О гениальных открытиях

Беседа увлекла Сергея. В ожидании обеда он размышлял и анализировал полученную информацию. Потом начал искать книги о музыке. Но они показались слишком специальными. Изобиловали научной терминологией. Почувствовал, что недостаточно хорошо её понимает. Он закрыл очередную книгу. А ведь Учитель так и не ответил на его вопрос: что же в музыке так сильно действует на человека. Понятно, что не на каждого. Понятно, что прежде всего на тех, кто чувствует и понимает её. А что понимает он сам? Да, эти звуки ему приятны. Но мало ли приятного в жизни. Почему же его так растрогала музыка Баха? Он начал вспоминать занятия в музыкальной школе. В памяти смутно начали всплывать уроки по сольфеджио, которые он терпеть не мог. Вот на этих уроках, возможно, и говорилось многое из того, о чём они беседовали с Учителем. Зачем Учитель тянет и сразу не отвечает на его вопрос? Надо обо всём об этом спросить у него. За окном вдруг послышались громкие гудки автомобильного клаксона.

Подойдя к окну, Сергей увидел, что снежный пейзаж несколько оживился: Учитель открывает ворота, за которыми стоит небольшой грузовичок. Вместе с водителем они погрузили в машину несколько больших бидонов, видимо с молоком, и какие-то ящики. Вокруг них вертелся Джим, проявивший особенный интерес к содержимому ящиков. Учитель жёстко, но не грубо его отгонял. Водитель был в хорошем настроении, яростно курил и оживлённо о чём-то рассказывал. Учитель тоже улыбался. Видимо рассказ водителя был ему приятен. Во двор вышла Дарья Георгиевна и начала звать мужа. Водитель приветственно махнул рукой хозяйке и сел за руль. Учитель распрощался с водителем, закрыл ворота и пошёл в дом. Через несколько минут позвали к обеду. За столом пошли разговоры на хозяйственные темы. Но Сергей слушал хозяев невнимательно. Он запомнил только, что речь шла о каких-то конкурентах, которые из-за своей жадности попались на махинациях и им грозит суд. Дарья Георгиевна возмущённо рассказывала об их нечестных делах и радовалась произошедшему. Учитель не особенно торжествовал, но тоже говорил, что рано или поздно так должно было случиться. На вопрос Сергея ответил, что не будет забивать ему голову ерундой, а в целом о хозяйстве скоро расскажет ему во всех подробностях.

После обеда Сергей и Учитель опять расположились в кабинете.

– Давай вспомним, где мы остановились и продолжим.

– Остановились на создании уникальной системы звуков. А вообще, я и не предполагал, что так долго и мучительно музыка превращалась в самостоятельное искусство. У меня такое ощущение, что передо мной открывается новая интересная панорама. Хотя ответа на мой вопрос вы ещё не дали.

– Согласен. К этому мы очень скоро подойдём.

– Скажите, а разве других музыкальных систем в мире не было?

– В том то и дело, что были и есть, и музыка сочинялась и сочиняется, но они не получали интернационального, всемирного применения. Например, музыка для армянского народного инструмента дудука. Сейчас эта музыка очень популярна.

– В чём же дело? Столетиями считали и всё не могли высчитать?

– Нет, просто в разных регионах и странах играли и сочиняли в разных системах. И это устраивало всех. А вот единая система возникла только тогда, когда острая потребность в этом появилась в рамках христианской церкви, духовно объединившей все народы Европы и некоторые – в Азии. Отцы церкви были образованными и прозорливыми людьми. Они знали об огромной силе искусства и максимально использовали его.

– Каким образом?

– Во-первых, они жёстко унифицировали художественную деятельность. И поначалу запретили появившиеся массовые изображения Христа и других божественных персонажей.

– То есть как? А иконы?

– Они были запрещены. Дело дошло до того, что в церквах запретили всякую живопись.

– Я ничего пока не понимаю.

– Сейчас поймёшь. Отцы церкви опасались двух противоположных вещей. Во-первых, икона не должна была превращаться, как это уже начало происходить, в идол. Смысл запрета в том, что "Сущий бесконечен". Он превыше всего земного, поэтому любая попытка изобразить Его граничит с кощунством и может дать повод к идолопоклонству. Вспомни библейское "не создай себе кумира". Ведь это – прямой путь назад, в язычество. – Учитель подошёл к книжным полкам и вытащил оттуда книгу. – Один из первых христианских соборов, прошедший в начале 4 века в испанском городе Эльвир утвердил постановление (Канон 36): "Принято, чтобы живописи в церквах не было, и чтобы не служило предметом почитания и обожания то, что изображается на стенах". А во-вторых, противоположный процесс – икона могла нанести урон чувству веры.

– Каким это образом? – всё больше удивлялся Сергей.

– А таким образом, что происходило расхождение между тем, что представлял себе верующий христианин, прочитав Евангелие и тем, что изобразил на иконе или на стене храма художник. Повсеместное расхождение между внутренним представлением отдельного верующего внешности Христа, Богоматери и т. д. и иконой приводило часто к неверию. "Это лицо не похоже на Христа!" – восклицали верующие. И уходили из церкви.

– Но ведь иконы есть и сегодня, – сказал Сергей.

– Да, они появились после того, как были выработаны христианской церковью жёсткие правила и нормы изображения "Божественного лика". Это и есть так называемый "канон". Техника письма, тип лица и выражение, пропорции фигур, внешность и поза – всё было канонизировано. Ты наверное обратил внимание, что изображения Христа на разных иконах в главных чертах похожи друг на друга.

– Верно, и манеры письма тоже сопоставимы.

– Но имей в виду. Всё это было достигнуто после многовековой внутрицерковной борьбы иконофилов и иконоборцев.

– Да, но какое это имеет отношение к музыке?

– А вот какое. Запретив изображение божественного пантеона, церковь начала обращать усиленное внимание на те искусства, которые не имеют внешних аналогов: архитектуру, декоративно-прикладное искусство и музыку. Например, музыкальный оргáн появляется в церквах уже в VII–VIII веках н. э. Эти три искусства не обладают конкретикой живописи или скульптуры, но воздействуют даже сильнее. Ведь что действует на человека, когда он входит, скажем, в огромный разукрашенный романский или готический собор, в котором играет оргáн и поёт антифонный хор? Огромные "небесные" своды и уходящие ввысь колонны, чудесные, искрящиеся разноцветьем селенитовые витражи, прекрасная орнаментика на поверхности стен, горящие огни свечей и конечно же – божественная музыка.

– Да, тут от восторга можно и голову потерять, и поверить во что угодно.

– Я понимаю твой пыл, и ты прав: в храме вера усиливалась и не последнее место в этом занимала музыка.

– Вот теперь я начал понимать куда вы клоните.

– Отлично. Мне осталось только коротко охарактеризовать процесс становления чистой музыки и гениальные открытия на этом пути.

Учитель сделал паузу. Потом продолжил.

– Ты знаешь, не могу удержаться и сказать тебе вот что. Когда я мысленно прослеживаю процесс становления музыки как отдельного вида искусства, то у меня часто возникает ассоциация с работой божественного скульптора. Вот он подходит к огромной мраморной скале и начинает отсекать от неё всё лишнее. И после столетий и тысячелетий труда человечество получило непревзойдённой красоты изваяние – классическую музыкальную культуру.

– Учитель, как это здорово – вы начали говорить высоким поэтическим языком!

– А как ещё прикажешь говорить об этом? – Наступила небольшая пауза. Наконец Учитель оторвал свой взгляд от окна и продолжил.

– Мы говорили о… – он вопросительно посмотрел на Сергея.

– О гениальных открытиях.

– Если говорить приземлённо, то речь пойдёт о важнейших этапах на пути к классической музыке. Первый – это Григорианский хорал[27]. Важнейший шаг на пути унификации музыкальной системы. Это свод обязательных церковных песнопений на латыни, составленный папой Григорием I и зафиксированный невменным письмом – тогдашними нотами. Было приказано исполнять их во всех католических храмах стран христианского мира. Руководили этим специальные папские посланники. Постепенно хорал завоевал огромную популярность среди верующих. Португалец мог приехать в допротестантскую Баварию и услышать в церкви то, что он знал с детства. Так вот. Постепенно одноголосные песнопения стали украшать дополнительными параллельными звуками, а потом и дополнительными голосами. И это стало толчком для создания искусства многоголосия или полифонии.

– Учитель, вы ничего не сказали о нотах.

– Совершенно верно. Это как раз второе гениальное открытие в музыкальной культуре. Как я уже сказал, Григорианский хорал стал всё более и более усложняться. А его фиксация невмами[28] становилось очень трудоёмким процессом. И вот бенедиктинский монах Гвидо д'Ареццо[29] перенёс невмы на параллельные горизонтальные линии. Такое, казалось бы простое новшество, намного облегчило процесс фиксации музыкальных текстов. И этот принцип сохранился до наших дней. Я думаю, что и ты это должен помнить.

– Да, да. Я даже сейчас могу нотами написать гамму.

– Прекрасно. Добавлю лишь, что после Гвидо д'Ареццо созданная им система ещё долго совершенствовалась, не меняя своей принципиальной основы. Стало использоваться мензуральное письмо, табулатуры и т. д. Я не буду заострять на этом твоё внимание. В общем, процесс этот был очень сложным. Окончательно современная нотация утвердилась лишь в XVII–XVIII веках и продолжала улучшаться. Но главное, в ракурсе нашей беседы, не это. Главное… А попробуй, ты сам скажи, Серёжа.

– Ну-у… – Сергей опять напрягся, – главное, думаю, в том, что стали фиксировать живую музыку.

– Верно. Причём так, что уже без помощи, глядя лишь на одни ноты, можно было исполнить то или иное произведение. Совершенно глухой Бетховен фиксировал нотами свои гениальные произведения, слыша их только внутренним слухом. А ведь раньше, в эпоху невменного письма, музыканты саму мелодию должны были знать наизусть, послушав как поют и играют другие. Этот процесс передавался из поколения в поколение. И не дай бог ему прерваться!

– А разве так бывало?

– Конечно. Я читал, что после нашествия диких племён турок-сельджуков на армянское Киликийское царство в XV веке, были потеряны коды и традиции исполнения духовной музыки. Все их носители были убиты. И только через 500 лет, после долгих усилий музыкантов и математиков уже в Советской Армении удалось расшифровать армянское невменное письмо – хазы[30].

– Да-а. Можно сказать, что потеря хазов – это национальная катастрофа. – Сергей сделал паузу. – А я всё же не сразу сообразил, что благодаря нотации появились полноценные тексты, фиксирующие музыкальные произведения. А без зафиксированных произведений настоящего искусства не бывает.

– Блестяще, – сказал Учитель. – Теперь, надеюсь, понятно, почему музыка – сравнительно молодой вид искусства?

– Конечно понятно, – радостно сказал Сергей. У меня здесь нет больше вопросов.

В этот момент в кабинет вошла Дарья Георгиевна с подносом, накрытым полотенцем, на руках.

– Мне кажется, что вы, мужчины, немного закопались, – лукаво улыбаясь, сказала она. – Даже Джим ушёл от вас. Ему стало скучно, бедняге, слушать мудрёные разговоры.

– Что вы, Дарья Георгиевна, – порывисто сказал Сергей. – Я узнал так много интересного.

– Вот, вот. Именно много. Поэтому предлагаю вам чуть-чуть отдохнуть и попробовать мой морс из красной смородины.

– Дарьюшка, я как раз собрался за ним сходить. Спасибо тебе, дорогая.

Дарья Георгиевна поставила поднос на столик у кровати, сняла с него полотенце, под которым стояли графин с красной жидкостью и два стакана. Дверь кабинета отворилась, вошёл Джим, подошёл к столику и принюхался к морсу. Потом отошёл к фортепиано, улёгся и положил голову на передние лапы.

– Смотрите-ка, что этот рыжий лис вытворяет. Тоже ведь в любители музыки записался! – в сердцах сказала Дарья Георгиевна.

Джим поднял голову и тявкнул. Все рассмеялись. Сергей смеялся дольше всех: заливисто, громко, свободно. Потом увидев, что супруги выразительно переглядываются, смутился:

– Что это со мной?! Не могу остановиться. Всё смеяться хочется.

– Это к тебе здоровье возвращается, сынок, – радостно сказала Дарья Георгиевна.

– Сергей, если Даша говорит, что выздоравливаешь, то так оно и есть. Интуиция у неё потрясающая.

– Молчи, Дима, об этом вслух не говорят. Вы лучше морс пейте по глоточку, чтобы лучше усваивалось, – напоследок сказала Дарья Георгиевна и вышла.

Учитель налил каждому по стакану ароматного морса и беседа продолжилась.

– Переходим к третьему открытию, которое меня потрясло больше всего. Называется оно темперация[31] или выравнивание.

– Здесь тоже есть, наверное, автор?

– Понимаешь, есть человек, за именем которого закрепилось окончательное применение темперации. Но, на мой взгляд, самое поразительное здесь в том, что законы физики (акустики), математически рассчитанные ещё Пифагором, по мере развития музыки, вошли в противоречие с законами эстетики.

– Как, вы хотите сказать, что законы физики, т. е. природы, стали противоречить законам красоты и чувству прекрасного?! – Сергей был очень удивлён.

– Да, да. В отличие от других искусств, скажем, архитектуры или живописи. Помнишь, Леонардо да Винчи даже вскрывал человеческое тело, чтобы узнать строение человека и следовать в своей живописи "законам природы". А в музыке это не сработало. Чисто математический расчёт опять приводил к культурологическому парадоксу.

– Так в чём же парадокс?

– В том, что при настройке инструментов, а следовательно и всей музыкальной системы, пришлось опираться не на математику, т. е. точный расчёт прибором высоты звука, ну, скажем, в герцах, а на человеческое ухо, человеческое субъективное восприятие.

Сергей был настолько удивлён, что не смог даже что-либо сказать.

– Понимаешь, продолжал Учитель, – стала образовываться звуковая дисгармония звуков, если настраивать инструменты на основе чистых, математически выверенных квинт или, скажем, кварт. Мой инструмент, конечно, настроен "по слуху". Но я как-то пробовал. При очень точной, математической настройке некоторые звукосочетания, аккорды звучат фальшиво.

– Может ошибка в аксиоматике? Скажем, неверно измерены базовые звуки. – Сергей, наконец, обрёл дар речи, вспомнив, что он окончил технический вуз.

– Да нет же. Смотри, вот я нажимаю ноту ля первой октавы. Здесь 440 герц. Ля второй октавы равно 880 герц, т. е. ровно в два раза больше. И звучит чисто, в унисон с первой октавой. Если разделить эту октаву на двенадцать полутонов, то в квинте должно быть семь полутонов, по 36,66 герц каждый. Так что чистая квинта вычисляется легко. А вот умножь квинту на 6 и получается между первым и самым последним верхним звуком не унисонное, фальшивое звучание. Сначала пытались искусственно уменьшить расстояние между некоторыми квинтами. Но в определённых звукосочетаниях они начинали завывать, диссонировать. Их так и назвали: пифагоровы или "волчьи" квинты.

– Тогда я ничего не понимаю.

– И я не понимал. Но сегодня уже известно, что музыкальный слух имеет способность воспринимать высоту звука в пределах некоей плюс-минус зоны. И это повышение-понижение высоты в небольших пределах не ощущается как фальшивое. Но, повторяю, до определённого предела. Это открытие под названием "зонная природа музыкального слуха" сделал уже в 30–40-х годах двадцатого века наш соотечественник, директор НИИ при Московской консерватории, Николай Александрович Гарбузов.

– При консерватории был целый научно-исследовательский институт?!

– Да. Увы, был. И чего только там не изучали. Но об этом не будем сегодня говорить.

– Я понял. Так кто же первый догадался настраиваться по эстетике, а не по акустике?

– Имя этого человека Андреас Веркмайстер.[32] Но справедливости ради надо сказать, что темперацией занимались и в античности, и в последующие эпохи многие теоретики. Например, почти такую же систему равномерной темперации предложил Аристоксен[33], знаменитый философ, ученик Аристотеля, а уже в близкие нам времена Винченцо Галилей – отец Галилео Галилея. Кроме того, параллельно с Веркмайстером очень ценный вклад внёс И. Г. Нейдхардт, математически рассчитав равномерную темперацию.[34] А великий немецкий музыковед Г. Риман ещё в XIX веке сделал предположение о зонной природе музыкального звука.

– Ага, значит всё же правильный строй рассчитали с помощью математики.

– Конечно. Никто математику от музыки не отделял и не отделяет. Но если в архитектуре все расчёты выполняются строго в соответствии с физическими качествами материала, то в классической музыке математические расчёты выполняются в соответствии с потребностями человеческого восприятия музыкальных звуков.

– Да, но в архитектуре или скульптуре главное – проект, художественные идеи, в нём заключённые.

– Согласен. Но если ты хочешь, например, поставить статую всадника на две задние ноги коня или закрыть стадион красивым куполом, а расчёты показывают, что такого материала ещё не придумали…

– То есть крыша не выдержит давления снега, а скульптуру завалит первый же сильный ветер…

– Вот, вот… то архитектор или скульптор отказываются от этого проекта. А в музыке взяли и волевым путём понизили расстояние между полутонами, нарушив математическую закономерность. Чувство красоты победило законы природы.

– Это поразительно.

– Согласен абсолютно. Вот мы и подошли к твоему вопросу. Но нам никак нельзя забывать имя музыкального гения, который поставил свою печать на вердикте эстетической темперации. Это тот, с которого мы сегодня начинали – Иоганн Себастьян Бах.

– Вот это да! – воскликнул Сергей. – Постойте, ведь это он написал, как его, этот…

– "Хорошо темперированный клавир", точнее, "Для хорошо темперированного клавира". Так называется этот цикл из 48 прелюдий и фуг. Когда он впервые сел за клавикорд,[35] настроенный в равномерной темперации, то игра на нём доставила ему огромное удовольствие. И он как гениальный практик показал самой музыкой, какое величайшее открытие сделали учёные для развития музыкального искусства. Этому циклу нет равных в мировой музыке.

– Насколько я помню, он написал пьесы во всех тональностях.

– Совершенно верно. И не один, а по два раза, чтобы показать бесконечное разнообразие раскрывшихся возможностей.

Наступило небольшое молчание.

– Учитель, мне кажется, что я сейчас намного лучше готов к разговору о воздействии музыки, чем в начале нашей беседы.

– Прекрасно, ты рассеял мои сомнения. Я сейчас вижу, что без информации о становлении музыки как искусства нам нельзя было начинать рассуждения о воздействии музыки. Давай на этом закончим, а продолжим завтра. Согласен?

– Да, я, с вашего позволения, хочу почитать одну книжку. Думаю, завтра она мне поможет в наших рассуждениях.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: