Расширение национального состава наемников и сфер их применения

Итак, какие же «новизны» в положении служилых иноземных военных случились во второй половине XVI в. Во-первых, мы видим куда более разнообразный национальный состав наемников: выходцы из различных западноевропейских земель и Речи Посполитой потеснили фрязей. Штаден, говоря о России 1560–70-х гг., подчеркивал: «Большая часть иноземцев на Москве теперь немцы, черкасские татары и литовцы». Даниил фон Бухов в 1570-х отмечал особое пристрастие царя Ивана Грозного к наемникам — выходцам из Германии. По версии фон Бухова, собираясь на войну, Иван IV «особенно много заботился о… наборе» «германских воинов» и не щадил на это «никаких издержек»[615]. Горсей в конце XVI в. дополнил список иностранных наемников поляками, шведами, голландцами и шотландцами. А Джильс Флетчер вдобавок к этим «немцам» нашел в Москве еще наемников из греков и турок, а также «черкас, подвластных полякам», которых он порой и называет «поляками»[616]. Черкасами в России называли украинских казаков и часто, сомневаясь в чистоте их православия, относили к «полякам». Так что путаница Флетчера с терминами «черкас/поляк» отражает русское употребление данных слов, которые относились не столько к этнической, сколько к конфессиальной сфере. Всего, по Флетчеру, в 1588 г. в России насчитывалось 4300 иностранных наемников (из них «поляков» — около 4000, из которых 3500 стояли по различным русским крепостям; голландцев и шотландцев — 150; сводный отряд в 100 человек из шведов, датчан, греков и турок)[617].

Вторым новшеством можно считать расширение сферы применения иностранных наемников. Иван Грозный, как его дед и отец, продолжил приглашать «из Германии и Италии инженеров и литейщиков, пушкарей, при помощи которых укрепил по-итальянски Кассан (Казань), Чатракан (Астрахань) и другие места, а также отлил большое число пушек. В Моске (Москве) есть длинный ряд мастерских, где делают аркебузы в большом количестве» (сообщение венецианца Тьеполо)[618]. «Записки» Штадена тоже свидетельствуют: «Посредине города был заново отстроенный двор, в нем должны были лить пушки»[619]. Сообщение посла императора Максимилиана II, приписанное Иоганну Перштейну, констатировало, что в 1575 г. Иван Грозный имел в «четырех местах своего государства… до 2 тысяч пушек и множество других орудий, из коих некоторые [Очевидно осадные орудия для метания больших каменных масс. — Прим. авт. ] изумительно длинны и столь широки и высоки, что самого высокого роста человек, входя в дуло с надлежащим зарядом, не достает головою до верха…»[620] Мощь русского наряда, отлитого и обслуживаемого служилыми «немцами», была хорошо известна на Западе, как и то, что многие победы Московского государства одержаны именно благодаря умелому применению артиллерии. Один анонимный итальянский автор XVI в., объясняя причины быстрого взятия Полоцка русским войском в 1563 г., заключил, что успех был достигнут только благодаря английским и германским пушкарям, которые мощным огнем зажгли город и принудили его к капитуляции[621].

В середине и второй половине XVI в. в России, помимо иностранных литейщиков, пушкарей и пехотинцев с аркебузами, появилась иностранная наемная конница, возможно, тяжелая — рейтары, состоящие из «немцев» и «поляков». Причем в 1558 г., в начале Ливонской войны, количество западных кавалеристов было большим, чем то, которое Флетчер привел для «мирного» 1588 г. Из «Рассуждения о Московии» венецианского посла, вернувшегося из России (сочинения, приписанного Марко Фоскарини) следует, что в 1557 г. Россия обладала 3 тысячами тяжеловооруженных «немецких» кавалеристов. Их итальянец видел на смотру вместе с 30-тысячным русским войском из 10 тысяч легкой конницы и «20 тысяч конных стрелков на саксонский образец, они называются по-нашему «феранхи», причем из них особенно выделяются стрелки из мушкетов, которых хочется обозвать убийцами»[622].

Сочинение Горсея содержит рассказ о подвигах иностранцев-кавалеристов, набранных из пленных, захваченных в ходе Ливонской войны[623]. Среди пленных «немцев» обнаружились «лифляндцы, французы, шотландцы, голландцы и небольшое число англичан». Все они прежде служили наемниками в шведской армии, причем некоторые перешли туда из датской армии. В боях с русскими шведская армия понесла серьезные потери. Так, из семисот шотландских солдат и офицеров, присланных в Ливонию из Стокгольма, по данным Горсея, выжили только 85 человек, и те оказались в плену. «В самом жалком положении» они вместе с тремя англичанами обретались под Москвой. Здесь же находилась и большая часть других пленников: шведов, лифляндцев, французов, поляков, голландцев.

Джером Горсей, фактор Лондонской Московской торговой компании, а следовательно и официальный представитель королевы Елизаветы, был вхож в царский дворец и принял активное участие в судьбе своих соотечественников и 85 шотландцев. Горсей предложил Ивану Грозному принять их на службу, расписал их военные достоинства, объясняя, что шотландцы «представляли целую нацию странствующих искателей приключений, наемников на военную службу, готовых служить любому государю-христианину за содержание и жалованье». Русский царь воспользовался советом англичанина, причем, судя по всему, принял на службу не только шотландцев и англичан, но и прочих западных пленников. «Немцев» «вооружили… мечами, ружьями и пистолями», поселили в Немецкой слободе, дали лошадей, жалованье, ежедневный «корм» и фураж для коней. Вся эта служилая иноземная братия была сведена в 12 конных сотен. Каждая сотня комплектовалась по национальному признаку. Шотландцев возглавил «доблестный воин и благородный человек» Джими Лингет. Горсей упоминает еще один небольшой (человек в 10) отряд шотландцев и шведов, которые добровольно перебежали в Россию из шведской армии. Горсей замолвил свое слово и за этих ребят, ссудил им 300 талеров, на которые те купили достойное платье, пистоли, мечи и приобрели вид «весьма воинственный и бравый». На русской службе этих «немцев» возглавил «храбрый шотландский капитан» Габриэль Элфингстоун. Горсей сообщил также о 1200 «благородных» поляках-конниках на русской службе. Вскоре все иностранные кавалеристы проявили себя на крымской границе. Татары, по словам Горсея, были «напуганы до смерти… и кричали: «Прочь от этих новых дьяволов, которые пришли со своими метающими “паффами”»[624].

Горсей отмечал, что западные кавалеристы составляют небольшую часть в 100-тысячной русской коннице. Однако он подчеркивал более высокую, чем у русских дворян, боеспособность иностранной кавалерии. Джером Горсей решил, что успех немцев-кавалеристов связан с тем, что татары впервые встретились с огнестрельным оружием. Однако этого не могло быть, так как русские применяли огнестрельное оружие против татар еще со времен стояния на Угре (1480). Скорее дело было в особой, незнакомой татарам и русским рейтарской тактике конных «московских немцев», что в сочетании с применением ими огнестрельного оружия делало их победоносными. Русские служилые люди по отечеству (дети боярские), как и татары, предпочитали в конном бою по-прежнему холодное оружие.

Русские власти ценили немцев-конников выше немцев-пехотинцев. Кавалерийское искусство требовало большей подготовки. Московские власти платили западным кавалеристам большее жалованье, чем немцам-пехотинцам, выдавали конникам особое денежное пособие при обзаведении двором, а некоторым иностранцам-конникам выделяли даже поместья.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском: