ТОР 5 статей: Методические подходы к анализу финансового состояния предприятия Проблема периодизации русской литературы ХХ века. Краткая характеристика второй половины ХХ века Характеристика шлифовальных кругов и ее маркировка Служебные части речи. Предлог. Союз. Частицы КАТЕГОРИИ:
|
ПОИСКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯСЛУЧАЙ НА СТРЕЛКЕ Дни шли за днями. Бим их уже не замечал. Он регулярно обследовалгород и узнал его во всех подробностях. Теперь он ходил по заранеенамеченному маршруту. Если бы люди догадались, то они могли бы проверятьпо Биму свои часы. Появись он у парка - пять утра, у вокзала - шесть, узавода - половина восьмого, на проспекте - двенадцать, на левобережье -четыре часа дня и так далее. Завелись и новые знакомые среди людей. Бим установил, что большинствоиз них - добрые, но такие шли по улицам молча, а нехорошие всегда многоболтали. Нашел и людей, пахнущих маслом и железом (раньше он встречал ихпоодиночке). Эти ежедневно, около восьми утра, текли сплошным потоком вворота, потом в двери будки. Здесь они были говорливы, как грачи, так что разобрать, пожалуй,ничего нельзя, да это, впрочем и не интересовало Бима. Он садился встороне от потока и смотрел, и ждал. - Эй, Черное Ухо! Привет! - здоровался каждое утро паренек в синемкомбинезоне и выкладывал перед Бимом припасенный сверток с едой. - Жив,курилка? Здравствуй! - и подавал Биму свою добрую человеческую лапу,грубую, но теплую. Иные молча протягивали ему ладонь, здоровались и спешили дальше.Никто ни разу здесь не обидел Бима. Теперь Бим мало-помалу научился различать людей по сортам. Вот,например, часто попадается ему на пути белая бабочка, ноги - бутылками,всегда такая довольная, добрая, на лице счастье, но, встречаясь с Бимом,она фыркала кошкой, плевалась, поднимала сумку с продуктами на уровеньпышной груди и каждый раз твердила одно и то же: - Фу, какая гадость! Неужели нельзя подушить всех собак, чтобы нетрепали нервы? Вот вам, пожалуйста: "Моя милиция меня бережет". Как же!Уберегут... А тут каждый кобель среди бела дня запросто может спустить стебя юбку. А что милиция? Милиции мы - пятая нога собаке. Ввиду того, что она часто повторяла одно и то же, Бим, по простотесобачьей, почел, что бабочку так и зовут - пятая нога. Но он знал точно: кэтой подходить нельзя. Мало ли что он не понимал ее слов, кроме ее жеклички, зато он слышал и видел, потому и взял за правило: к таким - нишагу, не связываться. Потом он как-то стал (чутьем, что ли?) определять,кого надо обходить и сторониться. Добрых было огромное большинство, злых -единицы, но все добрые боялись злых. Бим же - нет, не боялся, но ему былотоже не до них. Познание человеков расширялось и углублялось, а с собачьейточки зрения, он уже не казался каким-то вылощенным дилетантом иидеалистом, готовым вилять хвостом каждому прохожему. Бим за короткоевремя стал худущим, но серьезным псом, и у него была цель жизни - искать иждать. И вот однажды ранним утром, проверяя запахи одного из тротуаров, онопешил от радости. Он остановился, фыркнул и побежал, как бешеная собака,ничего не разбирая и не видя впереди. Но так могло показаться со стороны,а на самом деле он бежал по свежему следу: здесь прошла Даша! Она толькотолько что была тут. След привел его к вокзалу. Пройти в помещение не было никакойвозможности: люди, люди и люди без конца даже на улице, у какого-тоокошка, они мяли друг друга, кричали, пыхтели, вопили, будто гончиеприспели до зайца и рвут его в клочья, не слушаясь ни арапника, ни рога. Втакой обстановке оказалось невозможным уловить след Даши - след пропал.Тогда Бим дал круг по над вокзалом и вышел на перрон. Здесь люди стоялигруппами около дверей длинных домиков на колесах, не рычали, не толкались,а, наоборот, обнимались, целовались и даже плясали в одном месте, у дверидомика. Никому не было дела до Бима, потому он свободно сновал челнокомпод ногами и сосредоточенно вчитывался в перрон. И вдруг у одной из дверей пахнуло Дашей. Бим потянул к порогам, ноженщина с большим жетоном на груди отогнала его. Однако Бим не сдавался:он стал пронюхивать окна и всматриваться в них. Потом заметил, чтопоследним вошли в домик две женщины в белых халатах. Он бросился было кним, но домики потихоньку поехали. Бим кинулся к окнам. В его собачьем умевозникли совершенно, казалось, правильные заключения: Даша там, люди вбелых халатах там, значит, Иван Иванович может быть там тоже. Может! Неувезли ли его люди в белых халатах? И Бим, бедный Бим, теперь уже несчастный Бим, сначала легко бежалвровень с домиками, заглядывая в окно. Тут-то и увидела его Даша. - Бим! Би-им!! - закричала она. - Милый Бим! Пришел проводить! Мойдобрый Бим! Би-и-м! Би-и... Голос ее становился все тише и тише. Домик убегал. А Бим, как нистарался, как ни напрягался изо всех сил, все отставал и отставал. Потом он бежал некоторое время за последним домиком, до тех пор, покатот не скрылся из виду, бежал и дальше, по той же дороге, потому что онаникуда не сворачивала. Долго бежал. И наконец, еле переводя дух, пал междурельсами, вытянув все четыре лапы, задыхаясь и тихонько скуля. Надежды неоставалось никакой. Не хотелось никуда идти, да он и не смог бы, ничего нехотелось, даже жить не хотелось. Когда собаки теряют надежду, они умирают естественно - тихо, безропота, в страданиях, не известных миру. Не дело Бима и не в егоспособностях понять, что если бы не было надежды совсем, ни одной капли наземле, то все люди тоже умерли бы от отчаяния. Для Бима все было проще:очень больно внутри, а друга нет, и все тут. Как лебедь умирает послепотери любимой, взмывая вверх и бросаясь оттуда камнем, как журавль,потеряв родную и единственную журавлиху, вытягивается плашмя, распластавкрылья, и кричит, кричит, прося у луны смерти так тогда и Бим: лежал,видел в бреду единственного и незаменимого друга и готов был ко всему,даже не сознавая этой готовности. Но он теперь молчал. Нет на земле ниединого человека, который слышал бы, как умирает собака. Собаки умираютмолча. Ах, если бы Биму сейчас несколько глотков воды! А так, наверно, он невстал бы никогда, если бы... Подошла женщина. Она была в ватном пиджаке и ватных же брюках, головаповязана платком. Сильная, большая женщина. Видимо, она сперва подумала,что Бим уже мертв, - наклонилась над ним, став на колени, и прислушалась:Бим еще дышал. Он настолько ослабел со времени прощания с другом, что ему,конечно, нельзя было устраивать такой прогон, какой он совершил запоездом, - это безрассудно. Но разве имеет значение в таких случаях разум,даже у человека! Женщина взяла в ладони голову Бима и приподняла: - Что с тобой, собачка? Ты что, Черное Ухо? За кем же ты так бежал,горемыка? У этой грубоватой на вид женщины был теплый и спокойный голос. Онаспустилась под откос, принесла в брезентовой рукавице воды, сноваприподняла голову Бима и поднесла рукавицу, смочив ему нос. Бим лизнулводу. Потом, в бессилии закачав головой, вытянул шею, лизнул еще раз. Истал лакать. Женщина гладила его по спине. Она поняла все: кто-то любимыйуехал навсегда, а это страшно, тяжко до жути - провожать навсегда, это всеравно что хоронить живого. Она каялась Биму: - Я вот - тоже. И отца, и мужа провожала на войну... Видишь, ЧерноеУхо, старая стала... А все не забуду... Я тоже бежала за поездом... И тожеупала... И просила себе смерти... Пей, мой хороший, пей, горемыка... Бим выпил из рукавицы почти всю воду. Теперь он посмотрел женщине вглаза и сразу же поверил: хороший человек. И лизал, лизал ее грубые, втрещинах, руки, слизывая капельки, падающие из глаз. Так второй раз вжизни Бим узнал вкус слез человека: первый раз - горошинки хозяина, теперьвот эти, прозрачные, блестящие на солнышке, густо просоленные неизбывнымгорем. Женщина взяла его на руки и снесла с полотна дороги под откос. - Лежи, Черное Ухо. Лежи. Я приду, - и пошла туда, где несколькоженщин копались на путях. Бим смотрел ей вслед мутными глазами. Но потом с огромным усилиемприподнялся и, шатаясь, медленно побрел за нею. Та оглянулась, подождалаего. Он приплелся и лег перед нею. - Хозяин бросил? - спросила она. - Уехал? Бим вздохнул. И она поняла. Подошли они к той группе работающих. Все здесь были женщины, одетытак же, как и хороший человек, а сбоку стоял мужчина, в треухе на затылкеи с трубкой в зубах. Он спросил сердито: - За собакой увязалась, Матрена? А кто будет работать? Эх ты,Матрена, Матрена... Одно слово - Матрена, - и тыкал пальцем в ее сторону. Бим уловил: хороший человек - это Матрена. Она приказала ему лежать уобочины, а сама взяла какие-то огромные клещи и вцепилась ими в шпалувместе с другими женщинами. - Раз-два, взяли! - рявкнул мужчина. - Еще разик! Еще раз! - орал онподбоченясь и даже гордо. На каждый его крик женщины отвечали дружными рывками так, что бревноподчинялось и ползло за ними, зажатое со всех сторон клещами. При каждомтаком рывке лица женщин напрягались до красноты, а у одной из них,худосочной и квелой, наоборот, лицо бледнело и даже синело. Эту Матренаотстранила рукой и сказала ей так, как когда-то говорил хозяин Биму,отгоняя его: - У_й_д_и! Отдохни, а то богу душу отдашь. - И к мужчине: - Ну,кричи, что ль, антихрист! - Раз-два, взяли! - гаркнул тот и, поправив треух, стал выводить какбы с огромным трудом: - Ой, бабочки, еще раз! Муж уехал на Кавказ! Недоехал до Кавказа! Оженился там, зараза! Стоп! Ложи струмент! Слово "зараза" Бим уже слышал от курносого дядьки: плохое слово.Других слов он не понял. А женщины положили в сторону клещи, взяли железные клинья и стализабивать их тяжелыми и длинными молотками. Матрена легко, вроде быиграючи, вколачивала штырь тремя ударами, а квелая при каждом ударе охала,стонала: - Ах-ха! Ох-ха! - Давай, давай! - покрикивал зараза, набивая трубку. - Давай, давай,Аксинья! - Он приблизился к женщине: - С потягом бей, с потягом на себя -легче пойдет. Анисья - это квелая. Она дольше других возилась с каждым клином и вконце концов оказалась на отшибе. Странное для женщин произошло тутсобытие и непонятное: Бим подошел к Анисье расслабленной походкой и тоже,как Матрене, полизал горькие брезентовые рукавицы. Все приостановилиработу и с удивлением смотрели на Бима. Потом они, по приказу заразы, сели все под кустами и обедали, каждаяиз своего узелка. И покормили Бима. Он ел. Теперь он уже брал пищу из рукхороших людей. Это было его спасением. К вечеру он забеспокоился: подходил к Матрене, садился, вяло семенилпередними лапами, смотрел ей в лицо, снова отходил, ложился, но вскореопять подходил и снова отдалялся. - Уйти хочешь, Черное Ухо, - догадалась Матрена. - Ну, иди, ступай,Черное Ухо. Куда же я тебя дену? Некуда. Иди. Бим попрощался и пошел, медленно, шагом, не по-собачьи пошел вдольжелезной дороги обратно. Дорога есть дорога, она указывает, куда идти, -никогда не собьешься, если взял правильное направление. Только вот всетело мучительно ныло от вчерашних побоев серого, трудно было дышать находу, но - что поделаешь! - идти надо, благо он подкрепился у добрыхженщин, да и тропинка по бровке была гладкой и ровной. Постепенновтянувшись, он легонько и затрусил. Как же живучи собаки и отходчивы! Если посмотреть со стороны, ничего особенного в этом не было: пополотну железной дороги семенила хворая собака. И только. Ближе к городу из одного пути стало два: еще пара железныхнепрерывных полос потянулась рядом. Потом их стало три. Недалеко отбудочки неожиданно заморгали поочередно два красных глаза: левый, правый,левый, правый - метались из стороны в сторону. Красное для всех зверейнеприятно. Волк, например, не в силах даже перепрыгнуть линию красныхфлажков, а лисица, обложенная ими, остается в кольце на двое трое суток ибольше. Так что Бим решил обойти громадные красные живые глаза. Он сошелна третью линию рельсов, остановился, вглядываясь в моргающее красное, ещене решаясь идти дальше. И вдруг под ногами что-то скрежетнуло... Бим взвыл от страшной боли, но никак не мог оторвать лапу от рельсов:на стрелке лапа попала в могучие тиски. Из воя Бима и можно было понятьтолько одно: "Ой, больно! Помоги-ите-е!" Людей поблизости нет. Люди не виноваты. Отгрызть собственную лапу,как это делает иногда волк в капкане, собака не может, она ж_д_е_т помощи,она н_а_д_е_е_т_с_я на помощь человека. Но что это? Два огромных ярких белых глаза осветили путь и самогоБима, они ослепили его, надвигаясь медленно и неумолимо. Бим сжался вкомок от боли и страха. И замолчал в предчувствии напасти. Но гремящеесущество с такими глазами остановилось шагах в тридцати, а в зону светавпрыгнул из темноты человек и подбежал к Биму. Потом, сразу же, появился ивторой. - Как же ты попал, бедняга? - спросил первый. - Что же делать? - спросил у первого второй. От них пахло почти так же, как от шоферов, оба были в фуражках сбольшими медалями. - За остановку нам влетит, хоть мы и рядом со станцией, - сказалпервый. - Теперь все равно, - отозвался второй и пошел в будочку. Наш бедный Бим понял по интонации (не по словам): это его спасители.Он слышал, как пронзительно зазвонил в будочке звонок, а через минутутиски отпустили лапу. Но Бим не двигался, он оцепенел. Тогда его взялчеловек и отнес за линию дороги. Там Бим закрутился волчком на месте,зализывая раздавленные пальцы. И однако (до чего же собаки наблюдательны!)он слышал говор из окон и дверей поезда теперь, не ослепленный светом, онвидел поезд из темноты сбоку разные голоса повторяли слова "собака" и"охотничья", слова очень понятные. Бим был благодарен хорошим, добрым людям. Вот так. Где-то кто-топеревел стрелку той дороги, по которой доверительно шел Бим. И никакому"кто-то" нет теперь дела до того, что какой-то собаке защемило ногу и онастала калекой. Как бы там ни было, но теперь он уже никогда не пойдет пожелезной дороге: это он понял так же, как понял еще в юности, что там, гдебегут автомобили, ходить нельзя. Бим попрыгал на трех ногах, измученный, изуродованный. Он частоостанавливался и лизал онемелые и уже припухшие пальцы больной лапы, кровьпостепенно утихла, а он все лизал и лизал до тех пор, пока каждыйбесформенный палец не стал идеально чистым. Это было очень больно, нодругого выхода не было: каждая собака это знает: больно, но терпи, больно,а ты лижи, больно, но молчи....К родной двери он прихромал далеко за полночь. Нет! Опять нетследов Ивана Иваныча. Бим хотел поцарапаться в дверь, как и обычно, но,оказалось, нельзя: с больной ногой невозможно не только встать на задниелапы, но даже и сесть, - только стоять на трех ногах или лежать плашмя.Тогда он уткнулся носом в угол двери и проверил запахи внутри: хозяина небыло. Значит, уехал совсем. Так он стоял долго, как бы поддерживая головойослабевшее тело. Затем подошел к двери Степановны и громко, коротко, вотчаянии сказал: "Гав!" (Я тут.) Степановна ахнула: - Ах, боже ж ты мой! Да где же тебя так-то? - Открыла дверь, впустилаи вошла с ним в его квартиру. - Ой ты собака, собака, несчастная собака,что же мне с тобой делать-то теперь? И что скажет И_в_а_н И_в_а_н_ы_ч? Бим только было лег посреди комнаты, вытянув ноги, но... Как так?"Иван Иваныч"? Бим поднял голову, повернул ее с усилием к Степановне исмотрел, смотрел на нее, не спуская глаз, он явно спрашивал: "Иван Иваныч?Где?" Степановна не умела обращаться с собаками, не знала, как кормить иухаживать, она, однако, умела жалеть. Может быть, чувство жалости ипомогло ей теперь понять Бима, догадаться, что слова "Иван Иваныч"пробудили в больной собаке проблеск надежды. - Да, да, Иван Иваныч, - подтвердила она. - Подожди-ка: я сейчасприду. - Торопливо выйдя, она сразу же и вернулась с письмом в руках,поднесла его к носу Бима: - Видишь вот? Письмо прислал Иван Иваныч. Бим, бедный Бим, умиравший и воскресший, раздавленный и спасенный,больной и без капли надежды, Бим задрожал. Он уткнул нос в письмо, потомпрошелся ноздрями по краям: да, да, да... Вот о н сильно провел пальцамипо конверту туда сюда... Когда Степановна подняла конверт с пола и вынулаиз него письмо, Бим с усилием встал и потянулся к ней. Теперь она досталаиз того же конверта совершенно чистый лист бумаги и положила его передБимом. Он завилял хвостом: здесь написан запах пальцев Ивана Иваныча, да,это он нарочито тер пальцами. - Тебе прислал-то, - сказала Степановна. - Так и пишет: дайте Бимуэтот чистый лист. - Она близко указывала на бумагу, приговаривая: - ИванИваныч... Иван Иваныч... Бим вдруг расслабленно опустился на пол и вытянулся, положив головуна лист. Из глаз его покатились слезы. Бим плакал первый раз в жизни. Этобыли слезы надежды, счастливые слезы, скажу я вам, лучшие в мире слезы, нехуже, чем слезы радости встреч и счастья....Дай-то бог, дорогой читатель! Но верь мне: сеттер умеет смеяться иплакать....Степановна начинала понимать собаку, но она поняла и то, что ей несправиться, не осилить одной, не может. Долго она сидела около Бима идумала о своей жизни. И так ей захотелось в деревню, где она родилась ивыросла, так стало тоскливо в этих каменных клетках, где люди годами незнают друг друга, живя в одном доме, даже в одном подъезде. Но все жедогадалась она дать Биму воды. ой как надо было ему воды! Он, чуть привстав, пил жадно, теряя каплина пол, а потом снова лег в том же положении. Бим закрыл глаза, казалось,забылся. Уже перед рассветом Степановна вышла, так тихо, будто бояласьпобеспокоить тяжело больного человека. А посреди комнаты лежала всего лишь одинокая собака. Сколько Бим проспал, несколько часов, может, и сутки. Проснулся отжгучей боли в ноге. Был день, потому что светило солнце. Несмотря на боль,он понюхал листок. Запах хозяина стал слабее и дальше, но это было уженеважно. Главное в том, что он есть, где-то есть, и его надо искать. Бимвстал, напился из миски и заходил по квартире на трех ногах было больно,но он ходил, ходил, ходил из комнаты в прихожую и обратно, кружил покомнате. Инстинкт ему подсказывал: если отлежал один бок, если больно, тонадо ходить. Вскоре приспособился передвигаться, не причиняя болираздавленной лапе: ее надо слегка поднимать вверх, а не волочить над полом- тогда боль меньше. Когда же Степановна принесла еду, он уже повилял ейхвостом, порадовал, а потом поел. И почему, собственно, не поесть, еслипоявилась надежда и возникли в собачьей голове два магических слова -"искать" и "ждать". Но сколько он ни просился, сколько ни требовал, Степановна невыпускала его. (Сиди дома, ты - больной.) Но наконец и тут она уяснила,что Бим - существо живое, что ему тоже надо выйти по надобности. Она,безусловно, не знала, что были случаи, когда собаки умирали от разрывакишечника или задыхались при запорах, если тех собак не выпускали болеетрех дней. А такие случаи были не раз. Большая человеческая жалость и доброта души руководили Степановной вее жизни. Только и всего. Она прицепила поводок к ошейнику и пошла. А Бимзахромал рядом. Во дворе, в дальнем углу, стояли двое: старая седая женщина и хромаяхудущая собака - вот такая получилась картина. Ребятишки выскакивали из подъездов, спешили в школу, но многие из нихподбегали и спрашивали: - Бабушка, бабушка, почему Бим на трех ногах? Или так: - Бимка, больно тебе? Но в школу бежать надо: это большая ответственность - ходить в школу,самая первая ответственность в жизни - перед семьей, перед учителем, переддрузьями. Потому они и не задерживались, убегали. Это обстоятельствооказалось очень важным и для Степановны, и для Бима, хотя они ничего неподозревали, а просто ушли домой, когда наступило к тому время. У подъезда встретил их Палтитыч (Павел Титыч Рыдаев) и обратился кСтепановне: - Такое дело, значит. Кобель этот - собака стоящая, и ее надо беречь.Раз уж хозяин дал тебе поручение, то вот тебе совет: привяжи на цепь.Обязательно. Иначе убежит. Не укараулишь. Выскочит в дверь, и - каюк. - Да разве ж можно такую умную собаку на цепь? - не очень уверенновозразила Степановна. - Что, и тебя надо воспитывать? Учти: без хозяина и без цепи кобельпочует волю. И - каюк. - Да он же обозлеет, цепной сделается. - Пойми ты, темный ты человек! Обозлеет - зато жив будет. На цепь, нацепь - вот тебе и вся моя инструкция. Добра желаючи говорю: на цепь! Не подчиниться председателю домкома Степановна не могла, поэтому онакупила цепочку за рубль десять и на ней выводила Бима во двор. Но домаотцепляла ее от ошейника и бросала в уголок. Хитрая бабушка Степановна - иволки сыты, и овцы целы. Впрочем, ей самой пришлось выходить с Бимом всеголишь два-три раза, причиной чего оказались необыкновенные события,развернувшиеся вокруг имени Бима.Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском:
|