этим факто­ром процесса перехода от первичной формации ко вторичной имеет проблема «азиатского способа производства». Не останавливаясь на ней детально, диссертант ограничился выяснением принципиального методологического значения данного понятия.

В пятом, завершающем параграфе первой главы «Единство формационного и цивилизационного подходов в объяснении истории» отмечены особенностицивилизационной концеп­ции, которая относится, несомненно, к числу самых влиятель­ных в современной философии истории. Интенсивно разрабатываемая на протяжении ХХ века в качестве «противовеса» мар­ксистской формационной парадигме, она связана прежде всего с име­нами А. Тойнби и К. Ясперса и к настоящему времени уже пережила на Западе пик своей по­пулярности. В глазах же многих российских обществоведов, особенно тех, кто, по выражению А.С. Панарина, празднует «ос­вобождение от формационной догматики», ее рейтинг про­должает расти.

Дискуссии, развернувшиеся на рубеже 80-90-х гг. на страницах журналов «Вопросы философии», «Философские науки», «Вопросы истории», «Новая и новейшая история», «Мировая экономика и международные отношения», «Экономические науки», позволили обнаружить издержки, связанные с абсолютизацией формационного подхода. По существу, как отмечается в нашей литературе, речь должна идти о необходимости различать собственно формационную теорию и формаци­онный редукционизм как ее особую форму.

Бытующее в социально-философской и особенно исторической литературе проти­вопоставление цивилизационной парадигмы формационной фиксирует внимание лишь на внешней, бросающейся в глаза, поверхностной стороне их соотношения, оставляя в тени его диалектический характер. Ис­пользование же диалектической методологии в постсоветский период остается весьма проблематичным. Связанные с цивилизационным подходом дополнительные труд­ности вызваны и тем, что «в отличие от формационной цивилизационная теория примени­тельно к каждой выделяемой ею исторической ступени имеет дело не с одним, а несколь­кими основаниями. Поэтому цивилизационный подход к историческому процессу является комплексным».1 Указывая на то, что он обозначает ряд связанных между собой и вместе с тем относительно самостоятельных цивилизационных парадигм, Ю.К. Плетников выделяет в их числе общеисторическую, философско-антропологическую, социокультурную и тех­нологическую. Причем важно отметить то обстоятельство, что их конститутивным основа­нием выступает сформулированная Марксом цивилизационная триада.

Обращаясь к анализу цивилизационных закономерностей всемирно-исторического развития, Маркс создает принципиально иную познавательную модель. Если формацион­ная теория сориентирована на логическую процедуру типологизации общества путем све­дения индивидуального к социальному, то цивилизационный подход, напротив, базируется на сведении социального к индивидуальному, определении меры социальности в человеке. Исходя из трех основных технологических способов производства, Маркс выделяет три фазы эмансипации личности. Несовпадение исторических границ первого этапа цивилизационной и формацион­ной триад свидетельствует об ином, хотя и соотносительном, ракурсе интерпретации исто­рического процесса. Смена формационных типов цивилизации и направлена на ут­верждение той непосредственно общественной формы богатства, критерием которой, со­гласно Марксу, является свободное развитие индивидов безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу.

Как выражение синдрома глубокого кризиса современного обществознания следует воспринимать убеждение многих философов, ученых и общественных деятелей в том, что именно дви­жение в направлении, заданном формационной парадигмой, привело в итоге к усилению общей нестабильности в мире, истощению природных ресурсов, растущему даже в усло­виях развитых стран Запада отчуждению, возникновению опасных социальных болезней и т.д. Построенная на диалектическом основании, формационная модель истории под­вергается (как и марксизм в целом) теоретически некорректной, односторонне-метафизической интерпретации, по­рождающей, в свою очередь, упрощенные представления о прогрессе. Многочисленные попытки толковать превратности прогресса как основание для мо­делирования в духе многолинейной постмодернистской «ризомы», до известной степени, конечно, не лишены смысла. Но призванные подчеркнуть безбрежную широту пред­ставлений о механизме социальных изменений, они, в конечном счете, выявляют бесплод­ность своей крайней дискурсивной неопределенностью, как только начинают претендовать на альтернативное формационному поле исследования.

В спектре обсуждаемых исследователями марксизма вопросов наибольшего внимания, несомненно, заслуживает феномен внутренне присущей ему противоречивости. Этой проблеме посвящена вторая глава диссертационной работы «КОНЦЕПТ ОСНОВНОГО ПРОТИВОРЕЧИЯ МАРКСИЗМА В ОППОЗИЦИОННОЙ ПРОЕКЦИИ ФОРМАЦИОННОЙ И ДЕЯТЕЛЬНОСТНОЙ ПАРАДИГМ», состоящая из шести параграфов. По мнению диссертанта, феномен внутренней противоречивости марксизма, на который обратили внимание его критики, обнаружился, по крайней мере, еще в 80-е гг. XIX в., т.е. если не при жизни Маркса, то на завершающем этапе деятельности Энгельса. Вместе с тем, уже в самом конце XIX – начале XX вв. в интерпретации марксизма тон все увереннее задают представители его ортодоксального направления, которые категорически отрицали наличие в марксистском теоретическом знании каких бы то ни было противоречий. В советской философии, где безоговорочно утвердилось ленинское представление о «монолитной» целостности марксизма, исключающее допущение сколько-нибудь существенных различий в эволюции жизненной позиции самого Маркса, данный аспект его учения также, разумеется, не мог быть востребован и санкционирован. Но и после того, как прежние идеологические вериги были устранены, появились новые, а проблема противоречивости в оценке теоретического наследия Маркса так и не получила должного философского осмысления.

В комментариях западных марксологов упор делается на противоречие между «молодым» и «зрелым» Марксом. Фиксируя очевидное расхождение в выводах Маркса о сущности и социально-экономических условиях преодоления отчуждения, они связывают их с возрастными особенностями его индивидуальной биографии. Эволюция этих взглядов свидетельствует, с точки зрения либеральных критиков, об измене принципам гуманизма и свободы личности в пользу насилия и диктатуры. В лучшем случае марксизм положительно воспринимается в его ранней, гуманистической форме, в то время как на позднего Маркса возлагается вся ответственность за попытку практической реализации предложенной им программы переустройства общества.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: