Февраль, начало конца

Я была поглощена рассказами Дуни о жизни отца, старательно записывала

каждый эпизод в свой дневник и почти не обращала внимания на окружающий мир.

Иногда Варя приходила домой из гимназии и рас-сказывала о длинных

очередях за хлебом, которого тщет-но ждали весь день, о расхристанных

солдатах, бесцель-но слоняющихся по улицам.

Я выходила из дому только по средам, когда мы ез-дили в Царское Село.

Дворец оставался едва ли не един-ственным спокойным местом среди бурлящего

Петро-града. Во дворце все шло, как обычно.

Но катастрофа надвигалась неумолимо.

Анна Александровна получила несколько писем с угрозами. Ее обвиняли в

заговоре, направленном на

поражение России в войне. Конечно, упоминалось и имя отца. Царица

распорядилась о ее переезде во дворец. Там Анна Александровна была в

безопасности.

Не уверена, что царь знал об истинном положении дел в армии. Ему

докладывали не обо всем. А дезертир-ство, между тем, приняло неимоверные

размеры. (Из Покровского мама писала, что многие крестьяне воз-вращаются с

фронта домой, возвращаются открыто и без всякого стыда.)

Как бы там ни было, Николай делал вид, что все в порядке.

В конце февраля, через три месяца после убийства, Дуню вызвали домой

ухаживать за престарелым отцом. Мы с Варей остались вдвоем. Поехать в

Покровское не могли -- нужно было заканчивать учебу.

Привратница каждый день приходила убирать квар-тиру и готовить обед, но

в другое время я оставалась одна и сидела, оплакивая отца и молясь за упокой

его души. Мысли мои обращались к дому, мне хотелось снова вернуться к маме,

к спокойной жизни в Покровском. Но что-то подсказывало мне, что и та,

прежняя жизнь уже не для меня.

Однажды, когда стало особенно одиноко, я сняла трубку, чтобы позвонить

Анне Александровне по двор-цовому номеру, но обнаружила, что аппарат не

рабо-тает. Я вышла на улицу, надеясь увидеть, в чем причи-на неисправности,

но вместо этого увидела огромную толпу людей, марширующих по Литейному

проспекту и скандирующих "Долой немцев". Они били витрины магазинов.

Вечером связь восстановили. Я позвонила Анне Алек-сандровне, от нее

узнала, что в армии начались бунты -- солдаты убивали офицеров.

Вскоре на улицах появились баррикады. Я больше не пускала Варю на

занятия. Вдвоем мы сидели в холодной квартире и прислушивались к крикам за

окнами.

Я снова попыталась позвонить во дворец, но не смогла соединиться.

Редкие знакомые приносили нам слухи: то ли царь отрекся от престола, то ли

он только собирается отречься; то ли его свергли и он бежал то ли в Анг-лию,

то ли в Германию, то ли в Швецию, то ли еще куда-нибудь. Мне стало

невыразимо страшно.

Покорно ждать новых ужасных сообщений я уже не могла. Наняла автомобиль

и поехала в Царское Село. Без труда вошла во дворец (охрана меня хорошо

знала). По-просила доложить обо мне Александре Федоровне.

Александра Федоровна обняла меня, но сказала, что мне нельзя оставаться

во дворце, потому что все дети и даже Аннушка больны корью и лежат в

постелях.

Царица со слезами на глазах проводила меня до две-рей и расцеловала,

обещая позвонить, как только по-ложение улучшится настолько, что я смогу

снова наве-стить их. В вестибюле стояла большая ваза, полная круг-лых

ирисок. Не находя в ту минуту, как выразить свою симпатию, Александра

Федоровна сунула мне горсть конфет в карман пальто.

Оказавшись снова в автомобиле, я расплакалась -- была уверена, что

сейчас навсегда простилась с Алек-сандрой Федоровной.

Потом Дума объявила о создании Временного пра-вительства, царя вынудили

отречься от престола. Импе-раторскую семью посадили под домашний арест.

Новая стража сплошь состояла из пьяных солдат. Они грязно ругались и

обнажали свой срам всякий раз, когда кто-нибудь из великих княжон подходил к

окну.

Месть мертвому

Пока это было возможно, могилу отца по приказу Александры Федоровны

тщательно охраняли. И это, между прочим, породило множество слухов, так как

полицейские не подпускали желающих близко к месту последнего упокоения отца.

Однако вскоре стало почти всем известно, что могилу можно найти по тому, что

над ней Анна Александровна построила деревянную часовню (она собиралась

потом обложить ее кирпичом, но не успела).

Кроме того, оставить вполне незаметными ежеднев-ные приезды туда

Александры Федоровны с дочерьми было никак невозможно.

Празднуя свободу, толпа пьяных солдат разорила могилу отца. Они подняли

труп на штыки, потом бро-сили его в костер, устроив дикий хоровод. К

солдатам присоединилось несколько женщин из ближайшей де-ревни. Веселье

закончилось оргией.

Мне передавали, что иконка Знамения Пресвятой Богородицы, положенная на

грудь отца Александрой Федоровной, сразу же была куда-то отнесена. Бог

знает, где она сейчас. На ее обратной стороне Александрой Федоровной,

дочерьми и Анной Александровной были карандашом сделаны собственноручные

надписи:

В уголке имелась также надпись: "11 ноября 1916 года, Нижний Новгород".

Эта иконка предназначалась в по-дарок отцу, а пришлась к гробу...

Интересно, что, узнав о случившемся, Родзянко ска-зал: "Достойная

поминальная служба для злодея". Даже наблюдая то, что происходило со всем

государством в те дни, Родзянко не нашел в себе силы раскаяться в содеянном.

Он так и не понял, что настоящих злодеев выпустил на волю он сам.

Арест

Когда слухи об этом ужасном происшествии разнес-лись по городу и, в

конце концов, достигли моих ушей, я позвонила Марусе Сазоновой, чтобы

узнать, что ей об этом известно. Человек, взявший трубку, сказал, что

Маруся дома и хочет немедленно видеть нас с Варей, и прибавил, чтобы мы

ехали немедленно. Мы поспешили к Сазоновым и обнаружили там всю их семью и

еще человек двадцать друзей нашего отца, сидящих под ох-раной вооруженных

солдат в гостиной. Нам сказали, что мы, как и все эти люди, арестованы.

Решив, что уже вся рыба попалась в сети, солдаты привезли всех нас в

какое-то здание. Там находилось множество арестованных. Многих я узнала.

Дальнейшее ожидание показалось бесконечным, хотя длилось оно около двух

часов. Все это время мы были окружены пья-ными солдатами, не оставлявшими

нас в одиночестве даже в уборной.

Наконец меня вызвали на допрос. Я в ужасе обняла Варю, думая, что меня

сейчас разлучат с единствен-ным близким человеком.

Небритый солдат кричал на меня и толкал вперед по коридору, пока не

привел в маленькую голую комна-тушку. Там за простым деревянным столом

расположи-лись двое мужчин, и один из них грубо велел мне сесть. Потом, ни

разу не взглянув на меня, он погрузился в изучение лежащей перед ним толстой

папки. Несколько минут слышался лишь шелест переворачиваемых страниц.

Он поднял взгляд:

-- Ваше имя?

-- Мария Григорьевна Распутина.

-- Дочь Григория Ефимовича Распутина?

- Да-

Их вопросы сосредоточились вокруг отношений отца и Александры

Федоровны, которую они называли быв-шей царицей. Это разрывало мне сердце.

Следователи твердили, что я должна подтвердить све-дения о

предосудительной связи бывшей царицы и Рас-путина.

Это было слишком. Мои нервы были натянуты, как струны. Я истерически

захохотала.

Поняв, что от меня им ничего не добиться, следова-тели послали за

Варей.

Столкнувшись с сестрой в коридоре, я смогла толь-ко ободряюще

улыбнуться.

Ясно, что от Вари они добились так же мало, как и от меня.

Вскоре нас обеих освободили. Удивительно, но нас даже довезли на

автомобиле до самого дома.

На следующее утро Варю вызвала начальница ее гим-назии. Варя была

первой ученицей в классе, но ей было объявлено о немедленном исключении.

Дальнейших объяснений не последовало.

Прочь отсюда

Ничто не удерживало нас в Петрограде. Я решила, что мы должны вернуться

в Покровское. Варя согласи-лась со мной и даже повеселела.

Мы уложили только то, что смогли унести сами, поручив остальное

имущество заботам привратника.

Главное, я взяла с собой тетрадку, в которую запи-сывала рассказы Дуни

о жизни отца.

Я радовалась, что уезжаю. Петроград уже не был тем городом, куда меня

привез когда-то отец.

ЗАПИСИ

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: